Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
едем за тобой на такси - Перезвоню
через полчаса!"
Звоню Ирвину, ничего не получается, он куда-то запропастился - Весь
Подвал уже отплясывает, теперь официанты начинают сами прикладываться к
пиву, они раскраснелись, возбужденные и опьяневшие - Пьяная брюнетка падает
со своего сиденья, ее чувак относит ее в дамскую уборную - Внутрь врываются
новые компании - Настоящее безумие - И в конце концов как венец всему (О
Одиночество Мое Молчание Мое) появляется Ричард Де Чили безумец Ричард Де
Чили который по ночам мотается туда-сюда по Фриско, в одиночестве,
разглядывая образцы архитектуры, всякие там чудные прибамбасы и фонари и
садовые заборчики, прихихикивая, один, ночью, не пьет, и в карманах у него
полно смешных мыльных конфет и обрывков веревок и сломанных зубных щеток и
полубеззубых расчесок, и придя переночевать на одну из наших хат он первым
делом сожжет зубные щетки в камине, или будет торчать часами в ванной
включив воду и расчесывать себе волосы различными щеточками, совершенно
бездомный, каждую ночь он спит на чьей-то чужой кровати и все же раз в месяц
ходит в банк (в вечернюю смену) и там его ждет месячная рента (днем банк
слишком пугающ), как раз впритык чтобы прожить, оставленная ему каким-то
таинственным и никому неизвестным богатым семейством о котором он никогда не
рассказывает - Во рту спереди у него нет зубов, вообще никаких - Шизовые
одежки, вроде шарфа вокруг шеи, джинсов и дурацкой куртки которую он нашел
где-то заляпанную краской, он предлагает тебе мятную конфету и на вкус она
настоящее мыло - Ричард Де Чили, Таинственный, исчезнувший куда-то на долгое
время (шесть месяцев назад) и вдруг проезжая по улице мы видим его заходящим
в супермаркет "Это Ричард!", и мы выпрыгиваем из машины чтобы догнать его, и
вот он в магазине пытается тайком стибрить конфеты и банку с орешками, и
мало того, его замечает продавец-Оки,[54] и нам приходится заплатить чтобы
его отпустили и он выходит с нами невразумительно бормоча что-то вроде "Луна
- это кусок чая[55]", разглядывая ее с заднего сиденья - В конце концов
когда я пригласил его погостить несколько дней в Милл-Волли, в домике где я
жил 6 месяцев назад, он собрал все спальные мешки (кроме моего, спрятанного
в траве) и завесил ими окно так что они разодрались, и в последний раз
заехав в миллволльский домик перед выходом на трассу на Пик Одиночества, я
нашел там Ричарда Де Чили спящего в заваленной гусиными перьями комнате,
невероятное зрелище - типичное зрелище - с его бумажными пакетами со
странными эзотерическими книгами (он один из самых образованных людей из
всех кого знаю), с его мыльцами, свечками и прочим хламом, О Боже, точный
список мне уж и не вспомнить -- Как-то однажды он позвал меня на длинную
прогулку по Сан-Франциско одной моросяще-дождливой ночью, чтобы
подсматривать в выходящее на улицу окно за двумя лилипутами
гомосексуалистами (которых не оказалось дома) - Ричард заходит и становится
как обычно возле меня, в грохоте музыки я не слышу что он говорит и это все
равно неважно - Он тоже беспокойно приплясывает, оглядывается повсюду, все
ожидают что он что-нибудь выкинет, но ничего не происходит...
"Ну и чем бы нам заняться?" говорю я -
Никто не знает - Слив, Гия, Ричард, остальные, все они просто стоят или
тусуются по Подвалу Времени и они все ждут и ждут как Семюэль Беккетовские
герои из его "Абиссинии" - А я, мне нужно что-нибудь делать, куда-нибудь
пойти, кого-нибудь встретить, и говорить и действовать, и я мельтешу и
тусуюсь вместе с ними -
Красивой брюнетке становится еще хуже - Одетая так изящно, в облегающее
платье черного шелка выставляющее на обозрение все ее прекрасные сумеречные
прелести, она выходит из туалета и падает снова - Вокруг кружат какие-то
шизовые персонажи - Сумасшедшие разговоры со всех сторон, я уже ничего не
запоминаю, это слишком безумно!
