Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
призрачной. Корсо, живой человек из плоти и крови, с
настоящими документами, где было обозначено его гражданство, имеющий
постоянное место жительства, не, утративший физических ощущений, что
подтверждалось болью в костях после падения с лестницы... так вот, этот
самый Корсо все больше поддавался соблазну - считать себя реальным
персонажем в ирреальном мире. И тут не было ничего приятного, потому что
оставался всего один шаг до мысли: ты ирреальный персонаж, который только
воображает, что он реальный в ирреальном мире... Кстати, этот шаг и отделял
нормальное умственное состояние от помешательства. Корсо задумался: а не
случилось ли так, что кто-нибудь - скажем, писатель-романист с
перекрученными мозгами или пьянчуга сценарист, сочиняющий дешевые истории,
- как раз сейчас придумывает его, Корсо, ирреального героя, который мнит
себя ирреальным в ирреальном мире? Так! Стоп...
От таких мыслей у него совсем пересохло во рту. Он стоял перед
девушкой, сунув руки в карманы, и чувствовал, что язык ему словно натерли
наждачной бумагой. Будь я ирреальным, подумал он с облегчением, у меня
волосы встали бы дыбом от подобных мыслей; я вскричал бы: "О, проклятый
рок!", - и лоб мой покрылся бы испариной. Зато жажда меня, разумеется, не
мучила бы. Я пью, следовательно, существую. И он метнулся к мини-бару,
сорвал наклейку, достал бутылочку джина и залпом осушил. Наклоняясь, чтобы
закрыть бар, он не мог сдержать улыбку, будто закрывал дарохранительницу. И
тотчас все в этом мире встало на свои места.
В комнате было почти совсем темно. Слабый свет падал только из ванной,
освещая часть постели, где лежала девушка. Он увидел босые ноги, джинсы,
майку с засохшими каплями крови. Потом задержал взгляд на обнаженной шее -
длинной, смуглой На полуоткрытых губах и белеющей в темноте полоске зубов;
Увидел прикованный к нему взгляд. Тронул лежащий в кармане ключ от своей
комнаты, сглотнул слюну. Пора уносить отсюда ноги.
- Тебе лучше?
Она молча кивнула. Корсо глянул на часы, хотя точное время ему было
вроде бы и ни к чему. Он не помнил, чтобы, входя, включал радио, но теперь
откуда-то лилась музыка. Грустная песня на французском языке. Девушка из
портового кабачка влюбилась в незнакомого моряка.
- Ладно, мне пора.
По радио женский голос продолжал раскручивать печальную историю.
Морячок тот снялся с якоря и исчез навсегда, а девушка все смотрела и
смотрела на пустой стул и мокрый круг, оставленный его стаканом. Корсо
подошел к ночному столику, взял свой носовой платок, выбрал край почище и
вытер целое стекло в очках. И тут он заметил, что у девушки снова пошла
носом кровь.
- Ну вот, опять, - сказал он.
Тонкая струйка, как и прежде, стекала к верхней губе, потом - к углу
рта. Девушка поднесла руку к лицу и, разглядывая красные пальцы, стоически
улыбнулась.
- Пускай.
- Надо бы все-таки позвать врача. Она чуть прикрыла глаза и
отрицательно покачала головой - очень мягко. Теперь, в полутьме, на
подушке, усеянной большими темными пятнами, она выглядела совсем
беспомощной. Так и не надев очки, он сел на край кровати и протянул руку с
платком к ее лицу. И когда он наклонился, его тень, прорисованная в косой
полоске света, падающего из ванной на стену, нерешительно дрогнула, как
будто выбирала между светом и мраком, а потом растаяла в углу.
И тут девушка сделала нечто неожиданное. Не: обращая внимания на
платок, который он ей протягивал, она подняла испачканную кровью ладонь,
коснулась лица Корсо и прочертила пальцами четыре линии - ото лба к
подбородку. Но после этой необычной ласки не отняла теплой влажной руки, и
он чувствовал, как капли крови текут по четырехполосному следу,
оставленному на его коже. В прозрачных зрачках девушки сквозил свет,
лившийся в комнату из приоткрытой двери, и Корсо вздрогнул, разглядев в них
удвоенное отражение своей потерянной тени.
