й.
Изменники не предполагали,  что возле Журавич могут оказаться партизаны. Они
выехали без охраны, а вооружены были только пистолетами.
     Схваченный под уздцы Алексеем Барковским конь стал. Предатели не успели
сообразить,  в чем дело,  не успели схватиться за оружие, как вынуждены были
выполнить приказ Кузьмы Черненко -  поднять руки.  Их разоружили и на той же
подводе  доставили в  партизанский лагерь.  На  допросе  Никитин и  Пухтунов
всячески  выкручивались,   старались  уйти  от   ответственности,   пытались
оправдать свои злодеяния тем, что действовали не по своей воле, а по приказу
немецкого коменданта и полевой жандармерии. Партизанский суд приговорил их к
высшей мере наказания.
     22  ноября  Будников  с  небольшим  подразделением разгромил  волостную
управу  и  полицейский участок  в  деревне  Хизов  Кормянского района.  Люди
подсказали партизанам,  куда спрятались немец,  трое полицейских и староста.
Их нашли.  Комсомольцы деревни обещали Будникову подготовить для поступления
в отряд большую группу молодежи.
     Тогда же  произошло еще  одно событие.  Начальник особого отдела отряда
П.В.Будников сообщил мне,  что в Серебрянку приглашен заместитель начальника
полиции Павел  Ларьков,  чтобы  завершить с  ним  переговоры об  уничтожении
журавичского гарнизона.  Нашим  подпольщикам велели охранять место встречи -
дом Власа Леонтьевича Прохорова.
     Вечером Ларьков приехал в  Серебрянку в  сопровождении своего помощника
Олисюка и  полицейского Лесневского.  Вскоре пришли Белых  и  Дикан с  двумя
партизанами.  Во  время переговоров Ларьков и  Олисюк согласились сдать весь
журавичский гарнизон.  Они  обещали поставить у  пирамид с  оружием надежных
людей и тем самым лишить гитлеровцев возможности защищаться.
     Оставалось договориться о  сроках выполнения операции и еще о некоторых
деталях,  но  на  улице послышалась ружейно-пулеметная стрельба.  Переговоры
пришлось прервать.
     Как  выяснилось позже,  взвод гитлеровцев возле Серебрянки наткнулся на
партизанское охранение, открыл беспорядочную стрельбу и ушел в гарнизон - на
мост через Рекотянку.  Полицейский Лесневский во время перестрелки убежал из
деревни и доложил коменданту, что Ларьков и Олисюк встречались с партизанами
в доме Власа Прохорова.
     Белых и  Будников послали ко мне на ночь Ларькова.  И только в полночь,
когда  хватились,   что  нет  Лесневского,  я  вынужден  был  направиться  в
партизанский лагерь, чтобы выяснить, как поступать дальше.
     Утром  события уже  приняли опасный поворот.  Комендант вызвал  к  себе
старосту Ковалева и его сестру Груню.  Они подтвердили показания Лесневского
и, более того, передали списки семей серебрянских коммунистов.
     23  ноября гитлеровцы схватили коммунистов Власа Леонтьевича Прохорова,
Петра  Фроловича  Михеенко,  беспартийных  Николая  Тереховича  Сафронова  и
Спиридона   Герасимовича  Бакова.   Одновременно  в   Журавичах   арестовали
заместителя начальника полиции Павла Григорьевича Ларькова. Их всех увезли в
Чериков.
     Об этом проговорилась Груня Ковалева,  директор школы в Серебрянке. Она
хвасталась,  что  сам  комендант приглашает ее  поехать в  Чериков на  очную
ставку с коммунистами.
     - Так   что  пусть  еще  с   недельку  поживут  в   Серебрянке  другие,
невыявленные коммунисты,  - смеясь, сказала она, бросив прищуренный взгляд в
мою сторону.
     Слушая  эти  разглагольствования,  думал,  как  убрать Груню  Ковалеву.
Конечно,  труда особого нет,  но нужно так сделать, чтобы никто не пострадал
за эту гадину. Даже вот сейчас можно. Но я помнил приказ партизан: "Ковалева
нам нужна живая!"
     Я мучился оттого,  что не имею права убить ее,  что из-за нее прольется
кровь  честных людей,  патриотов.  Вот  завтра  она  поедет с  комендантом в
Чериков... Нет, сегодня, только сегодня ее убрать!
     - Что вы задумались, господин Дмитриев, - долетает до меня голос Груни,
и лишь теперь замечаю, что не в тетрадь смотрю, а в окно на лес за околицей.