"Я сдаюсь, я иду спать, разыщу всех завтра"
Мужчина с женщиной просят нас подвинуться немножко пожалуйста, тогда
они смогут рассмотреть карту Сан-Франциско на стене - "Туристы из Бостона,
а?" говорит Ричард со своей идиотской ухмылкой -
Я подхожу к телефону опять и опять Ирвина нет дома, поэтому я хочу
домой в свою комнату в "Белл-отеле", хочу спать - Крепко как в горах, новые
поколения слишком безумны -
Но Слив с Ричардом еще не хотят меня отпускать, каждый раз когда я
пытаюсь ускользнуть они не отстают от меня, тусуются туда-сюда, все мы здесь
тусуемся туда-сюда и ждем непонятно чего, это уже действует мне на нервы -
Это обезволивает меня и мне уже становится жаль так вот распрощаться с ними
и вырваться наружу, в ночь -
"Завтра в одиннадцать Коди будет у меня", кричит мне Чак Берман так что
теперь я могу убраться отсюда -
На углу Бродвея и Коламбуса, из знаменитой маленькой забегаловки
открытой всю ночь, я звоню Рафаэлю чтобы сказать ему что утром мы
встречаемся у Чака - "Окей, но ты послушай! Пока я ждал тебя, я написал
стих! Обалденный стих! И он о тебе! Я обращаюсь к тебе! Можно тебе его по
телефону прочитать?"
"Давай"
"Плюнь на Босатсу!" орет он. "Наплюй на Босатсу!"
"Оо", говорю я. "Это прекрасно"
"Стих называется "Джеку Дулуозу, Буддо-рыбе" - и вот значит что
получилось - " И он читает длинное безумное стихотворение по телефону, мне,
стоящему у прилавка с гамбургерами, и пока он орет и декламирует (и я
понимаю все, принимаю каждое слово этого итальянского гения переродившегося
из Ренессанса в нью-йоркском Ист-Сайде) я думаю "О Боже, как это грустно! -
У меня есть друзья-поэты и они выкрикивают мне свои стихотворения в городах
-- именно так я предвидел это в горах, празднество в городах перевернутое
вниз головой - "
"Отлично, Рафаэль, великолепно, ты величайший поэт которого я
когда-либо - ты уже начинаешь по-настоящему - великолепно - не
останавливайся - помни что нужно писать не останавливаясь, не думая, просто
пиши, я хочу услышать что там на самом дне твоего сознания".
"Ага, именно так я и делаю, понимаешь? - ты врубаешься? Ты понимаешь?"
и в том как он произносит это "понимаешь" ("паамаешь") есть что-то фрэнк
синатровское, что-то нью-йоркское, и что-то новое пришедшее в мир этот,
настоящий Поэт городских глубин, такой как Кристофер Смарт и Блейк, как Том
О`Бедлам, песни улиц и дворовых парней, великий великий Рафаэль Урсо на
которого я имел большущий зуб в 1953 когда он занялся этим с моей девушкой -
но чья это была вина? моя не менее чем их -- об этом написано в Подземных
[56] -
"Великий великий Рафаэль, увидимся завтра - Давай же спать, давай будем
тихими и молчаливыми - Давай врубаться в тишину - тишина это все, все лето я
провел в тиши, я научу тебя."
"Классно, классно, я врубаюсь, ты врубаешься в тишину" раздается его
печальный взволнованный голос в дурацкой телефонной трубке "мне грустно что
ты врубался в тишину, но я тоже буду врубаться в тишину, поверь мне, я буду
-"
Я иду к себе в комнату спать.
