ерез центральную городскую площадь, на которой, возле
памятника бессмертному, как Кощей, вождю мирового пролетариата,
происходило некое действо, которое на сухом языке протоколов называлось не
иначе, как "несанкционированный" митинг. На трибуне стоял известный всему
городу правозащитник, которого в Конторе прозвали "юродивым" за то, что он
был "против" всегда, какая бы власть ныне не имела место быть.
Правозащитник изо всех сил своих слабоватых л„гких, многократно усиленный
мегафоном, блажил чего-то там про "тиранов" и "попрание демократии",
небольшая толпа люмпеноватого вида благоговейно ему внимала. Время от
времени из толпы слышались разные глупые выкрики типа "Правильно!" или
(что было ещ„ круче и глупее) "Да„шь!". И правозащитник "давал". Пока Юля
и Борис пересекали площадь, он успел заклеймить вс„ и вся, начиная от
президента, которого он назвал "самовлюбл„нным слепцом" и заканчивая
нынешним Временным Комитетом, обозвав тех "хунтой". "Хунта" в толпе сразу
прокатила на "ура", прич„м было похоже, что народ, собравшийся на площади,
значения этого слова не знает и явно ассоциирует его со словом из
матерного лексикона, начинающимся на те же две первые буквы и, видимо,
считает новое слово всего лишь несколько более длинным и поэтому,
наверное, более неприличным.
  Глядя на правозащитника, Борис поморщился. В сво„ время тот не только
проел всю печ„нку высшему руководству, но успел изрядно надоесть и всем
рядовым сотрудникам. У Бориса лично с ним были связаны не очень-то
приятные воспоминания. Однажды, будучи в крайнем раздражении, он совершил
некое деяние, произведшее на его начальство неизгладимое впечатление, за
что был временно (на неделю) "разжалован" из оперов и посажен в наказание
на вход проверять "ксивы", то есть служебные удостоверения. В один из дней
его вынужденного бдения на вахте заявился "юродивый". Борис заранее
приготовился к скандалу, так как прекрасно, как и все в Конторе, знал, что
от "юродивого" добра не жди, а скандалы для него, как подарки на Новый Год
для дитяти. "Юродивый" начал издалека, попросив сначала не жареную луну и
не "освобождения всех без исключения узников совести", а всего-навсего
аудиенции у начальника Управы. Искренне сожалея, что не может от него
отделаться столь просто, Борис сказал тому, что данная его просьба
невыполнима. Начальник на сей сч„т был человеком крайне суровым, принимал
строго в отвед„нное для этого время и вполне мог впаять "выговор с
занесением" вахт„ру, пропустившему к нему ходока в неурочный час. Выслушав
это, "юродивый" немедленно, прямо в вестибюле и при вс„м честном народе
(то есть, при посетителях и некотором количестве сотрудников Управления)
сел своим худым седалищем прямо на пол перед Борисом, заявив, что он
объявляет политическую голодовку. Между ним и Борисом произош„л
поучительный диалог, ставший навсегда одной из легенд Конторы:
  - Немедленно встаньте с пола! - в присутствии посетителей Борис был тв„рд
и решителен на сво„м посту, как Леонид при Фермопилах.
  - Я не встану до тех пор, пока вы не пропустите меня к вашему начальнику,
- "юродивый", в свою очередь, тоже был стойким, как оловянный солдатик и
отступать, похоже, не собирался.
  - Я же вам человеческим языком говорю: у начальника сегодня непри„мный
день. Приходите в среду, с тр„х до шести, и он вас с удовольствием примет!
- (насч„т удовольствия - это было сильно. Принимать таких деятелей всегда
было деянием сродни подвигу Гастелло).
  - Значит, я буду сидеть тут до среды! Я буду сидеть, пока не умру с голоду
и на вашу организацию ляжет ещ„ одно пятно! - орал правозащитник.
