ли на берег, таща за собой гребень белой пены, и берег выходил из их
объятий новым и волнующим. Наверняка волны принесли янтарь, и я стала искать
эти золотые камни, едва соображая, чего я на самом деле ищу.
   Каноэ появилось во время ланча. У  Френсиса  был  такой  вид,  будто  ему
принадлежало целое побережье, все небо и море.
   - Гляди - я  поймал  пару  рыбешек,  -  сообщил  он,  показывая  мне  эти
серебристые создания. - Слишком маленькие, чтобы есть - отпущу их в море.
   - А я собираю янтарь и ракушки для ожерелья, - сообщила я, как будто  это
было правдой.
   - Давай пойдем на север, там этого добра больше.
   Мы пошли по песку, глядя себе под ноги. У него были такие тесные  плавки,
что я невольно задумалась -  как  он  влезает  в  них.  На  мне  был  желтый
раздельный купальник.
   - Ты что-нибудь ела? - поинтересовался он.
   - Да, - соврала я. - Я невероятно много ем.
   Он нашел дюжину красивых ракушек, и ссыпал их мне в ладони, как  искатели
бриллиантов или золотодобытчики в книгах обращаются с сокровищами. Он  снова
улыбался милой застенчивой улыбкой.
   - Давай поищем безветренное место, - предложил он.  -  Я  знаю  тут  одно
неподалеку.
   Он привел меня в небольшую лощину между дюнами, поросшую  свежей  зеленой
травой. Песок лежал ровными волнами,  показывая,  что  тут  давным-давно  не
ступала нога человека.  Я  легла  на  живот,  подперев  голову  ладонями,  с
удовольствием зарыв ступни  в  песок.  Он  посмотрел  на  меня  со  странной
серьезностью, потом дотронулся пальцем до моей  щеки  и  нежно  обвел  линию
подбородка.
   - По-моему, у тебя самая красивая на свете шея, - сказал  он.  -  Я  вижу
каждую вену и жилку, которые бьются под кожей.
   Я не ответила, а он продолжил ласки.
   - Не понимаю.
   - Что?
   - Почему такая девушка ходит одна по берегу, и за  ней  не  вьется  целая
ватага поклонников.
   - Случай. Я люблю одиночество.
   - Когда я был маленьким, то мы всегда проводили лето в Фансе,  и  я  тоже
любил гулять один по берегу. Какая бы ни была погода. Когда завывал ветер  и
бесновались волны, я громко пел, пел, пока мне  не  начинало  казаться,  что
легкие  вот-вот  разорвутся.  Пел  всякие   дурацкие   слова   на   какую-то
несуществующую дикую  мелодию.  Что-нибудь  вроде  "Дин-до,  бу-ум,  бабах!"
Понимаешь?
   - Да, отлично понимаю. Он подвинулся ближе.
   - Хелен, я так рад, что мы нашли друг друга.
   - Правда?
   - Да. Представь себе, что я не пошел  бы  в  тот  вечер  на  танцы  и  не
встретил бы тебя.
   - Значит встретил бы кого-нибудь другого.
   - Нет, никогда - клянусь.
   Он наклонился и поцеловал меня. Сначала осторожно - уголками  губ,  потом
сильнее, крепче. Его рука оказалась у меня на плече, а потом возле  груди  и
пробралась под желтый купальник. Во мне вспыхнуло белое пламя.  Если  бы  он
знал, как рвалось мое сердце! А  рука  находила  новые  и  новые  дорожки  -
двигаясь нежно, почти удивленно, а я проваливалась  в  огонь.  Как  я  могла
соблюдать свое правило - не допускать парня выше двух дюймов над коленом,  -
когда лежала почти обнаженная в его объятиях, и все было совсем не так,  как
обычно? Я все-таки попыталась оттолкнуть его, но рука тут  же  требовательно
вернулась назад, а губы не оторвались от моих губ. Я вся горела, пылала. Мне
представлялось, что я участвую в каком-то  странном  поющем  танце,  в  ушах
звенели скрипки. Казалось, солнце было  везде,  а  море  лизало  нас  своими
солеными ласковыми волнами. Когда рука спустилась ниже к бедрам  и  проникла
под купальник, я думала, что умру от возбуждения.
   - Френсис, надо быть осторожнее. Вдруг кто-нибудь придет.
   - Никто не придет. Хелен, дорогая маленькая Хелен...