И вот! Вот он, этот старый ночной портье, старик-француз, не помню как
его зовут, но когда мой старый братишка Мэл жил в "Белле" (и мы пили за
здоровье Омара Хайяма и наших прекрасных коротко стриженных девчонок в его
комнате под свисающей с потолка лампочкой), этот старик все время почему-то
психовал и орал что-то невнятное, доставал нас по-всякому - Теперь, через
два года, он совершенно изменился и стал какой-то весь скрюченный, ему 75, и
сутулясь он бормоча спускается в холл отворить тебе временное пристанище
твое, он полностью успокоился, смерть смягчила ему глаза, они уже видели
свет, и он перестал быть злым и надоедливым - Он мягко улыбается даже когда
я прихожу к нему (в час ночи) в то время как он стоит сгорбившись на стуле и
пытается починить часы в клетушке портье -- И с трудом спускается вниз
отводя меня в мою комнату -
"Vous Хtes francais, monsieur?" говорю я. "Je suis francais
moi-mИme.[57]"
Кроме этой мягкости своей он приобрел еще и пустотность Будды, и даже
не отвечает мне а просто открывает дверь и грустно улыбается, весь
согнувшийся, он говорит мне "Спокойной ночи, сэр - все в порядке, сэр" - Я
удивлен - 73 года он был капризным занудой, и вот теперь за несколько
оставшихся выпасть ему нежными капельками росы лет он готов ускользнуть из
этого времени, и они похоронят его скрюченного в могиле (не знаю уж как) и я
стану носить ему цветы - Буду носить ему цветы миллион лет -
У себя в комнате я засыпаю, и невидимые золотые цветы вечности начинают
падать мне на голову, они падают везде, это розы Св. Терезы, и непрерывным
дождем они льются и падают на все головы этого мира -- И даже на тусовщиков
и психов, гуляк и безумцев, даже на алкашей похрапывающих в парках, даже на
мышей все еще попискивающих на моем чердаке в тысяче миль и шести тысячах
футах вверх на Пике Одиночества, даже на самых ничтожнейших их них осыпаются
ее розы, постоянно -- И в наших снах нам всем это известно.
78
Я сплю добрых десять часов и просыпаюсь освеженный розами - Но уже
опоздав на встречу с Коди, Рафаэлем и Чаком Берманом - я вскакиваю и
натягиваю свою клетчатую хлопковую спортивную рубашку с короткими рукавами,
надеваю сверху холщовую куртку, штаны из холстины, и торопливо выбегаю на
свежий ерошащий волосы морской ветерок Утра Понедельника -- И О этот город
сине-белых полутонов! -- И этот воздух! Звонят величественные колокола,
позвякивают отголоски флейточек чайнатаунских рынков, потрясающие сценки из
старинной итальянской жизни на Бродвее где старые макаронники в черных
костюмах покуривают черные крученые сигариллы и потягивают черный кофе - И
темны их тени на белых мостовых в чистом полнящемся колокольным звоном
воздухе, а за четкой линией молочно-белых крыш Рембо[58] в бухте виднеются
заходящие в Золотые Ворота белые корабли -
И ветер, и чистота, и великолепнейшие магазины вроде Буоно Густо со
свисающими колбасами, салями и провелоне, рядами винных бутылок и овощными
прилавками - и восхитительные кондитерские в европейском стиле - и над всем
этим вид на деревянную путаницу домов Телеграфной Горки где царят полуденная
лень и детские крики -
Я ритмично вышагиваю в своих новых холщовых синих ботинках, удобных,
настоящее блаженство ("Угу, в таких педики ходят!", комментарий Рафаэля на
следующий день) и эгегей! вот и бородатый Ирвин Гарден идет по
противоположной стороне улицы - Эй! - кричу я, свистя и размахивая руками,
он видит меня и вытаращив глаза раскидывает руки в объятии, и прямо так вот
и бежит ко мне перед носом у машин этой своей дурашливой подпрыгивающей
походочкой, шлепая ногами - но его лицо значительно и серьезно в ореоле
величественной бороды Авраама, его глаза постоянно мерцают язычками свечного
пламени в своих глазных впадинах, и его чувственные полные губы краснеют
из-под бороды подобно надутым губам древних пророков собирающимся что-нибудь
этакое изречь - Когда-то я увидел в нем еврейского пророка причитающего у
последней стены, теперь это общераспространенное мнение, даже в нью-йоркской
Таймс была написана о нем большая статья именно в таком духе - Автор
"Плача", большой безумной поэмы обо всех нас изложенной свободным стихом и
начинающейся строчками: -
"Я видел как лучшие умы моего поколения были разрушены безумием" - ну и
так далее.
Честно говоря я не особо понимаю про какое такое безумие он толкует,
так, например, в 1948 году в гарлемском притоне у него было видение
"гигантской машины, нисходящей с небес", громадного ковчега потрясшего его
воображение, и он все твердил "Можешь себе представить мое состояние - а ты
когда-нибудь видел наяву самое настоящее видение?