  Вот тут-то Борис и произн„с свой знаменитый монолог, который, при всей
своей краткости, тем не менее снискал ему славу Цицерона среди всех
работников Конторы. Он язвительно заявил "юродивому", что, дескать, их
организация и так пятнистая, как шкура леопарда, и для не„ - пятном
больше, пятном меньше - особой погоды не делает. "Впрочем, - заметил он
далее, - я могу вас определить на при„м не к начальнику управления, а к
его заместителю. Как паллиатив". Бедный правозащитник, то ли убоявшись
конторского работника, изъяснявшегося на французском, то ли не зная
значения слова "паллиатив" и посчитав его по ассоциации чем-то вроде
"альтернативы", прич„м неприятной (мол, или к заму, или будут бить), на
зама согласился. Зам начальника, полковник Русаков Николай Иваныч
(которого за мягкий и покладистый характер в Конторе звали за глаза просто
"Коля"),"юродивого" принять согласился. Борис уже успел с облегчением
вздохнуть, что так легко отделался от этого прилипалы, как вдруг тишину
вестибюля снова нарушили вопли правозащитника, только на сей раз к ним
примешивался рык "Коли", находящегося, судя по всему, в крайней степени
раздражения. Народ вместе с Борисом поворотил свои очи к лестнице на
второй этаж, откуда доносились эти серенады и все залицезрели картину,
достойную кисти любого художника - баталиста: низкорослый "Коля",
нисколько не смущаясь присутствием посторонней публики в вестибюле,
приподнял "юродивого" за шкирку и пустил того в некое подобие слалома
прямо по ступенькам. Подождав, пока жертва, тихонько поскуливая, пересеч„т
вестибюль и скроется за дверью, "Коля" сообщил обалдевшим от увиденного
посетителям, что придя к нему в кабинет, "юродивый" повторил вестибюльную
уловку, сев в кабинете на ковровую дорожку, после чего безапелляционно
заявил, что не встанет до тех пор, пока он, то есть полковник Русаков, не
сообщит ему подробности исчезновения "золота партии". И "Коле",
естественно, пришлось принять экстренные меры по ликвидации бесноватого из
своего кабинета, потому что, как "Коля" вполне справедливо полагал, у него
рабочий кабинет, а не балаган или же паноптикум. Народ, сочувствуя
нел„гкой доле полковника, вежливо засмеялся и инцидент был, вроде бы,
исчерпан.
  Но Борису, за то, что он пропустил безумца, "Коля" потом вставил втык.
Правда, моральный, без "занесения".
  Кивнув головой на оратора, Борис вкратце поведал Юле эту поучительную
историю. Та в ответ громко засмеялась и, неожиданно для Бориса,
поинтересовалась, за какую именно провинность Борис угодил на вахту. Борис
хмыкнул. Причиной его "вестибюльного периода" была одна шалость, вспоминая
о которой Борис не мог не отдать должного своему начальству. За те
проделки, говоря откровенно, его могли если и не отдать под суд, то уж
выкинуть из конторы - так это - как за "с добрым утром". Произошло это
тогда, когда Борис со своей группой в„л одного деятеля, промышлявшего
незаконной торговлей редкоз„мом в Ближнее Зарубежье. Отрабатывались все
каналы, по которым этот ор„л отправлял галлий в Эстонию и однажды,
совершенно случайно, по ошибке, один Борисов помощник, недавний
практикант, приволок к Борису на допрос прилично одетого гражданина,
причем пьяного в лоскуты. Пока тот дремал в кресле, Борис быстро
разобрался, что сей деятель в их делах абсолютно ни при ч„м и совсем уж
было собирался разбудить его и, вежливо извинившись за причин„нное
беспокойство (мужика взяли прямо из кабака, в котором он был с девицей),
отпустить его на все четыре стороны, как мужик вдруг проснулся сам и,
очевидно вспомнив подробности того, как он оказался в этом кабинете,
принялся орать о своих правах, размахивая перед носом Бориса какой-то
бумажкой. Из этой бумажки следовало, что он был не просто пьяный мужик, а
пьяный мужик государственного значения. Как выразился бы на месте Бориса в
своих "Сказах" великий уральский писатель Пал Петрович Бажов: "Одн„м
словом - депутат".
