вал
возбуждение. Ведь мне еще надо удрать, и это просто, если все удастся.
   Подъезжая к дому, я замедлил скорость и тщательно обследовал  дорогу.
Кругом было тихо. Развернув машину, погнал  ее  через  открытое  поле  и
остановил за скирдой. Затем надел шляпу  Мандерсона,  положил  в  карман
свой револьвер и с телом на руках двинулся к дому.
   Глубоко вздохнув, Марлоу опустился в кресло у камина и вытер  платком
вспотевший лоб.
   - Все  остальное  вы  знаете.  -  Он  достал  сигарету,  зажег  ее  и
затянулся. Трент наблюдал, как подрагивала рука Марлоу. - Туфли, которые
выдали меня, - продолжал Марлоу, - сильно жали, но мне  необходимо  было
скрыть свои следы на мягкой земле возле хижины, где я  положил  тело,  а
также между хижиной и домом. Свои туфли, пиджак и  пальто  я  оставил  у
тела, чтобы потом их забрать... Раздевание трупа, потом  облачение  его,
рассовывание всех  вещей  по  карманам  -  все  было  делом  ужасным,  а
извлечение зубных протезов и сравнить не с чем... Но ведь  я  вытаскивал
свою голову из петли. Жалею, что не оправил манжеты, не  зашнуровал  как
следует туфли. А то, что не в тот карман сунул часы - ошибка  грубейшая.
Все это вы моментально заметили, мистер Трент... Но по поводу  виски  вы
ошиблись, между  прочим.  Я  сделал  лишь  один  хороший  глоток,  затем
наполнил карманную фляжку, которую обнаружил  в  шкафу.  Мне  предстояла
трудная ночь, и я не знал, как ее выдержу.
   О том, что я делал дома, говорить  почти  нечего.  Время,  оставшееся
после ухода  Мартина,  я  употребил  на  то,  чтобы  тщательно  обдумать
оставшиеся ступени плана. Между делом я разрядил и  вычистил  револьвер,
положил в секретер Мандерсона  бумажник  и  бриллианты.  Затем  поднялся
наверх - момент  был  тяжелый,  но  я  благополучно  добрался  до  своей
комнаты, положил револьвер и патроны обратно в футляр; выключил  свет  и
тихо прошел в комнату Мандерсона.
   Что я должен был сделать там - вы знаете: снять туфли и выставить  их
за дверь, оставить куртку Мандерсона, жилетку, брюки и галстук;  выбрать
костюм, галстук и туфли для  тела,  положить  зубные  протезы  в  сосуд,
который я переставил с умывальника к изголовью  кровати,  оставив  таким
образом эти пагубные отпечатки. Потом мне предстояло лечь  в  постель  и
измять ее. Все вы знаете, все, кроме состояния моих мыслей,  которые  вы
не могли бы вообразить, а я - описать.
   Самое худшее случилось, когда я уже начал  действовать:  из  соседней
комнаты заговорила со мной миссис  Мандерсон,  -  я  считал  ее  спящей.
Однако я был готов и к этому: оставалось покинуть дом обычным путем,  но
для этого нужно было ждать, пока все уснут, и тогда мой  уход  мог  быть
только услышан, но не увиден. С телом я поступил бы так, как и  намечал.
Разница была лишь в том, что я не смог бы создать неоспоримое алиби,  не
прибыв в отель к 6.30. Мне пришлось бы ехать прямо в порт и наводить там
фиктивные справки. Однако все произошло иначе: я услышал ровное  дыхание
миссис Мандерсон, выждал и быстро прошел в носках через  ее  комнату,  а
вскоре был со своим узелком на траве. Думаю, я не произвел ни  малейшего
шума. Занавеска была мягкой, не шуршала, и когда я шире растворил окно -
не раздалось ни звука... Так я обрел уверенность в своей безопасности. -
Скажите мне, - сказал Трент, когда Марлоу  умолк,  прикуривая  очередную
сигарету, - как вы рискнули покинуть дом через комнату миссис Мандерсон?
