Шломо Вульф.
    На своей земле


     © Copyright Shlomo Wulf = Dr Solomon Zelmanov 04-8527361
     HAIFA, ISRAEL, 2001
     Email: solzl@netvision.net.il
     Date: 25 Aug 2001

     All rights reserved by Dr.Solomon Zelmanov


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АЛЬТЕРНАТИВА *

     Глава первая. Миролюбище поганое
     1.
     Замирая  от  предчувствия  беды,  я бежал к  своей  мастерской. Осколок
пробил  тонкую  стену  и  пролетел  над  мачтами  "Арабеллы".  Боюсь, что  я
обрадовался этому  больше, чем  если  бы  он на  глазах миновал мою  голову.
Ракета могла влететь и в спальню, где  по случаю  жары  мы c Изабеллой спали
под одними протынями. Более  того,  в  любой  момент следующая может попасть
куда угодно, коль скоро позволено обстреливать наше поселение, как фронтовую
полосу.  С той только разницей, что,  по  моим пред-ставлениям, там все-таки
должны быть "землянки наши в три наката", населенные вооруженными мужчинами,
способными  ответить  на  огонь,  а  не  мирными  жителями  в детских садах,
теплицах,  синагоге. Никому не  пришло бы на  ум разместить на фронте и  мою
мастерскую с моделью для участия в аукционе в Париже. На нее ушло восемь лет
кропотливого ювелирного труда. Все свои надежды я связываю с "Ара-беллой"...
Если ее  достойно оценят, то  я - доктор Зиновий  Мрым стану  в  один  ряд с
лучшими  морскими  моделистами  мира. Даже  мои  рутинные крейсера  и галеры
пользуются устойчивым  спросом. Эта  моя работа  не только худо-бедно кормит
нас все эти годы, но и позволяет  жить в относительном  душевном комфорте на
своей еврейской земле. Самое страшное в Израиле, по-моему, - разочарование в
Стране и евреях. Жители поселений хоть от этого гарантированы.
     Все  это  промелькнуло  в  моем  мозгу, пока  я  со  страхом и радостью
оглядывал свое детище. Странно все-таки устроен  человек - он охотнее  верит
опасности, угрожаю-щей его имуществу, чем страху за  себя  и своих  близких.
Вот и я сразу после взрыва помчался  не в  соседний  коттедж, где жили семьи
моих сыновей-близнецов, а к своей модели. И теперь безоглядно радовался, что
ничего не было повреждено, лишь засыпано цементной пылью.
     Осколок криво  и нагло торчал  из  противоположной  стены, демонстрируя
мне, что  со  мной, евреем в своей  стране, можно  сделать  все, что  только
взбредет погромщику на ум. Так как власти не на моей стороне!..
     Я взял  лупу и склонился над моделью. Капитан Питер Блад  требовательно
смотрел  на  меня своими синими  глазами,  светящимися на бронзовом лице. Он
недоумевал, как  можно позволить так  безнаказанно обстреливать наш корабль.
Решительный  ка-нонир Огл  выглядывал  в  открытый  бортовой порт  с тем  же
выражением лица. И сама бесстрашная Арабелла, стоя на полуюте,  откуда,  как
известно,  лучше   всего   наблю-дать  морские  сражения,  подняла  на  меня
недоумевающие карие  глаза: "На вас на-пали,  сэр, -  строго сказала она.  -
Неужели вы этого не заметили?"  Я  ясно видел фи-гурки  людей на  баке моего
красного  фрегата с позолоченной скульптурой на носу,  блеск медных пушек  в
открытых портах. Мне  даже  показалось, что на  его  борту вы-точенные  мною
пираты успели  подготовиться к  предстоящему  бою  - убрали  лиш-ние  паруса
натянули  над шкафутом  веревочную  сеть для  защиты  от падающих  обло-мков
рангоута.
     Еще  дрожащими  руками я  осторожно  сметал  нежной кисточкой  пыль. Ее
фрагменты  выглядели  чудовищно на выдраенной до  блеска палубе флагманского
корабля эскад-ры капитана Блада - ученика великого флотоводца де-Ретера.
     Осколок злорадно таращился на меня из треснувшей стены, а из  отверстия
напротив  плясало  восходное  солнце,  отраженное  в поверхности  моря.  Это
сосуществование  в одном  пространстве  мира  и  войны, жизни и смерти давно
стало сутью нашего бытия.
     Жизни  и смерти?.. Смерти? Кого?  До меня, наконец, дошло: если осколок
влетел сю-да, то на том же расстоянии от эпицентра находились и  живые люди,
ни один из ко-торых не был мне чужим...
