отну автодороги мель-кали  серыми лучами  на белом фоне. Березовые стволы
сверкали  как бенгальские огни.  Дальние  синие леса плавились  под  низкими
темными  облаками. Бешенно  плясали  за  окном провода. Редкие бесцветные  и
однообразные  деревни уносились  одна за другой  назад, словно поезд  шел по
чудовищному кругу.
     В вагоне было  чисто и тепло. Никто  не орал по мобильному телефону, не
пере-крикивался через весь вагон и не хохотал безо всякой причины. Разговоры
были  слышны  только  собеседникам.  Никто  не  ел пахучую  питу,  торопливо
запихивая ее в рот двумя руками и не пил колу из горлышка бутылки, отрыгивая
и  радостно обводя при этом пассажиров счастливым  взглядом. Все это выгодно
отличало  рус- скую публику от израильской. Это  были  скорее  парижане, чем
тель-авивцы.
     Точно  так же, как в лондонской и парижской подземках, почти все что-то
читали.
     Петербург  заявил  о  себе  циклопическими  черными  заводами,  унылыми
производ-ственнными  строениями.  Потом  пошли  типичные  для любой  столицы
микрорай-оны  пригородов,  после  которых действительно  появился  Париж,  в
котором, одна-ко, было что-то ущербное. "Тут  нет или  почти нет  мансард, -
уловила  Батья мысль мужа.  - Во  всяком  случае, нет мноэтажных мансард.  А
потому город выглядит таким приземистым." "Если вы позволите вам пояснить, -
неожиданно  сказал  им на иврите  молодой  человек из кресла через проход, -
когда строился дореволю-ционный Петербург, царь не позволял возводить здания
выше  своего Зимнего  дворца.  Кроме того,  все  дома  должны  были выходить
фасадом  к  Неве. Купец  Кикин  за  нарушение этого указа  был бит кнутом  в
назидание прочим. Так его  палаты и стоят,  единственные, задницей к великой
реке  по  сей день..." "А вы..." "Я петербуржец, - пояснил он. - Из местного
отделения  Еврейского  конгресса.  Мы  усиленно  учим  иврит и  всегда  рады
попрактиковаться." "И когда собираетесь на  родину?" - обрадовался Давид. "В
Израиль? Никогда, - весело ответил юноша, укладывая молитвенник в сумку. - У
вас  мне делать нечего. Я еврей и не  хочу, чтобы меня где-либо презирали за
то, что я русский. У меня есть своя родина - Россия. Тут мы молимся так, как
нам нравится, и говорим между собой на иврите, но работаем на родном языке и
получаем  наравне  с русскими.  В современном мире евреев  дискриминируют по
национальному  признаку  только израильтяне  и арабы.  Леhитраот, хаверим...
Добро пожаловать к нам!"
     ***
     Гостиница оказалась прямо  напротив вокзала,  по ту сторону просторной,
вполне парижской площади со странным  обелиском в центре. Тут было холоднее,
чем в Москве,  но совсем не  скользко.  Они шли по мелкой грязи, покрывавшей
мокрые черные тротуары. Носильщик толкал перед собой тележку с их чемоданами
среди густой заснеженной толпы. В холле им навстречу тут же поспешил портье,
в миг оформил номер и послал служащего проводить туда гостей.
     Из окна был вид на серые задворки, брандмауэры, покосившиеся заборы. Но
среди всего этого безобразия светлел ярко-белый каток, по которому  носилась
стройная фигуристка  в синем сияющем  костюме  с  блестками. Над коричневыми
крышами, висели клочьями темные облака.
     Давид набрал номер телефона Сергея и Лидии.
     "Как фамилия Алекса,  о котором вы мне  рассказывали? Ну, который у нас
будто бы на  секретной работе?" "Александр Беккер, а что?" "Ничего. Попробую
его  разыскать. Ваш рассказ  остался  у меня в  памяти. Вдруг я ему  окажусь
полезным?.."
     ***
     Эрмитаж  показался им богаче  Лувра и Версаля. Во всяком случае,  менее
много-людным и более ухоженным. Заказанный в гостинице ивритоязычный гид был
ловким парнем, знавшим о Петербурге и петровской России практически все.
