сделать   небольшую   пробежку  вдоль  улицы,  чтобы
вычислить его. Номер пятьдесят четыре. Больше здесь нечего было
делать.
     Я посидел в "Твинго"  с  развернутой  на  коленях  картой,
соображая,   как  лучше  всего  отсюда  выбраться.  Что  бы  ни
случилось с Джаичем, а адреса нашего он им не выдал, иначе  мне
бы  давно  уже  пришел  каюк.  Только  вот вопрос, кому "им"? В
причастности танцора к делу антикварщиков я совершенно  не  был
уверен.  Нельзя  же  всерьез  подозревать  человека лишь на том
основании, что в его репертуаре имеется танец шамана.
     Я медленно поехал вдоль улицы. Черт побери! Мне  бы  давно
уже  следовало  убраться  из Берлина подобру-поздорову. Причем,
особенно актуальна вторая часть присказки - поздорову.  Но  все
же  что-то держит меня. Страх перед Лили? Вряд ли. И неожиданно
я понял, что подсознательно уже давно стремился к этому. Что  в
моей  одинокой  и  неустроенной жизни как раз подобного-то и не
хватало -  эфемерности,  иллюзорности  существования,  что  ли.
Погруженный  в  окружающие меня дивные реалии, я ощутил себя...
наполовину фантомом (наполовинутроллем, наполовинумалышкой).  А
это в свою очередь давало ощущение внутренней свободы. Ощущения
внутренней  свободы  -  вот чего мне всегда не хватало! И из-за
этого я завидовал Джаичу. А теперь я тоскую по этой  кагюбюшной
роже.
     Я  выбрался на шоссе и понесся к центру города, выхватывая
фарами очертания деревьев. Сегодня я не вернусь  на  улицу  "17
июня". Сегодня я в этом совершенно не нуждаюсь.

     На  следующий  день  мне неожиданно всретился в городе мой
старый приятель Серега Бобров. У нас в  компании  его  называли
Бобо.  Честно  говоря,  именно  его я меньше всего ожидал здесь
увидеть, поскольку он уже много лет  всерьез  занимался  йогой,
был  совершенно, как говорится, не от мира сего и должен был бы
иметь самое отдаленное  представление  о  таких  понятиях,  как
виза, вид на жительство, таможенная декларация и т.п.
     Я  еще  находился  под  впечатлением утреннего разговора с
Горбанюком,  когда  он,  поинтересовавшись  для  порядка,   как
поживает машина, сообщил следующее:
     - Четвертым оказался Анатолий Косых.
     - Черт  побери!  -  Я облизнул пересохшие губы. - Бедняжка
Косых таки осталась вдовой!
     Правда, как ни старался, мне все же не удалось испытать по
этому поводу большого огорчения.
     - Снова звонила фрау  Сосланд,  -  продолжал  Горбанюк.  -
Закатила   очередную   истерику.   Кричала,   что  связалась  с
проходимцами,  которые  только  и  думают,  как  бы  содрать  с
клиентов  три  шкуры, не ударяя при этом пальцем о палец. Шрико
уже закрыл магазин и находится в бегах.  Если  подобный  звонок
повторится, я буду вынужден дать ей твой номер телефона.
     - Только попробуй!
     - Мне кажется, было бы гораздо хуже, если бы она добралась
до Лили.
     - Отнюдь!  Возможно  до  Лили,  наконец,  дошло  бы, что я
нуждаюсь в поддержке.
     Горбанюк помолчал.
     - И нет совершенно никакого просвета? - прогундосил он.
     - Никакого.
     - Даже не намечается?
     - Отстань от меня!
     - Ладно, созвонимся...
     Бобо подвернулся как раз в тот момент, когда я направлялся
к "голым  пистолетам",  дабы  поведать  им  о  своих  вчерашних
похождениях.  Он  торчал на углу Кантштрассе и Фазаненштрассе и
жрал дэнер-кебаб.
