Спасибо, Нелли.
   - Я желаю тебе только одного, - продолжала она.  -  Перестань  делать  из
себя дуру. Ты ведь меня понимаешь?
   - Да.
   - А теперь иди, оставь меня, иначе я расплачусь.
   Вскоре  она  уехала.  Глядя  ей  вслед,  я  вдруг  воочию  увидела,   как
разваливается семья, а я безвозвратно теряю что-то очень важное. Но  плакать
я не могла.
   Известия от Бенни приходили трижды. Он  весело  описывал  свою  работу  и
жизнь на юге Франции. Каждое письмо было  короче  предыдущего.  А  последнее
уместилось на одной страничке. Я тоже написала ему, но ответа  не  получила.
Мое письмо вернулось с пометкой, что адресат выбыл. Он куда-то уехал. Но для
меня это уже не было серьезным ударом. Лишняя капля  горя  больше  не  имела
значения, я как будто онемела и оглохла, и ничто  не  могло  расстроить  или
развеселить меня.  Это  и  было  настоящее  взросление,  больше  похожее  на
паралич.
   Прежде я никогда не испытывала чувства вины, а сейчас оно просто  снедало
меня, ведь если бы я была другой, то родители могли бы остаться вместе. Если
бы я не вела себя так эгоистично, то они могли бы изменить и свои отношения.
Один раз я почти заговорила об этом с мамой.
   - Если я стану другим человеком, - сказала я. - Если я пообещаю вам обоим
рассказывать все, совершенно все...
   - И что тогда, Хелен?
   - Может быть вы с папой передумаете расходиться...
   Последовала долгая пауза. Потом она сказала:
   - Ты не представляешь, Хелен, как я счастлива  это  слышать.  Твои  слова
показывают, как много в тебе есть хорошего, и то, что ты любишь нас с отцом.
   - Да, конечно.
   - Но боюсь, дорогая, уже поздно.  Между  нами  с  папой  произошло  нечто
необратимое.
   - Но что...что произошло? Ведь каждый из вас  довольно  долго  жил  своей
собственной жизнью, не особенно считаясь с другим.
   - Возможно, поэтому все так и безнадежно. Теперь ты уже взрослая,  Хелен,
и замужество для тебя уже не такая далекая вещь...
   - Никогда.
   - Не говори так. Возможно, тебе покажется это странным,  но  мы  с  отцом
хотели бы, чтобы ты чувствовала большее уважение к браку. Если мы будем жить
вместе, то не сможем тебе этого привить.
   - Не надо кормить меня иллюзиями. У меня их не осталось. Она улыбнулась.
   - Нет, у тебя их еще много, просто ты этого не знаешь.
   Больше мы об этом не говорили, я не могла ничего сделать. Неужели они  не
понимали, что разрушали нашу с Джоном жизнь.
   Однажды вечером я неожиданно позвонила Берти.
   - Привет, Берти, это Хелен.
   - Хелен! - в ее голосе явно звучали удивление и удовольствие.
   - Слушай, если сегодня вечером что-то затевается, то я готова  -  сегодня
есть настроение.
   - Отлично! Приходи. Кое-что намечается. Она летала из комнаты в  комнату,
как птичка. Естественно, ее мать была как всегда за границей.
   - Мы идем на танцы, - заявила она, - но  эти  тряпки  невозможны.  Одолжи
кое-что у меня. А то возвращаться домой некогда.
   Она  побежала  на  второй  этаж,  я  последовала  за  ней.  Шкафы  стояли
открытыми, ящики выдвинутыми, а кругом была разбросана одежда.
   - Начнем с какого-нибудь черного белья? - предложила Берти.
   - Ты же знаешь, я не ношу таких вещей.
   - Ну ладно. - Она вытащила из кучи однотонное платьице джерси. -  А  это?
Нет, не пойдет. Надо что-нибудь повеселее.
   Мы остановились на шелковом платье серебристо-серого цвета.
   - Стой спокойно, - болтала Берти. -  Сейчас  достану  перчатки,  туфли  и
шляпу. Голубые подойдут?
   - Неплохо.
   Я никогда не видела столько одежды сразу.
   - Все это мамино, - пояснила Берти, - но черт с ним.