Ведь с той же стороны три пустых  комнаты,  через  которые  вы  спокойно
могли выбраться. А так вы могли оказаться в  весьма  трудном  положении.
Подозрения, связанные с дамой, - вы меня понимаете?
   Марлоу повернулся к нему с пылающим лицом.
   - А я надеюсь, что  вы  поймете  меня,  мистер  Трент,  -  сказал  он
дрогнувшим голосом. - Если бы мне пришла в  голову  такая  мысль,  я  бы
пошел на любой риск, но не совершил побега таким образом...
   - Ваше замечание справедливо, - ответил Трент  холодно.  -  Я  вполне
могу поверить, что в тот момент вы и не могли думать ни  о  чем  другом,
кроме побега. И все-таки, с моей  точки  зрения,  легче  было  исчезнуть
через окно свободной комнаты.
   - Вы так думаете? - усомнился  Марлоу.  -  А  у  меня  уже  кончалась
выдержка. Когда я вошел в комнату  Мандерсона,  мне  уже  казалось,  что
половина страхов позади. Моя задача замкнулась в маленьком пространстве,
и в ней была только одна опасность - пробуждение миссис Мандерсон, но  я
знал, что у нее хороший сон. Теперь предположим, что я с узлом одежды, в
носках направляюсь в одну из пустых комнат. Лунный свет заливал коридор.
Даже если бы я спрятал лицо, никто не принял бы меня за  Мандерсона.  По
дому мог бродить Мартин. Из своей спальни мог выйти  Баннер.  Кто-нибудь
из слуг мог появиться из-за угла, из другого коридора - как-то  в  такое
же позднее время я видел Селестину. Всего этого могло и не случиться  но
я не мог рисковать. Огороженный в комнате Мандерсона от всего дома, я  в
точности знал, с чем мне придется встретиться. Лежа одетым в его постели
и  прислушиваясь  к  дыханию,  почти  неуловимому,  проникавшему  сквозь
открытую дверь, я чувствовал себя  спокойнее.  Я  даже  поздравил  себя:
разговор с миссис Мандерсон работал на мою схему: Мандерсон дома, я -  в
пути на Саутгемптон.
   Марлоу посмотрел на Трента, тот понимающе кивнул.
   - Что касается Саутгемптона, - продолжал Марлоу. - Добравшись туда, я
решил  действовать  согласно  поручению,  но  под  своим  именем.   Игра
Мандерсона была так тщательно подготовлена, что моя импровизация едва ли
оказалась лучше. Я вошел в игру еще до отъезда. Вы знаете, что я  звонил
и пытался вызвать Харриса по межгороду, запросив отель в Саутгемптоне. Я
уже знал, что никакого Харриса там быть не могло.
   - И поэтому вы позвонили? - быстро спросил Трент.
   - У телефона в полуосвещенной библиотеке легко было занять положение,
при котором Мартин не смог бы увидеть  моего  лица  -  только  куртку  и
шляпу. Однако поза, в которой я сидел, была естественной и привычной для
Мандерсона. И, конечно, мне важно  было  вести  настоящий  междугородный
разговор, иначе телефонная станция в любой момент могла дать  справку  о
том, что из дома Мандерсона никто не звонил в эту ночь.
   - Неплохо, - сказал Трент. -  Первое,  что  я  сделал,  это  запросил
телефонную станцию. И этот телефонный  звонок,  телеграмму,  которую  вы
послали покойнику из Саутгемптона и в которой констатировали, что Харрис
не появился и вы возвращаетесь, я оцениваю высоко.
   Сдержанная улыбка осветила лицо Марлоу.