     Я  выбежал из мастерской  и,  как  всегда  при моей  комплекции, тяжело
побежал к  до-му.  Изабелла,  пошатываясь,  шла  мне  навстречу. "Кто-нибудь
пострадал?" - я уже ви-дел по  ее лицу, что  да. "Вика, -  сказала она чужим
голосом. - Насмерть. Даже не ста-ли вызывать амбуланс. Осколком в висок."
     Я  только таращился, не в силах осознать случившееся.  Вика была  женой
Ицика  - ближайшего друга  Ромы, одного из  моих сыновей... Представить, что
кто-то  мог  намеренно  убить  такое  безобидное  и  милое   существо,  было
невозможно. За  восемь лет, что она жила рядом, я  ни разу не слышал,  чтобы
она подняла на  кого-то голос. Была ли она  вообще  дома, можно  было только
догадываться. В то же время, вся семья Ицика держалась только на ней.  Когда
Вика, как и прочие наши женщины на-шего  поселения, работавшие в  гостинице,
потеряла  заработок,  она  тут  же  где-то  взя-ла  подряд  на  изготовление
искусственных цветов,  проявляла чудеса фантазии и вкуса и вечно была занята
своими тюльпанами.
     "Где Рома?" - спросил я просто чтобы что-то сказать. "С ними, - чуть ли
не враж-дебно взглянула на меня жена. - Где же ему еще быть? Не в мастерской
же." "А  дети?" "С Фирой  и Семой." "Кто обещал приехать?" "Только Таня. Она
уже  в  пути." "Ты сказала ей, что дорога к нам без  конца простреливается?"
"Она ответила, что ничем не лучше нас. Если ездим мы, то проедет и она." "По
радио  сообщили  об  об-стреле?"  "Да.  Им  с   вертолета  разбили  какой-то
блок-пост,  предупредив  о  налете  за-ранее. Все как  обычно. Все играют  в
войну,  кроме нас." "С кем  Таня едет?" "Со своим  старым-новым мужем." "Как
его  звать?"  "Кажется, Феликс."  "Надо  бы  их встретить."  "Нет.  Поедут с
ближайшим конвоем." "Таня  не  станет  ждать конвоя. Я еду." "А что от  тебя
толку?  В  последнее  время  они совершенно  обнаглели." "У  меня  хоть есть
пистолет. А  что  у них,  жителей пока еще мирной  Хайфы?" "Таня, -  сказала
Изабелла  в  мобильник. -  Где  вы уже?"  "Миновали Ашдод.  А  как  вы там?"
"Позво-ните нам, как только приедете на границу. Мы с Зямой  вас..." "Нет! -
услышали  мы  незнакомый мужской  голос. -  Ни  в коем  случае.  Только  что
передали по радио, что они  обстреляли автомобиль из гранатомета. Мы проедем
только за танком, а вы не высовывайтесь." "Белочка, Феликс  прав, - добавила
Таня. - С вас и так хватит по-терь. Мы дождемся конвоя. Обещаю."
     Над  нами  с  грохотом пролетел вертолет, направляясь к едва  видному в
летнем мареве городу Газа. Там поблескивали стекла спокойно идущих по улицам
машин. Они к вертолетам над своей головой давно привыкли, как и к разрушению
оставлен-ных террористами построек.  Нефтедоллары неисчерпаемы - построят со
временем  новые  блок-посты  и казармы.  Израиль,  к  возмущению всего мира,
"неадекватно  ре-агирует  точечными  авианалетами""  на  очередной  терракт.
Мировые  телерепортеры охотнее показывают  троих поцарапанных  арабов  среди
ужасающих руин, чем еврей-ский город с убитыми и искалеченными.
     Так это же  просто  везение,  братцы,  спели  бы палестинцы,  знай  они
Высоцкого, те-перь я спокоен, кого мне бояться?..
     Мы вошли в дом переодеться в траур. Изабелла уже подмела осколки стекла
на кух-не.  Пробитые  трисы  празднично подмигивали блеском моря,  ворчащего
прибоем под самыми нашими окнами, сразу за изумрудом  лужайки.  У дома Ицика
молча  стояли люди.  Мы прошли  туда же. Митингов  давно не  было.  Все было
сказано. Очередная смерть  вызывала уже не столько гнев  и тревогу,  сколько
отчаяние,  граничащее  с  ту-пым  безразличием.  Соседи  посторонились, и мы
прошли  в комнату. Вика лежала с аккуратной белой  повязкой на голове. Нигде
не было видно  ни крови, ни разрушений. Словно этот осколок был  контрольным
выстрелом  профессионального киллера.  Рома сидел у ее  изголовья вместе  со
вдовцом. Увидев  меня, он хотел встать,  но  лицо  его вдруг исказила жуткая
улыбка,  после  чего он опустился на табурет  и  охватил  голову  руками.  В
рабочем уголке Вики весело светились заготовки для цве-тов. У нее все всегда
было по полочкам.