"Ага, конечно, а чего такого?"
Мне никогда толком не понять о чем это он и иногда мне кажется что он
переродившийся Иисус из Назарета, но иногда он выводит меня из себя и тогда
я думаю что он вроде этих несчастных придурков из Достоевского, кутающихся в
рванину и глумливо хихикающих у себя в каморке -- В юности он был для меня
чем-то вроде идеального героя, и впервые появился на сцене моей жизни в 17
лет - И даже тогда мне почудилась какая-то странность в решительном тембре
его голоса - Он говорит басом, внятно и возбужденно - но выглядит маленько
замотанным всей этой сан-францисской горячкой которая меня например за 24
часа выматывает полностью - "Догадайся кто объявился в городе?"
"Знаю, Рафаэль -- иду как раз повидаться с ним и с Коди"
"Коди? - Где?"
"У Чака Бермана - все уже там -- я опаздываю - пошли скорей"
На ходу мы говорим о миллионе сразу забывающихся мелочей, почти бежим
по тротуару - Джек с Пика Одиночества шагает теперь рука об руку с бородатым
соплеменником -- повремените, розы мои - "Мы с Саймоном собираемся в
Европу!" сообщает он, "Чего б тебе не поехать с нами! Мать оставила мне
тысячу долларов. И еще тысячу я скопил! Мы отправимся посмотреть на
Удивительный Старый Свет!"
"Окей, можно и поехать" - "У меня тоже найдется чуток деньжат - Можно
вместе - Подошло время, а, братишка?"
Ведь мы с Ирвином всегда говорили об этом и бредили Европой, и конечно
же прочитали все что только можно, даже "плачущего по старым камням Европы"
Достоевского и пропитанные трущобной романтикой ранние восторги Рембо, в те
времена когда мы вместе писали стихи и ели картофельный суп (в 1944 году) в
Кампусе Колумбийского Университета, мы прочитали даже Женэ[59] и истории о
героических апашах[60] - и даже собственные ирвиновские грустные мечтания о
призрачных поездках в Европу, орошенные древней дождливой тоской, и об
ощущении глупости и бессмысленности стоя на Эйфелевой башне - Обнявшись за
плечи мы быстро поднимаемся вверх на холм к дверям Чака Бермана, стучимся и
заходим - Ричард де Чили валяется на кровати, как нетрудно было догадаться,
он оборачивается чтобы поприветствовать нас слабой улыбкой - Еще несколько
чуваков сидят на кухне с Чаком, один из них сумасшедший черноволосый индеец
постоянно клянчащий пару монет, другой франко-канадец вроде меня, прошлой
ночью я немного поболтал с ним в Подвале и на прощанье он бросил мне "До
встречи, братишка!" - Так что теперь "Доброе утро, братишка!" и мы слоняемся
по квартире, Рафаэля еще нет, Ирвин предлагает спуститься вниз в одну нашу
кафешку и подождать остальных там -
"Все равно они должны туда заскочить"
Но там никого нет, поэтому мы отправляемся в книжную лавку и вот! по
Грант-стрит идет Рафаэль своими Джон Гарфилдовскими[61] огромными шагами и
размахивая руками, говоря и крича на ходу, взрываясь фонтаном стихов, и мы
начинаем орать все одновременно - Мы кружимся на одном месте, хлопаем друг
друга по плечам, идем по улицам, пересекаем их в поисках места где можно
выпить кофе -
Мы идем в кафеюшник (на Бродвее) и садимся в отдельном отсеке и из нас
льются все эти стихи и книги и о-ба-на! подходит рыжеволосая девушка и за
ней Коди -
"Джееексон, маальчик мой", говорит Коди как всегда имитируя
железнодорожных кондукторов в исполнении старого У.С.Филдса -
"Коди! Эй! Садись! Класс! Жизнь идет!"
И она идет, всегда жизнь идет во времена мощных вибраций.
79
Но это всего лишь обычное утро, одно из утр этого мира, и официантка
приносит нам вполне обыденный кофе, и все наши восторги вполне обыденны и
когда-нибудь закончатся.
"А что это за девушка?"
"Это безумная девица из Сиэттла, она слышала прошлой зимой как мы
читаем стихи и приехала сюда на Эм-Джи[62] с подружкой чтобы с кем-нибудь
трахнуться", сообщает мне Ирвин. Ирвин знает все.
