мобиле размером в хороший стог сена.  Он  беспредельно  рад,  что  я
остановился у него. - Трент допил чашку чая. - Первое, что  он  спросил,
не желаю ли я видеть тело убитого. Если да, то он сможет  это  для  меня
устроить. Тело находится в хирургии доктора Стока, его должны  вскрывать
сегодня утром. Так что я приехал вовремя. Управляющий  доставил  меня  к
доктору, по дороге щедро высыпал подробности - к моменту прибытия я  был
полностью в курсе дела. Мне кажется, что управляющий и доктор  в  добрых
отношениях. В клинику мы прошли без труда, даже дежурный полицейский  не
чинил нам препятствий, хотя был достаточно осторожен и попросил меня  не
"продавать" его в печати.
   - Я видел тело на месте происшествия  до  того,  как  его  убрали,  -
заметил мистер Копплс. - Я бы не  сказал,  что  мне  бросилось  в  глаза
что-нибудь особенное, не считая  того,  что  выстрел  в  глаз  почти  не
изуродовал  лица  и   не   вызвал   сильного   кровотечения.   Запястья,
действительно, поцарапаны, в ссадинах. Полагаю, что ваш  натренированный
глаз заметил другие, более существенные детали.
   - Другие детали... Конечно... Но я  не  уверен,  что  они  что-нибудь
значат. Настолько они необычны. Взять хотя бы запястья, к  примеру.  Как
это вы  обратили  на  них  внимание?  Вы,  очевидно,  видели  Мандерсона
незадолго до убийства?
   - Конечно, - сказал мистер Копплс.
   - И видели его запястья?
   Мистер Копплс задумался.
   - Нет. Теперь, когда вы меня об этом спросили, я  вспоминаю,  что  во
время последнего разговора с Мандерсоном на  нем  были  длинные  жесткие
манжеты, опускающиеся почти до костяшек пальцев.
   - Он всегда носил длинные жесткие манжеты, - сказал Трент. - Об  этом
сообщил мне управляющий, когда я  обратил  его  внимание  на  тот  факт,
которого не заметили вы, что манжетов на покойном не было  видно  -  они
втянуты в рукава пиджака, как это случается, когда мы торопливо надеваем
пиджак, не придерживая манжетов. Вот почему вы видели запястья.
   - Это не больше чем предположение, - мягко возразил мистер Копплс.  -
Человек имеет право торопиться, а спешка приводит к неряшливости.
   - Так ли это? Управляющий утверждает, что Мандерсон был щеголем,  что
неряшливость ему не присуща. "Посмотрите на его ботинки, - говорил он. -
Мистер Мандерсон был особенно пристрастен к своей обуви.  А  тут  шнурки
завязаны в спешке". Я согласился. "И он оставил зубные протезы, - сказал
управляющий. - Не свидетельствует ли это о том, что он  был  в  каком-то
необычном порыве?" И я снова вынужден был согласиться, правда, не мог не
спросить при этом: если он был в таком необычном состоянии,  почему  так
тщательно причесался на пробор? Сделать такой ровный пробор - искусство.
И почему так  много  надел  на  себя?  Полный  комплект  нижнего  белья,
запонки, резинки для носков, часы с цепочкой,  деньги,  ключи  и  прочие
мелкие вещи в карманах. Вот что я сказал управляющему. Он не смог  найти
объяснения. Вы можете?
   - Все  эти  факты,  на  мой  взгляд,  говорят  лишь  о  том,  что  он
заторопился только в конце одевания... Пиджак, ботинки...
   - Но не зубные протезы. Спросите любого, кто их носит. И кроме  того,
мне сказали, что, встав, он не  умывался,  для  опрятного  человека  это
подъем почти по боевой тревоге. И еще. Один  из  его  жилетных  карманов
подбит замшей, он носил в нем золотые часы. А  часы  почему-то  лежат  в
другом кармане. Странно...
   Трент вернулся к своему завтраку. Копплс одобряюще улыбнулся:
   - Это именно то, в чем я могу вам помочь. - Трент  взглянул  на  него
удивленно. - Я сказал вам, что ждал вас? - спросил Копплс. -  Я  объясню
вам положение... Миссис Мандерсон, она моя племянница...
   - Что? - Трент резко опустил нож и вилку. - Копплс, вы шутите?
