бижутерию американских  индейцев,  я  вздохнула и
добавила, что и в этом мы, конечно, тоже будем помогать.

     Одиссея Джона Ванденберга

     Джон Ванденберг унаследовал  бизнес своего отца в запущенном состоянии.
Это случилось оттого, что отец долго болел, не  имея  возможности заниматься
делами в полную силу, не желал, однако, это признавать, и до самой смерти не
слагал  с себя прерогативы принимать  решения. Его  смерть  была  нелегкой и
небыстрой,  но Джон  и  его мать были  всегда рядом и стойко  переносили все
тяготы ухода за умирающим.
     После  смерти  отца Джон Вандерберг долгое  время пребывал в депрессии.
Его мать, забрав любимую кошку Джона, вернулась в  северный штат, откуда они
в  начале болезни отца  уехали в  теплую Калифорнию, чтобы поменять  климат.
Джон  остался один,  пытаясь наладить  разваливающийся  бизнес, в  свободное
время участвуя  в любительских автогонках, выжимая  из машины все  возможные
мили,  стараясь не думать о  скоротечности жизни  и  бессмысленности  бытия.
Когда  его бизнес  понемногу  наладился,  и  старые  раны  затянулись,  Джон
обнаружил, что ему сорок лет,  что он одинок, что в его дворе, в отличие  от
соседских  дворов,  не звучат  детские голоса,  что  последние трудные  годы
наложили на его  характер печать пессимизма  и  замкнутости,  а образованные
калифорнийские   женщины  одного  с  ним  круга   слишком   требовательны  и
категоричны   к  перечню  параметров,  которым  должен  отвечать  допустимый
кандидат в мужья, и многим пунктам которого он, Джон, не удовлетворяет.
     Джон  Ванденберг  и  раньше слышал  о  возможностях  вывезти приемлемую
невесту  из России,  но, подойдя  однажды  к почтовому ящику одновременно  с
семьей, снявшей  на лето соседний дом  и разговорившись с ними, Джон  узнал,
что жена, скромная, миловидная  женщина, держащая за руку маленькую девочку,
приехала как  раз из России, и тогда Джон  впервые  по-настоящему понял, что
эта возможность реальна, и еще через несколько месяцев своей  одинокой жизни
Джон Вандерберг решил пойти тем же путем.
     Будучи человеком точной  технической профессии, Джон четко представлял,
какой  он хочет видеть  свою  будущую  жену. У него был  небольшой и  скорее
отрицательный опыт общения с женщинами: в раннем детстве его часто оставляли
с бабушкой-алкоголичкой, которая загоняла его костылем под кровать; родители
долго не  могли понять, отчего  ребенок  плачет  и  не  хочет  ходить в  дом
бабушки. Когда поняли, они перестали его туда водить, но даже став взрослым,
Джон Вандерберг  не забыл свой детский  страх: он практически  не употреблял
алкоголя и с недоверием относился к людям, его употребляющим. Мать Джона, до
того, как выйти за отца, работала медсестрой  и ради семьи оставила карьеру,
но никогда  не могла с этим смириться,  и даже готовя на кухне  ужин, каждый
раз давала  детям и  отцу  понять, какую огромную  жертву  она  им принесла,
поэтому  Джон  Ванденберг  не  хотел,  чтобы  его  будущая  жена  оставалась
домохозяйкой. Однако  он  также  не хотел, чтобы в  работе был весь смысл ее
жизни, как  у  его  бывшей  подруги,  эмигрантки  из  Таиланда,  которая  не
интересовалась  ни  внутренним  миром Джона, ни окружающим  миром  вообще, а
вставала рано утром, спешила на работу в парикмахерскую, работала, работала,
работала,  копила заработанные деньги,  а  с Джоном  поддерживала  отношения
скорее, чтобы лучше выучить английский язык, опять же необходимый для лучшей
карьеры.
     Джон  Вандерберг   искал   женщину  непьющую,  внутренне  счастливую  и
удовлетворенную жизнью,  любящую,  как и  он,  кошек, желающую и работать, и
иметь  семью,  как  его  старшая сестра  Карен, доктор  с четырьмя детьми, с
которой,   единственной  из  всех  женщин  на  свете,   он  мог  по-дружески
советоваться, делиться сомнениями, и получать ответы на свои вопросы.