   Мы мотались между комнатами и шкафами, Берти помогала мне  одеваться.  "Я
продала себя дьяволу, - подумала я. -  Пусть  все  идет,  как  идет".  Берти
заставила меня сильно накраситься, хотя мне это не очень  нравилось.  Теперь
мы были готовы для выхода в свет.
   - Давай-ка выпьем на посошок, - предложила  Берти,  наливая  два  стакана
бренди. - Я рада, что ты пришла наконец в чувство.
   Потом мы  отправились  на  вечеринку,  которая  напомнила  мне  маскарад.
Некоторые парни были во фраках и смокингах, другие - в тех  же  рубашках,  в
которых ходили в школу. Все чокались и пели. Едва мы успели  войти,  ко  мне
подлетел какой-то юнец во фраке.
   - Эй, ты такая хорошенькая, что съесть хочется, - заявил он. -  Я  раньше
тебя здесь не видел.
   Мы перешли в гостиную, откуда раздавались громкие звуки проигрывателя.  Я
налила себе чистого виски и выпила, не поморщившись. С час  мы  танцевали  и
пили, пока у меня не закружилась голова, они отнесли меня  в  спальню,  и  я
сразу заснула, и спала, пока не почувствовала, что кто-то меня тормошит.
   - Оставьте меня в покое, - рявкнула я. Но руки никуда не исчезли,  а  мне
было так плохо, что я не могла вымолвить  ни  слова.  Мне  только  с  трудом
удалось повернуть голову. Я узнала давешнего парня во фраке. Видимо,  что-то
в моем взгляде все-таки заставило его остановиться, он побежал  в  ванную  и
принес мне стакан воды.
   - А теперь выключи свет и уходи, - потребовала я, выпив воду.
   Он так и сделал. Я закрыла глаза, и вдруг в голове зазвучал голос  Нелли:
"Не делай из  себя  дуру".  Только  теперь  я  чувствовала  себя  не  просто
идиоткой, но еще и бревном. Я снова  заснула.  Через  несколько  часов  меня
разбудила Берти.
   - Тебе придется почистить платье, - сообщила она.
   - Да, конечно. Только сначала я должна попасть домой.
   - Давай. Если сможешь, - с коротким смешком отозвалась она.
   Я встала, и, качаясь, спустилась вниз. Кто-то пытался меня удержать, но я
вырвалась и выползла на воздух. Дорога домой далась мне с трудом, к тому  же
мне было так стыдно, что я едва удерживалась от  того,  чтобы  заплакать.  В
нашем саду я дала себя волю и разрыдалась. Наверное, плач был похож на вытье
ночной собаки, но какое облегчение я испытала!
   Можно долго падать вниз, но после этой неудачи на крутой  вечеринке,  мне
казалось, что я достигла самого дна.  Смогу  ли  я  снова  стать  нормальным
человеком - вот какой вопрос по-настоящему волновал меня.
 
Глава 15 
 
   Ну вот, рассказывать больше особенно нечего. Теперь мне девятнадцать, и я
вспоминаю те несколько летних месяцев с  улыбкой.  Хотя  это  и  непросто  -
иногда я чувствую себя такой глупой, что хочется плакать.
   Начать новую жизнь с мамой оказалось не так уж трудно. Теперь  она  стала
гораздо приветливее и спокойнее. Дом продали, а папа переехал в меньший.  Мы
с мамой живем в четырехкомнатной квартире в  городе.  Нашу  новую  горничную
зовут Вера, и с ней едва ли можно говорить о чем-то, кроме еды и  магазинов.
Вечерами она обычно куда-то уходит, а утром встает с  большим  трудом.  Вера
говорит, что собирается замуж, но если так, то, наверное, жених - не тот,  с
кем я ее видела.
   Школу я закончила не слишком хорошо, но мама устроила для меня прекрасную
вечеринку в папином доме. Довольно странно было  видеть  их  всех  за  одним
столом, но я была смертельно усталой после трех недель экзаменов и не  очень
обращала внимания на то, как волнуется папа. Одна то, что я  вижу  родителей
вместе, делало меня счастливой.
   На вечеринку пришел и дядя Хенинг и, естественно, папина новая  подружка.