   - Больше мне нечего сказать, мистер Трент.  Я  вернулся  в  Марлстон,
здесь уже работал ваш друг Марч. Состояние у меня было такое же, как при
отъезде. И самые тяжкие минуты  наступили,  когда  я  узнал,  что  делом
займетесь вы. Нет, пожалуй, были мгновения и пострашней. Например, когда
увидел вас идущим от того места, где я оставил тело.  Мне  казалось,  вы
предъявите мне обвинение на месте... Теперь я рассказал вам все.
   Он закрыл глаза, и в комнате стояла  долгая  тишина.  Внезапно  Трент
встал.
   - Продолжите допрос? - спросил Марлоу.
   - Нет, - ответил Трент, потягиваясь. - Просто занемели ноги.  У  меня
нет больше никаких вопросов. Я верю всему, что вы нам  рассказали.  Верю
потому, что очень тщеславен: ни один человек не мог бы лгать мне столько
времени, чтобы я  этого  не  обнаружил.  Ваша  история  необычна.  Но  и
Мандерсон личность необычная, и вы тоже. Вы действовали как лунатик,  но
я согласен с вами: если бы вы действовали как нормальный человек, у  вас
не осталось бы ни единого  шанса.  Одно  неоспоримо  -  вы  мужественный
человек.
   Краска  залила  лицо  Марлоу,  он  замешкался  с  ответом,  и  паузой
воспользовался мистер Копплс. Он сказал, откашлявшись:
   - Что касается меня, то я ни на секунду  не  подозревал  вас.  Но,  -
продолжал мистер Копплс, подняв руку, -  есть  один  вопрос,  который  я
хотел бы вам задать.
   Марлоу молча поклонился.
   - Предположим, что в преступлении заподозрили бы кого-нибудь  другого
и отдали под суд. Как бы вы поступили?
   - Думаю, мой долг ясен. Я обязан пойти к властям и рассказать всю мою
историю и отдать себя в их руки. Трент громко рассмеялся.
   - Представляю себе их лица, - сказал он. - Сейчас  фактически  никому
не грозит опасность. Ни против кого нет каких-либо улик. Я сегодня утром
видел Марча и он сказал, что присоединяется к мнению Баннера: это случай
мести какой-то  американской  шайки  бандитов,  "индустриальной  кровной
мести", как он выразился. Так что - конец делу Мандерсона...  Боже  мой!
Каким   ослом   может   сделать   себя   человек,   считающий   что   он
сверхъестественно умен. - Он схватил со  стола  конверт  с  рукописью  и
бросил его в огонь. - Однако уже около семи. А у нас с Копплсом  деловое
свидание в половине восьмого.  Нам  надо  идти.  Всего  доброго,  мистер
Марлоу. - Он посмотрел ему в глаза. - Я тот, кто крепко поработал, чтобы
набросить петлю на вашу голову. Учитывая обстоятельства, не знаю, будете
ли вы на меня в обиде. Пожмем руки?

Глава 16

ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

   - Что это вы сказали о каком-то деловом свидании в половине восьмого?
- спросил мистер Копплс, когда оба вышли из калитки. - Разве у нас  есть
такое свидание?
   - Есть, - ответил Трент. - Вы обедаете со мной.  Только  одним  можно
отпраздновать это событие - обедом, за который  плачу  я.  Нет,  нет!  Я
пригласил вас первым. Я добрался до конца этого дела, дела  уникального,
дела, которое беспокоило меня более года, и если это недостаточный повод
для доброго обеда, то не знаю, что и сказать. Копплс, мы  поедем  в  мой
клуб. Это будет празднество, а  быть  увиденным  в  Лондонском  клубе  в
состоянии приятного возбуждения более чем  достаточно,  чтобы  вдребезги
разбить карьеру. Кроме этого, там всегда одинаковый  обед,  я  не  знаю,
каким образом им это  удается.  Постоянный  обед  в  моем  клубе  надоел
миллионам его членов, в том числе и мне. Но мы все равно не поедем туда,
где пируют сатрапы. Мы поедем к Шеппарду.
