"Я подам на тебя  в  суд, геверет Бергер, - побелел, втягивая голову  в
плечи, миролюб, - за подстрекательство к убийству." "Смотрите, как он боится
умереть от еврейской пули! -  несло Таню.  -  И  правильно. Не арабы же  его
обидят.  А подстрекаешь ты к этому сам. Какой бы Авишай тебя ни  шлепнул,  я
приеду  на похороны и заявлю при всех, что ты - самоубийца.  Я  же тебя сама
тут  не  пристрелю, не  бойся. Я гиюр  прошла, а  по Галахе  жизнь  человека
священна. Даже такого, как ты."
     Ингрид  Бернс  лихорадочно  кивала,  когда  ей  переводили  эти  слова.
Криминальный  диалог  сняли  на  несколько  видеокамер. Миролюб  затравленно
оглянулся,  отряхнул-ся,  как  попавший  в дерьмо пес,  и  заспешил к  своей
машине. Улыбающиеся танкисты захлопнули люк.
     "Делать им нечего, -  сказала Таня прикипевшей к  ней англичанке. - Где
появляется  эта  свора, палестинцы тише  травы. Да они  скорее  своего раиса
пристрелят,  чем  так-ого полезного им еврея...  Другое дело наших  кончать.
Нет, ну как же он от нас сига-нул, а Ингрид? Вы это покажите на своем канале
-  кого именно  боятся  наши  левые.  А  то  они  себя  неизменно выставляют
народными заступниками."
     3.
     "А вы  сами не боитесь, миссис Бергер, -  сказала Ингрид, - что с  вами
сделают то, что с убийцей Рабина?" "Не боюсь. В прошлой жизни  мне еще и  не
такое  грозило. Что же касается мирохранителя, то я его  просто  припугнула,
чтобы меньше нагличал. Никто его не убьет." "Но Рабина-то убили." "Рабин был
личность. А этот... наглый и мелкий пакостник.  От  него сегодня практически
ничего не зависит. Кому он ну-жен!" "Вы несправедливы к господину такому-то,
- англичанка  явно  волновалась.  - Он  искренне  хочет мира  и дружбы между
родственными семитскими народами. Не его  вина,  что  все так обернулось..."
"Он, - возразил я, - опытнейший политик, а не дитя малое. Высокообразованный
человек, общепризнанный интеллектуал! Он прос-то не мог не знать того, о чем
пять лет кричал посол России в Израиле Александр Бовин - арабским лидерам не
нужен мир! Им с самого момента образования Израиля нужна только война. Он не
может  искренне  верить международному  террористу,  ко-торому  до Осло  был
закрыт  доступ в  Штаты. Там что,  наивные люди  управляли великой державой?
Арафата  обожали  только  Брежнев   и  его  придурки  по   всему  миру.  Его
"благородство" по достоинству  оценил и Кувейт.  Так что вести себя так, как
лидеры  наших левых могут только холодные политиканы." "Но не  убивать же их
за  это?" "Конечно. Куда логичнее и  гуманнее убить Вику, которая прожила бы
до ста  двадцати, не  посели  наши миротворцы рядом с  ее домом  вооруженных
террористов. До них тут было почти тихо..."
     Мы  шли от площади, где был митинг,  к морю  по  нарядной лестнице мимо
давно  уже пустой  столовой и двухэтажных  домиков-бунгалло  под бамбуковыми
крышами  -  об-ширной,  уютной и  некогда  процветавшей  гостиницы. Я увидел
Амирама  Эйделя - одного из основателей поселения и  пригласил  его  принять
участие  в  нашей  прогулке.  Это был  высокий восьмидесятилетний красавец с
молодыми глазами,  проженный солнцем типичный  халуц-первопроходец. А уже на
песке пляжа  нас нагнал щуплый  блондин лет  тридцати, который  представился
по-русски: "Владимир Сырых, такая-то телекомпания, Москва."
     Волны набегали  на чистый  плоский песчаный пляж,  окаймленный поросшим
куста-ми обрывом. Море приветливо искрилось, чуждое человеческим страстям. В
пейзаже вокруг ничто не располагало к злобе и насилию. Когда  я сказал  это,
Амирама словно прорвало.
     "Еще за два года до  образования  Израиля,  - сказал он,  -  здесь было
еврейское   посе-ление  Кфар-Даром,  разрушенное  потом   египтянами.  И  до
Шестилетней  войны  дей-ствовал   египетский  оккупационный   режим,  против
которого никто и  не  думал про-тестовать. Египту было бы достаточно  одного
процента своих  военных расходов  для абсорбции так  называемых беженцев  на
своих просторах. Но их  держали в лагерях в нищете специально для  инкубации
сидаимов-смертников против нас. Только при  нас тут появилась промышленность
и  началась  ирригация,  без  которой  в  этой  пустыне  немыслимо  сельское
хозяйство. Так тут  появились все  те,  кто сегодня нас убивает за то, что в
1967 мы вернулись сюда к себе домой..."