     - Приглашен  вечером  на  именины.   Кстати,   и  вы,   кажется,   тоже
приглашены...  Вот  ломаю  голову,  какой  преподнести  подарок.  У  Михаила
Никодимовича Лукашкова будут только члены семьи да коллеги по работе. Выпьем
немного, повеселимся. Не все же делами заниматься. Правильно? Вы пойдете?
     Ее стали приглашать учительницы, все наши подпольщицы - Нина Левенкова,
Нелли Кильчевская, Нина Язикова, Евдокия Комарова.
     - Да что вы меня зовете? - кокетливо заупрямилась Груня. - Именинник-то
не приглашал...
     Перебивая   друг   друга,    мы   начали   доказывать,   как   Лукашков
закрутился-завертелся с подготовкой стола,  к тому же ее, директора, не было
в  школе,  когда он  всех  приглашал.  Даже  наказывал вот  так  коллективно
просить.
     - Не отказывайтесь, - сказал я, когда все замолчали.
     Наконец Ковалева сдалась:
     - Хорошо,  я приду.  Но схожу предупрежу брата, что сегодня задержусь и
приду несколько позже
     Ковалевы,  боясь партизан,  по-прежнему уходили на  ночь в  гарнизон на
рекотянский мост.
     Мне, Левенковой и Язиковой домой идти вместе, и мы вышли на заснеженную
улицу.
     - Что ты задумал?  - спросила Язикова, и голубые глаза ее засветились в
предчувствии чего-то особого. Она любила необычное и опасное.
     - Миша даже не знает о своих "именинах",  -  озабоченно говорю я.  -  А
нужно, чтобы были эти именины.
     - Что  надо  сделать?  -  Коли  коснулись  дела,  для  Нины  Игнатьевны
Левенковой главное четкость, точность. Она рисковать не любила, хотя никогда
не трусила.
     - Сейчас около трех дня,  значит,  остается чистого времени только пять
часов.  Я подготовлю семью Михаила Лукашкова,  предупрежу,  что у них,  мол,
сегодня праздник.  А вы,  девушки,  побеспокойтесь насчет стола.  Все должно
походить  на   настоящие  именины:   подарки,   выпивка,   закуска,   тосты,
поздравления, карты и, конечно, музыка.
     - Все будет,  - сказала Язикова. - Ты делай главное: чтобы знали они, -
она кивнула в сторону леса.
     Нашему  подпольщику комсомольцу Михаилу Лукашкову долго  объяснять план
не требовалось.
     - Будет все сделано! - словно отрапортовал он.
     Михаил пообещал поговорить с  матерью,  а  братишке Николаю и сестренке
Нине рассказать, как надо вести себя на "именинах".
     От него я  тотчас же пошел к  Михаилу и  Броне Прохоровым.  Они все еще
жили  на  берегу Серебрянки,  в  колхозной бане,  скрытой от  деревни густым
ольшаником Чем не самое лучшее место для встречи партизан, когда те пойдут к
нам? Прохоровы должны их встретить.
     Под предлогом,  что для именин нужна водка,  я на подводе отправился по
шоссе в  сторону Довска,  а через километр свернул на санную дорогу в Юдичи,
оттуда - в Хвощ.
     Вот и партизанский лагерь. Просторная штабная землянка, посередине стол
из наскоро сколоченных досок. И Белых, и Дикан, и Будников как раз на месте.
Подробно информирую их,  излагаю свой план.  Они одобряют его. С тех пор как
назначили Будникова начальником особого отдела,  его  задания стали для меня
обязательными.


2

     "Именины" шли как по сценарию.  Полина Архиповна, мать Лукашкова, умела
угостить,  создать  непринужденную обстановку,  чудесно  рассказывала разные
забавные истории,  которые  всегда  были  к  месту,  вызывали веселье.  Чуть
охмелев, мы принялись петь песни, конечно, народные. Какие же еще?
     Потом танцевали под музыку надтреснутых, охрипших пластинок. А партизан
все нет и  нет.  Я  уже опасался:  а  вдруг что случилось по дороге?  Но вот
раздался громкий стук в дверь. Тишина моментально воцарилась за столом.
     Дверь   протяжно  скрипнула,   впустила  клубы   морозного  воздуха   и
показался...   полицейский  Яков  Янченко.  Уж  действительно  принесла  его
нечистая сила!
     А  Ковалева обрадовалась.  Она  тут  же  взяла инициативу в  свои руки.
Запела  "Последний нонешний  денечек",  потом  пошла  танцевать  "барыню"  и
"сербиянку", даже принялась гадать на картах.