     В тишине нагло запел мой мобильник. Я выхватил его из кармашка  и нажал
кнопку.
     "За нас не беспокойтесь, -  неприлично звонко кричала Таня. - Нам целую
дивизию  придали!"  "Почему?"  -  глупо спросил  я, стесняясь  самого  факта
разговора  в таком  месте  и  в  такой час.  "Так тут  к  вам  само  главное
миролюбище едет. Выразить свои искренние соболезнования."
     Она не  сказала, кто  именно  едет, но  все почему-то поняли и  начался
возмущенный гомон. Даже Рома снова поднял голову, а Ицик беспомощно и громко
заплакал...
     Здесь  необходимо   не   столько   лирическое,   сколько   политическое
отступление.
     Я по природе человек незлобивый, флегматичный и,  сколько  себя  помню,
толстый,  рыхлый  и более чем мирный. Мой избыточный рост и  вес создали мне
еще в школе такую репутацию, что меня не  особенно задирали. То же было  и в
армии.  Все знали,  что  если меня всерьез обидеть, то мой кулак мягкий,  но
тяжелый.  Мир для  меня  всегда был лучше  ссоры. Именно  таким  я приехал в
Израиль  и  тут же  определил свое политическое пристрастие к  лагерю  мира.
Поскольку славная КПСС отбила у  меня  охоту  вступать в любую партию, я был
беспартийным  активистом партии  энергии.  Все это продолжалось  до тех пор,
пока поток умелой пропаганды заменял мне  реа-лии. Потом я стал внимательнее
приглядыватья  к  своим кумирам. И  чем  больше  я  их расшифровывал, тем  в
больший гнев  приходил  от  их  бессовестной лжи  и лицемерия.  Сначала  это
коснулось того, что меня тогда больше всего интересовало -  трудо-устройства
академаим. Но потом они, казалось, вообще закусили удила и пошли вразнос уже
в  деле  урегулирования  отношений  с  палестинцами.  Здесь  реальность  так
контрастировала  с их  политикой,  что  для  меня слово  "миротворец"  стало
синонимом "демагога", а  лидер некогда любимой партии  выглядел монстром. Он
достоверно знал, что 85% палестинцев за войну с поголовным уничтожением всех
израильтян и что арабский  национализм страшнее даже нацистского.  И, тем не
менее, действуя  по  принципу эффективности чудовищной лжи,  навязывал моему
народу мысль о его  вине  перед всегда нападавшими  на нас арабами. Поэтому,
мол, им надо немедленно отдать пол-Израиля. Когда  это удалось, "миротворцы"
взялись за остальное, включая мой дом.
     И вот я ждал встречи с одним из них...
     2.
     Со стороны дороги послышался нарастающий  гул моторов. Навстречу конвою
про-несся  вертолет,  выискивая  снайперов.  В  раскрытые  ворота  поселения
влетели нес-колько машин и  микроавтобусы с прессой. Танк и два джипа прошли
вдоль  прово-лочного заграждения  и  повернули  оружие  в  арабскую сторону.
Телеоператоры   запол-нили   комнату,    торопливо    снимая   смерть.   Они
перекрикивались, советуя друг другу выгодные ракурсы.
     Миросеятель  и   его  свита  вылезали  из  своих   машин   и  принимали
политические позы.
     Вертлявый  человечек  показывал  им  дорогу  к  нужному  дому. Изабелла
выступила   вперед.  "Ты   господин  такой-то?  -   спросила  она.   От   ее
потустороннего взгляда миро-хранитель остановился и попятился. - И именно ты
посмел приехать выразить другу моего сына соболезнование? Пошел вон..."
     Привычный ко всему депутат горько улыбнулся, блеснув очками, и  пошел к
толпе, собиравшейся на предстоящую встречу.
     Кто-то  крепко взял меня под руку. "Зяма, -плакала  Таня. -  Как  жалко
Вику... Надо же, нашли кого убивать..." "Беллу уже видела?" "Не надо пока...
Но я ею горжусь! А миролюб-то каков! Любой другой на его месте провалился бы
сквозь землю.  Ладно,  пойду  его послушаю.  А  то  вдруг  никто не  решится
возразить!" "Я с тобой."