     От волнения он не справился с дыханием и остановился, махая рукой перед
своим лицом. Его оппоненты терпеливо ждали, когда старик придет в себя.
     "То есть вы думаете, - спросил  Владимир, -  что  палестинцам  вряд  ли
поможет ваш уход  отсюда, как призывает этот  левый  лидер?" "До  Норвежских
соглашений,  - отве-тил  Амирам, - тут никто  ни в кого не стрелял. Не  было
даже  такого  понятия  "кон-вой". Конечно,  арабы  безобразничали,  такой уж
народ, но оружие им дали наши левые. И людей, умеющих с ним обращаться, тоже
привезли к нам из Туниса они же. И сразу начались претензии к нам. А до того
здесь  работали сотни палестинцев,  кор-мили  свои  семьи.  Я  их никогда не
обманывал, и они ко мне относились хорошо,  пока их не накачали против  нас.
Теперь  вместо   них  у  меня  работают  тайландские  рабочие.  Трудолюбивые
спокойные  ребята. Разве что собак  иногда у нас похищают, это их лакомство.
Но о разбое и речи нет.  Вот и  судите сами, господа хорошие, кто выиграл от
Осло?" "А все-таки, если вы уйдете?.. - настаивал Владимир Сырых. - Получите
компенсацию из международных фондов,  откроете такие же  теплицы в Негеве. А
тут  будут  вести  ваше  дело другие  хозяева.  Тайландцев  отправят  домой,
пригласят  на  их место арабов и..."  "И будут,  в лучшем случае, выращивать
марихуану, пока не ис-тощатся мои патентованные  импортные почвы!  Это же не
огород,  это сложнейшее производство, если мои тюльпаны теснят местные у них
на родине, в Амстердаме. Рабочая сила тут  дело десятое. Важнее агротехника,
связи, саженцы, транспорт,  включая грузовые самолеты. О чем вы говорите! Во
всем  арабском  мире  они не  найдут  второго Амирама Эйделя. И  в еврейском
тоже... И ни в каком Негеве я не восстановлю своего дела.  Да  и времени для
этого мне уже не отпущено.."
     "Вот я была  в Египте, -  сказала Таня. - Поезжайте  туда и вы, это тут
рядом, и посмотрите, как распорядилась  израильским наследством с 1979  года
самая солидная арабская  страна. Все  занесено песком. И  здесь будет  то же
через пять-десять лет после евреев. Там, куда приходят евреи, все  цветет, а
куда  приходят арабы - все горит!  Победи они  ЦАХАЛ и перережь всех евреев,
включая русских  вроде меня, ничего им  тут не обломится, кроме  бесконечных
кровавых  разборок с последующим  загниванием  захваченной промышленности  и
дисперсией населения куда  попало. Это к  богатым  и умелым евреям под крыло
лезут со всех сторон липовые арабские "беженцы". А утвердись тут  Арафат  со
своим ворьем и их звериными законами - ни одного не заманишь. А вы, Володя и
Ингрид, спите и  видите,  как бы  вместо  единственной  на  Ближнем  Востоке
процветающей западной  демократии здесь  поско-рее появилась наркореспублика
мирового значения. Вам что, Сирии и Колумбии мало?"
     Иностранцы переглянулись.  Им  тоже  впервые пришлось  услышать  о себе
голую пра-вду.  Каждый из них был  очень известным и уважаемым в своем кругу
обозревателем, гордящимся своей объективностью.
     "Мы ничего такого не хотим, - горячо возразила англичанка. - Мы  просто
не можем видеть, когда сильный  угнетает слабого, когда из танка стреляют по
ребенку с рогаткой!" "Вику сегодня утром убил ребенок из рогатки?!" "Ее убил
тот,  у  кого  ваши застрелили  ребенка с рогаткой. У  этого кольца  нет  ни
начала, ни конца! Войну надо остановить любой ценой. В этом, а не в создании
наркореспублики, наша  цель.  Отличительная черта  демократии  - либерализм,
способность поступиться своими интересами в пользу мира. Смелым и позитивным
шагом со стороны Израиля был бы отказ от поселений, передача их территории и
имущества палестинцам. Только  это позволило  бы Израилю  требовать  от  них
ответных шагов и  достигнуть перелома, который..." - Ингрид уже вошла в свою
роль  праведника и защитника прав  человека, чем искренне  гордилась. До сих
пор здесь, в Израиле, ее логику встречали куда с большим пониманием, чем  на
родине.