   Потом мы лежали  рядом  совершенно  обнаженными.  Я  почти  плакала.  Его
неожиданная жестокость испугала меня, и я испытующе взглянула в его пылающее
лицо. Знает ли он, что я доверила ему? Понял ли, что я пустила его туда, где
никто прежде не бывал? Я думала, что когда  он  войдет  в  меня,  мне  будет
больно, но  этого  не  случилось.  Наоборот,  с  каждым  его  движением  мне
становилось лучше и лучше, а потом я перестала видеть его  лицо  и  безумный
взгляд, потому  что  возбуждение  опустило  мои  собственные  веки.  Я  сама
целовала его снова и снова, пока невероятное наслаждение не исторгло из меня
дикий крик.
   Потом мы лежали, пытаясь отдышаться. У него  на  лбу  выступили  капельки
пота, и я смахнула их тыльной стороной ладони, а потом  снова  целовала  его
шею, плечи, руки в благодарном изумлении от того, что он мне подарил. Теперь
я знаю, что немногие  получают  такой  приятный  опыт  в  первый  же  раз...
Френсис... Милый Френсис...
   - Хелен, можно я кое-что спрошу?
   - Что?
   - Это.., это был первый раз?
   Я закрыла ему рот рукой и кивнула. Пусть ничего не говорит. И  он  понял.
Потом, когда я отвернулась, он натянул плавки. Маленький укол стыда, который
быстро прошел.
   Держась за руки, мы медленно пошли к дому. На  небо  набежали  облака,  и
вскоре упали первые тяжелые капли  дождя.  Мы  молчали.  Я  знала:  то,  что
случилось, было самым невероятным и великим, что  может  случиться  в  жизни
человека, и как ни странно, эта мысль успокаивала. Когда мы добрались до его
каноэ, я еще раз прильнула к нему.
   - Завтра? - спросил он.
   - Да, завтра.
   Я повернулась и пошла к дому.
 
Глава 5 
 
   Интересно - это заметно? Я была уверена, что все должны были  догадаться,
что случи лось. Я совсем по-другому протягивала  руку  за  маслом  или  пила
молоко вовсе  не  так,  как  обычно.  Наверняка  они  должны  были  обратить
внимание. Может, они сделали вид, что ничего не видят?  По  крайней  мере  я
чувствовала, что новость написана у меня на лбу горящими буквами.
   Больше всего меня удивило, что мир ни чуть  не  изменился.  На  следующий
день погода снова наладилась, дождь перестал, небо и море стали безмятежными
и голубыми. Мама была погружена в свои  собственные  мысли,  и  мне  удалось
довольно долго пробыть одной.  Я  внимательно  -  черточку  за  черточкой  -
осмотрела в зеркале собственное лицо. Неужели никаких изменений?  Ну,  может
тени под глазами стали немного  гуще,  или  мне  это  только  показалось.  Я
попыталась, как обычно, наморщить нос, но никак не могла этого сделать.  "Ты
теперь слишком стара для таких глупостей" - сказала я себе. И тут  появилась
Берти. Она прислонилась к стене, уперла руки в боки и спросила:
   - Ну, что случилось? У тебя такой забавный вид.
   - Ничего, - ответила я. - Немного болит голова, вот и все.
   - Ты виделась с Френсисом - ну, с тем парнем, с которым познакомилась  на
пляже?
   - Да. Но очень недолго. Он вчера приезжал на каноэ, чтобы показать  улов.
Вот и все.
   - Он тебе нравится?
   - С чего ты взяла? Он такой скучный.
   - Да...А говорят, что он настоящий Дон Жуан.
   - Кто это говорит?
   - Эрик и другие ребята на теннисном корте.
   - Мало ли что скажут люди.
   - Поедешь на теннис?
   - Нет, спасибо, Верти. Я лучше побуду тут.
   - Как хочешь, - бросила  она,  пристально  посмотрев  на  меня,  а  потом
повернулась и выбежала из комнаты. Через минуту я уже забыла ее  иронический
тон, потому что единственный,  кто  меня  занимал  -  был  Френсис,  который
вот-вот должен был приехать. Мы снова отправились к нашему местечку в  дюнах
и испытали давешнюю экстатическую радость. Нас никто не видел, никто про нас
ничего не знал. Мне начали  открываться  тайны  любви.  Я  узнала  множество
важных мелочей и научилась их использовать. Теперь никто уже не мог сказать,
что я ничего не смыслю в любви. Френсис был  прекрасным  учителем.  Конечно,
мне не с кем было сравнить, но, казалось,  что  он  лучше  всех.  Наши  тела
привыкали друг к друга, и мои ласки становились все более умелыми.  Я  стала
понимать, что за сила заключена в моих маленьких ручках - лишь одним  легким
касанием я могла успокоить Френсиса или наоборот вызвать в нем новый  прилив
страсти. Я выбрала для себя тактику львицы - то отдавалась,  то  ускользала,
продолжая игру до тех пор, пока он начинал буквально кричать  от  страсти  и
желания. Не было ли это началом развития жестокости, которая позже стала для
меня привычной? Нет, тогда в моем поведении не было умысла  или  расчета.  Я
просто была бездумно счастлива, играла со своими и его чувствами, а  он  так
ласкал меня, что я всхлипывала от желания. Вы скажете, что все это не просто
необыкновенно, а  неестественно  для  шестнадцатилетней  барышни?  Возможно;
наверное, солнце и море притупили наше чувство ответственности.  Мы  приняли
какую-то естественную форму существования, слившись с  окружающей  природой.