     Его  первый опыт  общения с женщинами из  бывшего Советского  Союза был
неудачен:  заехав впервые по совету жены своего соседа в брачное агентство в
ее родном городе в Казахстане, Джон с изумлением обнаружил, что все женщины,
с  которыми  он  планировал  встретиться,  выглядят  совсем  иначе,  чем  на
фотографиях. Вместо них  руководители  агентства  начали  засылать  к  Джону
совсем молодых девушек, которые  каждое  утро  стайкой собирались под окнами
его квартиры и сопровождали его, дергая за рукав и хихикая, когда он выходил
в ресторан.
     Следующую  поездку Джон Ванденберг предпринял в город  Санкт-Петербург,
где  в большом  и вполне  американизированном  агентстве он  познакомился  с
молодой красавицей, которая немедленно согласилась приехать к нему в Америку
по визе невесты, и, ошеломленный и счастливый,  что все так  просто  и легко
сложилось,  Джон Вандерберг начал оформлять документы. Но вскоре выяснилось,
что параллельно и другой мужчина оформлял для невесты Джона английскую визу,
и девушка, в конце  концов, поехала  в Англию,  а вскоре  позвонила  Джону с
просьбой забрать ее от английского жениха, с которым она несчастна, что Джон
немедленно сделал, но и с ним девушка была  несчастна и раздражена, а вскоре
вторично исчезла, и с тех пор Джон навсегда потерял ее следы.
     Джон   Вандерберг  всегда   интересовался  историей,  особенно  тем  ее
аспектом,  как исторические  события в разных странах влияют на  характеры и
жизнь людей.  После  поездки  в  Казахстан  и  болезненного опыта  общения с
петербургской красавицей у Джона  сложилось низкое мнение о жителях  бывшего
Советского Союза. Ему казалось, что перенесенные невзгоды необратимо сломали
характеры  и  жизни этих людей,  что  их  имперское  сознание  не  выдержало
фундаментальности  произошедших  в  стране  перемен,  превратив  их в  людей
ущербных,  лживых и  несчастных. После  долгих размышлений  Джон  Ванденберг
пришел  к  выводу, что  живя в стране  с  нормальной экономикой, его русская
подруга не стала бы встречаться с мужчинами намного старше  себя, такими как
он,  Джон, или ее английский жених, что ее интерес к ним был вызван в первую
очередь желанием покинуть свою несчастную  родину, и на этом Джон Вандерберг
собирался поставить крест на  поисках  русской  жены, но проживя еще  год  в
одиночестве, Джон Ванденберг все же опять поехал в Россию.
     Его поездки  в  Россию,  став  привычными,  носили  для  него  также  и
познавательный характер: он пытался понять, что, на самом деле  происходит с
этой страной, стараясь заглянуть за  фасады нарядного Невского проспекта, на
котором отреставрированные дома-дворцы сияли  огнями подсветки, демонстрируя
полную  респектабельность. Джон Ванденберг был наблюдательным человеком,  он
замечал  мелкие трещинки, не вписывающиеся в картину внешнего  благополучия:
закрывшиеся там и сям магазины и офисы, казалось, вполне преуспевающие в его
прошлый  приезд,  печать  озабоченности  и  усталости   на  людских   лицах,
серо-черную цветовую гамму, в которую одета уличная толпа.
     Джон Ванденберг  начал  новый  цикл поисков русской  жены,  связав свою
судьбу   с   маленьким  агентством   с   солидной   устойчивой   репутацией,
руководительница которого, женщина  с  усталыми глазами  за  стеклами очков,
знакомила  его не с красавицами с обложек журналов, а с обычными женщинами и
девушками,  каких он видел на улицах и в метро. Джон Ванденберг с изумлением
отметил,  что все  знакомящиеся  с ним  женщины  проявляли к нему  искренний
интерес,  и,  будучи трезвым  человеком с реальным уровнем  самооценки, Джон
Ванденберг не мог  понять, что такого привлекательного они все находят в его
персоне, на что получил ответ, что выйти замуж в России по нынешним временам
трудно, что иностранные женихи в  привилегированном положении, потому что их
мало, а русских  невест  много. Осознав все  плюсы  и  минусы ситуации, Джон
Ванденберг  понял,  что задача,  которую он ставит перед собой, реальна,  но
решить  ее  оптимально будет  не просто, потому что,  как и  в  бизнесе, при
превышающем спрос предложении еще труднее бывает найти требуемый товар.