     "А разве возвращение на Ближний Восток и вооружение израильским оружием
де-сятков  тысяч арафатовских террористов, - возмутился я, -  не было смелым
либераль-ным шагом? Разве Рабин не поступился при этом безопасностью страны?
И что  же? Каких ответных шагов мы смогли  "потребовать" от другой  стороны?
Какого перело-ма  мы достигли? Ракетных обстрелов наших  домов  в ходе новой
интифады, но  уже  не населения,  а  целой  армии.  Им  террор  милее  любых
инициатив!  Два израильских лидера были один за другим вышвырнуты народом на
свалку истории за эти необратимые  уступки. А вам все мало.  Хотя достаточно
просто взглянуть  на  экран  и сравнить их оскаленные морды  с лицами  наших
солдат, чтобы понять, с  кем именно мы воюем. Вы все  за мир? Отлично. Вот и
подайте нам пример - вы в Ольстере, а вы - в Чечне. И уже потом лезьте к нам
с советами."
     Оба вершителя чужой судьбы тут же дружно помрачнели.
     "Не надо  ссориться,  - коснулась моей руки Ингрид. - Я  тут, чтобы мои
телезрители  знали правду.  И что  же я  вижу отсюда  без бинокля? Вон  там,
рядом,  как  сказала  Танья,  Египет.   А  вон  -  Газа.  И  тут,  посредине
естественной   арабской  непрерывности,  это   поселение.   Зачем  вам  этот
раздражитель?"
     До  сих  пор  это был  убийственный  аргумент.  Везде, но  не  на  этом
неестественном  своей пустынностью благоустроенном пляже. У Ингрид появилось
ощущение сюр-реальности ситуации. Как во сне, когда  уже ясно,  что это сон,
пора проснуться, а пробуждения все нет. Она уже со страхом  ждала очередного
прозрения от этой странной  оппонентки, которая присела на корточки, победно
улыбаясь снизу вверх.
     "Я  вам,  -  стала она  рисовать  пальцем  на  песке, - приведу сходный
пример. Вот вам тот же Египет, за ним - родная вам до самолетной боли Ливия,
а вот тут нечело-вечески близкий вам Ирак. Еще  помните, что там делали ваши
летчики?  Ага.  И в  этакой  мирной  и  естественной  арабской непрерывности
торчит, как  прыщ на ислам-ской заднице, наш  Израиль. Вот недоумки в  ваших
странах и вопят - нафиг нам всем этот вечный раздражитель? Давайте  начнем с
поселений, а потом и всю эту жи-довскую страну сковырнем с карты мира, так?"
     А   ведь   это  действительно  так,  подумали  одновременно  русский  и
англичанка.  У  нас  общество  ждет  конца  Израиля  не  со  страхом,  а   с
любопытством и нетерпением...
     "Мира  и спокойствия это вам не принесет," - начал я, но  меня  перебил
Амирам Эйдель: - "Мы  бы  давно  исчезли, если бы слушали  ваших советов.  А
потому держите  их при себе, господа. Особенно вы, русские,  -  навис он над
щуплым Сырых. - Уж вы-то все возможное и невозможное  сделали, чтобы нас тут
не было.  А мы вот есть. И лучших из вас, связавших свою судьбу с евреями, -
он кивнул на Таню, - приняли тут как родных. И поселениям быть, как бы вы ни
скулили и ни  рычали.  А будете и дальше кусать, как сегодня, получите через
своих палестинцев наш ответ.  За Вику мы сто бандитов уложим. Но моей землей
им не владеть."
     "Напрасно вы так, - сделал вид, что обиделся Вова.  -  Мы сегодня вовсе
не Советский Союз. У  меня в Израиле десятки друзей, еще по Москве. И  убита
сегодня, между прочим, наша бывшая соотечественница. Ваша боль -  наша боль.
И наш президент сказал..."  "...а сам, - перебил я, - атомные бомбы и ракеты
Ирану  и  Ираку помогает делать.  Сирию с Ливией перевооружает. А те ведь не
только  не  скрывают намерения нас уничтожить - афишируют! А ну-ка продай мы
Чечне  пару боеголовок и пришли специалистов по  их доставке на Васильевский
спуск? Поверили бы русские и ваш президент в наши дружеские чувства?"