По радио звучала уже другая песня, но они перестали слушать. От
девушки пахло теплом, вернее, лихорадочным жаром, и под тонкой кожей на
обнаженной шее билась нежная жилка. В комнате струйки света и темнота
перемежались сизым полумраком, где предметы теряли свои очертания. Она
прошептала что-то невнятное, очень тихо, и глаза ее переливчато блеснули, а
рука скользнула к затылку Корсо, размазывая свежую кровь вокруг его шеи. Он
почувствовал вкус крови во рту и склонился к девушке, коснулся призывно
приоткрытых губ, из которых едва пробивался стон, такой слабый, точно
долетел он сюда из далеких-далеких времен, - долгий, тягучий и вековечный.
На краткий миг в биении этой плоти ожили воспоминания о всех предыдущих
смертях Лукаса Корсо, словно их принесло течением темной и неспешной реки,
воды которой были так величаво покойны, что казалось, их покрыли лаком. И
он пожалел, что у девушки нет имени, которое запечатлелось бы в его
сознании вместе с этим мгновением.
Но уже через секунду на лицо его вернулась досадливая гримаса; охотник
за книгами вдруг увидал сцену со стороны: он сидит на краю кровати, прямо в
плаще, все еще во власти наваждения, а она тем временем, чуть выгнув спину,
как красивое молодое животное, расстегивает пуговицу на джинсах. Он
наблюдал за ней и в душе снисходительно ухмылялся, преисполнившись
ироничного и усталого благодушия, которое порой умел напускать на себя. И
наблюдал скорее с любопытством, чем с желанием. Девушка дернула молнию
вниз, и открылся треугольник смуглой кожи на фоне белого хлопка, затем
белая ткань поползла вниз вместе с джинсами. Он увидел ее длинные загорелые
ноги, вытянутые на кровати, и они лишили Корсо - обоих Корсо - рассудка,
как чуть раньше удар одной из этих ног лишил Рошфора нескольких зубов.
Потом она подняла руки, чтобы снять майку, и движение ее было абсолютно
естественным, в нем не чувствовалось ни кокетства, ни заученности; при этом
она не сводила с Корсо спокойных и нежных глаз - пока майка не закрыла ей
лицо. Тогда контраст стал еще сильнее: опять белый хлопок, на сей раз
скользящий вверх, и загорелая кожа, упругая, теплая плоть, тонкая талия,
тяжелые прекрасные груди - их очертания четко вырисовывались на фоне
светящейся двери; ложбинка у изгиба шеи, полуоткрытый рот и снова глаза, в
которых сиял похищенный у неба свет. А в самой глубине глаз - плененная
тень Корсо, словно душа, замкнутая в два одинаковых стеклянных шара или
изумруда.
Но тут-то он и понял, что у него ничего не получится. Это было одно из
тех мрачных предчувствий, которые предваряют некоторые события и отмечают
их еще до того, как они случились, вещим знаком неминуемой катастрофы. А
если сказать проще, то, швыряя последнюю одежду на пол, туда, где уже
валялся плащ, Корсо обнаружил, что начавшаяся было эрекция решительно шла
на спад. Так что - зелен виноград! Или, как выразился бы его
прапрадед-бонапартист, "1а Garde recule" - "Гвардия отступает".