   - Кто такой Шеппард? - спросил мистер  Копплс,  когда  они  вышли  на
улицу Виктории. Его попутчик шагал с необычайной бодростью,  и  полисмен
снисходительно улыбнулся над блаженным  его  состоянием,  какое  он  мог
отнести только за счет алкоголя.
   - Кто такой Шеппард? - переспросил Трент. - Шеппард - это место,  где
можно  пообедать.  Мни  никогда  не  приходило  в  голову,  что  Шеппард
существовал. Возможно, это миф тотемистического происхождения. Во всяком
случае, у Шеппарда вы можете получить седло барашка, заставлявшее многих
американских посетителей проклинать день, в  который  родился  Христофор
Колумб... Такси!
   Машина плавно подкатила к тротуару, и водитель выслушал инструкции  с
величественным кивком.
   - Другая причина, по которой я предлагаю Шеппарда, - продолжал Трент,
лихорадочно зажигая сигарету, - та, что я женюсь на самой  замечательной
женщине в мире.
   - Вы женитесь на Мабель! - воскликнул Копплс.  -  Мой  дорогой  друг,
какая это прекрасная новость. Пожмем руки,  Трент,  это  великолепно!  Я
поздравляю  вас  обоих  от  всего  сердца...  Я  был   в   подобных   же
обстоятельствах давно, давно...  Позвольте  мне  сказать..,  я  серьезно
надеялся на это... Но я ничего не знал! Я ничего не знал о ее  отношении
к вам. В ваших-то глазах я уже видел такие пожары,  которые  бы  сделали
честь величайшему существу. Я заметил это, когда вы обедали в моем доме,
слушали профессора Пепмюллера, а смотрели на нее. У  некоторых  из  нас,
стариков, мозги еще на месте, мой дорогой мальчик.
   - Мабель говорит, что она знала об этом еще раньше, -  ответил  Трент
со вздохом. - А я-то думал, что исправно играл роль человека, который не
сходит по ней с ума... Что же  касается  ваших  поздравлений,  благодарю
тысячу раз, потому что знаю, ваша физиономия вытянулась бы на три  фута,
если бы вы считали, что  мы  совершаем  ошибку...  Хелло!  -  Автомобиль
пролетел сквозь узенькую улицу, завернул за  угол  и  влился  в  широкую
магистраль. - Вот мы и приехали.
   Расплатившись с таксистом, Трент повел мистера Копплса в длинный зал,
заставленный множеством столов и наполненных гомоном.
   - Это дом удовлетворения страстных желаний. Я вижу  трех  букмекеров,
жующих  свинину  за  моим  любимым   столиком.   Мы   займем   этот,   в
противоположном углу.
   Он долго совещался  с  официантом,  пока  мистер  Копплс  в  приятном
созерцании грелся у каминного огня.
   - Что мы будем пить?
   - Я думаю, - очнулся мистер Копплс, - закажем молоко и содовую.
   - Говорите тише! - рассмеялся Трент. - У официанта слабое  сердце,  а
он может вас услышать. Возможно, вы думаете, что вы крепыш, может, оно и
так, но те, кто мешает напитки, сваливаются сразу, даже  более  крепкие,
чем вы.  Так  что  будьте  умницей.  Возьмем  вина,  а  содовую  оставим
турецкому султану... А вот несут нашу пищу.
   Он распорядился еще о чем-то, и официант удалился. Чувствовалось, что
Трент посетитель уважаемый.
   - Я послал за вином, - сказал он, - которое, надеюсь, вы  попробуете.
Если вы дали клятву, то во имя всех святых трезвенников  -  пейте  воду,
которая стоит рядом с вами, но не  ищите  дешевой  популярности,  требуя
молоко и содовую.