     Новый круг  поискового  марафона  Джон  Ванденберг  начал  со встречи с
миниатюрной женщиной Лилей, которая пришла на свидание с маленькой дочкой, и
Джон  Ванденберг   был  поражен  как  хрупкостью  и  красотой  Лили,  так  и
открытостью и  энергией  расшалившегося за столиком ребенка. Но несмотря  на
то, что в первый же вечер Лиля и Джон говорили, как близкие люди, перенесшие
одно  и  то же  горе  - у  Лили, как и у Джона,  недавно умер  отец,  смерть
которого она тяжело перенесла, -- несмотря на то, что иногда Джон Вандерберг
украдкой ловил на себе взгляд Лили, и  взгляд этот был как  раз таким, каким
он хотел бы,  чтобы на него смотрела влюбленная в него женщина, Джон  все же
встретился с Лилей всего три раза, а потом встречи прекратил.
     Джон Вандерберг знал, что в ситуации повышенного предложения никогда не
следует спешить, но в глазах Лили он чаще видел  мрачное отчаяние и тревогу,
причин которых не мог толком понять: на все его вопросы Лиля отвечала что-то
неохотно и сбивчиво  о болезни дочки, о неопределенной ситуации с работой, о
проблемах  с соседями.  Позвонив в  Америку, Джон  получил  у сестры-доктора
Карен  вполне благоприятный  современный прогноз на указанную Лилей болезнь,
Карен не могла разъяснить ему возможные проблемы  с  соседями, и несмотря на
экономическое состояние  России,  Джон  видел на улицах  много  улыбающихся,
счастливых людей, поэтому, здраво рассудив, что не резон ему выбирать в жены
человека  с  угрюмым  и   беспокойным  характером,  Джон   Ванденберг  решил
продолжить свой поиск.
     Следующую девушку, которой Джон готов был вверить  свою судьбу, привела
в агентство ее  мама, а  девушка, хоть и была учительницей младших классов и
пришла на  встречу  с Джоном самостоятельно, все  же, рассказывая о работе с
детьми,  об  играх,  в которые она с  ними играла, о поделках, которые она с
ними мастерила, она и сама казалась застенчивым ребенком, который, смущаясь,
все же рад впустить взрослых  в свой мир. Когда Джон  спросил ее о возможном
отъезде   в   Америку,   девушка   сначала   испугалась,   потом,   внезапно
расхрабрившись,  согласилась,  но,  как  истинно  послушный  ребенок,  скоро
написала  Джону,  что  не покинет  любимый  город, потому  что  ее  внезапно
узнавший обо всем отец устроил им с мамой скандал.
     Джон не удивился:  в глазах  девушки-учительницы  он не  видел  ничего,
кроме робкого  сомнения,  не  пора ли,  как  и другие,  приобщиться  к  миру
взрослых. В  глазах  следующей  девушки, с  которой  свела  его судьба,  и с
которой он  провел неделю в доме  ее родителей в маленьком городке на Волге,
Джон прочитал желание  найти в нем, Джоне  Ванденберге, что-то такое, чего в
нем, скорее  всего, не было, и определения чему он даже не знал. Джон не мог
предполагать, что в глазах  девушки с Волги была тоска русского человека, не
нашедшего еще  свое  счастье, тоска из-за несовершенства личной жизни, жизни
страны, и жизни вообще.  Эту  же тоску Джон Ванденберг  видел  в  ее глазах,
когда  она играла  на подаренной  им гитаре и пела слабеньким  пронзительным
голоском  непонятные Джону заунывные песни, или когда пила вечерами  красное
вино, большой  любительницей  которого  была, или когда  отрицательно качала
головой, слушая мать, кивающую на Джона и внушающей дочери что-то умное.
     Живя  в  городе  на  Волге в  доме  простых гостеприимных  людей,  Джон
Ванденберг многое понял о русских и о России. Он понял, что большинство этих
людей  отличаются  щедростью  и  добротой,  что  они  внимательны к  другому
человеку  и к  тому, что происходит у него  внутри, а сами часто уклончивы и
скрытны. Из их рассказов Джон понял, что почему-то, и в правду, в России так
часто получается,  что  ни высокая  ответственность,  ни усердная  работа на
благо себя и общества не помогают человеку достичь как собственной цели, так
и  благодарности общества, и  русские так привыкли к  этому, что  их любимым
выражением стало  "что поделаешь?",  произносимое ими  с тем же  смирением и
недоуменным  пожатием плеч, что  и американское "there  you  are".  Но  если
раньше  Джон считал, что русские так часто  произносят свое "что поделаешь?"