     - Серега, какими судьбами?! - набросился я на него. - Я-то
думал, что ты сидишь сейчас  где-нибудь  посреди  нечерноземной
зоны  в  глубоком  трансе  и  даже не намереваешься выходить из
него. Ведь для йогов,  насколько  я  знаю,  важна  только  пища
духовная, а никак не физическая.
     - Ошибочка,  -  проговорил Бобо с набитым ртом. - Йоги как
раз уделяют особое значение культуре  питания.  А  какая  может
быть  культура  питания  без  самого  питания?  В  России скоро
настанут для йогов совершенно невыносимые времена.  Но  сам  я,
между  прочим, от йоги давно отошел. Я разрабатываю собственное
учение.
     - Ого! И много у тебя учеников?
     - Пока ни одного. Я пишу книгу. Вот когда я  ее  напишу  и
опубликую, учеников появится хоть отбавляй.
     - Ты здесь в гостях?
     - Я тут живу. В России я бы не смог написать ни строчки.
     - Вот  интересно, - заметил я, - ты пишешь книгу, и я пишу
книгу.
     Потом я обратил внимание на то,  что  остановил  машину  в
неположенном месте, и заторопился.
     - Серега,  нашу  встречу  непременно нужно обмыть. Дай мне
свой адрес, я за тобой заеду.
     - Когда?
     - Сегодня же.
     - Только не позднее шести часов,  а  то  в  девять  я  уже
должен быть в постели.
     - Договорились.
     Он    протянул    мне   визитную   карточку.   Создавалось
впечатление, что у любого жителя Германии в любое  время  суток
имеется  наготове  визитная  карточка.  Сначала  я  сунул  ее в
карман,  а  потом,  вспомнив   наставления   Джаича,   вызубрил
содержание  наизусть,  а  визитку порвал. Иди знай, что со мной
приключится завтра. Зачем подвергать человека опасности?
     Я достиг "Сюксише" штрассе и потешил рассказом  о  Дервише
"голых  пистолетов".  Они  поинтересовались,  чем  я  собираюсь
теперь заняться. Я честно ответил, что пока не знаю, и  в  свою
очередь   поинтересовался,   могут   ли   они   выяснить,  кому
принадлежит дом по адресу Пауль-Людвиг-Штрассе  54.  Оказалось,
что  это  не  так-то просто - Датенсцчутзгесетз, чтоб его! Курт
Трахтенберг взялся все же пособить,  ничего  определенного  при
этом не обещая.
     Было  уже  достаточно  жарко,  и  я  успел  влить  в  себя
несколько банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий  на
ближайшее время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо
бы  заняться  женщинами:  Мариной  Косых  и Изабель Демонжо. Не
мешало, разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к  ней  лежал
через Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания.
     Ничего  приятного  не  сулило  мне  и  общение  с госпожой
Сосланд. Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель  и  Марины.
Он  поинтересовался  результатами  моих  вчерашних  усилий, и я
ответил, что пока ничем не могу похвастаться.
     Неожиданно я почувствовал  себя  одиноким  гладиатором  на
арене,  перед  которым  -  банда  врагов-невидимок,  а вокруг -
волнующееся  море  болельщиков.  Всех  лишь  интересовало,  как
продвигается   расследование:  "голых  пистолетов",  Горбанюка,
Гройпнера  и  Бреме,  семью  Сосланд,  остальных  уцелевших  до
настоящего  времени  антикварщиков.  Лили Лидок, наконец. Бреме
сообщил мне, что практически все, за исключением  Артура  Ризе,
решили  уйти  в  подполье.  Я,  мол,  и сейчас застал его чисто
случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных  норах  и
следить  за  тем,  как  разворачиваются  события  на ристалище.
Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит  об  этом  на
Канарские  острова:  "Крайский  еще  подает  какие-то  признаки
жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка  спета.  Так  что
лучше окончательно сматывать удочки." Октавиан Сидоров позволит
в  ответ  пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое
безобразное тело в бассейн с лазурной водой...