Застенчивость быстро улетучилась.  Мы  стеснялись  друг  друга,  но  это  не
касалось наших тел. Мы считали друг друга  красивыми  и  наслаждались  видом
обнаженных тел друг друга.  Мы  смотрели,  пока  не  уставали  смотреть.  Мы
шептали нежные слова, но даже в самый ответственный момент ни одному из  нас
не приходило в голову сказать:
   "Я люблю тебя". Наша  любовь  была  слишком  велика  для  этих  банальных
захватанных слов - так я ощущала в те дни. Я была  уверена,  что  никогда  в
жизни не произнесу их. Никогда.
   Дни бежали один за другим. Некогда было  остановиться  и  задуматься.  Мы
каждый день виделись и любили друг друга, ни о чем не заботясь.
   Однажды вечером у нас дома произошла  крайне  неприятная  сцена.  Папа  с
мамой поссорились на глазах у нас с Джоном. Берти, к счастью, не было -  она
уехала в город. Мама резко что-то сказала, со звоном бросила на стол  нож  и
вилку и посмотрела на отца с откровенной ненавистью.
   - Тебе не обязательно  сидеть  тут  и  ковыряться  в  тарелке,  изображая
счастливого семьянина, - бросила она.
   Отец застыл с открытым ртом.
   - Анна, пожалуйста, - не при детях.
   - А я хочу, чтобы они все знали -  они  уже  достаточно  взрослые.  Я  до
смерти устала от вечного притворства.
   - Идите к себе, - повернулся к нам отец.
   - Нет! Пусть останутся тут. Ваш отец все время шутит и порхает и  думает,
что я вечно буду тащить дом на своих плечах.
   - Анна!
   - Ты меня больше не остановишь. Я наелась твоих улыбочек. Ты думаешь, что
все грехи можно списать, если вовремя приходить  к  семейному  столу?  Я  до
смерти устала, слышишь? Я больше не могу все  это  выносить,  я  тоже  живой
человек. Все это ложь - идиотская ложь.  Ты  посмотри  на  себя...  Посмотри
на...
   Рука отца метнулась к солонке и над столом повисло  белое  облачко.  Мама
испуганно вскрикнула и схватилась за лицо.
   - Теперь я ослепну, - произнесла она сдавленным чужим голосом и прижала к
глазам платок. Папа тут же подбежал к ней, и они ушли  на  четверть  часа  в
ванную. А потом вернулись в гостиную, как ни чем ни бывало.
   - Мама не ослепнет? - спросил Джон.
   - Конечно, нет, - ответил папа и полез в карман. - Ты говорил, что хочешь
новые удочки? Ну, так возьми, - он протянул Джону несколько  монет,  и  Джон
тут же забыл о неприятной размолвке.
   - Выпьем кофе в саду, - предложила мама и повернулась ко мне.
   Глаза у нее покраснели и воспалились от соли и слез.
   Мы выпили кофе и все стало, как всегда, но я задумалась. Я  давно  знала,
что мама несчастлива, но отблеск ненависти в ее взгляде был чем-то новым.  Я
даже слегка испугалась, хотя и не была уверена в своем впечатлении.
   В тот вечер мы с Берти отправились на  прогулку  с  моими  родителями.  Я
просто не хотела оставлять их наедине. Папа шел  впереди  навстречу  закату,
как обычно, опираясь на свою изящную трость. Мы прошли  совсем  недалеко  от
места наших встреч с Френсисом, и я почувствовала, что покраснела, и все это
заметили.
   - Ага! - воскликнула Берти, - вот где ты пропадаешь.
   - А ты имеешь что-то против?
   - Теперь я все понял, - заявил папа.
   - Не глупи, - возразила мать, - девочка просто загорает нагишом там,  где
ее никто не видит. Все вполне невинно.
   - Невинно? - повторила Берти с улыбочкой.