по  поводу и без повода, виня других  и обстоятельства в  отсутствии личного
чувства  ответственности, то, пообщавшись  с  семьей девушки с  Волги  и  ее
друзьями, понаслушавшись рассказов  о том,  как жила  русская  провинция при
социализме и  как живет теперь, узнав еще такие русские  пословицы как "хрен
редьки  не слаще" и  "куда ни кинь, все клин", Джон  Ванденберг начал больше
понимать русский характер, сравнивая регламентированную и четкую организацию
американской  жизни  с  аморфной  и  непредсказуемой  русской. Он  вспоминал
хрупкую  женщину  Лилю,  мрачное  отчаяние  в  глазах  которой  он  когда-то
безоговорочно осудил, а  теперь,  ему казалось,  что  он поторопился  и  был
слишком скор на решение о  потерявшейся  в хаосе  большого  города  женщины,
бьющейся за здоровье своего ребенка.
     И все же не в  правилах Джона  было отступать от намеченной  цели, и он
еще  переписывался  с  девушкой-астрофизиком,  любящей  звезды  и   танцы  в
одиночестве в пустой комнате, когда никого нет дома, но вынужденной бегать с
бумажками, помогая  нотариусу на той единственной работе, которую она смогла
найти. Он переписывался и  с жизнерадостной девушкой-художником,  работающей
на   почте  и  вместо  картин  рисующей   вывески  и  почтовые  плакаты.  Он
переписывался  и  с  красавицей-дизайнером, бывшей  женой  нового  русского,
выкинутой после развода  бывшим мужем обратно в коммуналку, нанятой им же за
бесценок оформлять интерьер особняка, хозяйкой которого она раньше была. И с
каждой  встреченной  им  новой девушкой полнилось  и  ширилось представление
Джона Ванденберга о России, но, увы, хоть многие из встреченных им девушек и
удовлетворяли всем первоначально поставленным критериям его поиска, в глазах
каждой из них при встрече  Джон  Ванденберг  видел лишь вежливый  интерес, а
прислушиваясь к собственному сердцу, он не слышал его учащенного стука. Джон
Ванденберг  чувствовал,  как  ветшают  и  кособочатся  все  поставленные  им
критерии к подбору будущей жены, и, несмотря на свой логичный и практический
ум, он  не  находил ответа  на вопрос, почему так происходит,  и  мог только
повторить вслед за русскими их излюбленное "что поделаешь?". Все чаще и чаще
Джон Ванденберг вспоминал покинутую им в беде хрупкую женщину Лилю, и сердце
его сжималось от ощущения вины и раскаяния.
     И, наконец, была  назначена их  новая  встреча,  и были розы, столик  у
стены, неподвижный взгляд, устремленный на стеклянную дверь кафе, за которой
сновали туда-сюда по  вечерней улице  люди,  и,  наконец, осунувшееся, такое
милое лицо, засветившееся улыбкой уже в  дверях, кручение  ложечек в  чашках
чая, тихое "Прости" и еще более тихое "Ничего", и ее слова, что через неделю
он ее  бы  уже не застал,  потому что,  отчаявшись  бороться,  она собралась
уезжать в другой  город,  к маме,  и уже  купила билет.  Нерелигиозный  Джон
Ванденберг   вздрогнул   и   одновременно   подумал   о   Боге,    о    всех
предзнаменованиях,  которые являлись ему  в разные моменты жизни, и  которые
сбылись,  и о тех, которые - еще нет. Он подумал также, что трудно не только
встретить счастье, еще  труднее его распознать, а потом, попросив  у Лили ее
билет, он  аккуратно  порвал его  на  мелкие  кусочки, засунул  их глубоко в
карман, взял Лилю за руку, и они, не сговариваясь, встали и пошли на улицу.

     Я слушаю...

     Они  говорят, я слушаю,  слушаю,  слушаю...  Они  говорят мне, как  они
живут, какие у них  планы, мечты и  настроения. Они рассказывают мне о своих
детях,  родителях и друзьях, о том, как живут их дети, родители  и друзья, и
какое у всех у них настроение. Они рассказывают мне также о каких-то и вовсе
неизвестных мне людях, и я слушаю о планах, мечтах  и настроениях тех людей,
и мне  кажется,  что  мир  перенаселен  и  перенасыщен эмоциями,  а  я,  как
специальный  компьютер  или  громоотвод,  должна  обеспечивать  отток  этого
переизбытка,  не то  они  все лопнут  от  переполнения или посходят с ума, и
никто не интересуется, что происходит при этом с моей головою.