   - Нет, Трент... Ее отец, Джон Петер Домек, был братом моей  жены.  Я,
кажется, никогда при наших встречах не упоминал ни о моей племяннице, ни
о ее замужестве. По совести говоря, для меня это нелегкий  разговор.  Но
вернемся к тому, с чего я начал. Прошлой ночью, когда я был там, - между
прочим, дом хорошо виден отсюда, вы проезжали его, - он  указал  красную
крышу  среди  тополей,  единственное  здание,   стоящее   особняком   на
расстоянии примерно трехсот ярдов...
   - Я видел этот дом, - сказал Трент. - Управляющий, пока вез  меня  из
Бишопсбриджа, рассказал о нем все.
   - Люди наслышаны о вас и о ваших деяниях, - продолжал мистер  Копплс.
- Так вот, прошлой  ночью,  когда  я  был  там,  Баннер,  один  из  двух
секретарей Мандерсона, сильно надеялся, что "Рекорд" пришлет именно  вас
заниматься этим делом, ибо полиция в полной растерянности.  Он  вспомнил
пару ваших прошлых успехов, и Мабель, моя  племянница,  заинтересовалась
вами...  Держится  она  великолепно,  Трент.  У  нее  необычно   твердый
характер. Она сказала, что читала ваши статьи по поводу дела Абингера, и
не скрыла своей озабоченности, как бы журналисты  не  раздули  грустного
дела Мандерсона. Я уверен, что вы поймете ее чувства, Трент. Уверяю вас,
ею руководит не пренебрежение к этой профессии. Мне пришлось сказать ей,
что вы - мой друг, и  охарактеризовать  вас  как  тактичного  и  чуткого
человека с редкими задатками следователя. Короче говоря, она  рада,  что
делом займетесь вы, и обещала вам полное содействие.
   Трент перегнулся через стол  и  молча  пожал  руку  мистеру  Копплсу.
Копплс, очень довольный оборотом дела, резюмировал:
   - Я только  что  разговаривал  с  Мабель  по  телефону,  она  просила
передать вам, что вы вольны наводить любые справки,  что  она  полностью
отдает дом и сад в ваше  распоряжение.  Правда,  видеть  вас  ей  бы  не
хотелось, и это можно понять. Ее уже допрашивал офицер сыскной  полиции,
и она чувствует, что не способна  на  большее.  Она  полагает,  что  оба
секретаря и некий Мартин расскажут вам все, что вы хотели бы узнать.
   Трент в задумчивости закончил завтрак, медленно набил трубку и уселся
на перилах веранды.
   - Копплс, - сказал он тихо, - есть ли в этом деле что-нибудь, что  вы
знаете и предпочитаете мне не говорить?
   Копплс слегка вздрогнул и удивленно повернулся к Тренту:
   - Что вы имеете в виду?
   - Я имею в виду Мандерсонов... Что меня больше  всего  насторожило  в
этой истории? Внезапно зверски убит человек, и ничье сердце не  дрогнуло
по этому поводу. Управляющий отелем  говорил  о  Мандерсоне  с  холодным
безразличием, как будто никогда не видел его в глаза,  хотя  я  понимаю,
что они были соседями каждое лето в течение нескольких лет подряд. И вы,
простите, говорите об этом событии совершенно равнодушно.  Что  касается
миссис Мандерсон, не обижайтесь на  меня,  но  я  знаю  женщин,  которых
смерть мужа взволновала больше. Что-то в этом есть, Копплс. Или,  может,
это  мое  воображение?  Была  ли  какая-нибудь  роковая   странность   в
Мандерсоне?  Нам  как-то  выпало  совместное  морское  путешествие,   но
разговаривать не довелось. Только знаю со слов,  что  личностью  он  был
довольно отталкивающей. Это может  иметь  значение  в  нашем  деле,  вот
почему я спрашиваю. Мистер  Копплс  размышлял.  Он  пощипывал  бороду  и
смотрел на море. Наконец повернулся к Тренту.
   - Я не вижу оснований быть с  вами  неоткровенным,  -  сказал  он.  -
Надеюсь, вы понимаете, что это не расхожие сведения.  Истина  состоит  в
том, что никто не любил Мандерсона, и я думаю, что  самые  близкие  люди
любили его меньше всего.
   - Почему?
   - Трудно найти объяснение. Могу только сказать, что человек  этот  не
вызывал особой симпатии. Казалось  бы,  ничего  отталкивающего:  хорошие
манеры, не развратник, не тупица, по-своему интересен. Но во мне  всегда
жило такое  ощущение,  что  не  было  живого  существа,  которым  он  не
пожертвовал бы ради достижения своих целей, для утверждения своей силы в
обществе. Может, это звучит странно, но, думаю, не совсем.  Мабель  была
несчастлива... Вы любезны, Трент. Вы  стараетесь  внушить  мне,  что  мы
ровесники, а я все же почти вдвое старше вас, мой мальчик.  Я  ухожу  из
этого мира, поэтому многие доверяют мне свои невзгоды, но я  никогда  не
знал случая, подобного тому, что  произошло  с  моей  племянницей  и  ее
мужем.  Я  помню  ее  ребенком,  Трент...  Только  Мандерсон  сделал  ее
несчастной!