     Марина Косых обитала в большом доме с весьма  замысловатой
планировкой.  Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру,
нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а  затем
по  лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три
пролета спуститься вниз.  Я  бы,  наверное,  и  не  понял,  что
лестница  непосредственно  относится к квартире, если бы она не
вывела меня сразу в просторный холл.
     Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она  стояла  на
четвереньках  на большом персидском ковре и что-то высматривала
под конструкцией, состоящей из  черных  досок  и  хромированных
труб. У меня алчно затрепетали ноздри.
     - Алло! - хрипло произнес я.
     Она  посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с
кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону.
     - У вас всегда открыта дверь наверху? - поинтересовался я.
     Она все еще стояла на четвереньках, и  у  нее  было  такое
выражение  на  лице,  словно она упорно старается постичь смысл
моих слов.
     - Нет, я же открыла ее  специально  для  вас!  -  наконец,
спохватилась она.
     - Можно куда-нибудь присесть?
     - Конечно. - Она поднялась. - Куда хотите.
     На  ней  были  короткие  джинсовые  шортики и джинсовая же
рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни  старайся,
я  просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее
супруга.
     В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в  3,  а
она - напротив меня в 1.
     - Случилось  то, чего я опасалась больше всего на свете: я
осталась одна, - проговорила она.
     - А где сейчас тело?
     Вопрос дурацкий, но неожиданный.  Она  захихикала,  однако
тут  же,  взяв  себя  в  руки,  проштемпелевала  лицо серьезным
выражением.
     - Тело в морге. Здесь,  как  оказалось,  с  похоронами  не
торопятся.  Панихида состоится лишь через месяц, представляете?
Но меня заверили, что морги здесь отменные  и  что  он  за  это
время нисколечки не... испортится.
     - Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон,
и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге?
     - Не знаю. Наверное.
     Мне  вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что,
если антикварщики не захотят  собраться  у  Шрико,  их  соберут
потом  в  морге.  Как выяснилось на практике, одно не исключало
другого.
     - А  муж  делился  с  вами   своими...   производственными
проблемами?
     - Мы  ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с
тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась  эта
охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что...
     - А как вы познакомились?
     Она с вызовом посмотрела на меня.
     - Это тоже требуется для вашего расследования?
     - Не   всегда   заранее  удается  предугадать,  что  может
пригодиться, а что нет.
     - Ладно. - Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги.
- Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что  если  я
хочу  жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши,
приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких.
     - А каких?
     Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась  в
одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с
двумя  цветными  фотографиями. На одной из них она была снята в
мужской рубашке, в наиболее выгодной степени  демонстрировавшей
стройные  загорелые ноги. На другой - на каком-то пляже в одних
лишь плавках. Плавки были цвета морской волны,  от  матерчатого
треугольника    две    веревочки    взлетали   высоко   наверх,
сладострастно  огибая  бедра.  Грудь  была  обнажена,  на   ней
виднелись капельки воды.
     - Как я его понимаю! - воскликнул я.
     - Это следует расценивать как комплимент?
     - Увы,   хотя   я   прекрасно   понимаю,   что  расточение
комплиментов - не самый короткий путь к  вашему  сердцу.  Таких
женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их
от  воздыхателей  в  невообразимом  количестве.  Напротив, если
проявить по отношению к вам некоторое безразличие,  граничащее,
простите, с хамством, то шансы значительно возрастут.
     - Любопытная теория. - Она улыбнулась. - Из этого следует,
что вам хотелось бы мне нахамить?
     - Хотелось бы, - признался я, - но не получается.
     - Жаль,  у  меня появилось бы больше твердости в намерении
выставить вас за дверь. Я ведь сразу  поняла,  что  вы  явились
сюда не как детектив.
     - И это вас оскорбляет?
     - Нисколько.  Просто  вам  не терпится, чтобы я улеглась с
вами в постель, а я не могу.