   Следующие несколько дней  мне  было  трудно  оставаться  самой  собой.  Я
испытывала странное беспокойство, как будто мой секрет  уже  раскрыт  и  над
тайными свиданиями с Френсисом нависла какая-то угроза. Я ощущала, что  дюны
больше не принадлежат нам  двоим,  одним  нам.  Ведь  папа  прошел  всего  в
нескольких шагах от того места, где мы с Френсисом... Эта мысль вызывала  во
мне холодную дрожь.
   Но Френсис был по-прежнему весел. Он дарил мне радости  жизни,  заставляя
смотреть проще на все проблемы и выдуманные сложности. Я узнала каждый  дюйм
его тела, но  с  каждой  новой  встречей  открывала  что-то  неизведанное  и
удивительное. "Боже мой, - думала я, - как прекрасно устроена  жизнь,  когда
любишь."
   В одно прекрасное утро, когда мы играли, закапывая друг друга в песок, на
пляже неожиданно появилась  Верти  в  красном  купальнике.  Мы  едва  успели
одеться.
   - Можно позагорать с вами? - поинтересовалась моя  подруга,  с  интересом
рассматривая отпечаток прекрасного тела Френсиса на песке.
   - Если  хочешь,  -  отозвалась  я.  Она  улыбнулась  своей  двусмысленной
улыбочкой и подошла к Френсису совсем близко. Я мысленно расхохоталась - это
было такое откровенное и пошлое  заигрывание,  что,  естественно,  никак  не
могло подействовать на моего любимого.
   - А если я тоже буду приходить сюда загорать? - снова спросила она.
   - Пожалуйста, - отозвался Френсис.
   "А сможем ли мы теперь оставаться вдвоем," - спросила я  себя.  Но  сразу
откинула подозрения. Ну, пару дней Берти будет являться на пляж, но потом ей
надоест уединение, берег и море, и она снова станет ездить в город на корты.
   Следующий полдень она провела с нами. Френсис вел себя так, словно  между
нами ничего не было, он даже ни разу не  взял  меня  за  руку.  Я  пару  раз
попыталась поймать его взгляд, но он избегал этого. Мы играли в  мяч.  Берти
несколько раз сделала вид, что спотыкается, а  потом  просто  повалилась  на
песок. Френсис сел на корточки и стал осматривать ее коленку.
   - Ничего не вижу, - любезно заметил он. Берти встала и  несколько  секунд
хромала, но потом забыла о своей маленькой хитрости и снова стала  носиться,
как Прежде.
   Все получилось именно так, как я и ожидала.  Пару  дней  она  загорала  и
купалась с нами, а на третий заявила, что ей все надоело и она едет играть в
теннис. Мы с Френсисом снова остались одни.
   Как-то раз воскресным вечером Джон вернулся с рыбалки какой-то красный  и
слишком возбужденный. Мама тут же  поставила  ему  градусник  -  температура
повысилась, а горло покраснело. Мы вызвали своего  домашнего  врача,  и  тот
прописал пенициллин и сказал,  что  лучше  положить  Джона  в  больницу  или
придется дежурить у его кровати, не отходя ни на  минутку.  Так  что  нам  с
мамой и Нелли пришлось меняться и сидеть  с  ним  по  очереди.  Мне  удалось
коротко переговорить с Френсисом и объяснить, что несколько дней мы с ним не
сможем встречаться.
   Температура не спадала, несмотря на пенициллин, и мы очень боялись, что у
мальчика разовьется отек горла. Я с ужасом смотрела на его  красное  лицо  и
страдающие глаза, первый раз понимая, что значит для человека  родной  брат.
Он никогда прежде не болел, и у меня никогда не было и мысли о том, что  его
можно потерять.
   На третий день утром я сидела у его кровати, когда Джон открыл  глаза  и,
прокашлявшись, попросил дать ему кусочек шоколадки и попить. Потом  он  съел
шоколад и выпил чуть не литр молока, и я поняла, что он выздоравливает.
   Мне очень хотелось пройтись, и  я  попросила  Нелли  подменить  меня.  От
нескольких дней сидения взаперти у меня стала такая тяжелая голова и  ужасно
хотелось глотнуть свежего воздуха. Я вышла на берег моря, вышла с  мыслью  о
Френсисе - мечтая о нашей чудесной встрече.
   Ноги сами несли меня в сторону нашего убежища. Очки я как  всегда  забыла
дома и щурилась  от  ослепительного  -  в  сравнении  с  полумраком  комнаты
больного - солнца. Ноги сами несли меня по песку к  любимой  ложбинке  между
дюнами. Я поднялась на пригорок и остановилась - сердце  екнуло  от  дурного
предчувствия. Мне показалось, что я мельком заметила кого-то  на  траве,  но
была в этом не уверена.