  Борис попытался прервать поток его пьяного красноречия, но в ответ услышал
такое, от чего сразу позеленел от злости. Депутат (бывший в Городской
Думе, кстати, депутатом от какой-то демократической фракции) гордо заявил,
что времена таких, как Борис, скоро закончатся, поскольку "они", в смысле
- их демократическая фракция, скоро придут к власти. А по приходу к власти
они первым делом, заявил в пьяной откровенности сей госдеятель, "...для
каждого мента определят свой столб". От этого выражения повеяло столь
мелкоуголовным жаргоном, что Борис, совсем уж было собравшийся просто дать
депутату по морде, сдержался, не желая пачкаться, а поступил гораздо более
изощр„нно. Внимательно посмотрев на этого представителя мира животных, он
прямо у него на глазах изорвал его депутатский мандат в лапшу, благо в
кабинете, кроме них, никого не было, после чего доверительно сообщил
офонаревшему от его действий клиенту, что никакого мандата у него при себе
не было. А все его крики про депутатство он, Борис, воспринимает не иначе,
как проявление у клиента симптомов "белой горячки" и поступать с ним
намерен, так, как и всегда во все времена в их стране поступают с пьяными,
попавшими в их богадельню. А именно - сдают с рук на руки наряду из
трезвака. Слегка после всего этого протрезвевший депутат робко заявил, что
Борису это так не пройдет и что "он будет жаловаться", с чем тот
великодушно согласился, снимая трубку телефона и вызывая "адскую
колесницу", по другому именуемую "Автоспецмедслужбой". Приехавшие по зову
Бориса "медики" очень обрадовались, узнав от него, что клиент не просто
буйный, а с размахом. Особенно их заинтересовали подробности о "столбах"
и висящих на "столбах" "ментах". На радостях, что к ним угодила столь
важная птица (они, само собой, проглотили легенду Бориса о том, что
никаких документов о депутатстве у клиента при себе никогда не было), так
нежно и трепетно относящаяся к родной рабоче-крестьянской милиции, они
торжественно пообещали ему, что клиенту будет оказан подобающий его
"депутатскому" сану поч„т и усладили его слух подробностями, куда именно
клиенту будет вставлен шланг, использующийся в их заведении для орошения
невольных посетителей. После чего, заверил Бориса старший наряда, клиент
будет вспоминать о сво„м "депутатском" прошлом, равно, как о пребывании в
их заведении, не иначе как только в страшных снах.
  После этой памятной беседы Бориса вызвал к себе Гриб и скромно
поинтересовался, зачем тот изорвал мандат у депутата, а самого депутата
направил к "смежникам" на водные процедуры. Борис прикинулся шлангом и
ответил, что никаких мандатов он у клиента не видел, а с клиентом поступил
согласно уставу, отправив его туда, где, по его скромному мнению, таким
деятелям и место. Прич„м присовокупил, процитировав речи деятеля, что
поступил с ним ещ„ и ласково. Таких, как он, сказал Борис словами
почтальона Печкина, "надо в поликлинику сдавать, для опытов". Гриб
притворно вздохнул и сообщил, что работники медвытрезвителя произвели над
клиентом ряд таких опытов, что, узнав подробности экзекуции, содрогнулся
весь депутатский корпус и все депутаты, как один, дали торжественное
пионерское обещание никогда не вести себя таким образом, если вдруг, паче
чаяния, угодят в их контору хотя бы просто для беседы. Борис, в свою
очередь, так же притворно удивился, что клиент оказался настоящим
депутатом, выразил сво„ сожаление по поводу происшедшего недоразумения, но
добавил, что рад положительному эффекту, произвед„нному его "невольными"
действиями, на депутатскую братию. Гриб же, подняв очи горе, задумчиво
сказал, что представитель Городской Думы в приватной беседе с начальником
Управы хотя и не порицал слишком строго действия их сотрудника, то есть
Бориса, признавая, что их депутат в„л себя явно не подобающим образом и,
как говорится,"сам наскр„б на свой хреб„т", вс„ же требовал от начальника
для Бориса наказания в дисциплинарном порядке. Так сказать, для
профилактики. Начальник же, по словам Гриба, хотя и был в восторге от
инициативы своего работника по отношению к зарвавшемуся "демократу", вс„
же был вынужден пообещать, что Бориса накажут, а меру наказания предложил
выбрать ему, то есть Грибу, попросив того обойтись "малой кровью". Что он,
в смысле Гриб, и делает, отправляя Бориса на перевоспитание в объятия
Тарасыча, начальника дежурной части.
  . ..все эти подробности Борис сообщать Юле не стал, сказав ей вкратце,
что, дескать "...с одним оглоедом поступил так, как он того и заслуживал".
Та, в свою очередь, на подробностях и не настаивала и они бодро вошли в
здание Управления.