     У меня мигом пересохла гортань. Точно так же,  как  утром,
когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых.
     - Почему? - прохрипел я.
     - Потому  что  у меня только что умер супруг, а я не могу,
как это говорится в анекдоте, "медленно и печально".
     Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии!  У
меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу.
     - Он  был  убит,  как  и все остальные: застрелен, стоя на
коленях?
     - Не знаю, еще не готово заключение экспертизы.
     - Ну и что вы намерены теперь делать?
     - Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык.
     - Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию?
     - О, да!
     - На этот счет имеется завещание?
     - Конечно, он ведь предполагал, что все может  закончиться
именно так. Он чувствовал.
     - А другие наследники? Существуют они в природе?
     - Послушайте, - в ее голосе зазвучало раздражение. - Зачем
вам все это нужно?
     - Я ведь уже говорил, что...
     - ...никогда  не  узнаешь  заранее, что именно потом может
пригодиться, - докончила она за меня.
     - Совершенно верно.
     - Да, имеются  и  другие  наследники,  но  основную  часть
своего  состояния  он  завещал  мне.  -  Внезапно она сделалась
холодной, как Млечный Путь. - Теперь вы  скажете,  что  у  меня
были  личные  основания  желать  его  смерти, и, поскольку я не
захотела лечь с вами  в  постель,  потратите  максимум  усилий,
чтобы доказать мою причастность к убийству.
     - Напрасно  вы  так,  -  сказал  я оскорбленно. - Убийство
вашего мужа - лишь одно в целой  серии  кровавых  преступлений.
Никому  и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно... - я
запнулся.  -   Может   возникнуть   мнение,   что   вы   решили
воспользоваться благоприятной ситуацией и...
     - Так я и знала! - с яростью прокричала она.
     Я еще раз взглянул на фотографии.
     - Нужно  дождаться результатов экспертизы. Если выяснится,
что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных,  с
вас полностью снимут всякие подозрения.
     - А если нет?
     - Если  нет,  то,  пожалуйста...  -  Я  выдернул листок из
блокнота и написал  свой  адрес  на  Паризю  штрассе.  -  Будут
какие-нибудь проблемы - обращайтесь.
     - А телефона у вас нет?
     Я поколебался.
     - Телефона  нет.  -  Мне захотелось, чтобы, если уж во мне
появится необходимость, она явилась сама.
     Мы распрощались.

     В поисках  желтых  роз  я  обошел  по  крайней  мере  пять
цветочных  магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный
букет, и можно было с чистой  совестью  появиться  в  гостинице
"Черчилль", где остановилась Изабель.
     Я  ее  не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье
скользнул взглядом по доске с ключами  и  отрицательно  покачал
головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день.
     Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам,
я забрел  в Гастдтте6, где слопал какой-то странный рассольник,
запив его пивом, и  еще  раз  повздыхал  о  превосходной  кухне
"Блудного  сына"  Потом  предпринял вторую попытку повидаться с
Изабель. Однако портье, в этот раз даже не взглянув на доску  с
ключами,  состроил  отрицательную  мину.  Я  вздохнул. Розы уже
утрачивали свою первозданную свежесть.
     Я повернулся, чтобы уйти, и тут  же  столкнулся  со  своей
мадам.  Она  была  в  легком  желтом  платье и шляпке, особенно
удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей
и не хватало.
     - О, господин Мегрю! - воскликнула она. -  Русский  Мегрю.
Кого  я  знаю  из русских мегрю? - Она напрягла память. - Майор
Пронин! Верно?
     - Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.
     - Я очень люблю  русскую  литературу  и  русский  народный
фольклор.
     - Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.
     Она огляделась по сторонам.
     - Поговорим здесь?
     В   последний   момент   мне   удалось   подавить  возглас
разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом  в
голову пришла спасительная идея.
     - А  цветы!  Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе
они завянут.
     - Верно, - согласилась она. - Придется подняться в номер.