     Они не дают мне покоя, звонят  мне по пустякам,  делятся,  что потеряли
перстень или просят измерить телевизор по диагонали,  чтобы решить,  полезет
ли такой  телевизор  в  их мебельную  стенку.  Они  долго консультируются  и
жалуются, и я  опять терпеливо слушаю их, и  только,  наконец, с облегчением
вздохну, закончив разговор, как они опять перезванивают, чтобы сообщить мне,
что  нашли,  наконец,   свой  перстень  в   морозильнике  в  коробке  из-под
фрикаделек.
     Они  делятся  со  мной  сокровенным  и тайным. Они рассказывают историю
своей запретной любви, историю метаний между чувством  долга и страстью,  не
забывая подробно описывать, что происходит при этом с их ЭГО, и я слушаю про
их  ЭГО с особенным уважением,  потому что не  уверена, имеется  ли, вообще,
подобная вещь у меня.
     Они  любят говорить со  мной о  своих финансовых проблемах, о том,  как
трудно  заработать  столько,  сколько  необходимо,  как  трудно  бороться  с
налогами,  обстоятельствами  и долгами,  и я  снова сочувственно  слушаю их,
киваю, с  пониманием  относясь  к  их  проблемам, обстоятельствам и  долгам,
забывая при этом, какую внушительную сумму они уже задолжали мне.
     Иногда, редко, мне тоже захочется поделиться с ними, и, улучив  момент,
когда,  задумавшись о своем,  они ненадолго замолчат,  я открываю  было рот,
чтобы тоже рассказать им о  сокровенном. Но, едва начав, я сразу же замечаю,
как скучнеют при этом их лица, как  тускнеют глаза, с каким  нетерпением они
ждут  паузы, чтобы вклиниться  и продолжить прерванную тему, и,  не  в силах
наблюдать  их мучения,  я  сконфуженно замолкаю,  и  обычный  механизм  "они
говорят -- я слушаю" запускается вновь.
     А когда мне станет  уж совсем невмоготу, когда  я смертельно устану  от
своей  сумасшедшей  жизни  и  от  всей  этой  вливающейся в меня непрерывным
потоком   информации,   когда   потребность  тоже  излить   душу   сделается
непреодолимой, я возьму чистый лист бумаги, напишу на нем, как я живу, какие
у меня планы, мечты и настроение, опишу все пустяки, а также все сокровенное
и тайное, что происходит со  мной,  опишу  финансовые проблемы, неполученные
долги и  сложные  обстоятельства, положу  этот  лист  в  конверт, напишу  на
конверте выдуманный, несуществующий адрес,  а  адрес отправителя пропущу, и,
заклеив письмо, брошу его в почтовый ящик.
     И, вообразив,  как оно  будет гулять по  свету, я вздохну, улыбнусь,  и
очень скоро буду опять готова всех слушать.


     Одинокое место Америка

     Чарли  звонит  мне  из  Москвы  и  спрашивает,  нельзя  ли  приехать  в
С.Петербург на два дня раньше, потому что в Москве у него что-то не ладится,
остается свободное  время, которое некуда девать. Его квартира  пока занята,
но я нахожу ему на два дня комнату в том же здании, график встреч тоже  весь
переносится, в день его  приезда свободной оказывается только  Валя, которой
он  совсем  мало писал, да  и  та сомневается,  сможет ли прийти, потому что
кашляет  дочка  и,  возможно,  ее   пригласит  клиентка   -  Валя   работает
парикмахером, ходит  по  частным  заказам. Валя все же  приходит,  это ее не
первая встреча с  иностранцем, и после  того, как  предыдущий американец  со
всей честностью и прямотой объявил ей, что она не  в его вкусе, слишком ярка
и накрашена, и он посоветовал бы ей знакомиться скорее с латинским мужчиной,
энтузиазм  Вали  несколько  поутих.  Она  приходит  на  сей  раз вообще  без
косметики,  с завязанными  в простой хвостик волосами, едва поздоровавшись с
Чарли,  уже  смотрит  на  часы, говорит,  что  к  десяти  должна обязательно
вернуться  домой.  Мы  идем  в  кафе,  чтобы  Чарли  поел  с  дороги,