     Давида  поразило величие  страны,  которую  словно заново породил  этот
город - преобразил из азиатской Московии в европейскую империю. После Сены и
Темзы  морской  простор  Невы  подчеркивал величие  России  по  сравнению  с
Францией и Англией. В отличие от  Москвы, Петербург символизировал равенство
российской и европейской культур.  По этому городу, как по Лондону  и Парижу
хотелось просто ходить и ходить, произвольно сворачивая с улицы в улицу. Гид
пояснил,  что символ города  -  трезубец  Нептуна.  И  три прямые магистрали
великого города  сходились к  золотому  шпилю  Адмиралтейства,  возникавшему
поэтому в поле зрения достаточно часто. Это не давало заблудиться в огромном
городе.   На   Дворцовой  площади  гид   долго  водил  своих  гостей  вокруг
Александрийской колонны, рассказывая, зачем и как  строили из цельного камня
этот  столп и  постамент-волну, на  которой  стоял памятник  Петру Великому,
Медный всадник. Николай первый был на вставшем на дыбы коне - единственная в
мире конная  статуя  на двух крохотных опорах-копытах. Дла этого всадник был
пустотелым.  Между царями  высилась  громада  богатого Исаакиевского собора,
который  "мешал  пустоголовому  царю догнать  полноголового"  - такова  была
структура  памятников  и   репутация  этих   правителей   России   в  глазах
современников.  Днем бесконечным каскадом впечатлений  следовали музеи, а по
вечерам  чередой  шли  бесчисленные спектакли  в  богатых театрах.  Гид  был
отличным синхронным переводчиком,  подражал интонациям драматических актеров
и  даже тихонько пел  на  иврите  вместе с тенорами  и  басами  в Мариинском
театре.
     И все это Наташа сменила на...- думала Батья. - Как можно?.. А что и на
что сменим мы, если нас вынудят покинуть свою страну?..
     ***
     "Как зовут  твоего гения?  -  не  слезал  Давид  со своей  непостижимой
догадки. - Не Алекс, случайно?" "Алекс, а что? - у Мирона сел голос. - Ты же
никогда не интересовался?.." "А теперь  вот интересуюсь.  Нельзя?  А фамилия
его  не  Беккер  ли,  случайно?" "И что теперь? -  Мирон  обиженно  сопел  в
мобильник. - Я тебе больше  не нужен? Ты для этого поехал в Россию?" "Поехал
я не для этого,  но  ты не зря так изумлялся моей интуиции. Короче говоря, я
вычислил твоего  Беккера. Только вот зачем ты  мне  сказал, что он в Израиле
никто? Он  у  нас, оказывается на  престижной секретной  работе и очень даже
преуспел. Я не знаю,  кто  босс  Беккера, но  мне  бы на его  месте очень не
понравилось, что он имеет с нами дело. Что ты  думаешь  по этому поводу, а?"
"Тут ты можешь быть совершенно  спокоен, - наконец, пришел в себя Мирон. - Я
достоверно знаю, что он не только не работает по специальности сейчас,  но и
никогда не  был  при каком-то деле,  не  считая этих фокусов с  теплицами  и
стипендиями. Работает таким-то  агентом  в такой-то  фирме  и  ровным счетом
никому как инженер не интересен.  Если  этот факт - секрет  для твоих  новых
российских  визави,   то  это  их  проблемы.  Ты  что,  побывал  в  таком-то
институте?" "Наоборот. Я узнал, что нам  лучше иметь  дело с Беккером, чем с
его  бывшими  коллегами  -  обычными  надутыми  импотентами  вроде  наших  и
амери-канских.  Так  ты ему за все про  все обещал тысячу долларов в месяц?"
"Он сам поставил такое условие. И что?.." "Ничего... Тысячу, так тысячу." "А
как теперь  я?" "Что  ты так всполошился?  В  конце  концов, ты пока  в этот
проект и шекеля своего не вложил. Что тебе терять? Сиди и жди." "А откуда же
ты  узнал?.." "Случайные  встречи, воспоминания чужой  молодости, Мирон. Аль
тид'аг - не беспокойся. Шалом."
     ***
     "Здесь  Петр Великий  проводил  свои  знаменитые  первые  ассамблеи,  -
дождался,   наконец,  гид  окончания  разговора  с   Израилем.  -  На   этих
балах-совещаниях  про-верялась  пригодность  самых  высокопоставленных  лиц.
Главное правило гласило: говорить не по бумажке, а своими словами, дабы дурь
каждого была видна всякому..."