     Комната у нее была  достаточно  скромной:  без  балкона  и
ванной.  Имелись только туалет и душ. Мебель - светлая, на полу
- ковровое покрытие серого  цвета  в  крапинку.  Она  наполнила
водой  вазу,  скучавшую  на  письменном столе, и опустила в нее
цветы.
     - Выпьем чего-нибудь? - предложила она.
     - С удовольствием.
     В  баре  нашлась  бутылка  итальянского  вермута.  Изабель
разлила  его  по  бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но
вермут неожиданно показался мне приятным. Я воспринял  это  как
добрый знак.
     - О  чем поговорим? - она отхлебнула из своего бокала. - О
Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?
     - Лучше  о  культурно-криминальной  группе  "Фокстрот",  -
отозвался я. - И о Дервише.
     Она вздрогнула.
     - Неужели все русские детективы столь прямолинейны?
     - Не  все,  -  возразил я. - К примеру, мой напарник Джаич
любил разводить турусы на колесах,  позаниматься  словоблудием.
Только где он сейчас?
     - Словоблудие,  -  медленно  повторила  она.  - Интересное
слово.
     Несмотря на вермут,  совершенно  не  чувствовалось,  чтобы
между   нами   росло  взаимное  влечение.  Влечение  оставалось
односторонним и  это  заставляло  меня  становиться  все  более
агрессивным.
     - Итак, Дервиш, - произнес я, словно бы подводя черту подо
всем ранее сказанным.
     - Дервиш,  -  повторила  она  и  снова  сделала  глоток. -
По-моему, наиболее яркий образ дервиша в  литературе  создан  в
восточной  сказке "Аладдин и волшебная лампа". Это, конечно, не
русский фольклор. Не  Иванушка-дурачок,  не  Илья  Муромец,  не
Василиса  Прекрасная.  Но  "Аладдин" на Руси всегда пользовался
любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?
     - Обладать волшебной лампой.
     - Верно.
     - Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется
такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?
     Изабель поморщилась.
     - Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.
     - Боюсь,    вы    стремитесь    придать    этой    истории
интеллектуальную окраску, а налицо - уголовщина чистейшей воды.
     - Восприятие,   -   повторила   она.   -  Все  зависит  от
восприятия.  Воссозданная  на  интеллектуальном  уровне,  любая
история  имеет  интеллектуальную  окраску...  Знаете, что такое
злой гений? Когда графиня состарилась, моя  мама  (она  сделала
ударение  на  втором слоге - мама<) ежевечерне читала ей вслух.
Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина... И  они  частенько
рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш - не тот, из сказки, а
нынешний, - самый настоящий злой гений.
     - В  каком  смысле?  - Ей уже полностью удалось околдовать
меня.
     Изабель поставила на стол бокал с вином  и  откинулась  на
диване, положив ладони под голову.
     - Чего желал Дервиш? - спросила она.
     - Какой?
     - В сказке.
     - Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.
     - Правильно. Но зачем?
     - М-м-м...   Чтобы   распологать  возможностью  повелевать
джином.
     - А это зачем?
     - Чтобы добиться богатства и могущества.
     - Но если богатство и могущество уже есть, что случается с
лампой?
     - Не знаю, - пробормотал я. - В сказке об этом  ничего  не
сказано.
     Однако она моих слов будто и не расслышала.
     - И,  самое  главное, что случается с джином? Ведь джин не
является рабом человека, он - раб лампы.  И  выполняет  желания
человека лишь постольку, поскольку тот - обладатель лампы. Реши
эту  интеллектуальную  задачку, Мишель, и от тебя больше ничего
не потребуется.
     Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно  перешла  на
ты. Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней.
Я поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
     - Мы совершенно позабыли о главном персонаже, - прошептала
она, и  я  вновь  поцеловал  ее  в  шею. Мне больше не хотелось
говорить, я тяжело дышал. - Как его зовут? - произнесла  она  и
сама же ответила: - Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.
     Я  уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее
грудь. Она обхватила меня об