асоты  и  неподдельного
страдания, когда он вел ее из зала дознания... И  то  непринужденное  ее
движение на обрыве скалы...  Да,  в  ней  могли  пробудиться  чувства  к
Марлоу, но в ее соучастие в преступлении Трент поверить не мог...
   В течение шести месяцев Трент был на добровольной  поденщине  у  сэра
Джеймса Моллоя, затем приехал в Париж, снял студию и вдруг с полегчавшим
сердцем занялся живописью.  К  нему  вернулись  силы,  он  заново  обрел
общительность и легко вошел в  странную  компанию  французов,  англичан,
американцев, артистов,  поэтов,  журналистов,  полисменов,  содержателей
отелей, солдат, адвокатов, деловых людей и прочих. Работал природный его
дар - слушать, сочувствовать, понимать, анализировать, убеждать, - редко
выпадающие преимущества для британцев во Франции.
   Однажды июльским утром Трент  встретил  на  парижской  улице  мистера
Баннера. Разойтись было негде, а Трент уже надеялся, что  забыта  миссис
Мандерсон, забыта  вся  эта  вошедшая  в  его  жизнь  история  с  убитым
миллионером...  Американец  увидел  его  мгновенно,  и  порывистая   его
сердечность устыдила Трента, тем более что ему нравился этот человек...
   Они долго сидели в ресторане. Говорил в основном Баннер. Он,  Баннер,
ныне живет в Париже, он заграничный агент фирмы Мандерсона, он полностью
удовлетворен и своим положением, и перспективами.
   Минут через двадцать Трент наконец смог сообщить ему, что более  года
не был в  Англии,  и  тогда  Баннер  приступил  к  устаревшим  новостям.
Оказывается, Марлоу вскоре после смерти Мандерсона вошел в  дело  своего
отца и  фактически  этим  делом  ныне  руководит;  у  Баннера  с  Марлоу
сохранились добрые отношения, и они думают о том,  как  провести  вместе
лето.  Мистер  Баннер  говорил  о  Марлоу  с  восхищением,  упомянул   о
предстоящей женитьбе Марлоу на некой  ирландской  девушке,  к  чему  тот
давно стремился, и Трент с  силой  сжал  под  столом  руки.  Он  впервые
подумал о том, что в его версии что-то неладно.
   Мысли его путались, и  он  напрямик  спросил  о  том,  что  с  миссис
Мандерсон... Миссис Мандерсон, обстоятельно доложил Баннер, уладив  дела
мужа, какое-то время жила в Италии и только недавно вернулась в  Лондон,
где приобрела маленький домик; говорят, ее редко видят в обществе.
   Вскоре  Трент,  сославшись  на  занятость,  дружелюбно  попрощался  с
Баннером. Еще  через  полчаса  он  лихорадочно  демонтировал  студию.  К
полуночи он порвал слабые корни, связывавшие его  с  Парижем,  и  бросил
прощальный взгляд на свинцовое море у крепости, что в скалах Довара.
   В первую очередь он решил повидать мистера Копплса -  были  сведения,
что тот в Лондоне. Однако Копплс оказался  в  отъезде.  С  Марлоу  Трент
встречаться не хотел, к миссис Мандерсон пойти не  мог...  Отель,  новая
студия, где в тщетных попытках заняться делом он вспомнил  однажды,  что
миссис Мандерсон была поклонницей  музыки,  и  стал  вдруг  завсегдатаем
оперы... Это случилось, когда он уже  отчаялся  встретить  ее.  В  толпе
кто-то тронул его за руку. Трент обернулся - перед ним стояла она, более
блистательная, чем в ту пору горя  и  страха.  Она  улыбалась,  и  Трент
почувствовал ее волнение.
   - Я не хочу опаздывать на "Тристана",  -  сказала  она.  -  И  вы  не
опаздывайте. Повидайте меня. - И назвала номер ложи.

Глава 13

ВЗРЫВ

   Последующие  два  месяца  Трент  еще   долго   будет   вспоминать   с
содроганием:  в  многочисленных  встречах  миссис  Мандерсон   сохраняла
холодное  дружелюбие,  державшее  его  в  атмосфере  обычного   делового
знакомства. Кроме того, он встретил ее в опере с  некой  миссис  Уоллес,
игривой экономкой, которую знал с детства. Миссис Мандерсон,  вернувшись
из Италии, каким-то образом забрела в круги, к которым принадлежал он, и
Трент терялся в догадках, сознательно ли сделан этот шаг, не означает ли
какой-то потаенной заинтересованности миссис Мандерсон в их  отношениях.