     "А когда ты  соберешься в  Израиль?  - агрессивно перебил его Давид.  В
последнее  время ему без конца  встречались  евреи,  твердо отказавшиеся  от
самой  мысли  об  алие  -  восхождении на  родину.  -  Или тебя тоже  Россия
устраивает  больше?"  "В   Израиль?   -  снял  очки  гид.  -  Я  предпочитаю
путешествовать транзитом.  Без  переса-док." "Без...  чего?" "Простите...  я
сверюсь со  словарем... Нет,  я сказал правильно." "Правильно  на иврите, но
непонятно по сути."  "А! Я понял. Так вот. Сегодня из Израиля евреи бегут  в
Канаду,  Америку, Чехию, Германию. И я хочу в Прагу. Накоплю  доллары, куплю
там домик. И  поселюсь. Зачем же мне для этого пересад-ка в Израиле?" "Алия,
-  строго  сказала  Батья, -  сегодня  намного  превышает иери-ду.  Ежегодно
приезжает..." "И прекрасно. Это не мои проблемы. Только  я бы на вашем месте
поинтересовался, кто приезжает,  и кто уезжает. Приезжают беженцы с липовыми
еврейскими документами,  те, кому на родине жрать  нечего, а  на вашу страну
наплевать.  А   уезжают  чистокровные   евреи  в  любом  поколеньи,  которые
стремились к вам  всей душой, те, кто ради воссоединения  с вами бросил все,
те, ради кого  ваша  страна собственно и создавалась..  И, спустя  несколько
лет, именно им с вами  оказалось очень неуютно. Те, кого я встречал в Чехии,
вас вспоминают  с  ужасом  и  отвращением."  "И ты будешь нас  с  Батьей так
вспоминать? За что? Мы тебе мало платили?" "Я вас вообще вспоминать не буду.
Я живу  пока не в  вашей, а  в своей стране, работаю. Вы мне за это платите.
Каждый из нас на своем месте. Если мне сегодня  в Чехии нравится больше, чем
в России, то это мой каприз свободного  гражданина  мира, без навязанных мне
идеалов, корней  и принципов.  Разонравится -  вернусь.  Ради этого у нас  и
произошла контрреволюция. Она породила не совсем то, что меня устраивает, но
дала мне право выбора места под солнцем." "Знаешь, сколько олим процветают в
своей еврейской стране?  Кстати, ты сам бывал в Израиле? Или судишь о нем по
словам  неудачников?"  "Бывал.  Встречал и тех, и  других. Здесь тоже многим
евреям стало хорошо. И русским. И азербайджанцам. А мне тут хуже, чем мне же
в Чехии." "Далась  тебе эта  Чехия! Бывали мы  и там. Куда  ей  до Израиля!"
"Возможно.  Только мне в  Праге понравилось  больше." "А голос крови?  Ты же
еврей?" "По всем обозримым линиям."  "Так твое место у нас!"  "Нет, господа!
Вы  заняли  там  и свое, и мое  место. И меня  вы  на мое законное место  на
исторической  родине  никогда  и нипочем  не пустите.  Здесь я еврей и  этим
горжусь. С тем и перееду в  Прагу. А ваши бывшие земляки, после многолетнего
общения с  вами  - законченные  антисемиты. Я не  хочу становиться юдофобом.
Ладно! Итак, Петр Великий  считал, что любой государственный чиновник должен
прежде  всего знать  то  дело,  на  которое  он  царем  поставлен...  Вы  не
слушаете?"

        "ГЛАВА ТРЕТЬЯ."
        "ЧЕЛОВЕКООБРАЗИЕ"
        "1."
     "Шалом.   Я  говорю  с   господином  Алексом   Беккером?"  "Да."   "Мне
рекомендовали к вам обратиться  наши с вами общие московские  друзья Лидия и
Серж..." "Этого  не может быть!" "Как это?" "У меня  нет никаких  московских
друзей. И немос-ковских тоже. Шалом."
     Короткие гудки посреди делового разговора Давид слышал не часто.
     Он нажал кнопку повторного вызова.
     "Меня зовут Давид Зац, - веско  сказал он. - Я неделю назад вернулся из
турис-тической поездки  в Россию. И  там,  на  улице  такой-то  встретился с
Лидией и..."  "Этого не было. А если и было, то  не  имеет ко  мне  никакого
отношения.  Я  уже объяснил это вашему  референту по-русски,  господин Давид
Зац. Готов повторить вам лично  по-английски.  У  нас с  вами нет и  быть не
может общих друзей. тем более московских. Коль тув - всего доброго."
     "Мирон. Твой  гений... ну, этот Беккер...  Он  психически как? Здоров?"
"Вполне? А что?" "Я пытался с ним разговаривать, а он... Мирон, если ты  еще
раз бросишь трубку, то со мной можешь больше..."
     Идиоты  какие-то эти русские!  Неприручаемы, как их  степные  и  лесные
волки. И еще жалуются, что не могут найти себя в нашем мире! И мы же, видите
ли, заняли  в нашем Израиле их законное место!  Неслыханная наглость.  Но...
