Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
бижутерию американских индейцев, я вздохнула и
добавила, что и в этом мы, конечно, тоже будем помогать.
Одиссея Джона Ванденберга
Джон Ванденберг унаследовал бизнес своего отца в запущенном состоянии.
Это случилось оттого, что отец долго болел, не имея возможности заниматься
делами в полную силу, не желал, однако, это признавать, и до самой смерти не
слагал с себя прерогативы принимать решения. Его смерть была нелегкой и
небыстрой, но Джон и его мать были всегда рядом и стойко переносили все
тяготы ухода за умирающим.
После смерти отца Джон Вандерберг долгое время пребывал в депрессии.
Его мать, забрав любимую кошку Джона, вернулась в северный штат, откуда они
в начале болезни отца уехали в теплую Калифорнию, чтобы поменять климат.
Джон остался один, пытаясь наладить разваливающийся бизнес, в свободное
время участвуя в любительских автогонках, выжимая из машины все возможные
мили, стараясь не думать о скоротечности жизни и бессмысленности бытия.
Когда его бизнес понемногу наладился, и старые раны затянулись, Джон
обнаружил, что ему сорок лет, что он одинок, что в его дворе, в отличие от
соседских дворов, не звучат детские голоса, что последние трудные годы
наложили на его характер печать пессимизма и замкнутости, а образованные
калифорнийские женщины одного с ним круга слишком требовательны и
категоричны к перечню параметров, которым должен отвечать допустимый
кандидат в мужья, и многим пунктам которого он, Джон, не удовлетворяет.
Джон Ванденберг и раньше слышал о возможностях вывезти приемлемую
невесту из России, но, подойдя однажды к почтовому ящику одновременно с
семьей, снявшей на лето соседний дом и разговорившись с ними, Джон узнал,
что жена, скромная, миловидная женщина, держащая за руку маленькую девочку,
приехала как раз из России, и тогда Джон впервые по-настоящему понял, что
эта возможность реальна, и еще через несколько месяцев своей одинокой жизни
Джон Вандерберг решил пойти тем же путем.
Будучи человеком точной технической профессии, Джон четко представлял,
какой он хочет видеть свою будущую жену. У него был небольшой и скорее
отрицательный опыт общения с женщинами: в раннем детстве его часто оставляли
с бабушкой-алкоголичкой, которая загоняла его костылем под кровать; родители
долго не могли понять, отчего ребенок плачет и не хочет ходить в дом
бабушки. Когда поняли, они перестали его туда водить, но даже став взрослым,
Джон Вандерберг не забыл свой детский страх: он практически не употреблял
алкоголя и с недоверием относился к людям, его употребляющим. Мать Джона, до
того, как выйти за отца, работала медсестрой и ради семьи оставила карьеру,
но никогда не могла с этим смириться, и даже готовя на кухне ужин, каждый
раз давала детям и отцу понять, какую огромную жертву она им принесла,
поэтому Джон Ванденберг не хотел, чтобы его будущая жена оставалась
домохозяйкой. Однако он также не хотел, чтобы в работе был весь смысл ее
жизни, как у его бывшей подруги, эмигрантки из Таиланда, которая не
интересовалась ни внутренним миром Джона, ни окружающим миром вообще, а
вставала рано утром, спешила на работу в парикмахерскую, работала, работала,
работала, копила заработанные деньги, а с Джоном поддерживала отношения
скорее, чтобы лучше выучить английский язык, опять же необходимый для лучшей
карьеры.
Джон Вандерберг искал женщину непьющую, внутренне счастливую и
удовлетворенную жизнью, любящую, как и он, кошек, желающую и работать, и
иметь семью, как его старшая сестра Карен, доктор с четырьмя детьми, с
которой, единственной из всех женщин на свете, он мог по-дружески
советоваться, делиться сомнениями, и получать ответы на свои вопросы.