     - Вот  черт,  второй  раз  пришел  туз  пиковый и  такая  же  десятка с
шестеркой! - жаловалась она, а я боялся, что вдруг испугают ее карты и Груня
уйдет.
     - Да  вы  же сами -  пиковая дама,  вот и  приходят все одной масти,  -
стараюсь убедить Ковалеву.
     Она еще раз бросила - трефовая масть осталась на столе.
     - Никого не боюсь!  -  капризно заорала она,  уже изрядно охмелев.  - А
кого мне бояться?!
     Будто  в  ответ  на  ее  слова,  раздался стук  в  окно.  Все  смолкли,
насторожились.   Я  взглянул  на  ходики:  было  одиннадцать  часов  вечера.
Поздненько же, однако...
     Еще  резче,  требовательнее  повторился  стук.  Из-за  стола  поднялась
хозяйка дома,  а за ней полицейский Янченко.  Я увязался за ними. В коридоре
посоветовал Янченко лезть на чердак:  мол,  не бойся,  не выдадим. Тут еще и
хозяйка подтолкнула к лестнице полицая, и он покарабкался наверх.
     Вдвоем  с  Полиной Архиповной вышли  во  двор.  У  стены  стояли  Семен
Скобелев, Иван Герасимов и Аркадий Ковалев.
     - Слушайте меня,  -  прошептал я.  -  Двое -  с  нами в дом,  один -  в
охранение.  Для  вида  надавайте всем  подзатыльников.  У  двери не  жалейте
пинков.  Да еще пригрозите, чтобы не веселились, когда вокруг люди плачут. А
Груню  Ковалеву  поблагодарите,  что  изъявила желание  добровольно пойти  в
партизаны.  Да  еще вот что:  на  чердаке сидит полицейский Янченко,  его не
трогать. Он будет невольным свидетелем.
     - Понятно, - ответил Скобелев. - Пошли!
     Через несколько минут все  участники "именин",  получив подзатыльники и
пинки,  повыскакивали на улицу и,  как ошпаренные, побежали к своим домам. А
Ковалеву партизаны уводили под руки.
     Меня же до самого дома сопровождал Иван Герасимов,  с которым мы успели
подружиться.
     - Да покрепче ругай меня,  -  шепчу ему.  -  И бей как следует.  Во-он,
видишь, кто-то навстречу идет.
     - Ну,  ладно,  попробую разочек.  -  И  тут так дал мне в грудь,  что я
очутился в сугробе
     Спустя четверть часа я входил к Прохоровым в низкую дверь бани. Тут уже
были  Антонов и  Бердников.  Они  крепко пожали мне  руку.  Арсен Степанович
сказал, чуть улыбнувшись:
     - Чисто сработали.
     Услышав это, Груня Ковалева упавшим голосом залепетала:
     - Теперь я пропала. Опоздала...
     Очная  ставка  Ковалевой  с   коммунистами,   томившимися  в  застенках
жандармерии в Черикове, сорвалась.
     На следующий вечер партизаны обошли каждый двор в Серебрянке - собирали
советские  деньги  и   облигации  государственных  займов  на  строительство
танковой колонны "Партизан Белоруссии". Хозяевам в конце беседы говорили:
     - Ну,  спасибо!  Мы пойдем в  соседнюю хату,  а вы уж отнесите деньги и
облигации во-он той дамочке.  Да вы ее знаете -  Груня Ковалева.  Она в свою
сумку собирает. Хоро-ошая у нее сумка!
     И  каждый видел на улице,  освещенной луной,  группу партизан и  с ними
женщину в пальто и шапочке, с сумкой точь-в-точь, как у Груни Ковалевой.
     - Правда, - говорили потом люди, - Груня ни слова не сказала, а гроши и
облигации взяла и в сумку положила. Вот оказывается, какая она, эта Грунька,
Артемова сестра.


3

     Гитлеровцы приехали  в  Серебрянку через  день.  Всех  нас,  участников
"именин",  водили  на  допрос  в  дом  Якова  Янченко.  И  не  только нас  -
допрашивали многих односельчан.
     Все утверждали одно и то же. Да, была вечеринка; приказала организовать
Ковалева.  Как же ты не послушаешь директора, к тому же сестру старосты? Да,
сама  начинала песни и  всем приказывала петь...  Потом участников вечеринки
избили,  а  она  пошла с  партизанами под  ручку.  Что и  говорить,  скрытно
работала на большевиков, как, наверное, работает и ее брат, староста...
     - А правда ли,  что она приходила вместе о партизанами?  - допытывались
гитлеровцы.
     - А как же! Видели люди. У всех подряд брала деньги и облигации.