Наверное, папа мечтал, чтобы я называла ее тетей, но она была  меньше  всего
похожа  на  тетю:  высокая  крашеная  блондинка  с  лошадиными  зубами.  Они
обменивались с мамой дежурными фразами, только когда подавали  новое  блюдо.
Джон ломающимся баском произнес в мою  честь  речь  с  такими  высокопарными
рассуждениями о серьезности жизни и о необходимости смотреть правде в глаза,
что мне действительно стало его  жаль.  Теперь  он  каждый  день  бреется  и
беседует о Грэме Грине и Лоуренсе, будто они его близкие друзья.
   Естественно, ни в какой колледж поступать я не стала. Папа устроил меня в
экспертную контору, где я печатаю на машинке и отвечаю на письма. Работаю  я
с девяти до четырех, а половину зарплаты трачу на одежду и развлечения.  Раз
в неделю я играю в бадминтон и изучаю шитье, а  каждую  пятницу  участвую  в
бридже. Иногда я отправляюсь на концерт классической музыки, но зато ни разу
за год не слушала джаз. Эта страница жизни пройдена,  и  я  не  хочу  к  ней
возвращаться.
   Дядя Хенинг часто приходит к нам в гости, но  чаще  мама  отправляется  к
нему сама, и теперь нам с ним очень легко болтать. Его познания  мне  немало
помогли, особенно в вопросах литературы  и  классической  музыки.  Теперь  я
уверена, что мама по-настоящему влюблена в него, и после  того,  как  они  с
папой разошлись, в ней появилось какой-то новое обаяние, что очень ей  идет.
Она часто спрашивает меня, что я думаю о дяде Хенинге, и радуется,  когда  я
говорю что-то хорошее. А уж когда я  сама  приглашаю  его  провести  с  нами
вечер, она просто счастлива.
   Папа регулярно звонит мне на работу и приглашает пообедать в какой-нибудь
дорогой ресторанчик. У меня такое впечатление, что он  ощущает  себя  чем-то
вроде вдовца, но мне хотелось  бы  верить,  что  он  мечтает  избавиться  от
платиновой блондинки, которая поселилась у него в доме. Наверное, это  стоит
ему кучу денег, ведь она все время ходит не только по  магазинам,  но  и  на
показы мод. Но  даже  самые  дорогие  наряды  кажутся  ей  тесными  на  пару
размеров. Она громко смеется и многовато пьет, а  когда  впадает  в  игривое
настроение, называет папу "мой медвежонок".В эти минуты меня  бросает  то  в
жар , то в холод. После обеда мы  ходим  в  театр,  потому  что  папа  хочет
сделать мне приятное, ведь сам он театр не любит. Иногда  с  нами  бывает  и
Джон. Он рассуждает о девочках так, будто  это  самое  глупое,  что  создала
природа. Что ж,  придется  подождать.  Думаю,  через  годик-полтора  у  него
появится романтический взгляд и любовная тоска.
   Счастлива ли я теперь? Трудно ответить, но и сказать,  что  я  несчастна,
нельзя. Да и возможно ли абсолютное счастье? Начинаешь благодарить и  любить
жизнь за  мелочи.  Даже  в  моем  возрасте.  Собственно,  именно  поэтому  и
появились эти воспоминания.
   На днях я наткнулась в ящике на белое перо чайки,  которое  мы  нашли  на
пляже с Френсисом. Рядом с ним лежали три письма  от  Бенни.  Меня  охватила
странная ностальгия. "Влюбляться все равно прекрасно, - подумала я. -  Когда
становишься старше, учишься быть  благодарнее."  Я  не  смогу  забыть  трубу
Бенни. Иногда я буквально слышу ее...
   Теперь я прекрасно понимаю,  что  ни  одному  из  них  не  отдавала  себя
полностью, я всегда была слишком эгоистичной...
   Через два месяца новая весна. Конечно, мы не поедем  больше  в  Тисвильд,
мама отправится куда-нибудь за границу, а я останусь одна. Я  буду  мечтать,
думать и искать во всем произошедшем смысл. Я  часто  думаю  о  будущем,  но
никак не могу придти ни к какому решению. Надеюсь только,  что  и  для  меня
осталось еще что-то хорошее в жизни.