     За спором мы не  заметили, что ушли вдоль пляжа  далеко за блок-пост  и
очнулись только тогда,  когда со склона  ссыпались шестеро  драных  арабских
подростков с об-резками стальных труб в руках. Они пошли на  нас, всем своим
видом  выражая  угрозу.  "Кто  вы?  -  на  иврите  спросил  один из  них.  -
Поселенцы?"  "Что вы! - сев-шим голосом ответил перепуганный насмерть Сырых.
- Мы иностранные  коррес-поденты. Из  России  и Англии. Мы ваши друзья." "Он
тоже?  - ткнул герой  палес-тинского споротивления  трубой в  живот  Амирама
Эйделя.   -  Ну-ка,   аба  (отец),  скажи  мне  что-нибудь   по-русски   или
по-английски." "Я тебе, подонок, скажу по-арабски," -  добавил что-то старик
и тотчас свалился от удара трубой по голове. Таня проводила  какие-то приемы
самбо с напавшим на нее подростком, я врезал кулаком в удиви-тельно холодную
наощупь рожу,  Ингрид  и  Владимир судорожно вцепились  в  свою  аппаратуру,
которую  у них  вырывали.  Но  тщетно. На Сырых дико заорали, и  он  покорно
выпустил  из  рук  свое  имущество.  Ингрид  рыдала,  сидя  на  песке,  тоже
ограбленная, а  на меня замахнулся трубой  тот же главарь,  что  оглушил или
убил ста-рика-поселенца. Я  подставил голую руку,  понимая,  что это меня не
спасет,  когда ос-каленное лицо моего  торжествующего врага  вытянулось, а в
белых от злости глазах замерцал  ужас.  Он медленно  присел  и нежно положил
свою трубу на  песок. Его друзья так же робко опустили рядом видеокамеры,  с
заискивающей улыбкой глядя на что-то за моей спиной.
     Я оглянулся.  К  нам  не спеша  шли двое магавников (бойцов пограничной
охраны). Ни слова не говоря, светлоглазый сержант сделал неуловимое движение
автоматом, и главарь с  воем завертелся в песке. Остальные бросились бежать,
но  запрыгали  и  по-падали от беспощадной  очереди  из  автомата по  ногам.
Сержант что-то говорил в мобильник. На пляже появился джип, а за ним военная
санитарная машина. До  меня  не сразу дошло, что спрашивает сержант:  "Она с
вами или с ними?"
     Оказалось, что речь идет о Тане, стоявшей с трубой в руке. "Да я просто
у него  отняла оружие, - сказала  она, и все заулыбались вслед за  ней.  - А
теперь  вот руки не разжимаются. Можно мне этого гада хоть  разок  по  башке
огреть? - шагнула  она к главарю, судорожно  разевающему рот на песке. - Это
же он ударил Амирама." "Нельзя, - по-русски  сказал  ей сержант. - Я его уже
наказал.  Драться  он  долго  не  сможет.  Теперь их  надо  отправить в  наш
госпиталь."
     "Как вас зовут?" - Ингрид Бернс лихорадочно снимала грозных израильтян,
благо-дарно  им  улыбаясь. "Я  Дим Шустер, - сказал сержант.  - А  он  Фарид
Ферро." "Фа-рид? - удивился Владимир. - Он араб?" "Он друз, - сказал Дима. -
Но  и арабы  быва-ют  на нашей стороне." "Я от  вас в  восторге!  -  спешила
Ингрид. - Вы - герои."
     "Представляю, как  она  будет все это комментировать, -  сказал  Амирам
Эйдель с уже  перевязанной головой. - Они  все тут  нам сюсюкают, а включишь
телевизор - все  наоборот  тому,  что  на  самом деле  было."  "Как вы  себя
чувствуете? - заботливо заглядывала ему  в глаза Таня. - Я  решила, что  вас
вообще убили." "Я  с ними прожил  всю жизнь, - ответил  он. - Когда отбиться
невозможно, надо тут же притвориться единственно хорошим  для них  - мертвым
евреем.  А  ты просто  чудо, Танья!  Как ты  двоих  сбила  с  ног  и  одного
разоружила..."
     Подростки, стеная  и обливаясь слезами,  ковыляли в  санитарный фургон.
Главарю  надели наручники, остальных даже не связывали. Мы  залезли в джип и
покатили к поселению.  Я решил, что мне  показалось, когда  над моей головой
пропела пуля.  Но с  вышки блок-поста в  сторону арабской деревни простучала
пулеметная очередь...
     Под самыми окнами моего коттеджа  джип высадил нас и умчался. Навстречу
бежали  перепуганные Феликс и Изабелла. Моих сыновей-близнецов  Ромы  и Семы
нигде  не было  видно. Из поселения  слышался  плач. Там  шли похороны, и мы
заспешили к лестнице, когда с той стороны пляжа, где только что был наш бой,
появилась вих-ляющая  в песке легковая машина. "Зямочка,  -  первой заметила
опасность моя  жена, бросившись мне на шею, словно стремясь заслонить. - Нас
убивают!.."