Она говорит "Откуда это у Дулуоза такая энергичность?"
Энергичность, хренергичность, к полуночи я накачаюсь пивом на год
вперед -
"Я потерял все свои стихи во Флориде!" кричит Рафаэль. "На автовокзале
Грейхаунд в Майами! Теперь у меня остались только новые стихи! И я потерял
другие стихи в Нью-Йорке! Ты был там, Джек! Что этот издатель сделал с моими
стихами! И все ранние стихи я потерял во Флориде! Представьте себе!
Хреновина какая!" Так вот он обычно разговаривает. "Несколько лет подряд я
ходил из одного грейхаундовского офиса в другой и умолял всех этих
директоров найти мои стихи! Я даже плакал! Ты слышал, Коди? Я плакал! Но они
и пальцем не пошевелили! Они даже стали называть меня занудой и это лишь за
то что каждый день я ходил в этот их офис на 50-й улице и упрашивал вернуть
мои стихи! Это правда!" -- кто-то пытается что-то вставить и он сразу
перебивает: "Я в жизни никогда не вызывал полицию разве только если лошадь
упадет и покалечится или что-нибудь такое! Хреновина какая!" И дубасит по
столу.
У него маленькое безумное личико эльфа но внезапно оно может стать
прекрасным и задумчивым стоит ему только загрустить и умолкнуть, и смотрит
он тогда как-то так - исподлобья и чуть обиженно - Немного напоминает взгляд
Бетховена - Чуть вздернутый, вопиюще крупный итальянский нос, резкие черты
лица, но с плавно очерченными щеками и кроткими глазами, а его эльфийские
волосы черные и вечно непричесанные свисают с макушки правильной формы
головы и лезут в глаза, так по мальчишески - Ему всего 24 - И он
действительно еще совсем мальчишка, девушки сходят с ума по нему -
Шепот Коди в мое ухо "Этот парень, этот Рафф, этот чувак, какого хрена,
черт, у него куча баб, он с ними мастак - говорю тебе - Джек, слушай, все в
порядке, все пучком, на скачках миллион возьмем, точняк, в этом году, В ЭТОМ
ГОДУ МАЛЬЧИК МОЙ!" и встает чтобы объявить "эта моя система второго
выбора[63] заработала, она так поперла!"
"В прошлом году мы уже пробовали", говорю я вспомнив день когда я
поставил для Коди (он должен был работать в этот день) 350$ и он проиграл по
всем забегам, а я напился в каком-то сарае с сеном вместе со вкалывающим за
35 центов в день бедолагой перед тем как пойти в депо и сообщить Коди что он
проиграл, его это нисколько не огорчило потому что он уже продул до этого
чистых 5000$ -
"А сейчас попробуем в этом -- и в следующем году", настаивает он -
В это время Ирвин читает свои новые стихи и стол безумствует - Я говорю
Коди что хочу попросить его (моего старого братишку) отвезти меня в
Милл-Волли чтобы забрать старые шмотки и рукописи, "Конечно поедем, мы все
поедем, мы же вместе"
Мы вываливаемся наружу к его старому двухместному Шевви, не помещаемся
в нем всей толпой, пытаемся опять и машина готова треснуть по швам -
"Думаешь, эта малышка не сможет тронуться?" говорит Коди -
"А где твоя здоровенная машина которая была раньше, когда я уезжал?"
"А, накрылась, трансмиссия гавкнулась"
Ирвин говорит: "Слушайте, езжайте-ка вы в Милл-Волли а потом
возвращайтесь сюда и завтра днем встретимся"
"Окей"
Девушка вжимается в Коди, Рафаэль потому что он легче и меньше садится
мне на колени, и мы отчаливаем по Норт-Бич-Стрит, маша руками Ирвину который
трясет бородой и пританцовывает в знак живейшего участия во всем
происходящем --
Коди немилосердно гонит машину, он точнехонько срезает все углы не
сбавляя скорости и без малейшего визга тормозов, мчится по забитой машинами
улице, чертыхаясь, наплевав на светофоры, чуть притормаживая на подъемах, со
свистом пролетая перекрестки, нарушая все на свете, врывается на мост
Золотых Ворот и вот (заплатив мостовую плату[64]) мы взмываем Мосто