Его первый опыт общения с женщинами из бывшего Советского Союза был
неудачен: заехав впервые по совету жены своего соседа в брачное агентство в
ее родном городе в Казахстане, Джон с изумлением обнаружил, что все женщины,
с которыми он планировал встретиться, выглядят совсем иначе, чем на
фотографиях. Вместо них руководители агентства начали засылать к Джону
совсем молодых девушек, которые каждое утро стайкой собирались под окнами
его квартиры и сопровождали его, дергая за рукав и хихикая, когда он выходил
в ресторан.
Следующую поездку Джон Ванденберг предпринял в город Санкт-Петербург,
где в большом и вполне американизированном агентстве он познакомился с
молодой красавицей, которая немедленно согласилась приехать к нему в Америку
по визе невесты, и, ошеломленный и счастливый, что все так просто и легко
сложилось, Джон Вандерберг начал оформлять документы. Но вскоре выяснилось,
что параллельно и другой мужчина оформлял для невесты Джона английскую визу,
и девушка, в конце концов, поехала в Англию, а вскоре позвонила Джону с
просьбой забрать ее от английского жениха, с которым она несчастна, что Джон
немедленно сделал, но и с ним девушка была несчастна и раздражена, а вскоре
вторично исчезла, и с тех пор Джон навсегда потерял ее следы.
Джон Вандерберг всегда интересовался историей, особенно тем ее
аспектом, как исторические события в разных странах влияют на характеры и
жизнь людей. После поездки в Казахстан и болезненного опыта общения с
петербургской красавицей у Джона сложилось низкое мнение о жителях бывшего
Советского Союза. Ему казалось, что перенесенные невзгоды необратимо сломали
характеры и жизни этих людей, что их имперское сознание не выдержало
фундаментальности произошедших в стране перемен, превратив их в людей
ущербных, лживых и несчастных. После долгих размышлений Джон Ванденберг
пришел к выводу, что живя в стране с нормальной экономикой, его русская
подруга не стала бы встречаться с мужчинами намного старше себя, такими как
он, Джон, или ее английский жених, что ее интерес к ним был вызван в первую
очередь желанием покинуть свою несчастную родину, и на этом Джон Вандерберг
собирался поставить крест на поисках русской жены, но проживя еще год в
одиночестве, Джон Ванденберг все же опять поехал в Россию.
Его поездки в Россию, став привычными, носили для него также и
познавательный характер: он пытался понять, что, на самом деле происходит с
этой страной, стараясь заглянуть за фасады нарядного Невского проспекта, на
котором отреставрированные дома-дворцы сияли огнями подсветки, демонстрируя
полную респектабельность. Джон Ванденберг был наблюдательным человеком, он
замечал мелкие трещинки, не вписывающиеся в картину внешнего благополучия:
закрывшиеся там и сям магазины и офисы, казалось, вполне преуспевающие в его
прошлый приезд, печать озабоченности и усталости на людских лицах,
серо-черную цветовую гамму, в которую одета уличная толпа.
Джон Ванденберг начал новый цикл поисков русской жены, связав свою
судьбу с маленьким агентством с солидной устойчивой репутацией,
руководительница которого, женщина с усталыми глазами за стеклами очков,
знакомила его не с красавицами с обложек журналов, а с обычными женщинами и
девушками, каких он видел на улицах и в метро. Джон Ванденберг с изумлением
отметил, что все знакомящиеся с ним женщины проявляли к нему искренний
интерес, и, будучи трезвым человеком с реальным уровнем самооценки, Джон
Ванденберг не мог понять, что такого привлекательного они все находят в его
персоне, на что получил ответ, что выйти замуж в России по нынешним временам
трудно, что иностранные женихи в привилегированном положении, потому что их
мало, а русских невест много. Осознав все плюсы и минусы ситуации, Джон
Ванденберг понял, что задача, которую он ставит перед собой, реальна, но
решить ее оптимально будет не просто, потому что, как и в бизнесе, при
превышающем спрос предложении еще труднее бывает найти требуемый товар.