выхода нет.  Оформление нефтеносного участка  дна идет полным ходом, но  мои
права  еще не  абсолютны. Кроме того, начерта мне  этот участок,  если Мирон
переориентирует  этого психа  на другого заказчика. Я никогда в жизни так не
рисковал! Придется взять себя в руки и смирить гордыню.
     Давид вздохнул и поднялся из-за стола.
     ***
     "Алекс, - сказал он в мобильник.  - Я уже у  подъезда вашего  дома. Да.
Давид Зац. Я тот самый инвестор, о котором вам говорил Мирон." "В этом вашем
качестве я  готов иметь с вами дело, - снизошел Алекс Беккер  до разговора с
миллионером. - А то... друзья, да еще общие... Да еще в Москве!  Пятый этаж,
направо."
     "Позвоните Сержу и  Лидии и сами спросите,  считают ли они нас с  женой
своими  друзьями! Я приехал  к вам домой только потому, что мне хотелось  бы
приобщить и вас к числу своих друзей."
     "Давайте к делу, - буркнул  Алекс. -. Что вам непонятно в моем проекте.
Мирон сказал, что  экспертиза..." "Вы не возражаете, если мы обойдемся далее
без...  маклера?"  "То  есть я  передаю  свой  проект  непосредственно  вам,
господин Зац?" "Вот именно!"  "На тех же условиях? С подписанием  у адвоката
договора?"  "Нет-нет!  О каком договоре вы  говорите?  О тысяче  долларов  в
месяц?" "Пожизненно." "Но проект может дать такой эффект, что даже несколько
процентов  означают для  вас..." "Простите. Никакие проценты от прибыли меня
не  интересуют. Это ваше  блюдо  я  уже ел.  С приправами  из  теплой дружбы
семьями. После реализации моей идеи оказывалось, что то ли прибыли вообще не
получено, то ли она есть,  но моего "друга" нагрел  компаньон, а виноват  я,
который этого проходимца и в глаза не видел. И прочие шалости, на которые вы
все так горазды. Итак, мои условия: при любой прибыли от проекта, хоть сотни
миллиардов, вы обязуетесь платить мне одну тысячу  долларов в месяц! Одну! В
месяц.  Но  -  платить.  Кто  бы  вас  ни  нагрел,  подставил,  ограбил  или
переубедил, что моя идея плоха, а его хороша. При нулевой прибыли от наших с
вами усилий  мне - тысяча  долларов в  месяц.  При убытках  - то же самое. И
никакой дружбы семьями или воспоминаний о моей  молодости, которая уж вас-то
совершенно не касается.  Вы мне договор и чек-аванс на три месяца, а я вам -
know how. И все мои последующие идеи. Я буду честно  работать на вас  до тех
пор, пока я вам нужен. Но вы будете мне платить и после того, как я вам буду
больше не нужен. Если эти условия вам подходят, едем тотчас к моему адвокату
и подписываем договор. Вашему адвокату я изначально не верю. Это мы тоже уже
ели! Ваши доверенные лица могут  присутствовать при подписа-нии договора, но
я буду подписывать только то, что посоветует мой адвокат."
     "Но это же... Вы  сами через пару лет,  когда станет  ясно,  что проект
сулит басно-словные прибыли, подадите на  меня в суд и ославите на весь мир,
что я вас огра-бил!"  "А мы оговорим  и  этот вариант. Мол, сторона такая-то
при любых прибылях совместного предприятия претензий не имеет. Как и  другая
сторона,  если проект вылетел  в трубу."  "Так ведь  ни один  суд  в мире не
поверит, что вы в здравом уме могли подписать миллиардную сделку с такой для
вас  прибылью!" "Подпись есть подпись." "А моя совесть?.."  "А  вот  этим мы
вообще  объелись. Колом в горле  у меня стоит ваша честь  и совесть. У  всех
разная,  но равно грязная."  "Я не  подпишу такого неравноправного договора.
Моя репутация..." "Бросьте, Зац! Если вас  что и  смущает, так это опасность
терять по двенадцать тысяч долларов в  год, если у вас ничего не  получится.
Впрочем,  для  вас,  скорее  всего, вообще  непривычно  четкое обязательство
что-то кому-то платить, а не урвать на халяву. Не подпишете? Я звоню Мирону.
Этот найдет  другого. Менее "совестливого"... А никого не найдет, и не надо!
Мне не привыкать."
     ***
     Ваши бывшие земляки, после многолетнего  общения с вами, выглядят в той
же Чехии законченными антисемитами, - вспомнил Давид, набирая номер телефона
своего врача.
     "Ицик... Да. С сердцем что-то. Нет.  Я боюсь тронуться  с места. Срочно
выезжай.  Диктую  адрес..."  "Как  тебя  туда  занесло,  Дуду?  Старайся  не
шевелиться. Жди."