     У развернувшейся на полном ходу "зубару" распахнулась дверь. Араб стоял
на коле-нях на  заднем сидении и целился в нас из гранатомета.  Черная труба
окуталась  дым-ком, и  на  нас полетело нечто стремительно  раздувающееся  в
воздухе, мгновенно зас-лоняя своим вибрирующим корпусом весь белый свет...

     Глава вторая. Эрец-Исраэль
     1.
     "Ничего не понимаю, - услышал я дрожащий голос Тани. - Промазал он, или
граната была  неисправная?" "И неисправная меня бы  кокнула, - поднимался  с
песка  Феликс. - Летела прямо мне в лоб!" "И мне, - уже смеялся я. -  Однако
где они? Сквозь песок провалились?" "Мне не так интересно, где они, - встала
с песка моя жена, отряхивая джинсы, - как где мы?"
     Только теперь я осознал  невероятное  -  коттедж  над  нами был не мой.
Вообще  не  коттедж,  а  роскошная  вилла   с  теннисным  кортом   и  буйной
растительностью вокруг строения. За  ней угадывались  такие же  виллы, а  на
западе, вроде бы за египетской границей, серо-голубыми облаками громоздились
небоскребы, каким позавидовал бы и Тель-Авив. В Газе за эти мгновения кто-то
тоже выстроил роскошный белый город. Только море и пляж были точно те же - с
серыми  пятнами  огромных  медуз  в  песке  и  ленивыми  волнами,  неизменно
катящимися здесь только с севера.
     Британский и  русский  журналисты  лихорадочно  снимали  все  вокруг на
видеокамеру,  опасаясь,  что сейчас  все  вернется, и в эти миражи никто  не
поверит. Амирам Эйдель воздевал руки к небу, повторяя: "Нес, нес (чудо)!"
     Моя "Арабелла"! - пронзила меня первая мысль. И вторая - где  же теперь
Рома и Сема? И - где же Израиль? Или это и есть Израиль, но на том свете?
     ***
     "Не бывает такого взрыва, -  обескураженно оглядывал между  тем сержант
Дима место нашего исчезновения, - что не оставил бы никаких следов человека,
а  тут было  семе-ро!  Должно  быть  как минимум  то  же,  что  осталось  от
террористов  после  моего  вы-стрела! Ничего  не  понимаю,  хаверим."  "Хуже
другое, - мрачно сказал  Фарид, моргая круглыми восточными  глазами.  -  Нам
никто не поверит, что тут вообще были люди, что они подверглись нападению из
вон той машины, что у  палестинцев в ней был гранатомет.  Те тут же завопят,
что заблудилась мирная семья с грудным младенцем, которую сожгли кровожадные
магавники."
     Машина   чадила  на  песке,  изредка  вспыхивая  взрывами  боеприпасов.
Бензобак вы-горел в первые же секунды.  Выяснить, кто в  ней был, предстояло
экспертам.
     В вернувшемся санитарном фургончике рыдали подростки. От  своих ран они
до того только поскуливали.  Было  ясно, что догорали  в том костре вовсе не
чужие  им  люди.  И  почему,  с  тоской  подумал  Дима,  лучшая  часть  моей
единственной жизни  проходит неизменно под чад таких костров?  И что меня бы
ждало, останься мы в России? Те же костры,  но из чеченцев и моих товарищей,
только что вместо Фарида был бы какой-нибудь Саид из Казани...
     ***
     "Это она!  -  бушевало миролюбище, услышав  в своей машине палестинскую
сводку новостей о последних  событиях на пляже. - Как ее там? Бергер? Вот уж
кого следует немедленно судить! Она побудила МАГАВ сначала обстрелять мирных
рыбаков-по-дростков, а потом сжечь машину их родных с  новорожденным. Это же
фанатичка! Типично фашистская  рожа. Белокурая  бестия... Наверняка  послана
экстремистами,  чтобы  убить меня, а если случая  не  предоставится -  из-за
иностранных  журналистов,  - то  напасть  на  палестинцев  и  спровоцировать
обстрел  поселения  при  нас."  "Мы правильно  сделали,  что сразу уехали, -
поддакнул  потный референт. - И  эта особа нагло считает себя израильтянкой!
Нам  следует  поддержать  законопроект  об  огра-ничении  въезда  в  Израиль
этнических  русских... Эта  жуткая дама  явно не имеет к  еврейству никакого
от