     "Весь  наш  народ,  -  светил он  очками  в  небо,  - скорбит  вместе с
родственниками  по-койной.  Наша партия, в  то же  время,  подтверждает свое
неизменное мнение:  убий-ство  совершили  не  палестинцы, а  наши близорукие
правители,  которые,  играя  на  патриотизме еврейского  народа, провоцируют
наших соседей  на  теракты самим  фак-том существования поселений,  подобных
вашему!  Элементарное   чувство  ответ-ственности  должно  продиктовать  вам
решение о добровольном переселении ваших семей в безопасную зону. Я понимаю,
что  бесполезно  говорить  вам  о  чувстве спра-ведливости  и  гуманизма  по
отношению к завоеванному нами народу. Но  вспомните -  мы, евреи, когда  нас
держали  в  подчинении  англичане,  тоже  боролись  за свое  осво-бождение с
оружием в руках. Вместо того,  чтобы попусту тратить силы на негодо-вание по
поводу   агрессивного   поведения  наших  партнеров  по  мирному   процессу,
бо-рющихся за свою независимость доступными им методами, нам  следует прежде
все-го  сделать главный шаг на пути к нормализации обстановки: ликвидировать
посе-ления, предоставить  все  сооружения в  распоряжение тех, на чьей земле
они постро-ены и продолжать мирно жить в Кфар-Сабе, Нетании, Ор-Йегуде..."
     "А  спросить можно? -  спросила  в  тишине  Таня. Монстр  с  удивлением
смотрел на голубоглазую блондинку - не из Европы ли дама, что стоит  рядом с
высоким  седо-власым  джентльменом при  галстуке. Но его  успокоило,  что та
говорила  на иврите  с  едва  заметным  русским акцентом.  Он снисходительно
кивнул и вытер платком высокий лоб.  - Какой вред  где-либо в мире причиняют
окружающему  населению  фермы,  выращивающие  не  марихуану, а первоклассные
цветы  и  помидоры? В  чем  видит  ваш партнер по  мирному  процессу  угрозу
палестинцам от существования  курортной гостиницы на берегу моря, если на ее
территории не установлены  системы залпового  огня, нацеленные  на  Газу?  И
какая гарантия, что  тот  же  партнер не  воспринимает  Ор-Йегуду  таким  же
ущемлением своей независимости, как и это поселение?"
     Журналисты с интересом снимали эффектную даму крупным планом. Ее визави
слу-шал  невнимательно.  Все  эти  соболезнования,  политические  склоки  на
публике  и го-рячность его оппонентов  давно ему осточертели. Как  и вся его
деятельность,  с кото-рой  он  просто  не  мог  свернуть,  не  потеряв  свою
политическую  нишу и  все  связанное с ней  в  этой нелегкой  жизни.  Он  не
воспринимал всерьез ни свои,  ни чужие  доводы, достоверно знал, что Арафат,
конечно, сукин сын и мерзавец, враг евреев и прочее,  но какое это все имеет
значение?  В конце  концов, уборщик  на  пляже, сметая  на  совок  вчерашнюю
блевотину,  вовсе не  обязан ее нюхать. Работа есть работа. Не почетная и не
позорная.  У  этого  известного  всему  миру  человека  миротворчество  было
работой.  А  люди, подобные этой довольно  привлекательной  особе, были  ему
отвратительны своей неприличной в наше время искренностью. Надо ее поставить
на место, поду-мал он. И сделать это надо самым убедительным образом...
     "Прости...  геверет, ты что, здесь  живешь?"  "Нет,  я  живу в Хайфе. И
здесь потому, что именно  тут вы с  Арафатом убиваете  моих  друзей." "Но по
национальности  ты..."  "...такая  же   израильтянка,  как  и  ты,  господин
экс-министр. И это,  пожалуй, един-ственный случай за  последние десять лет,
когда я этого стыжусь. Ибо держать на свободе в Израиле таких израильтян как
ты - позор для моей страны." "А за  что же, по-вашему, меня... нас всех, кто
вас в нашем  Израиле не устраивает, держать в тюрь-ме?" "Как это  за  что? В
любой  стране  ее гражданин, проявивший открытое  сотрудничество с врагом во
время войны, немедленно отправляется на скамью под-судимых. Даже если у него
хватает наглости приехать полюбоваться на свою не-виную жертву."