Новый круг поискового марафона Джон Ванденберг начал со встречи с
миниатюрной женщиной Лилей, которая пришла на свидание с маленькой дочкой, и
Джон Ванденберг был поражен как хрупкостью и красотой Лили, так и
открытостью и энергией расшалившегося за столиком ребенка. Но несмотря на
то, что в первый же вечер Лиля и Джон говорили, как близкие люди, перенесшие
одно и то же горе - у Лили, как и у Джона, недавно умер отец, смерть
которого она тяжело перенесла, -- несмотря на то, что иногда Джон Вандерберг
украдкой ловил на себе взгляд Лили, и взгляд этот был как раз таким, каким
он хотел бы, чтобы на него смотрела влюбленная в него женщина, Джон все же
встретился с Лилей всего три раза, а потом встречи прекратил.
Джон Вандерберг знал, что в ситуации повышенного предложения никогда не
следует спешить, но в глазах Лили он чаще видел мрачное отчаяние и тревогу,
причин которых не мог толком понять: на все его вопросы Лиля отвечала что-то
неохотно и сбивчиво о болезни дочки, о неопределенной ситуации с работой, о
проблемах с соседями. Позвонив в Америку, Джон получил у сестры-доктора
Карен вполне благоприятный современный прогноз на указанную Лилей болезнь,
Карен не могла разъяснить ему возможные проблемы с соседями, и несмотря на
экономическое состояние России, Джон видел на улицах много улыбающихся,
счастливых людей, поэтому, здраво рассудив, что не резон ему выбирать в жены
человека с угрюмым и беспокойным характером, Джон Ванденберг решил
продолжить свой поиск.
Следующую девушку, которой Джон готов был вверить свою судьбу, привела
в агентство ее мама, а девушка, хоть и была учительницей младших классов и
пришла на встречу с Джоном самостоятельно, все же, рассказывая о работе с
детьми, об играх, в которые она с ними играла, о поделках, которые она с
ними мастерила, она и сама казалась застенчивым ребенком, который, смущаясь,
все же рад впустить взрослых в свой мир. Когда Джон спросил ее о возможном
отъезде в Америку, девушка сначала испугалась, потом, внезапно
расхрабрившись, согласилась, но, как истинно послушный ребенок, скоро
написала Джону, что не покинет любимый город, потому что ее внезапно
узнавший обо всем отец устроил им с мамой скандал.
Джон не удивился: в глазах девушки-учительницы он не видел ничего,
кроме робкого сомнения, не пора ли, как и другие, приобщиться к миру
взрослых. В глазах следующей девушки, с которой свела его судьба, и с
которой он провел неделю в доме ее родителей в маленьком городке на Волге,
Джон прочитал желание найти в нем, Джоне Ванденберге, что-то такое, чего в
нем, скорее всего, не было, и определения чему он даже не знал. Джон не мог
предполагать, что в глазах девушки с Волги была тоска русского человека, не
нашедшего еще свое счастье, тоска из-за несовершенства личной жизни, жизни
страны, и жизни вообще. Эту же тоску Джон Ванденберг видел в ее глазах,
когда она играла на подаренной им гитаре и пела слабеньким пронзительным
голоском непонятные Джону заунывные песни, или когда пила вечерами красное
вино, большой любительницей которого была, или когда отрицательно качала
головой, слушая мать, кивающую на Джона и внушающей дочери что-то умное.
Живя в городе на Волге в доме простых гостеприимных людей, Джон
Ванденберг многое понял о русских и о России. Он понял, что большинство этих
людей отличаются щедростью и добротой, что они внимательны к другому
человеку и к тому, что происходит у него внутри, а сами часто уклончивы и
скрытны. Из их рассказов Джон понял, что почему-то, и в правду, в России так
часто получается, что ни высокая ответственность, ни усердная работа на
благо себя и общества не помогают человеку достичь как собственной цели, так
и благодарности общества, и русские так привыкли к этому, что их любимым
выражением стало "что поделаешь?", произносимое ими с тем же смирением и
недоуменным пожатием плеч, что и американское "there you are". Но если
раньше Джон считал, что русские так часто произносят свое "что поделаешь?"