   - Что он сделал? Почему она стала несчастной?
   - Когда я спросил об этом Мабель, она сказала, что не терпит  обидных
недомолвок. Мандерсон был молчалив и держал ее на расстоянии. Я не знаю,
с чего это началось, она только сказала  мне,  что  не  давала  никакого
повода для такого отношения к ней. Она  гордая,  Трент...  Кажется,  это
длилось годами... Я ее единственный близкий родственник. Мать ее умерла,
когда она была ребенком, а после смерти Джона Петера, до ее  замужества,
лет пять назад, я стал ей чем-то вроде отца.  И  вот  неделю  назад  она
попросила меня приехать и помочь ей. Вот почему и здесь.
   Мистер Копплс отпил чая. Трент курил.
   - Я думаю, вы  знаете  мои  взгляды  на  экономическое  и  социальное
положение  общества,  -  продолжал  мистер  Копплс.  -  И,   безусловно,
представляете, как этот человек мог пользоваться своей финансовой силой.
Стоит только вспомнить смуту на угольных копях в Пенсильвании  три  года
назад. Это был образец бесчестия общества... В ту пору я приехал сюда  и
встретился с Мабель. Тогда она впервые рассказала мне о своих  мучениях,
об унизительных усилиях играть на людях в благополучие.  Она  просила  у
меня совета.
   - Она любила его? - спросил Трент. Копплс ответил не сразу.
   - Могла она еще любить его? - уточнил Трент.
   - Вынужден сказать, что  нет,  -  ответил  Копплс,  поигрывая  чайной
ложкой. - Я думаю, что нет. Но не поймите эту женщину превратно,  Трент.
Никакая сила не заставит ее признаться в этом кому бы то ни было -  даже
себе самой, до тех пор, может, пока она считает себя  связанной  с  ним.
Все-таки  до  этой  таинственной  размолвки  он   был   рассудителен   и
великодушен.
   - Вы сказали, что она отказалась выяснять с ним отношения.
   - Отказалась, - ответил Копплс. - И я знал, что совершенно бесполезно
убеждать ее в чем бы то ни было, когда  задето  ее  достоинство.  Я  все
обдумал, взвесил и на следующий  день  подстерег  Мандерсона,  когда  он
проходил мимо этого отеля. Входить в его дом я не хотел. Я попросил  его
уделить мне несколько минут, и он вошел в калитку. Мы не общались с  ним
со времени их свадьбы, но он, безусловно,  помнил  меня.  Я  без  всяких
обиняков выложил все, во что посвятила меня Мабель.  Я  сказал,  что  не
могу ни защищать, ни порицать ее: откровенность - дело родственное;  она
страдает, и я считаю себе вправе спросить,  чем  он  может  мотивировать
свое отношение к ней.
   - И как он это воспринял? -  спросил  Трент.  Вызов,  брошенный  этим
добрым человеком великану Мандерсону, взволновал его.
   - Не очень хорошо, - грустно ответил Копплс. - Фактически - плохо.  Я
могу почти дословно передать вам, что он сказал, а  сказал  он  немного:
"Не встревайте, Копплс, моя жена сама о себе позаботится Я понял это  по
ряду причин". Он был совершенно спокоен. Знаете, говорят, что он никогда
не выходил из себя. Но в глазах его  был  такой,  я  бы  сказал,  огонь,
который наверняка привел бы  в  трепет  любого,  способного  на  ложь  и
несправедливость. Последнее его замечание, этот тон - я не  в  состоянии
воспроизвести его - вывели меня из себя. Понимаете, Мабель  дорога  мне.
Она была единственным ребенком, который жил  в  нашем..,  в  моем  доме.
Более того, девочку воспитала моя  жена,  и  любое  осуждение  Мабель  я
воспринимал как осуждение той, которой уже нет.
   - Вы обрушились на него, - тихо предположил Трент. -  Вы  потребовали
объяснений. - Это именно то, что я сделал, -  сказал  мистер  Копплс.  -
Какую-то минуту он стоял, уставившись на меня, и я видел, как надувалась
вена на его лбу, - неприятное  зрелище!  Потом  он  совершенно  спокойно
сказал: "Думаю, что это зашло слишком далеко", повернулся и направился к
выходу.