Окончательно и бесповоротно. Он вдруг почувствовал нахлест тоски, хотя
понадеялся, что его несвоевременная, и досадная слабость какое-то время
останется незамеченной. С некоторыми предосторожностями он лег ничком рядом
с нежным смуглым телом, которое ждало его в темноте, решив прибегнуть к
методу, который Император, завязший в грязи Фландрии, назвал "тактическим
косвенным приближением", - то есть к изучению местности на приличном
расстоянии и отказу от контактов в опасной зоне. Выбрав эту благоразумную
тактику, он решил немного потянуть время - на всякий случай, а вдруг
подоспеет Груши с подкреплением, - и начал неспешно целовать девушку в губы
и шею. Напрасные надежды. Груши не появлялся; видно, этот подстрекатель
гонялся где-то за пруссаками, стараясь держаться подальше от поля боя. Но
тревога Корсо обернулась настоящей паникой, когда девушка прижалась к нему,
просунула стройную, крепкую и горячую ногу между его ног - и тотчас
обнаружила, какая беда с ним стряслась. Он увидел, как она растерянно
улыбнулась. Но это была подбадривающая улыбка из серии "браво, боец, я
уверена, что ты справишься". Потом она как-то особенно нежно поцеловала его
и протянула своевольную руку, чтобы помочь делу. Но именно в тот миг, когда
Корсо почувствовал прикосновение ее руки к самому эпицентру драмы, он
окончательно пошел ко дну. Как "Титаник". Камнем. На палубе играет оркестр.
Женщины и дети в первую очередь. Следующие двадцать минут можно было
назвать агонией - в такие моменты человек начинает припоминать, что плохого
он сделал в жизни. Героические атаки разбиваются о стойкие ряды шотландских
стрелков. Пехота начала готовиться к штурму, едва забрезжила надежда на
победу. Импровизированные вылазки стрелков и пехотинцев, тщетно мечтающих
застать противника врасплох. Выстрелы гусар и мощные залпы кирасиров. Но
все попытки кончались одинаково: Веллингтон ликовал, укрепившись в
маленькой и неприступной бельгийской деревушке, и его главный волынщик
играл марш Серых шотландцев под самым носом у Корсо, а Старая Гвардия,
вернее, то, что от нее осталось, сжав челюсти и задыхаясь в простынях, с
отчаянием поглядывала на часы, которые Корсо, к несчастью, не снял с руки.
Капли пота размером с кулак стекали у него по волосам. А потерянный взгляд
блуждал по комнате - поверх плеча девушки - в поисках пистолета. Охотник за
книгами желал пустить себе пулю в лоб...
Девушка спала. Очень осторожно, чтобы не разбудить ее, Корсо протянул
руку к плащу и достал сигареты. Закурив, приподнялся на локте и стал
смотреть на нее. Она лежала на спине, голая, откинув голову назад - на
испачканную уже засохшей кровью подушку, и тихо дышала полуоткрытым ртом.
От нее по-прежнему пахло лихорадочным жаром и теплой плотью. При слабом
свете, льющемся из ванной комнаты, Корсо мог любоваться неподвижным
прекрасным телом. Вот, сказал он себе, шедевр генной инженерии. Потом
задумался о том, какие тайны - вернее, какие смешения кровей, слюны, кожи,
семени и случайностей - сошлись во времени, чтобы соединить звенья той
цепочки, которую она собой завершала. Ведь здесь, в этом восемнадцати - или
двадцатилетнем теле были представлены все женщины, все существа женского
пола за всю историю рода человеческого. Он уловил биение жилки у нее на
шее, различил едва приметные удары сердца, скользнул взглядом по нежной
линии, которая вела от спины к талии и округлялась на бедрах. Он нежно
тронул кончиками пальцев маленький, покрытый завитками треугольник, где
кожа была чуть светлее и где Корсо так и не сумел разбить как положено свой
бивак. Девушка разрешила ситуацию с безупречным тактом - она ничем Не
выдала разочарования и, едва поняв, что на штурм Корсо идти не готов,
превратила все в легкую игру. Зато обстановка разрядилась; по крайней мере,
ему не пришлось за неимением пистолета - ведь загнанных лошадей
пристреливают? - биться головой об угол ночного столика, хотя и такой
вариант успел мелькнуть в его помраченном мозгу; правда, дело кончилось
полумерой - он незаметно саданул кулаком по стене, чуть не разбив себе
костяшки; и девушка, почувствовав резкое движение, а затем внезапную
напряженность его тела, с изумлением глянула на Корсо. Честно говоря, боль
и усилие, которое он прилагал, чтобы не завыть, помогли ему немного
успокоиться, и Корсо даже удалось овладеть собой настолько, чтобы
изобразить кривую улыбку и сказать девушке, что такое с ним происходит
только в первые тридцать раз. Она расхохоталась, прижалась к нему и
принялась нежно и радостно целовать его глаза и губы. Какой ты идиот,
Корсо, мне это безразлично. Абсолютно безразлично. Так что он сделал
единственное, что в таких обстоятельствах мог сделать: ограничился
добавлением приправ - умелые пальцы в нужном месте, что дало если и не
триумфальные, то, во всяком случае, приемлемые результаты. Переведя дух,
девушка долго молча смотрела на него, потом поцеловала неспешным и
старательным поцелуем, который постепенно стал слабнуть - она заснула.