по поводу и без повода, виня других и обстоятельства в отсутствии личного
чувства ответственности, то, пообщавшись с семьей девушки с Волги и ее
друзьями, понаслушавшись рассказов о том, как жила русская провинция при
социализме и как живет теперь, узнав еще такие русские пословицы как "хрен
редьки не слаще" и "куда ни кинь, все клин", Джон Ванденберг начал больше
понимать русский характер, сравнивая регламентированную и четкую организацию
американской жизни с аморфной и непредсказуемой русской. Он вспоминал
хрупкую женщину Лилю, мрачное отчаяние в глазах которой он когда-то
безоговорочно осудил, а теперь, ему казалось, что он поторопился и был
слишком скор на решение о потерявшейся в хаосе большого города женщины,
бьющейся за здоровье своего ребенка.
И все же не в правилах Джона было отступать от намеченной цели, и он
еще переписывался с девушкой-астрофизиком, любящей звезды и танцы в
одиночестве в пустой комнате, когда никого нет дома, но вынужденной бегать с
бумажками, помогая нотариусу на той единственной работе, которую она смогла
найти. Он переписывался и с жизнерадостной девушкой-художником, работающей
на почте и вместо картин рисующей вывески и почтовые плакаты. Он
переписывался и с красавицей-дизайнером, бывшей женой нового русского,
выкинутой после развода бывшим мужем обратно в коммуналку, нанятой им же за
бесценок оформлять интерьер особняка, хозяйкой которого она раньше была. И с
каждой встреченной им новой девушкой полнилось и ширилось представление
Джона Ванденберга о России, но, увы, хоть многие из встреченных им девушек и
удовлетворяли всем первоначально поставленным критериям его поиска, в глазах
каждой из них при встрече Джон Ванденберг видел лишь вежливый интерес, а
прислушиваясь к собственному сердцу, он не слышал его учащенного стука. Джон
Ванденберг чувствовал, как ветшают и кособочатся все поставленные им
критерии к подбору будущей жены, и, несмотря на свой логичный и практический
ум, он не находил ответа на вопрос, почему так происходит, и мог только
повторить вслед за русскими их излюбленное "что поделаешь?". Все чаще и чаще
Джон Ванденберг вспоминал покинутую им в беде хрупкую женщину Лилю, и сердце
его сжималось от ощущения вины и раскаяния.
И, наконец, была назначена их новая встреча, и были розы, столик у
стены, неподвижный взгляд, устремленный на стеклянную дверь кафе, за которой
сновали туда-сюда по вечерней улице люди, и, наконец, осунувшееся, такое
милое лицо, засветившееся улыбкой уже в дверях, кручение ложечек в чашках
чая, тихое "Прости" и еще более тихое "Ничего", и ее слова, что через неделю
он ее бы уже не застал, потому что, отчаявшись бороться, она собралась
уезжать в другой город, к маме, и уже купила билет. Нерелигиозный Джон
Ванденберг вздрогнул и одновременно подумал о Боге, о всех
предзнаменованиях, которые являлись ему в разные моменты жизни, и которые
сбылись, и о тех, которые - еще нет. Он подумал также, что трудно не только
встретить счастье, еще труднее его распознать, а потом, попросив у Лили ее
билет, он аккуратно порвал его на мелкие кусочки, засунул их глубоко в
карман, взял Лилю за руку, и они, не сговариваясь, встали и пошли на улицу.
Я слушаю...
Они говорят, я слушаю, слушаю, слушаю... Они говорят мне, как они
живут, какие у них планы, мечты и настроения. Они рассказывают мне о своих
детях, родителях и друзьях, о том, как живут их дети, родители и друзья, и
какое у всех у них настроение. Они рассказывают мне также о каких-то и вовсе
неизвестных мне людях, и я слушаю о планах, мечтах и настроениях тех людей,
и мне кажется, что мир перенаселен и перенасыщен эмоциями, а я, как
специальный компьютер или громоотвод, должна обеспечивать отток этого
переизбытка, не то они все лопнут от переполнения или посходят с ума, и
никто не интересуется, что происходит при этом с моей головою.