Однако то возбуждение, с которым она остановила его  в  фойе,  казалось,
ушло навсегда.
   Однажды ему выпал мучительный спектакль:  он  сидел  в  опере  за  ее
спиной, и ничего вокруг не существовало, кроме обильных ее черных волос,
овала  щеки,  линии  плеча,  кисти  спокойной  руки  на  барьере.  Когда
завершился спектакль, он был бледен, подавлен и  простился  с  дамами  с
грубоватой поспешностью.
   В следующий раз он увидел ее на даче, где оба были  гостями,  и,  как
ему казалось, держал себя в рамках разумного  нейтралитета.  Он  уже  не
сомневался, что она прочла  его  рукопись  и  по-своему  переживает  его
подозрения. Так что же заставляет ее общаться  с  ним  с  той  же  милой
откровенностью, с какой  относится  к  людям,  не  сделавшим  ей  ничего
дурного? Ведь рана нанесена его рукой, и она знает об этом.
   Несколько раз он чувствовал желание поговорить, но что-то  заставляло
ее уходить от разговора с присущим обаятельной женщине искусством. И  он
сделал два вывода: надо уехать из Лондона, и он уедет. Он  избавится  от
этой мучительной неопределенности - в чем прав в деле Мандерсона, в  чем
просчитался, чем все-таки раздражена миссис Мандерсон.
   В Лондон вернулся Копплс, а Трент его уже ни о чем не спрашивал.  Ему
все помнились слова старика: "Пока  ее  судьба  связана  с  Мандерсоном,
никакая сила не заставит ее предать его.  Она  женщина  с  достоинством,
Трент".
   Второй его вывод: ему не хотелось бы остаться с ней  наедине.  Однако
когда несколько дней спустя она прислала записку с просьбой  о  встрече,
он и не попытался увильнуть...
   - Я пригласила вас потому, - сказала она за чаем, -  что  дальше  так
продолжаться не может. Когда вы уехали тогда, я твердила себе, что вовсе
неважно, что вы думаете обо мне в связи с этим делом.  Сейчас  я  считаю
иначе. Все дело в причине, по  которой  вы  не  дали  хода  рукописи.  Я
спрашивала себя: что это значит для меня? Ничего! Но я  должна  об  этом
говорить, потому что то, о чем вы думали, было не правдой. - Она подняла
глаза и спокойно встретила его взгляд.
   - Как только я узнал все, я перестал так думать.
   - Благодарю вас, - сказала миссис Мандерсон  и  внезапно  покраснела.
Затем, играя перчаткой, добавила:
   - Но я хочу, чтобы вы узнали, что было правдой... Я не  предполагала,
что когда-нибудь вновь  увижу  вас,  -  продолжала  она  тише,  -  но  я
чувствовала, что если это произойдет, я должна буду поговорить с вами. Я
думала, что разговор не  будет  трудным,  но  все  изменилось.  Разговор
осложнили вы.
   - Каким образом? - спросил Трент.
   - Не знаю, - сказала она. - Впрочем, нет, знаю. Вы относились ко  мне
так, будто никогда ни в чем меня не подозревали. А я боялась  встречи  с
вами: мне казалось, вы глянете на меня тем же ужасным жестким  взглядом,
какой был у вас, когда вы задали мне свой последний вопрос,  -  помните?
Вместо этого вы были... - она помедлила, - вы были просто  милы,  знаете
ли. После первой встречи в опере я шла домой с таким чувством, что вы не
узнали меня, вспомнили мое лицо, но не  узнали,  кто  это.  Я  не  могла
вспомнить, назвали вы меня по имени или нет. В следующий  раз  -  да,  у
Ирстонов вы произнесли мое имя. Все остальные дни я хотела объяснить вам
ваши заблуждения, но не решалась и, видимо, не смогла бы решиться,  будь
на мне хоть какая-то вина перед мужем.
   Миссис Мандерсон, утратив скованность, заговорила с пылкой решимостью
устранить недопонимание, которое столько времени тяготило ее.
   - Поймите, я не виню вас и никогда не  винила  за  то  заключение,  к
которому вы пришли. Вы знали о нашем разладе с мужем и понимали, что это
может значить для следствия. Я объясняла вам  суть  нашего  разлада,  но
видела, что не убедила вас. Вы проницательны. Да, мой муж ревновал  меня
к Джону Марлоу, вы угадали. Когда  вы  дали  мне  понять,  что  раскрыли
причину  поведения  мужа,  для  меня  это  было  очередным  ударом.  Мне
казалось, что унижения и напряженность кончились, что  заблуждение  мужа
умерло вместе с ним. Однако его заблуждение стало  вашим...  Это  больно
задело меня, но, вероятно, вы  не  могли  предположить  ничего  другого!