   - Я никогда не давал обета воздерживаться  от  спиртных  напитков,  -
сказал мистер Копплс, благосклонным взглядом изучая баранину. - Я просто
не люблю вина. Однажды я купил бутылку и выпил ее, чтобы узнать, что это
такое, и, представьте, утром мне было плохо. Возможно, это  было  плохое
вино. Я попробую ваше, так как это ваш  обед,  и,  уверяю  вас,  дорогой
Трент, готов совершить нечто необычное, чтобы показать, как я  счастлив.
Подумать только, столько событий: от  тайны  Мандерсона  мы  избавились,
невиновные оправданы, ваше счастье с Мабель  решено.  Пью  за  вас,  мой
дорогой друг! - И мистер Копплс сделал мизерный глоток.
   - У вас широкая натура! - заметил  Трент.  -  Ваш  внешний  вид  дает
неверное представление о широте души. Я бы скорее поверил, что  в  опере
дирижирует слон, чем в то, что вы пьете за мое здоровье. Ладно, не пейте
вина. Пусть официант подает в обморок - пейте все, что хотите!
   Когда мистеру Копплсу принесли его монашеское питье, Трент сказал:
   - В этом гомоне мы можем говорить, как в камере-одиночке.
   Как вы восприняли беседу с Марлоу?
   Не переставая нарезать баранину, мистер Копплс ответил:
   - Самое замечательное в этой беседе, на мой взгляд,  это  необычность
положения. Мы оба держали  в  руках  нить,  ведущую  к  дикой  ненависти
Мандерсона, которую Марлоу считал столь таинственной. Мы знали,  что  он
был одержим идеей ревности, но знание это, учитывая тонкую натуру Мабель
и нашу порядочность, не обнародовали. Марлоу так никогда и не узнает,  в
чем  его  подозревал  Мандерсон...  Что  же   касается   ваших   прежних
предположений о виновности Марлоу, то, заверяю вас, я всегда верил,  что
он здесь ни при чем.
   - Что-то в этом роде вы сказали Марлоу, и я решил, что это  не  более
чем любезность... Уверены, что он невиновен! Как вы можете быть уверены?
Вы всегда очень осторожны в выборе выражений, мистер Копплс.
   - Я сказал - уверен, - повторил мистер Копплс твердо.
   Трент пожал плечами.
   - Если бы действительно были уверены - и когда читали мою рукопись, и
во время наших бесед, - не значит ли это, что  вы  отрицаете  логическую
силу разума?
   - Разрешите мне сказать слово, -  сказал  Копплс,  откладывая  нож  и
вилку.  -  Я  далек  от  отрицания  разума,  уверяю  вас.  Я  уверен   в
невиновности Марлоу и всегда был уверен в этом, потому что знаю нечто  с
самого начала. Вы как-то просили меня представить себя  среди  присяжных
на суде над Марлоу. Для  меня  это  было  бы  неэффективным  применением
умственных сил, ибо в суде над Марлоу я  обязан  был  бы  присутствовать
совсем в ином качестве  -  на  скамье  свидетелей,  давая  показания  со
стороны защиты. Однажды вы бросили фразу:  "Если  б  было  хоть  что-то,
подтверждающее его рассказ". Это "что-то" есть, и прозвучало бы  в  моем
показании, и было бы убедительным! - И он, довольный, продолжал есть.
   - Этого не может быть! - Трент шлепнул ладонью по столу. - Вы  просто
перепили, Копплс. Не хотите ли вы сказать, что все  это  время,  пока  я
распутывал дело, вы знали о невиновности Марлоу!
   Мистер Копплс вытер усы и доверительно перегнулся через стол.
   - Это очень просто, - сказал он. - Мандерсона застрелил я сам.
   Трент зажмурился и потряс головой. "Боюсь, я сильно напугал  вас",  -
глухо дошел  до  него  голос  мистера  Копплса.  Наконец  Трент  сбросил
оцепенение, глубоко вздохнул, поднес к губам стакан вина, но, не  выпив,
поставил на стол.