     Показания  участников  "именин"  сверили  с   показаниями  полицейского
Янченко,  бургомистра Бычинского и тех, кого вызывали на допрос. Расхождений
не было. Гитлеровцы укатили в Чериков, так никого и не арестовав.
     А  спустя день  подпольщики отправили в  Чериков жен  Власа Прохорова и
Петра Михеенко. Мы составили письмо, и односельчане подписались, что никакой
встречи  партизан  с,   заместителем  начальника  полиции  Ларьковым  и  его
помощником Олисюком в доме Прохоровых не было и что все арестованные - вовсе
не  коммунисты.  Это  все  придумала Груня  Ковалева,  которая  недавно сама
сбежала к партизанам и вместе с ними теперь грабит жителей Серебрянки.
     Бургомистр Бычинский,  как  и  полицейский Янченко,  твердо  перешел на
сторону партизан.  Он  подписал ходатайство на "примерных граждан Прохорова,
Михеенко, Сафронова и Бакова", просил отпустить их домой.
     Старосту  Артема  Ковалева вскоре  вызвали  в  журавичскую комендатуру.
Длинным и тяжким оказался для него тот разговор. Ему, который ранее считался
самым исполнительным и  примерным служакой,  комендант не верил.  Но Ковалев
вымолил у него десять дней сроку, чтобы найти настоящих виновников.
     Сразу же по приезде он зашел к нам.
     - Где моя сестра? - грозно, с налитыми кровью глазами, наступал Ковалев
на меня. - Отвечай!
     - Я  не  стану в  таком тоне  разговаривать с  тобой.  Садись к  столу,
успокойся, а потом начнем разговор.
     Он присел на табуретку, долго молчал, но вскоре повторил тот же вопрос,
правда, более спокойно:
     - Где моя сестра?
     - Я отвечу,  но сначала поправь обрез, он выпирает из-под полушубка. Не
дай бог, сам себя поранишь, а потом скажешь в комендатуре, что я стрелял.
     Ковалев метнул на  меня  колюче-злобный взгляд,  но  все-таки  поправил
обрез.
     Я не стал тянуть время.
     - На  допросе говорил и  сейчас повторю:  не знаю,  где она.  Могу лишь
предполагать,  - взглянул на него искоса, чуть улыбнулся. - Но ты-то зачем у
меня  спрашиваешь?  Отлично знаешь,  что  она  жива-здорова и  воюет  против
немцев...
     Лицо Ковалева менялось каждую минуту.  Оно становилось то  красным,  то
лиловым, то кирпичного цвета, а вдруг побелело, стало таким, как скатерть на
столе, у которого сидели мы.
     Вдруг он  начал медленно подниматься с  табуретки.  Не  спуская с  него
глаз, так же медленно встал и я, готовый в любую минуту начать схватку, если
Ковалев вдруг бросится на  меня или поднимет обрез.  Но  он этого не сделал.
Лишь повернул ко мне изрезанное морщинами дряблое лицо и тихо произнес:
     - Запомни:  не  будет  первого декабря моей  сестры  дома,  висеть тебе
вместе с отродьем на березах вдоль шоссе.
     - Кому охота висеть? Да еще в такие морозы... - усмехнулся я. - Если бы
это зависело от меня,  охотно вернул бы твою сестру.  Но это зависит от тебя
самого и от твоей сестры...  Жди,  может, она и придет за тобой в положенный
срок. Мой дедушка любил повторять: не гони лошадей зря...
     Видимо, староста уловил смысл моих слов, поэтому бросил угрожающе:
     - Ты будешь повешен со всеми коммунистами!  Это не мои слова. Это слова
коменданта.
     - Что сказал комендант,  я  не знаю.  Но знаю,  что ты слов на ветер не
бросаешь.
     Да,  наш староста слов на ветер не бросал.  В  этом я  убедился,  и  не
только я, вся Серебрянка. И вот тут-то надо было "гнать лошадей"
     В  тот  же  вечер  отправился  в  партизанский лагерь.  Белых  и  Дикан
внимательно выслушали меня.  Степан  Митрофанович записал  в  блокнот точное
время ухода старосты на ночевку в  гарнизон,  время возвращения оттуда,  его
постоянные маршруты, какую одежду носит и другие приметы.
     Долго обсуждали,  когда лучше взять Ковалева. Решили это сделать утром.
Он выходит из гарнизона в 8.  30, минута в минуту. На всякий случай, вернее,
чтобы не допустить промашки, дали поручение бургомистру Бычинскому вызвать к
себе старосту 1 декабря на девять часов.