     "Весь  мир,  - взорвался потный  волосатый  тип из  свиты миротворца, -
поражается  бессердечию   поселенческих  чудовищ,  которые   приносят  жизни
собственных  жен и детей  на алтарь своей  фашистской идеологии -  оккупации
другого  народа!"  "Зяма,  -  вдруг обратилась ко мне Таня. - Ты  здесь  чем
занимаешься?" "Судомоделизмом, - растерялся я. - Готовлю модель к выставке в
Париже."  "А  кто же  тогда  занимается  оккупацией суверенной  Палестины  и
угнетением  ее свободолюбивого  народа?  Ты?" "Я?  - удивился смуглый  худой
поселенец. - Мне саженцы и удобрения никак не за-везти. Урожай тюльпанов под
угрозой. Голландцы выставят такую неустойку... А дорога простреливается. Три
грузовика вернулись..." "Ага, значит  и  не ты...  -  Таня окинула  взглядом
пришибленную случившимся несчастьем толпу более чем свое-образных фашистских
оккупантов.  -  Ясно.  Тут не обошлось без  пятой  колонны,  как  ты  как-то
выразился,  господин депутат.  Скорее всего,  - обратилась она  по-русски  к
женщине,  державшей  за руку  девочку лет пяти,  -  это  все-таки ты.  Вот и
ребенка привела  сюда, на алтарь своей фашистской идеологии? - Дама из свиты
лихорадочно переводила миролюбу слова  его настырной оппонентки. - Тебе что,
больше делать тут нечего, как угнетать родной этому  господину  палестинский
народ? Ты именно для этого приперлась в  его страну из своей России?" "Да вы
что!  - всплеснула  та руками, а девочка  едва удержала на  поводке  недавно
подаренного ей  щенка. - Какой фашистской? Это там  нас фашисты выпихивали -
убирайтесь в свой Израиль. А тут я в гостинице работаю, белье меняю, стиркой
занимаюсь. Мне всякой политикой... Так сейчас никто к нам не едет,  господин
министр..." "Экс-министр, -  злорадно по-правила ее Таня. -  Попятили  гада.
Только его сословию что плевок в лицо, что Божья роса, один хер." Придворная
дама растерянно сморгнула при  последнем слове, но  мироделец  важно кивнул.
Чего-чего,  а уж мата он от  "русских"  наслушался, и  не  даром... Нет, эта
особа что-то уж слишком разоралась! Надо же, прямо профессион-альная работа.
Интересно, кто это ее подослал?..
     "Ну  что  мне с тобой делать,  господин  экс?  -  продолжала Таня. - Ни
одного  открове-нного оккупанта,  хоть  убей.  Заняты,  знаешь  ли, люди. На
фашистскую идеологию и попрание прав  мирного палестинского народа у них  ну
просто суток нехватает."
     "А  как  относится  миссис..."  -  по-английски  произнесла  обвешенная
аппаратурой по-джарая  седая дама из  телефургона.  "Бергер, - представилась
Таня и продолжила на хорошем  английском:  -  Я  не состою ни в какой правой
партии.  Своим  партийным  билетом  я считаю  теудат-зеут." "Что, простите?"
"Документ, что удостоверяет мое израильское гражданство."
     Я  громко переводил  этот  диалог на иврит и русский. Седая дама подала
Тане руку: "Меня зовут Ингрид Бернс. Би-би-си. Что вы думаете о..."
     Но  миротворец  не  достиг  бы таких  вершин в  своем  ремесле, если бы
позволил кому-то долго дискутировать вне его единственно правильного мнения.
"Насилие со сто-роны палестинцев, - веско сказал он, - будет ужесточаться  и
не прекратится, пока с нашей стороны сохранится насилие  поселенчества!  Сам
факт  вашего   здесь  присут-ствия  -   это  наше,  израильское  насилие.  И
палестинский народ, борющийся за свое освобождение от израильской оккупации,
никогда не  смирится с вашим присут-ствием на его земле! Женщину, которую вы
сегодня хороните, убили вы сами!"
     От этой фразы, казалось, пошатнулись пальмы. Даже щенок взвизгнул.
     "Жаль только, что тебя не похоронят чуть раньше, - почти весело сказала
ему  Таня,  и  все вокруг вздрогнули, а потом заулыбались. -  Вместе с твоим
братаном из Газы."
     А  вот  это уже  не по  правилам,  обрадовался  он.  Нет, никто  ее  не
подсылал. Ни один профессионал ни из одной партии после выстрелов на Площади
Царей такого себе не позволяет. Да это же момент истины! Наконец-то...
     Но... но вокруг же поселенцы. И они все вооружены... Перед его  глазами
всплыла  ка-ртина  Делакруа  "Свобода  на баррикадах". Шутки шутками,  а вот
рванет такая на себе тельняшку, поднимет кахоль вэ лаван (израильский флаг),
а  какой-нибудь  Гав-рош  возьмет  и  выстрелит.   Нет,  так  играть  мы  не
договаривались!..