Они не дают мне покоя, звонят мне по пустякам, делятся, что потеряли
перстень или просят измерить телевизор по диагонали, чтобы решить, полезет
ли такой телевизор в их мебельную стенку. Они долго консультируются и
жалуются, и я опять терпеливо слушаю их, и только, наконец, с облегчением
вздохну, закончив разговор, как они опять перезванивают, чтобы сообщить мне,
что нашли, наконец, свой перстень в морозильнике в коробке из-под
фрикаделек.
Они делятся со мной сокровенным и тайным. Они рассказывают историю
своей запретной любви, историю метаний между чувством долга и страстью, не
забывая подробно описывать, что происходит при этом с их ЭГО, и я слушаю про
их ЭГО с особенным уважением, потому что не уверена, имеется ли, вообще,
подобная вещь у меня.
Они любят говорить со мной о своих финансовых проблемах, о том, как
трудно заработать столько, сколько необходимо, как трудно бороться с
налогами, обстоятельствами и долгами, и я снова сочувственно слушаю их,
киваю, с пониманием относясь к их проблемам, обстоятельствам и долгам,
забывая при этом, какую внушительную сумму они уже задолжали мне.
Иногда, редко, мне тоже захочется поделиться с ними, и, улучив момент,
когда, задумавшись о своем, они ненадолго замолчат, я открываю было рот,
чтобы тоже рассказать им о сокровенном. Но, едва начав, я сразу же замечаю,
как скучнеют при этом их лица, как тускнеют глаза, с каким нетерпением они
ждут паузы, чтобы вклиниться и продолжить прерванную тему, и, не в силах
наблюдать их мучения, я сконфуженно замолкаю, и обычный механизм "они
говорят -- я слушаю" запускается вновь.
А когда мне станет уж совсем невмоготу, когда я смертельно устану от
своей сумасшедшей жизни и от всей этой вливающейся в меня непрерывным
потоком информации, когда потребность тоже излить душу сделается
непреодолимой, я возьму чистый лист бумаги, напишу на нем, как я живу, какие
у меня планы, мечты и настроение, опишу все пустяки, а также все сокровенное
и тайное, что происходит со мной, опишу финансовые проблемы, неполученные
долги и сложные обстоятельства, положу этот лист в конверт, напишу на
конверте выдуманный, несуществующий адрес, а адрес отправителя пропущу, и,
заклеив письмо, брошу его в почтовый ящик.
И, вообразив, как оно будет гулять по свету, я вздохну, улыбнусь, и
очень скоро буду опять готова всех слушать.
Одинокое место Америка
Чарли звонит мне из Москвы и спрашивает, нельзя ли приехать в
С.Петербург на два дня раньше, потому что в Москве у него что-то не ладится,
остается свободное время, которое некуда девать. Его квартира пока занята,
но я нахожу ему на два дня комнату в том же здании, график встреч тоже весь
переносится, в день его приезда свободной оказывается только Валя, которой
он совсем мало писал, да и та сомневается, сможет ли прийти, потому что
кашляет дочка и, возможно, ее пригласит клиентка - Валя работает
парикмахером, ходит по частным заказам. Валя все же приходит, это ее не
первая встреча с иностранцем, и после того, как предыдущий американец со
всей честностью и прямотой объявил ей, что она не в его вкусе, слишком ярка
и накрашена, и он посоветовал бы ей знакомиться скорее с латинским мужчиной,
энтузиазм Вали несколько поутих. Она приходит на сей раз вообще без
косметики, с завязанными в простой хвостик волосами, едва поздоровавшись с
Чарли, уже смотрит на часы, говорит, что к десяти должна обязательно
вернуться домой. Мы идем в кафе, чтобы Чарли поел с дороги,