   И тут я увидела Верти и Френсиса.  Обнаженные,  они  лежали  на  нашем  с
Френсисом месте. Красный купальник Берти сох рядом на траве.
   Они настолько были заняты друг другом, что не видели и не слышали  ничего
вокруг.
 
Глава 6 
 
   Это был мой последний взгляд на Френсиса. Больше мы никогда не  виделись,
да он и не искал встречи. Я  только  слышала,  что  он  оставил  медицину  и
занялся бизнесом.
   Поздно вечером папа вернулся из города. Берти еще не  пришла,  а  мама  и
Нелли уже отправились спать. Папа тяжело сел в кресло на  веранде.  Я  тогда
еще не поняла, что он хорошенько выпил. Я никогда не видела,  чтобы  он  был
так печален после пьянки, чаще он приходил веселым,  оживленным  и  довольно
сентиментальным. Но в тот вечер движения его  были  раскоординированными,  а
голова уныло поникла.
   - Тебе не надо было вести машину в таком состоянии, - заметила я.
   - Почему нет, дорогая?
   - Ты слишком устал.
   - Ничуть. И вообще - что ты знаешь об усталости?
   - Тебе налить чаю?
   - Нет. Лучше содовой. Виски я достану сам. Ну  что,  Хелен,  у  тебя  был
хороший день?
   - Да, прекрасный.
   - Слава богу, что Джон поправился. Я привез  ему  новую  книгу  о  рыбной
ловле. Она в машине.
   - Принести?
   - Нет,  подожди.  -  Он  отпил  виски.  -  Мы  с  тобой  давным-давно  не
разговаривали, Хелен. Ты любишь  лето?  Я  имею  в  виду  по-настоящему?  Ты
получаешь от него удовольствие?
   - А разве может быть по-другому?
   - По-другому, - повторил отец. - Да, когда молод и  беззаботен,  как  ты,
по-другому и быть не может. - Он откинулся в кресле. - Эх, мне бы твои годы!
Никаких проблем, даже думать не о чем, только о том, как развлечь себя.
   - Точно.
   Он снова выпил.
   - И все же бывают дни, Хелен, когда не  мешает  посоветоваться  со  своим
старым отцом, правда?
   - Ну, наверное.
   - А потому знай - ты всегда можешь придти ко мне. Всегда. На самом деле я
не так стар, как тебе кажется.
   - Да, я знаю.
   - И не забивай голову вчерашней ссорой. В любом браке бывают  моменты,  о
которых потом жалеешь. Ты ведь уже взрослая, чтобы это понять? Нам  с  мамой
хорошо вместе. Остальное ничего не значит. Ни-че-го.
   - Боюсь, Верти завтра уедет, - бросила я вскользь.
   - Да? Почему? Ей здесь не нравится?
   - Нравится, но ей что-то нужно сделать в  городе,  да  и  каникулы  почти
кончились.
   - Да, мы тоже вернемся, нам придется вернуться.
   - Налить еще содовой? - в отчаянии спросила я, заметив, что он говорит  с
большим трудом и запинаясь.
   - Спасибо, малыш, не надо. Пора спать. Ты  не  знаешь,  где  мама  держит
снотворное?
   - На туалетном столике. Только не пей его сегодня.
   - Нет, выпью, тогда  я  проснусь  позже...  Отец  ушел  в  спальню,  и  я
услышала, как он сбросил  туфли.  Я  вымыла  стакан,  из  которого  он  пил,
поставила его на место, а потом принялась ходить туда-сюда по комнате. Спать
не хотелось - было очень душно, и вскоре по стеклам застучали  первые  капли
дождя.
   Занятия в школе начинались в середине августа, и мы вернулись в город  за
пару дней до этого. Лето осталось позади, но все еще было очень  тепло.  Все
время жарило солнце, листья в саду пожелтели, а прудик почти высох.
   После нескольких  недель,  проведенных  на  море,  моя  спальня  казалась
меньше, но все остальное было таким же, как раньше.  Я  долго  рассматривала
себя в большом зеркале. Ничего не изменилось, даже в уголках рта или глаз не
появилось  никаких  морщинок.  Это  было  молоденькое  загорелое  личико   с
довольно-таки красным обгорелым  носом.  Тело  тоже  ничего  не  показывало.
Ничего. Я легла на кровать и уставилась в потолок. Сколько уже дней кряду  я
чувствовала себя умирающей? Неделю, не больше.  Неужели  это  навсегда?  Мне
надо б