     В  морозное утро на дороге,  что ведет в  Серебрянку,  появились сани с
двумя немцами и извозчиком-полицейским. Особого интереса это не вызвало ни у
кого.  Обычное явление:  много  тут  ездит гитлеровцев.  По  пути  встретили
бургомистра.
     - Где  есть  господин староста?  -  на  ломаном  русском языке  спросил
офицер.
     - Я - бургомистр Бычинский.
     - О нет-нет, надо староста. Кофалеф!
     Бычинский кивнул головой на  обочину:  к  ним  подходил Артем  Ковалев.
Немецкий офицер, поманив его пальцем, крикнул охрипшим голосом:
     - Шнель,  шнель!  Мы есть от господин комендант. Ви помогайт нам. Будем
делай капут партизанен. Битте, зетцен зи зих! - показал он на возок.
     Ковалев охотно согласился, сел между двумя офицерами.
     - Пошель! - приказал немец вознице.
     Тот дернул вожжи, и серый мерин в темных крупных яблоках рванул вперед.
Через некоторое время свернули на санную дорогу к сверженскому лесу. Возница
привстал и  хлестнул коня  кнутом.  Тот  рванул так,  что  седоки откинулись
назад, а возок натужно заскрипел.
     - Господин офицер!  -  вдруг крикнул староста, поворачивая побледневшее
лицо к тому, кто сидел справа от него. - Не туда едем!
     - Туда, сволочь, куда надо! - ответил "офицер" на чистом русском языке.
     Староста рванул полы полушубка,  но все трое навалились на него,  сжали
руки, кто-то вытащил у него из-под ремня коротышку-обрез...
     Гитлеровцы  снова  приехали  в   Серебрянку.   На   этот  раз  прямо  к
бургомистру.  Вызвали Янченко.  Те  рассказали,  что  Артем  Ковалев уехал с
офицерами "делать капут партизанам".
     - А может, это были переодетые партизаны? - допытывался переводчик.
     - Возможно,  и партизаны. От Ковалева всего можно ожидать, - подтвердил
догадку бургомистр.
     - Да,  человек ненадежный,  -  проговорил Янченко, стоя навытяжку перед
офицером.
     По  совету  Дикана подпольщики составили коменданту письмо,  в  котором
говорилось,  что  уже  оба Ковалевы ушли в  партизаны,  а  преданные "новому
порядку" люди арестованы в  Черикове.  Их оклеветали Ковалевы,  чтобы скрыть
свою связь с партизанами.
     Жены  арестованных переписали письмо и  отнесли Бычинскому.  Бургомистр
приложил свое ходатайство об освобождении серебрянских граждан.
     Как  позже мы  узнали,  полицейский Лесневский на  последующих допросах
показал, что лично он не видел, с кем встречались Ларьков и Олисюк, а только
догадывался.
     Вскоре всех  арестованных выпустили из  фашистского застенка,  а  через
неделю   Прохоров   и   Михеенко   оказались   в   партизанах.   Подпольщики
распространили слух,  что  они  схвачены  народными мстителями и  убиты  как
немецкие агенты. Не напрасно, мол, держали их целый месяц в Черикове, никого
не выпускают из тюрьмы, а их выпустили.
     В  Серебрянке стало  легче дышать.  Бургомистр Бычинский и  полицейский
Янченко работали на партизан. Работу и этой школы развалили. Мы теперь более
свободно рассказывали людям о  положении на  фронтах,  передавали листовки и
сводки Совинформбюро.


ВСЮДУ БЫЛИ ПОМОЩНИКИ


1

     Партизанские ряды  росли быстро,  и  у  командования прибавилось забот.
Надо не только руководить боевой деятельностью, но и накормить людей, одеть,
вооружить. В середине ноября, когда ударили морозы, это вылилось в серьезную
проблему.  Ее вынесли на обсуждение партийного собрания.  На него пригласили
командиров рот  и  взводов.  В  своем докладе И.М.Дикан выделил две основные
задачи,  которые должны  одновременно решаться при  выполнении хозяйственных
операций.  Это,  во-первых,  ослабление экономического потенциала фашистской
армии,  во-вторых,  укрепление военного  и  хозяйственного союза  партизан и
местного населения.
     Собрание рекомендовало командирам групп,  рот и хозвзводу уничтожать не
только живую силу  и  технику противника,  но  и  одновременно громить базы,
склады,  захватывать обмундирование,  продовольствие, ценности, награбленные
оккупантами  у  советских  людей.  В  захваченных гарнизонах  не  уничтожать
продовольствие и одежду, как