  Первым, что сразу бросилось в глаза и на что Борис не преминул обратить
внимание своей спутницы, было отсутствие вахт„ра пенсионного возраста. На
его месте восседал добрый молодец в камуфляже и бронежилете, вооруж„нный
"Калашниковым". На Борисово пожелание доброго утра молодец отреагировал
хмурой улыбкой и, небрежно проверив удостоверение Бориса и временное
удостоверение Юли, молча кивнул. Мол, проходите, не задерживайтесь. "Кто
это? - поинтересовалась Юля у Бориса, пока они поднимались по лестнице,
здороваясь с попадавшимися им по пути знакомыми сотрудниками, - Вид уж
больно грозен." Борис пояснил ей, что сие есть конторский спецназ. "Обычно
они находятся не в самой Конторе. База у них за городом, а у нас в Управе
они только как группа захвата по заказу какого-либо отдела появляются, -
разъяснил он ей, - И то, в основном по ночам. Посему и рожи их тут не
примелькались. Я лично по работе с ними всего пару раз и сталкивался,
поэтому знаю в лицо далеко не всех."
На сво„м этаже они сразу же наткнулись на беседующих прямо в коридоре Рэма
и начальника отдела. Они о ч„м-то весьма жарко спорили, прич„м начальство
в лице полковника Грибоедова попросту орало, брызжа слюной, а Рэм,
по-видимому, оправдывался. Заметив Бориса, начальство перестало блажить и
вс„ сво„ внимание переключило на него:
  - Ну наконец-то! Вас одного и жд„м. В три общее собрание в актовом зале, а
нам надо ещ„ перед этим успеть предварительно провести сво„ совещание.
Коллективом нашего отдела, - раздраж„нно произн„с полковник и строго
глянул на Юлю, - Практикантов тоже касается! Собираемся через пять минут в
кабинете у старшего лейтенанта Веселова. У его кабинета самый подходящий
размер.
  - Размер-то подходящий... - буркнул Рэм, - Только... Не получится у
Веселова, товарищ полковник!
  - Это ещ„ почему? - сердито поинтересовался Гриб, - Веселов на месте, я
сам его видел.
  - У Веселова в кабинете сегодня не выжить. У него "Наступление немцев при
Ипре", - сообщил Рэм, глядя в потолок.
  - Чего?! -вытаращило глаза начальство, - Выражайтесь яснее, капитан!
  Борис хмыкнул. Куда уж яснее. Слова Рэма могли означать только одно -
Радик Веселов вступил в новую фазу своей непримиримой борьбы с полчищами
насекомых, именуемых тараканами. История этой борьбы была известна далеко
за пределами их отдела. Дело было в том, что несчастному Радику достался
кабинет, который при всех своих достоинствах (размеры, новая мебель и
проч.) имел один недостаток, который сводил на нет все его преимущества:
через стенку кабинет соседствовал с конторским буфетом. В буфете тараканы
плодились и размножались, а Радиков кабинет был у них чем-то вроде клуба.
Поначалу, по молодости лет Радик не придал этому большого значения, наивно
предполагая, что непрошеные гости не будут особенной помехой в работе, но
после тр„хмесячного вооруженного нейтралитета ему пришлось перейти к
активным действиям: во время беседы со свидетельницей один из
представителей тараканьего племени свалился прямо с потолка ей на голову.
Почувствовав, что что-то копошится в волосах, несчастная смахнула зверька
с прич„ски на стол пред свои ясные очи...
  ...некоторые умники утверждают, что ультразвук услышать невозможно. Это
полная чепуха! В тот знаменательный день ультразвук услышали ВСЕ. И не
только работники Управления, но и мирные граждане, проходящие мимо окон
Конторы по улице. У организации Бориса и без того была мрачноватая
репутация, а после того ч„рного для Радика дня по городу поползли мрачные
слухи о том, что снова возрождается лихолетье тридцатых и в Конторских
подвалах возобновились допросы третьей степени, с пристрастием. Услышавшие
визг свидетельницы граждане утверждали, что ни в каких ужастиках ничего
подобного никогда не было. Журналисты требовали от высшего руководства
объяснений, руководство орало на старшего лейтенанта Веселова, а старший
лейтенант Веселов, в свою очередь, требовал у руководства новый кабинет с
не столь разнообразной фауной. Нового кабинета ему не дали, предложив,
однако, разделаться с насекомыми в наикратчайшие сроки и об исполнении
доложить.