   - Продолжайте, - сказал он.
   - Это нельзя назвать убийством, - начал мистер Копплс. -  Я  расскажу
вам всю историю... В ту воскресную ночь я прогуливался  перед  сном.  Из
отеля вышел примерно в четверть одиннадцатого. Довольно долго  шагал  по
дороге, затем свернул к скале, решив вернуться тем же  путем.  Я  прошел
лугом всего несколько шагов, когда услышал шум подъезжающей машины.  Она
остановилась невдалеке от меня, и я увидел выходящего Мандерсона.
   Трент отпил вина.
   - Продолжайте, пожалуйста.
   - Как вы знаете, ночь была лунной, но  я  стоял  в  тени  деревьев  и
заметить меня было невозможно... Я видел все, что произошло, и произошло
именно так, как рассказывал нам Марлоу...  Действительно,  когда  машина
ушла, Мандерсон с силой погрозил ей вслед левой  рукой,  чему  я  немало
удивился. Затем я ждал, когда он направится домой, - желания встретиться
с ним у меня не было. Но он не  уходил,  стоял  неподвижно  с  опущенной
головой и руками вдоль тела. Потом рука вдруг быстро скользнула в карман
пальто. Я увидел его лицо, оно было страшным, и я подумал, что он  не  в
своем уме. И тут что-то сверкнуло в  свете  луны  -  в  руке  Мандерсона
оказался револьвер, и он целился себе в грудь... Вот тут я  всегда  буду
сомневаться, хотел ли Мандерсон покончить с собой. Естественно, что  так
думал Марлоу, ничего не знавший о моем вмешательстве. Но мне кажется, он
просто хотел ранить себя, чтобы обвинить Марлоу в покушении и грабеже...
В ту минуту, однако, я воспринял это как попытку самоубийства. Не ведая,
что делаю, я выскочил из своего укрытия и схватил его за руку. Он, рыча,
стряхнул меня, сильно ударил в грудь и нацелил револьвер мне  в  голову.
Но я схватил его за запястья, не давая выстрелить... Я знал, что  дерусь
за свою жизнь. Мы боролись, как два зверя,  не  произнося  ни  слова,  я
старался не отпустить его руку.  Никогда  не  предполагал,  что  у  меня
хватит сил для такого противника. Каким-то  чудом  мне  удалось  вырвать
револьвер, я отскочил,  и  он  тут  же  бросился  на  меня,  намереваясь
схватить за горло, и я выстрелил ему в лицо... Думаю, он был от меня  на
расстоянии ярда. Ноги его моментально подкосились, и он осел на траву...
Я отбросил револьвер и склонился над ним. Сердце  его  перестало  биться
под моей рукой... Не знаю, сколько прошло времени, когда я  услышал  шум
возвращающейся машины... Все то время, что Марлоу ходил  взад  и  вперед
возле трупа и размышлял, я был от него в нескольких ярдах,  скрываясь  в
тени. Я не рискнул показаться. Я думаю, моя ссора с  Мандерсоном  хорошо
запомнилась  всем  обитателям  отеля.  Мне  не  к  лицу  было  выглядеть
мстителем. Я знал, что надо делать. Я должен добраться до отеля - и  как
можно скорей, проникнуть туда незамеченным и никому  не  обмолвиться  ни
словом. Конечно, я предполагал, что Марлоу расскажет, как  он  обнаружил
тело, но рассчитывал, что  будет  констатировать  самоубийство...  Когда
Марлоу наконец стал поднимать тело, я прокрался вдоль стены и  вышел  на
дорогу  у  клуба,  где  он  не  мог  меня  видеть.  Я  чувствовал   себя
хладнокровным и  собранным.  Перешел  дорогу,  перелез  через  забор  и,
задыхаясь, добежал до отеля. - Задыхаясь... - машинально повторил