Огонек сигареты высветил пальцы Корсо. Продержав сколько хватило сил
дым в легких, он разом выдохнул его и теперь наблюдал, как серое облачко
плыло над кроватью через освещенную часть пространства. Он уловил, что
дыхание девушки вдруг сбилось с ритма, и внимательно посмотрел на нее. Она
наморщила лоб и еле слышно застонала, совсем как ребенок, которому
приснился страшный сон. Потом, все еще не проснувшись, перевернулась на бок
и оказалась лицом к нему. Теперь она лежала на боку, одну руку спрятав под
обнаженные груди, а другую устроив у самого лица. Так кто же ты такая, черт
возьми, в который уж раз беззвучно спросил он, а потом наклонился и
поцеловал неподвижное лицо. Он нежно погладил короткие волосы, провел
пальцами по линии талии, по бедрам, теперь четко вычерченным на фоне
светлого дверного проема. В этом мягком изгибе было больше красоты, чем в
любой мелодии, скульптуре, стихотворении или картине. Он придвинулся, чтобы
вдохнуть аромат ее тонкой шеи, и тотчас почувствовал, как его собственный
пульс застучал крепким молотом, будя плоть. Спокойно, приказал он себе.
Хладнокровие и никакой паники. Итак, приступим. Он не знал, надолго ли это,
и потому поспешно погасил сигарету, сунул окурок в пепельницу на ночном
столике и прижался к девушке, убеждаясь, что теперь его организм реагировал
на прикосновение как положено. Он раздвинул ей ноги и безоглядно ринулся во
влажный, радушный рай, который казался сделанным из горячих сливок с медом.
Он заметил, что девушка в полудреме шевельнулась, потом ее руки обвились
вокруг его спины, хотя до конца она так и не пробудилась. Он поцеловал ее в
шею, потом в губы, из которых уже рвался долгий и неописуемо нежный стон, и
почувствовал, что бедра ее ожили и прильнули к его бедрам, подхватив их
ритм. И когда он погрузился в самую глубь ее плоти и в самую глубь себя
самого, без труда прокладывая путь к затерянному в его памяти месту, откуда
он, как ему подсказывало чутье, вел свое начало, она уже открыла глаза и
глядела на него изумленно и счастливо - и зеленое мерцание пробивалось
сквозь длинные влажные ресницы. Я люблю тебя, Корсо.
Люблютебялюблютебялюблютебя. Я люблю тебя. Чуть позже, в некий миг он
буквально прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть такую же чертову глупость.
Он видел себя со стороны - видел с изумлением и едва узнавал: теперь он
зависел только от нее, от ее трепета, ее движений, угадывал ее желания и
открывал тайные калитки, отыскивал сокровенные ключи к этому нежному и
одновременно напряженно упругому телу. Так прошло больше часа. И наконец
Корсо задал ей естественный в такой ситуации вопрос, но она сказала, чтобы
он не беспокоился, что у нее все под контролем. Тогда он целиком, до
немыслимых пределов, погрузился в нее, до самого ее сердца.
Он проснулся, когда начало светать. Девушка спала, прижавшись к нему,
и Корсо какое-то, время лежал неподвижно, боясь разбудить ее, и старался не
думать о том, что произошло и что будет дальше. Он прикрыл глаза и с
наслаждением расслабился, радуясь окутавшей его приятной беззаботности. Он
чувствовал на своей коже дыхание девушки. Ирэн Адлер, Бейкер-стрит, 221б.