   - Он имел в виду вашу беседу? - задумчиво спросил Трент.
   - Судя по словам, это так, - ответил Копплс. - Но по тому, как он  их
произнес, я понял, что он имеет в виду нечто иное. К  сожалению,  должен
признаться, в тот миг  я  потерял  способность  мыслить.  Меня  охватила
ярость. - У мистера Копплса был извиняющий  тон.  -  И  наговорил  массу
глупостей. Я напомнил ему, что по  закону  жена,  с  которой  обращаются
подобным  образом,  может  покинуть  мужа.  Я  сделал  несколько  крайне
неуместных ссылок на его общественную деятельность  и  высказал  мнение,
что такие,  как  он,  не  имеют  права  на  существование.  Несмотря  на
возбуждение, я обратил внимание,  что  к  моим  выкрикам  прислушиваются
люди, сидящие на веранде. - Копплс вздохнул и откинулся на спинку стула.
   - А Мандерсон? Он как-то реагировал, сказал еще что-нибудь?
   - Ни слова. Он слушал, глядя на меня с каменным спокойствием. Когда я
замолчал, он усмехнулся, резко повернулся и ушел.
   - И это было?..
   - В воскресенье утром.
   - Больше вы его живым не видели?
   - Нет, - сказал мистер Копплс. - Впрочем, как  же..,  однажды  видел.
Это было под вечер, на гольфовом поле. Но я не разговаривал с  ним...  А
на следующее утро его нашли мертвым.
   У обоих  были  основания  помолчать.  По  лестнице  поднялась  группа
купальщиков, устроилась за соседним столиком. Подошел  официант.  Мистер
Копплс поднялся, взял Трента под руку и повел его на теннисную площадку.
   -  Я  испытываю  необходимость  объяснить,  почему  я  вам  все   это
рассказываю, - неторопливо вышагивая, начал мистер Копплс.
   - Лишнее. Я верю вам, -  ответил  Трент,  тщательно  набивая  трубку.
Сделав несколько затяжек, добавил:
   - Я попробую догадаться сам, если хотите. Вы хотите,  не  правда  ли?
Копплс слегка улыбнулся, но ничего не сказал.
   - Вы  подумали,  что  мое  изощренное  воображение  сразу  же  начнет
вынашивать идею  о  том,  не  имеет  ли  миссис  Мандерсон  отношения  к
преступлению. И  чтобы  избавить  меня  от  лишних  догадок,  вы  решили
рассказать мне, как обстояли дела,  и  между  делом,  как  бы  случайно,
внушить мне, знающему точность ваших  суждений,  определенное  мнение  о
вашей племяннице. Верно?
   - Абсолютно. Послушайте меня,  дорогой,  -  серьезно  сказал  Копплс,
положив руку на плечо Трента. - Я буду откровенен.
   Я очень рад, Трент, что Мандерсон мертв. Он ничего  не  принес  миру,
кроме вреда. Он  опустошил  жизнь  человека,  который  близок  мне,  как
собственный ребенок. И я боюсь, что Мабель попадет под  подозрение.  Мне
страшно подумать, что ее деликатность и неопытная доброта  столкнутся  с
жестокостью закона.  Она  не  приспособлена  к  этому.  Многие  нынешние
женщины  в  возрасте  двадцати  шести,  я   уверен,   легко   могли   бы
противостоять  таким  испытаниям.  Есть  в  них  какая-то  искусственная
ожесточенность, которая, может быть, помогает им  пройти  через  огни  и
воды. Мабель, однако, не такая. Она не похожа и на  глуповато  улыбчивых
девочек, которые окружали меня в детстве. У  нее  развитый  ум,  хороший
вкус, но все это перемешано  с  утонченными  идеалами,  сдержанностью  и
вечной загадкой женственности. Боюсь, она не дитя своего века...
   Они прошли всю площадку, прежде чем Трент спросил:
   - Почему она вышла за него замуж?
   - Не знаю, - сказал мистер Копплс. - Могу только догадываться.
   - Вероятно, восхищалась им, - предположил Трент.
   - Ведь Мандерсон так знаменит... Мистер Копплс пожал плечами.