  И началась Великая Война Веселова, которая и продолжалась по сей день.
Поначалу Радик понадеялся на разрекламированные средства, типа всяких там
"РЭЙД - Мегакиллов, убивающих наповал". Но не тут-то было! Отечественные
"стасики", как их любовно зов„т наш народ, "убиваться наповал" явно не
собирались. Может быть, какого-нибудь буржуйского слабака-таракана эти
средства и могли отправить на тот свет, но наш отечественный таракан,
давным-давно мутировавший на дихлофосно-хлорофосной диете, на все эти
"Мегакиллы" чихал с высокой колокольни. Радик даже утверждал, что с
помощью этих средств они (в смысле, тараканы), похоже, размножаются. Он
уверял всех в отделе, что однажды пронаблюдал, как два таракана
проследовали прямо на его глазах в коробочку с заморским ядом, который,
судя по телевизионной рекламе, должен был истребить зверьков немедленно,
пробыли внутри коробочки некоторое время и вылезли наружу уже втро„м. Из
этого Радик делал вывод, что там у них что-то вроде роддома. Слова Рэма о
том, что у Веселова в кабинете "немецкое наступление при Ипре"
переводились на человеческий язык следующим образом: несчастный Радик
отчаялся справиться с насекомыми при помощи невоняющих иностранных средств
массового тараканьего поражения и прибег к какому-то отечественному,
проверенному временем средству, очень вонючему, но зато дающему больше
шансов на успешный геноцид. Что они вместе с Рэмом и объяснили
полковнику, который, естественно, был полностью в курсе Радиковой беды,
но, как и вс„ руководство, каждый раз делал вид, что "священная война"
старшего лейтенанта для него новость. Гриб чертыхнулся, пробормотав что-то
вроде: "Как вс„ это не вовремя!..." и предложил в таком случае в качестве
места сбора их с Рэмом конуру. Борис пожал плечами: "Да за ради Бога!" и
выговорил себе десять минут на приведение кабинета в порядок. Гриб
кивнул, соглашаясь и трусцой ускакал на третий этаж. Борис вместе с Юлей и
Рэмом поспешил к себе в кабинет.
  - Нервничает наш Грибогрызов! - злорадно проговорил Рэм, когда вся троица
оказалась в кабинете.
  - А чего ему нервничать? - пожал плечами Борис, - Он у нас сошка мелкая,
ему-то вс„ это каким боком?
  - Ты не поверишь, - многозначительно сказал Рэм, - Но новая власть
оказалась на удивление резвой! Во-первых: освобожд„н от занимаемой
должности наш старшой. Новый начальник Управы должен не сегодня-завтра
прибыть из Центра.
  - Обалдеть! - пробормотал слегка ошарашенный Борис, - Когда успели?..
  - Это первое, что пришло из Белокаменной. Но и это ещ„ не вс„! Меня
УПээСовцы знакомые просветили первого, а сейчас вся Контора уже гудит:
вот, прочитай, на столе лежит... - продолжал Рэм, кивая на стол, где лежал
какой-то список. Борис взял его со стола, быстро пробежал глазами. Ничего
особенного, список из полутора десятков фамилий. В большинстве сво„м -
генералитет их профиля, пара министров из оборонки, один армейский
генерал-полковник... ещ„ кто-то... Он посмотрел сначала на так же ничего
не понимающую Юлю, потом на Рэма и совсем уж было собирался спросить его,
зачем он дал ему эту бумажку и что в ней такого особенного, как вдруг
неожиданная догадка с быстротой молнии про-неслась в его мозгу. Он ещ„ раз
просмотрел список и вопросительно посмотрел на Рэма, который был явно
доволен произвед„нным эффектом:
  - Ты хочешь сказать, что это...
  - Именно. Список так называемого Временного Комитета.
  - Но ведь это значит...
  - Угу. Это значит, что вс„ происходящее не обычная клоунада, а самый
настоящий переворот. С далеко идущими последствиями. Ребята сам видишь,
какие собрались. Ни одного ведущего политика, почти сплошные генералы. Как
в Парагвае. Только явно выделенного Стресснера пока, вроде, не
в