л подошел к стоящему у входа пакету и достал бутылку  "Хеннесси".
Я широко раскрыла глаза, подпрыгнула и захлопала в ладоши.
   - Пашечка, ты это для меня постарался?
   - Просто захотелось выпить хорошего коньяка.
   - Ты хотел меня обрадовать?
   - Я же тебе говорю, хотелось выпить нормального коньяка.
   - Умница! Такая бутылка стоит бешеные деньги! Приятно, что ты у  меня
не скупой! Только вот под такой коньяк закуска что-то куцо смотрится.
   - Я это предчувствовал. Что-нибудь хорошее ты вряд ли сготовишь.
   -  Что?!  А  из  чего,  по-твоему,  я  должна  готовить?!   Здесь   и
продуктов-то нет!
   Паша стал  выкладывать  на  стол  деликатесы.  У  меня  даже  челюсть
отвисла.
   - Ну, Паша,  ты  даешь!  Тебе  прямо  цены  нет!  Ты  все  мои  баксы
потратил?
   - Да пошла ты!
   - Ладно, я шучу. Садимся и начинаем пировать. Я  так  соскучилась  по
"Хеннесси", ты даже не представляешь!
   Мы сели за стол друг против друга. Павел немного подобрел.
   - Знаешь, хотел свечи купить и не нашел.
   - Свечи? Зачем?
   - Ну, чтобы был ужин при свечах.
   - А ты у меня романтик... Только я ненавижу ужин при свечах.
   - Почему?
   - Потому что там, откуда я приехала, люди ужинают при свечах вот  уже
несколько лет.
   - А откуда ты приехала?
   - