ю.  На  фоне  голубого  неба  медленно  уплывала
эстакада  морского   вокзала.   Город   на   гористых   склонах   медленно
разворачивался, словно похваляясь своей красой.
   У левого борта  плотной  стеной  стояли  пассажиры,  посылая  на  берег
последние приветствия.
   "Все погибло! Ничего не успел. Ничего! Ну что я  теперь  могу  сделать?
Что? Что?" Томас Кейри не находил ответа. Судно отходило.  В  отчаянии  он
кусал губы, сжимал кулаки. "Я даже не объяснился с Джейн.  Не  предупредил
ее об опасности. Теперь мне не сойти на причал. У меня  нет  денег,  чтобы
оплатить проезд. - У него мелькнула мысль, что теперь  единственно  верный
шаг - это ехать вместе с Джейн. - Нет, это невозможно. Как она еще  примет
меня? Я теряю работу. И нет денег. О, если бы  были  деньги!  Билет  стоит
несколько тысяч долларов. Но можно ехать в четвертом классе. Даже  на  это
нет  денег.  Что,  если  поступить  каким-нибудь  стюардом?  Мыть  посуду?
Матросом?" Панические размышления Томаса Кейри прервал насмешливый голос:
   - Вы еще здесь, мистер провожающий? Никак решили с нами прокатиться?  -
Перед ним стоял сияющий матрос Уилхем. -  А  я-таки  дознался,  что  вы  -
репортер! Ваш приятель устроился в двести третьей  каюте.  Люкс!  Богатый,
видно, старик, хоть и негр. Негры тоже бывают головастые ребята. Ну а я  с
причала перешел на  самую  верхотуру,  несу  здесь  теперь  вахту.  Работа
нетрудная - отвечать  на  глупые  вопросы.  Вот  видите  того  толстяка  в
клетчатом пиджаке, что идет левым галсом прямо к нам? По физии видно,  что
сейчас отколет номер...
   У человека  в  клетчатом  пиджаке  на  круглом  лице  блуждала  робкая,
растерянная улыбка. В  руках  он  нервно  вертел  серый  зонтик.  Подойдя,
человек с зонтиком поклонился Томасу Кейри, потом обратился к матросу:
   - Скажите, Джон, вы не знаете случая, когда судно вроде нашего задевало
бы за вон тот мост, проходя под ним?
   - С вашего позволения, сэр, меня зовут Гарри. Что  же  касается  вашего
вопроса, то таких случаев масса.
   - Что вы говорите, Гарри?!
   - Только не с нашей  "Глорией".  Она  при  подходе  к  Золотым  Воротам
приседает и проскальзывает под ними, как девчонка под коновязью.
   - Да вы, я вижу, шутник, Гарри!
   - В нашем деле, сэр, нельзя на все смотреть серьезно, ведь  сколько  за
вахту приходится выслушивать глупостей.
   - О да, конечно. Но, извините, я, кажется, вам помешал?
   - Да нет, что вы, сэр! Всегда к вашим услугам, сэр.
   Человек в клетчатом пиджаке отошел  и  стал  что-то  объяснять  пожилой
даме, небрежно показывая зонтиком на громаду моста, нависшую над проливом.
   Томас Кейри невольно улыбнулся,  глядя  на  самодовольное  теперь  лицо
толстяка, потом перевел взгляд на  приближающийся  мост  -  казалось,  все
сооружение чудом держится над водой, раскачиваясь на тонких нитях.
   "Это у меня кружится голова", - сообразил он  и,  закрыв  глаза,  потер
виски.
   Уилхем сказал с видимым участием:
   - Вам бы надо сойти на берег, а не то первая остановка у нас только  на
Гавайских островах.
   - Что вы сказали? Остановка? На Гавайях?
   - Ну конечно, если не сойдете, то придется брать билет.
   - Постой, Гарри, у меня совсем закружилась голова. Вы советуете  сойти?
Но каким образом я это сделаю?
   - Господи! Да на лоцманском катере!
   - Ой, Гарри! Ну конечно! Я не раз уже пользовался  такой  возможностью.
Нет, у меня что-то с головой неладно, Гарри.
   - Да, вид у вас того... перебрали, наверное?
   - Не спал всю ночь. Затем... Ну ладно, Гарри. На лоцманском, говорите?
   - Ну конечно.
   - Прекрасно!  -  Томас  Кейри  почувствовал  новый  прилив  энергии.  -
Благодарю, Гарри.
   - Не за что, я сейчас кликну парня, он проводит вас на нижнюю палубу, к
трапу.
   - Не беспокойтесь. Скажите, когда должен сойти лоцман?
   - Лоцман? Да как вам сказать...
   - Ради всего святого! Через час, два?
   - За два часа мы знаете куда махнем!
   - Тогда когда же?
   - Да не спешите. У вас еще наверняка есть минут тридцать -  сорок.  Так
что не очень спешите. За пять минут вы будете у лоцманского трапа.
   - Благодарю, Гарри! Если бы ты знал,  какую  оказываешь  услугу  своему
судну, команде, пассажирам!
   - Тоже скажете! Какая тут услуга? - ответил  матрос,  совсем  сбитый  с
толку.
   - Огромная, Гарри.
   - Ну, ну! Огромная так огромная. - Матрос как-то с опаской посмотрел на
репортера. - Полчаса ведь тоже  скоро  пролетят,  смотрите  не  застряньте
насовсем.
   - Теперь уж я использую эти полчаса. Скажи, как побыстрее отсюда пройти
к ходовой рубке?
   - К ходовой? К рубке?
   - Именно, Гарри.
   Матрос покачал головой:
   - Туда сейчас не пройти ни за какие деньги. Сами понимаете, судно  идет
по бухте, гляньте, сколько судов на рейде, яхты мельтешат, катера, паромы,
а вы со своими вопросами. Раньше надо было.
   - Гарри! - В голосе Томаса Кейри слышалась мольба.
   - Мое дело маленькое. Я предупредил, а там как знаете. Только  кто  вам
там нужен, в ходовой?
   - Сам капитан, Гарри.
   - Сам капитан? Да если хотите знать, наш капитан с репортерами  никогда
и не разговаривает. Этим делом занимается старший  офицер,  и  то  в  свое
время.
   - Ну хорошо, пусть старший офицер.  Опять  я  теряю  время.  Вы  только
скажите, как побыстрее пройти, чтобы я не плутал по судну.
   - Мое дело предупредить. Спускайтесь на пятую и дальше  прямо  к  носу,
через концертный салон, потом через ресторан и опять  прямо,  там  увидите
лифт и надпись: "Вход запрещен". Еще раз желаю! Но лучше всего  спуститесь
в бар, выпейте на дорожку и жарьте на правый борт. Нет, постойте. Вот что.
- Матрос подошел к Томасу Кейри вплотную. - Плюньте на все  начальство.  Я
ведь тоже наше судно знаю и, может, кое-что  еще,  чего  начальство  и  не
нюхало...
   - Нет, нет, Гарри. Потом. Прощайте!



ОКЕАН ПРОСВЕТЛЕЛ

   Хотя стояла мгла глухой зимней ночи, гребни волн  тускло  поблескивали.
Иногда в тучах вспыхивал рассеянный свет, выхватывая на  несколько  секунд
из темноты кипящую воду и  низко  летящие  облака.  Когда  проблеск  мерк,
казалось, мрак, еще плотнее окутав суденышко, мчит его в пропасть.  В  эти
мгновения лоб Горшкова покрывался холодным потом. Но потом снова светлело.
   Старшина Асхатов для бодрости стал что-то мурлыкать себе  под  нос;  из
машинного отделения по-прежнему доносилось ритмичное постукивание помпы.
   "Как  же  Петрасу  там  жутко  одному!  -  подумал  Горшков,   мысленно
переносясь в свой мокрый темный кубрик.  И  неожиданно  решил:  -  Там,  в
машинном отсеке, должно быть, тепло, не сквозит, как в  рубке,  и  не  так
страшно, потому что не видно, что творится вокруг".
   Работа помпы прекратилась. Горшков весь напрягся, стараясь  не  слушать
воплей урагана и различить успокаивающее тик-так.  Прошло  больше  минуты,
пока он опять уловил ритмичное постукивание всасывающих поршней.
   Снова океан посветлел. Тучи  летели,  едва  не  задевая  гребней  волн,
вспыхивали и гасли тусклые искорки звезд.  Ветер  подул  ровнее.  Плавучий
якорь почти остановил катер. Волны сильно подбрасывали корму. КР-16  начал
рыскать из стороны в сторону, плохо слушаясь руля, его снова клало с борта
на борт. Так продолжалось минут двадцать, потом налетел шквал  со  снегом,
катер увеличил скорость и опять стал носом к волне.
   Старшина крикнул в переговорную трубку:
   - Петрас! Ну как ты там?.. Держись, брат!.. Воды  много  в  машинном?..
Чуть-чуть?  Это  хорошо.  Корпус  у  нас  что  надо!  Ты  качай,   да   не
выматывайся... Мы здесь с Алексеем. Его шторм  поднял  с  постели...  И  я
говорю - спал бы до Антарктиды... Да, он молодец. Тебе шлет привет.  Стоит
за штурвалом. Я курю твои сигареты, спасибо... Ветер как будто  унимается.
Волну, конечно,  развело,  как  положено...  Вот  чудак,  не  морожено,  а
положено! Ну как полагается в океане...  Ах,  у  тебя  все  гудит,  как  в
барабане? Это тоже обыкновенно. Корпус стальной, ну и звенит  от  волны...
Вот что, Петрас, если новый шквал налетит,  придется  моторы  запустить...
Знаю, ненадолго, пока пройдет, а то трос может на винты намотать...  Очень
просто. Тогда повертимся...
   - Еще этого нам не хватало, - сказал Горшков.
   - А ты что думал? Швырнет в бок, развернет. Трос на винты. Да  мало  ли
что может случиться! Мы, Алексей, должны все  предусмотреть.  Ух  ты...  "
Очень высокая волна так вознесла их к черному небу, что у обоих  захватило
дух. Старшина умолк, откинувшись к задней стенке рубки.  Горшков  же  упал
грудью на штурвал и с ужасом  смотрел,  как  запрокидывается  широкий  нос
катера.
   - КР-16! КР-16!.. - безнадежно взывал радист Павел Крутиков.
   Горшков попросил старшину:
   - Выключите. Пусть он душу не рвет.
   - Душу! - выкрикнул старшина. - Да ты  что?  Кореш  зовет,  переживает,
заботу оказывает. И когда мы его вот так слышим, что получается? А то, что
мы не одни! Ты нервы свои, Алексей, попридержи.  -  И  уже  мягче:  -  Все
образуется, Алеша. Самое серьезное позади осталось, теперь  только  качка,
да она нам вроде удовольствия. И то  надо  знать,  что  океан  расходился,
разволновался, ему тоже требуется время успокоиться...
   Хотя Асхатов стоял рядом, Горшкову казалось,  что  слова  его  невнятно
доносятся откуда-то издалека и самого  старшины  нет  в  рубке,  и  вообще
никого нет на катере,  кроме  него  самого.  Все  внимание  рулевого  было
захвачено неистовством воды и ветра за стеклом рубки. Ему казалось, что уж
теперь-то океан решил окончательно разделаться с катером. Суденышко чем-то
мешало его всесокрушающей работе, мешало, не подчиняясь ему, и вот  теперь
океан решил разделаться с ним раз и навсегда.
   Слева по борту стала расти  темно-фиолетовая  громада.  Словно  со  дна
океана поднималась базальтовая скала,  она  заслонила  звезду,  блеснувшую
было в прогалине между  тучами.  Все  ближе,  ближе  страшная  волна,  вот
сейчас, через какие-то мгновения, она рухнет на катер, раздавит его  своей
тяжестью.
   - Ух ты! - прошептал Горшков и не обнаружил в себе страха. Наоборот,  у
него, как на ринге во время атаки, напряглись  все  мускулы.  Он  уверенно
повернул штурвал вправо, уходя от удара  волны,  она  рухнула  в  двадцати
метрах и, потеряв уже силу, накрыла палубу, хлестанула в рубку. Катер осел
под ее тяжестью, затем стал медленно всплывать,  отряхиваясь,  как  чайка,
вода стекала с него густыми потоками.
   Старшина, следивший за маневром рулевого, со свистом выдохнул воздух из
широкой груди:
   - Ну, Алексей! Я только хотел сказать, а ты уже... - На самом  же  деле
Асхатов посчитал, что на этот раз их катер не увернется, и даже  с  ужасом
подумал: "Накроет, и все..." - Теперь так  держи!  -  крикнул  он  на  ухо
Горшкову. - Видал, какая волнища кинулась на нас? Все  оттого,  что  зыбь,
видно, с запада еще пошла. Вот и горбятся волны...
   Горшков  все  еще  плохо  слышал   старшину,   все   внимание   отдавая
своеобразной игре с волнами, и подумал, что  все  это  похоже  на  детские
пятнашки: "Что, если такая волнища запятнает? Не выйдет!" Он теперь раньше
положил руль право на борт, и почти такой же высоты волна даже не  накрыла
палубу, а только высоко подбросила катер. Горшков торжествующе  глянул  на
старшину:
   - Идем ровней!
   - Ровней, да не очень. Чуешь, больше якорь  не  держит?  Сорвало  этими
волнами, хорошо хоть наша бригантина все еще слушается руля.  Ветерок  ход
дает... Только бы лагом не развернуло.
   И тут же катер повернуло боком к волне и стало класть с борта на  борт.
Старшина приказал запустить моторы. Катер с трудом  развернулся  кормой  к
ветру и стал быстро набирать ход.
   - Своих шесть узлов, да ветерок добавляет добрых парочку,  смотри,  как
пена пролетает по борту, - сказал Асхатов и крикнул в  моторный  отсек:  -
Петрас, глуши!
   С четверть часа  катер  двигался,  подгоняемый  ветром,  затем  рыскнул
влево, и все повторилось вновь.
   Временами слышался голос радиста, сменившего Крутикова.
   - Буравин Олег заступил, - сказал старшина. - Хороший парень этот Олег.
Мы с ним по выходным бычков и камбалу  ловили.  Держи  левей.  Вот  так...
Пропасть этой рыбы в бухте у консервного завода. Бери руками. Раз  палтуса
вытянули. Это уже не в бухте, а в открытом море, у  берега,  конечно.  Вот
был палтус! Держись!..
   Начало светать. Океан катил  бесконечные  гряды  седых  от  пены  волн.
Грязно-серые тучи, посветлевшие по краям, стремительно  летели  низко  над
водой.
   Среди треска и свиста разрядов опять раздался голос радиста Буравина:
   - КР-16! Старшина Асхатов! Вам на помощь вышел эсминец,  и  при  первой
возможности вылетят самолеты...
   Старшина, сменивший Горшкова за штурвалом, повернул к матросу  уставшее
лицо, улыбнулся:
   - Ну что я говорил! Теперь все будет отлично. Эсминец живо нас догонит.
Нас поднимут на борт. Катер возьмут на буксир. Ну как ты, Алексей?
   - Ничего.
   - Вижу, что хорошо. Ты, брат, рулил здорово и тогда ловко увернулся  от
волны. Ничего страшнее я не видал. Прямо гора встала, и на  вершине  белая
стружка. Как там наш Петрас? Все качает воду. Упорный мужик. Петрас! Ты бы
отдохнул, браток! - крикнул он в переговорную трубу.
   Петрас ответил, и его услышал Горшков:
   - Нельзя, старшина. Только перестану, как она начинает прибывать. Через
лючины просачивается. Сейчас пошла на убыль. Еще  с  полчаса  покачаю,  и,
думаю, можно будет соснуть часок.
   - Пока нельзя,  Петрас.  Теперь  скажи,  сколько  у  тебя  там  бензина
осталось.
   - Наверное, с четверть бака.
   - И это все?
   - Было еще в канистрах.
   - Где они у тебя?
   - Как всегда - в гнездах, в трюме. Думаю, целы.  Только  сейчас  их  не
достать.
   - И не надо. Покачай еще малость. Я бы к тебе Алеху прислал,  да  здесь
дела поважней. А спать, Петрас, пока нельзя.
   - Понятно. Ты не бойся, Ришат, выдержу. Мне приходилось по  двое  суток
не спать, правда не в такой обстановке,  да  ничего  -  сдюжу.  Ты  только
почаще покрикивай мне в трубку. Как там наш якорь? Похоже, сорвало?
   - Да, Петрас. Сеть прорвалась, начинка уплыла. У тебя брезент цел?
   - Какой брезент?
   - Тот, что под трапом у тебя лежал.
   - Наверное, там и лежит, между переборками. Ты прав, старшина.  Брезент
можно приспособить для якоря вместо матрасов. Он попрочнее.
   - Займитесь с Алексеем. Он сейчас выйдет на корму.
   Моторист Петрас Авижус и  Алексей  Горшков,  с  трудом  удерживаясь  на
скользкой корме, сооружали новый плавучий якорь. Обод трала оказался  цел,
к нему Петрас крепил брезентовый конус. Ветер рвал из рук брезент  и  даже
линь, которым они принайтовывали брезент на ободе. Волны окатывали палубу.
Надо было выжидать затишья, чтобы сделать  несколько  торопливых  стяжков.
Горшков поскользнулся и чуть было не свалился за борт.
   - Так дело не пойдет! - прокричал Петрас. - Давай я тебя привяжу!  Линя
у нас хватит.
   - И себя тоже!
   - Надо для страховки... Ну вот, теперь можешь спокойно падать, - сказал
Петрас, прихватывая линь к лебедке и завязывая его морским узлом. - Теперь
и себя подстрахую...
   Через час неимоверного напряжения они сбросили новый  якорь  и,  гордые
делом своих рук, стояли на мостике и смотрели, как натянулся трос и катер,
перестав рыскать по сторонам, развернулся кормой к ветру.
   Петрас сказал:
   - Вот теперь идем в полный фордевинд. Валяй грейся в свою  рубку,  или,
хочешь, идем ко мне, у меня нагрелось от моторов.
   - Нет, старшина приказал идти к нему  в  рубку.  Да  сейчас  и  не  так
холодно. Смотри, весь лед уже растаял, и вода теплая, только ветер жжет.
   Петрас шагнул к люку моторного отсека и  замер,  подняв  лицо  к  небу.
Где-то  над  облаками  промчался  реактивный  самолет.  Скоро  рев  турбин
поглотили голоса шторма. Петрас вернулся к дверям рубки, распахнул двери:
   - Самолет! Старшина, самолет над нами пролетел!
   Асхатов крикнул:
   - Горшков, иди постой на руле!
   Старшина и моторист долго стояли возле рубки,  задрав  голову  к  небу.
Наконец Асхатов сказал:
   - Правильно ищут. Теперь, как тучи разгонит, они снова  появятся...  Не
пора ли перекусить?
   - Хорошая мысль, Ришат. В  трюме  лежат  консервы,  тушенка,  сгущенное
молоко, - проглотил слюну Петрас.
   - Это потом. На первый случай в кубрике есть  колбаса,  хлеб  и  сыр  в
рундуке.
   - Сейчас приволоку!
   Старшина вернулся в рубку. Стал рядом с  Горшковым.  Посмотрел  на  его
сосредоточенное красивое лицо, на сильные руки, сжимающие рулевое  колесо.
Мысленно одобрил: "Правильно держишься, Алексей".
   Горшков спросил:
   - Ну как там?
   - Пролетел. Где ему нас заметить в такую хмарь. Курс поиска они  верный
взяли. Теперь, как совсем развиднеется, еще  пришлют  машину.  Думаю,  нас
эсминец догонит. Должен нас найти эсминец. Да и  не  один,  наверное,  уже
вышел за нами. Ты как, Алексей, насчет еды?
   - Еды? - Горшков почувствовал голодную спазму в желудке.  -  Как-то  до
этого не думал, а надо бы. Да есть ли у нас что?
   - Найдется. У меня там в каюте колбаса, сыр  и  буханка  хлеба.  Сейчас
Петрас доставит.
   - Мне шибко пить хочется.
   - Будет и вода. Водяной запас у нас в норме.  Вчера  слить  бак  хотел.
Ведь на зиму становились.
   В  рубку  ударил  мокрый  ветер.  Вошедший  Петрас  протянул  сетку   с
продуктами, чайник с водой.
   Старшина пригласил:
   - Заходи, похарчим вместе.
   - И то дело. Хотя я себе оставил. У вас тут хорошо,  светло,  удобства,
как на прогулочной яхте.
   - Закрой двери плотней. Ты вот посмеиваешься,  а  не  каждая  океанская
яхта такой шторм выдержит. Сейчас что - и волна поменьше стала, и ветер не
такой, что ночью налетел. Кусай и ты, Алексей, со штурвалом и одной  рукой
управишься. Колбаса краковская,  ребята,  купил  вчера  в  ларьке,  а  сам
подумал: зачем столько на один ужин, -  пригодилось,  оказывается.  Жалко,
чайку сейчас нельзя разогреть, на камбузе - все летит. Да ничего, холодная
вода, говорят, полезней...
   Хорошее  настроение  старшины  Асхатова  передалось  и  его   маленькой
команде. Петрас стал рассказывать, как мальчишкой попал в  первый  сильный
шторм на Балтике.
   - Мне было тогда семь лет, только первый класс окончил. Отец с дедом  в
награду за хорошие отметки взяли меня  на  путину.  Погода  стояла  тихая,
теплая. Салака хорошо ловилась. А тут  вдруг  со  стороны  Швеции  налетел
ветер. Волну  развело,  конечно,  не  такую,  как  сейчас,  да  мне  тогда
казалось, что выше и страшней ничего не бывает. Дед мой стоял на  руле,  с
потухшей трубкой в зубах. Шли мы на моторном  баркасе.  Отец  находился  в
машине, старший брат с дядей отливали воду черпаками, только  я  один  без
дела оказался и ждал, когда нас совсем зальет волной или перевернет  вверх
дном. Дед мне головой кивает, улыбается: ничего, дескать, малыш,  все  это
пустяки, а мне все хуже и хуже делается. Тогда дед говорит: "Бери ведро  и
выливай воду". Схватился я за ведро, зачерпнул в него воды со дна баркаса,
стал выливать за борт, да ветер вырвал из рук ведро и утопил. Вот,  думаю,
влетит мне теперь за новое ведро. А дед смеется и кричит: "Бери  котелок!"
С котелком дело лучше пошло, и страх мой тоже  как  ветром  унесло.  После
шторма дедушка мне сказал: "Море бывает часто злое, да бояться его не надо
рыбаку. Шторм, внук, - это самая обычная рыбацкая погода".
   - Вот и у нас обычная, - сказал старшина, и все дружно засмеялись.
   Старшина и моторист закурили. Горшков продолжал стоять на  руле.  После
завтрака ему нестерпимо захотелось спать.  Алексей  прикрыл  веки,  и  ему
показалось, что их суденышко как настеганное понеслось  в  мглистую  даль.
Вздрогнув, он прогнал дремоту  и  стал  вспоминать,  как  они  с  Авижусом
сооружали второй якорь, как  ветер  вырывал  из  рук  брезент  и  чуть  не
столкнул его за борт.
   "Нет, я, пожалуй, правильно вел себя, - думал он,  погружаясь  снова  в
чуткую дремоту. - Петрас тоже человек правильный...  Ишь  как  ровно  идет
наша старушка, и все из-за якоря. Другие, пожалуй, не