   - Общеизвестно, что женщину привлекает самый преуспевающий человек ее
круга. Конечно, мы с вами не можем представить, как волевая,  выдающаяся
личность  может  влиять  на  девушку,  у  которой  к  тому  же  не  было
определенной склонности. Это, наверное, просто подавляет, когда человек,
чье имя известно во всем мире, ухаживает за тобой. Она, конечно, слышала
о нем как о гиганте финансового мира, но понятия не имела - она  выросла
среди людей артистических  и  литературных  склонностей,  -  понятия  не
имела, как может опутать человека бесчеловечность. Когда я впервые узнал
о предстоящем ее замужестве,  зло  уже  совершилось.  Я  не  имел  права
вмешиваться. Она была совершеннолетней.  Потом,  осмелюсь  сказать,  его
огромное богатство могло околдовать любую  женщину.  Мабель  имела  свой
небольшой ежегодный  доход,  вполне  достаточный,  чтобы  осознать,  что
значат  миллионы.  Но  все  это  предположения,  догадки.  Конечно,  она
отказала каким-то молодым людям, которые домогались ее руки, и хотя я не
верю  и  никогда  не  верил,   что   она   действительно   любит   этого
сорокапятилетнего мужчину, она, конечно же, хотела выйти за него  замуж.
Но если вы спросите меня - почему, я снова скажу, что не знаю.
   Трент согласно кивнул и взглянул на часы.
   - Вы заговорили меня, Копплс, и я забыл о  главном  своем  деле.  Мне
пора в их дом. Где-то в полдень я бы хотел, если ничто меня не задержит,
поговорить с вами обо всем, что я там обнаружу. Вы не возражаете?
   - Я обедаю в ресторане "Три бочки". Буду рад, если вы  присоединитесь
ко мне.
   Трент взял на веранде свою шляпу, дружески  махнул  Копплсу  рукой  и
ушел. Старый джентльмен опустился в шезлонг, закинул руки  за  голову  и
уставился в безоблачное голубое небо. "Он чудный парень, - бормотал  он.
- Лучший из парней. И очень проницательный парень. Боже мой..."

Глава 4

НАРУЧНИКИ В ВОЗДУХЕ

   Художник и сын художника, Филипп Трент уже в юности обрел имя в  мире
английского искусства. Более того,  его  картины  покупали.  Специалисты
отмечали его оригинальный, сильный талант, редкое для молодого  человека
трудолюбие. Помогало, естественно, и имя отца. К тому же прочное родовое
имение избавляло его от заботы о хлебе насущном.
   Однако известность, в сто раз большая, чем могла  дать  его  основная
работа, пришла к нему неожиданно. Однажды он прочитал газетное сообщение
о редком в Англии преступлении. Обстоятельства убийства  в  поезде  были
предельно загадочными. Он заинтересовался этим событием, собрал все, что
писалось о нем в газетах и журналах. И вдруг обнаружил, что  воображение
пошло работать в совершенно странной для него манере - по логике фактов.
Его  охватило  такое  возбуждение,  какое  он  знавал  лишь   в   минуты
вдохновения. В конце того же дня он  написал  большое  письмо  редактору
газеты "Рекорд", которую  выбрал  потому,  что  в  ней  был  опубликован
наиболее полный отчет об убийстве, более здраво освещены детали. Не имея
ничего под руками, кроме газет, он  привлек  внимание  общественности  к
значимости фактов, к  которым  следствие  относилось  явно  небрежно,  и
построил  дело  так,  что  навлек  серьезное  обвинение   на   человека,
проходившего в качестве свидетеля. Сэр Джеймс  напечатал  его  письмо  в
свойственной газете броской манере. В этот же вечер  "Сан"  сообщила  об
аресте и полном признании подозреваемого.
   Сэр Джеймс, знавший весь Лондон,  счет  необходимым  познакомиться  с
Трентом. Они прекрасно  поладили.  Трента  привела  в  восторг  печатная
машина в подвале здания "Рекорда". А вскоре возникло дело, известное под
названием "Тайна Ипклея". Сэр Джеймс пригласил Трента на дружеский  обед
и предложил, как показалось Тренту, огромную сумму  за  освещение  этого
дела в "Рекорде".
   - Эта головоломка - для вас, - настаивал редактор, - Вы умеете хорошо
писать, умеете говорить с людьми. У  вас  есть  воображение  и  холодная
аналитичность. Жаль, если вы откажетесь.
   Трент согласился, что отказываться глупо. Он покурил, похмурился и  в
конце концов признался, что единственное, что его  удерживает,  так  это
страх  перед  непривычной   работой.   Однако   ему   было   свойственно
преодолевать страх, и он принял предложение сэра Джеймса.
   Трент вытянул это дело. Во второй раз он дал фору  властям,  имя  его
было у всех на устах. А он удалился и писал картины. У него не было тяги
к журналистике, и сэр