Влюбленный дьявол. Ее фигура в тумане перед Рошфором. Синяя куртка,
раскрывшись парашютом, медленно летит на землю. Тень Корсо в глубине глаз
девушки. Теперь она спала безмятежно и мирно, от всего отрешившись, и он
никак не мог установить логические связи, которые могли бы упорядочить
мелькавшие в памяти картины. Но как раз сейчас ему меньше всего нужна была
логика; он отдался во власть ленивой неги. Положил руку в теплоту между ее
бедер и долго не отнимал. По крайней мере, это обнаженное тело уж точно
было реальным.
Вскоре он тихонько встал и пошел в ванную. Глянул в зеркало и увидел
следы засохшей крови на лице, а также - следы схватки с Рошфором и ударов о
лестницу: синяк на левом плече, еще один между ребрами, которые, когда он
их пощупал, отозвались острой болью. Он быстро умылся и пошел за сигаретой.
Сунул руку в карман плаща и наткнулся на записку Грюбера.
Он чертыхнулся сквозь зубы, проклиная собственную забывчивость, но
поправить оплошность было уже нельзя. Корсо вскрыл конверт и возвратился в
ванную, чтобы прочитать записку при свете. Сообщение было совсем коротким -
два имени, адрес и номер. Оно вызвало у Корсо жестокую улыбку. Он снова
оглядел себя в зеркало: взъерошенные волосы, потемневшие от щетины щеки.
Потом надел очки с разбитым стеклом и проделал это так, словно водрузил на
голову шлем с забралом; на лице его появилась гримаса злого волка, который
учуял добычу. Он бесшумно собрал свою одежду, подхватил холщовую сумку и
бросил прощальный взгляд на спящую девушку. Кто знает, может, новый день
окажется удачным. Во всяком случае, Бекингэму и миледи Корсо завтрак
испортит.
Отель "Крийон" был слишком дорогим, чтобы Флавио Ла Понте сам платил
за номер; по всей видимости, расходы взяла на себя вдова Тайллефер.
Именно об этом раздумывал Корсо, когда выходил из такси на площади
Согласия, пересекал вестибюль, отделанный сиенским мрамором, поднимался по
лестнице и отыскивал комнату под номером 206. На двери висела табличка
"Просьба не беспокоить", за дверью царила мертвая тишина. Корсо громко
постучал костяшками пальцев - три раза.
Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун
для Белого Кита...
Видимо, Братство гарпунеров из Нантакета прямо сейчас и будет
распущено, и Корсо не знал, жалеть о том или нет. Когда-то они с Ла Понте
вместе сочинили новый вариант "Моби Дика": Измаил записывает всю историю,
кладет рукопись в законопаченный гроб и тонет вместе с экипажем "Пекода". А
спасается не он, а Квикег, гарпунер-дикарь, лишенный каких бы то ни было
интеллектуальных претензий. Со временем он учится читать и в один
прекрасный день знакомится с текстом, составленным его товарищем,
обнаруживая, что та версия и его собственные воспоминания о случившемся не
имеют между собой ничего общего. И тогда он записывает свой вариант
истории. "Зовите меня Квикег", - так он начинает, а заголовок дает простой
- "Кит". С точки зрения профессионального гарпунера, правдиво рассказать
историю Измаилу помешала его ученость, и он здорово перемудрил: Моби Дик ни
в чем виноват не был, обычный кит, как любой другой, все дело в обезумевшем
капитане, который на первое место ставил сведение счетов ("Какая разница,
кто оторвал ему ногу", пишет Квикег), а не заботу о том, как наполнить
бочки маслом. Корсо помнил, какая сцена разыгралась тогда за их столиком в
баре: Макарова, мужеподобная, по-балтийски суровая, внимательно слушала Ла
Понте, который объяснял, как важно было тщательно законопатить деревянный
гроб, сделанный корабельным плотником, а Зизи бросала на него из-за
прилавка убийственно ревнивые взгляды. Это были те времена, когда Корсо,
набирая номер домашнего телефона, непременно слышал голос Никон и тотчас
представлял, как она выходит из темной комн