     ***
     "Так плюнь ты на него, Дуду, и не теряй здоровья, - Батья едва пришла в
себя после рассказанного. -  А эту Наташу я завтра же рассчитаю. Одна свора!
Возьмем арабку. Еще нехватало  - перед русскими  унижаться!" "Я не разрешаю.
Во-первых,  Наташа тут совершенно ни при чем. Во-вторых, постой... А не  это
ли мост  между мною  и  этим  Алексом? Ты с ней говорила о  наших московских
встречах?" "Пыта-лась..." "Что значит, пыталась?"  "Она тактично,  но твердо
сворачивала разговор." "Зачем же она тогда давала телефон Лидии и передовала
ей с нами  письмо?" "Не знаю. Она  с тех пор сильно изменилась. Изо всех сил
старается  сохранить прежний  тон,  но так смотрит... словно я ее  собираюсь
ударить..." "Странно. И  с каких это пор?" "После смерти ее соседки. Марины,
что  работала  у  Дрорит." "Эта... та  дура,  что выскочила  с  балкона вниз
головой из-за машканты? О которой была заметка в  гезете? Гос-поди! Да у нас
пол-страны живет в долг, все должны  кому-нибудь  и  живут  себе припеваючи.
Только в казино просаживаем по всему миру несколько миллиардов в год. Вот уж
действительно -  чуждая нация!  Ладно, я  сам поговорю  с  Наташей."  "Я  не
хочу..." "Батья! Она старше  меня на пятнадцать  лет." "Все равно не надо. Я
умею с ней разговаривать. Я ей поставлю условием..." "А если мы пригласим ее
с мужем в гости.  На мацей-шабат. Как друзей. Как мы сидели  с ее друзьями в
Москве." "Ты с ума  сошел! В Москве мы не пили вино со своей  служанкой и  с
журналистом  этих  "русских" газет. Нашел друзей!"  "Батья.  Мне  нужен  это
Алекс.  Любой  ценой. И с максимальным  ко мне доверием. Ради этого  я готов
взять  к  себе в мисрад кого и  кем  угодно.  И она  не будет  больше  нашей
служанкой. Если  я не приручу  Беккера, миллиарды уплывут  к другому."  "Его
проект такой серьезный?" "Неужели я стал бы так унижаться  из-за чего-нибудь
другого? Мои эксперты  в один голос, не сговариваясь,  считают проект Алекса
исключительно   прибыльным.  А  государственная  поддержка!   Ведь  нефтяная
независимость Запада от арабов это и наша независимость. У Европы и  Америки
нет  иных  причин  терпеть  арабов,  кроме  их  нефти.  А  тут  мы  даем  им
альтернативу. А нефтедоллары в казну Израиля! Это  же станет основанием  для
создания на Ближнем Востоке еврейского Кувейта."  "Ну,  так дай этому дураку
его  тысячу долларов и дело с  концом. Начерта  нам с  ним  дружить?" "Я  же
сказал тебе!  Мне нужны с этим  человеком дружеские  отношения, чтобы он  не
перебежал к конкурентам, как только те  пронюхают,  чего он  стоит со  своим
проектом. А путь к взаимному доверию лежит  через тех, кому он  верил  до...
как они это называют в своих газетах, интеллектуальной катастрофы советского
еврейства."  "Но если ты подпишешь с ним договор, как он того требует, то он
и так твой." "Во-первых, не в моих правилах платить хоть шекель, не говоря о
долларе до  первого  чека на  мой  счет  от любого  мероприятия.  Что значит
платить  впрок? Да еще  пожизненно. А если он проживет сто двадцать  лет? По
двенадцать  тысяч в  год,  это чуть ли не  миллион долларов!" "Брось! Они не
живут столько. Загляни на любое кладбище. При той дряни, что они ели и пили,
чем они дышали всю свою поганую жизнь, твой  дурак проживет максимум еще лет
пять-десять. Подписывай,  Дуду, и  не  трогай  Наташу.  Где  я  найду  такую
исполнительную?"   "Ты   сама  сказала  -  арабку."  "Да,   они  тоже  очень
старательные и не строптивые. Но только  Наташа уж точно не придет на работу
с ножом  или обвязанная  взрывчаткой... Русские всем  плохи, но они хоть  не
террористы." "Можно подумать,  что у нас без конца взлетают на воздух виллы.
Я  сам найду  арабку-христианку. Эти не взрывают  своих  хозяев. А  Наташу я
попробую приручить. Договор  договором, а в  таком огромном  деле  нужен  н