Наконец я взяла себя в руки и была готова к разговору с вами, но вы  уже
ушли.
   Она встала и подошла к секретеру, отперла ящик, вынула  продолговатый
конверт.
   - Я перечитала это несколько раз. - Слабая улыбка осветила ее лицо  и
исчезла. - Это блестяще, мистер Трент. Я почти забыла, что речь  идет  о
деле, касающемся меня, настолько была заинтересована.  И  хочу  сказать,
как я вам благодарна за великодушный поступок. Вы предпочли пожертвовать
триумфом, чтобы не погубить репутацию женщины. В любом случае, даже если
бы вы были не правы, ваши предположения  стали  бы  достоянием  газет  и
полиции.  Поверьте,  я  поняла  все,  что  вы  сделали,  и  никогда   не
переставала быть вам благодарной, несмотря на ваше подозрение.
   Голос ее дрожал. Она вложила конверт в его руку, и этот  дружелюбный,
нежный жест заставил его поднять глаза.
   - Можете ли вы... - начал он медленно. Она подняла руку:
   - Нет, мистер Трент. Дайте мне  закончить,  прежде  чем  вы  что-либо
скажете. - Миссис Мандерсон опустилась на кушетку. - Я хочу вам  сказать
о том, чего не знает никто другой... Мистер Марлоу и я были в  дружеских
отношениях с первых дней его появления в нашем  доме.  Невзирая  на  его
одаренность - муж говорил, что ум его редкостной остроты  и  силы,  -  я
фактически смотрела на него как на мальчика. Вы знаете,  я  чуть  старше
его, а он так по-детски самолюбив, что это  старшинство  я  ощущала  все
больше. Однажды муж спросил меня, что  мне  больше  всего  импонирует  в
Марлоу. Не задумываясь, ответила: его манеры. Меня удивило  помрачневшее
лицо мужа. "Да, Марлоу - джентльмен! Это так", - сказал он.
   Затем мы долго не возвращались к разговору о  Марлоу,  до  той  самой
поры, когда я узнала, что Марлоу влюбился в некую американку  и  намерен
связать с ней свою судьбу. К моему  великому  сожалению,  он  выбрал  не
лучшую  из  тех,  с  которыми  встречался.  Я  знала  ее.  Дочь  богатых
родителей.  Красива,   образованна,   спортсменка,   но   избалована   и
легкомысленна. Об этом знали все, кроме Марлоу...  Однажды  я  попросила
его покатать меня на лодке  по  озеру,  чтобы  спокойно  высказать  свои
опасения. Он не поверил мне, сказал,  что  я,  видимо,  не  понимаю  его
Алису. И добавил: если его любит такая девушка, а он  не  сомневается  в
этом, он создаст себе положение в обществе.  Должна  сказать,  это  было
правдой; с его способностями и его друзьями - у него хорошие связи, -  с
энергией, одухотворенной любовью, он  мог  бы  достичь  многого.  Однако
прозрение наступило раньше, чем я предполагала.
   Когда мы причалили к берегу, муж помог мне выйти из лодки.
   Помню, он был дружелюбен с мистером Марлоу и никогда впредь не  менял
к нему своего отношения. Это и помешало мне понять, какие  тяжкие  мысли
он вынашивал. В этот вечер он был сдержан  и  молчалив,  но  не  сердит.
Однако это не все. Как-то утром мистер Марлоу получил милую  записку,  в
которой Алиса извещала его о своей помолвке. Марлоу выглядел несчастным,
мне показалось, что он заболел, вскоре я зашла в его рабочую комнату. Он
молча протянул мне записку и отвернулся к окну.  Не  помню,  что  я  ему
сказала, мне было жаль его, и я прикоснулась к его руке. И как раз в это
время вошел с какими-то бумагами муж. Увидев нас, он тут же повернулся и
ушел. Мне показалось, он слышал утешающие слова, что я говорила  Марлоу,
и истолковала жест мужа как элементарную тактичность... Этим  утром  муж
уехал на Запад, но даже тогда я еще ничего не поняла.  Он  часто  уезжал
внезапно, если его звали какие-то  дела...  Он  вернулся  через  неделю,
бледный, с запавшими глазами. Не поздоровавшись, спросил, где Марлоу. По
тому, как он это спросил, я впервые догадалась, что его  мучит.  У  меня
перехватило дыхание, и не было слое. Да, я могла бы покинуть  мужа  ради
кого-то другого, но я сделала бы это открыто. А  это  подозрение..,  эта
мрачная скрытность... Было затронуто мое человеческое достоинство,  и  я
поклялась себе, что на молчание отвечу молчанием. Так и было до конца. Я
понимала: между нами возникла стена, которую никогда не разрушить,  даже
если он попросит прощения и получит его.
   Так и пошла наша жизнь. Муж  был  холоден  и  вежлив,  ни  словом  не
обмолвился о своих подозрениях, но мы оба  уже  знали,  в  чем  дело.  К
Марлоу он относился еще дружелюбнее, чем прежде, бог знает  почему.  Мне
казалось, он задумывает какую-то  месть...  А  Марлоу...  Марлоу  жил  в
полном неведении. Мы остались добрыми приятелями, и  я  поставила  перед
собой цель видеться с ним не меньше, чем прежде... Потом мы переехали  в
Англию, где и случилось это несчастье... Все остальное вы  знаете  лучше
других, - добавила она и  глянула  на  него  добрыми  глазами  человека,
выполнившего трудную обязанность.
   Трент знал: все,  что  она  сказала,  -  правда!  С  первых  дней  их
возобновленного знакомства он сомневался  в  выводах,  воздвигнутых  его
воображением, но и предположить не мог, на какой шаткой основе  выстроил
свои заключения.
   - Я не знаю, как просить у вас прощения, - сказал он. -  У  меня  нет
слов, чтобы выразить, как я кляну свою незрелость и самоуверенность.
   - Какие глупости! Будьте благоразумны, мистер Трент. Вы только дважды
видели меня перед тем, как вручили это послание. - И снова его  поразила
приветливость ее глаз.
   -  Мне  было  трудно  жить  с  мыслью,  что  кого-то   угнетает   моя
несправедливость. Вы, очевидно, поняли по моему отношению к вам,  что  я
пытался сделать вид, будто ничего и не было, я надеялся  быть  прощенным
без всяких слов. Себе я этого не прощу никогда. И все  же,  если  бы  вы
знали... - Он сделал паузу и очень тихо добавил:
   - Примете ли вы эти мои слова как извинение? Это самое скверное,  что
я когда-либо совершил...
   Миссис Мандерсон рассмеялась, и ему стало легче. Он любил этот  смех,
внезапный и радостный.
   - Я бы хотела, чтобы вы  тоже  улыбнулись,  мистер  Трент.  Ведь  все
позади, мы больше никогда не вернемся к этой теме.
   - Надеюсь, что нет, - сказал с облегчением Трент. - А теперь,  миссис
Мандерсон, мне, пожалуй, лучше уйти. Изменить сейчас  тему  разговора  -
это все равно что после землетрясения затеять детскую игру. - Он  устало
поднялся.
   - Вы правы, - ответила она.  -  Но  нет,  подождите.  Есть  еще  одна
сторона того же предмета, так уж давайте соберем осколки,  коли  разбили
вазу. Пожалуйста, присядьте. - Она взяла конверт с донесением. - Я  хочу
поговорить об этом.
   Трент вопрошающе поднял брови:
   - Если вы этого хотите, у меня нет оснований отказываться. Я хотел бы
узнать одну вещь.
   - Слушаю вас.
   - Если причина, по которой я задержал эту информацию, -  заблуждение,
миф, то почему вы не пустили ее в дело?  Когда  я  начал  понимать,  что
ошибся, я объяснил ваше молчание тем, что вы просто не в силах  накинуть
человеку петлю на шею, что бы он ни совершил. Я мог  вполне  понять  это
чувство. Другое объяснение, о котором я подумал, состояло в том, что  вы
знали нечто такое, что оправдывало или извиняло  действия  Марлоу.  Или,
думал  я,  вас  просто  охватывает  страх,  совершенно   независимо   от
филантропических  угрызений,  быть  вовлеченной  в  судебное   дело   об
убийстве. Многих свидетелей  в  таких  случаях  почти  силой  принуждают
давать показания. Им кажется, что их оскверняет тень эшафота.
   Миссис Мандерсон прикрыла конвертом губы, не вполне скрыв улыбку.
   - Вы, думаю, не учли еще одной возможности, мистер Трент,  -  сказала
она.
   - Да? - удивленно откликнулся Трент.
   - Я имею в виду вашу ошибку по поводу мистера Марлоу.  Нет,  нет,  не
говорите мне, что цепь очевидностей замкнута. Я знаю, что  это  так.  Но
каких очевидностей? Построенных  на  предположении,  что  мистер  Марлоу
изображал моего мужа в ту ночь и что он удрал  через  мое  окно,  создав
себе алиби. Я еще и еще раз перечитывала ваше донесение, мистер Трент, и
я думаю, что все это не подлежит сомнению.
   Трент пристально и молча смотрел на нее.  Миссис  Мандерсон  оправила
платье, собираясь с мыслями.
   - Я не предприняла никаких шагов только  потому,  что  ваше  открытие
могло бы роковым образом отразиться на мистере Марлоу.
   - Согласен, - бесцветно заметил Трент.
   - И я, зная, что он невиновен, не могла подвергать его риску.
   Трент потер подбородок. Он говорил себе, хотя и робко, что это  очень
верно и порядочно, что это  весьма  по-женски  и  что  ему  нравятся  ее
женственность и гордость. Это было разрешено ей  -  закрывать  глаза  на
доводы разума.  И  все-таки  что-то  вызывало  в  нем  раздражение.  Ему
хотелось бы видеть декларацию веры менее решительной, ее "знаю" -  менее
категоричным. Правда, это было бы совершенно не похоже на нее.
   - Говорил ли он вам, что невиновен? - спросил наконец Трент.
   - Вы думаете, он стал бы говорить со мной об этом? - улыбнулась  она.
- Нет, это не так. Я просто уверена, что он ничего не совершил. Я  вижу,
вы считаете это абсурдным. Но посмотрите, как вы бездоказательны, мистер
Трент. Только что вы говорили вполне искренне,  что,  увидев  меня  хоть
раз, нельзя заподозрить меня в причастности к преступлению. Я благодарна
вам за это. Но должна отстоять и другого. Я хорошо знаю Марлоу. Он был в
течение нескольких лет постоянно перед глазами. Я не  претендую  на  то,
чтобы сказать о нем все,  но  ручаюсь,  что  он  не  способен  совершить
преступление, не способен пролить кровь. И  ваша  идея  о  том,  что  он
разработал план убийства, немыслима. Я могу  представить  вас  убивающим
человека.., если человек того заслуживает или у него равная  возможность
убить вас. Может, при каких-нибудь обстоятельствах и я  могла  бы  убить
человека. Но только не мистер Марлоу. Его  было  невозможно  вывести  из
себя,  и  он  смотрел  на  человеческую  натуру  с   каким-то   холодным
снисхождением, которое всему находило оправдание. Это не поза, это часть
его существа. Иногда в Америке, помню, я слышала, как люди говорили  при
нем о линчевании, например. Он слушал, казалось, с полным  безразличием,
молчал и делал вид, что не слышит. Но вы чувствовали, как это  для  него
омерзительно, и этот внутренний его гнев находил на вас волнами... Я  не
знаю, играл ли он какую-то роль в событиях той ночи. Но  никто,  знавший
его, и мысли не допустит, что он в состоянии лишить  человека  жизни.  И
опять движение ее головы показало, что разговор окончен, она  откинулась
на софе, спокойно глядя на Трента.
   - Тогда, - сказал Трент, - мы  должны  подумать  о  других  поворотах
дела, которым я не придал особого значения. Соглашаясь со всем сказанным
вами, можно предположить, что Марлоу убил при самозащите или  мог  убить
случайно.
   Миссис Мандерсон кивнула.
   - Конечно, я думала об этом, когда читала вашу рукопись.
   - И предполагаю, что вы, как и я, почувствовали, что в любом из  этих
двух случаев самым естественным и, очевидно, самым безопасным  для  него
было бы публично сказать правду, вместо того чтобы  организовывать  цепь
обманов, ставящих его в трудное положение перед законом.
   - Да, - сказала она устало, - я думала об этом до головной боли,  как
и о том, что Марлоу каким-то образом прикрывает виновного... Я не видела
просвета в этой тайне и в конце концов оставила ее в покое. Одно я знала
определенно: Марлоу - не убийца. Я дала себе слово поговорить с вами  об
этом, если нам доведется встретиться, и слово я сдержала.
   Трент, устроив подбородок  на  ладонях,  не  без  азарта  смотрел  на
конверт. В нем снова пробуждался охотник. Нет,  он  далеко  не  во  всем
согласился с миссис Мандерсон в оценке Марлоу.  Но  она  поколебала  его
предположения.
   - Я должен повидать Марлоу, - сказал он, подняв голову. - Я не привык
бросать дела на полдороге... Скажите мне, как он вел  себя  после  моего
отъезда?
   - Я ни ра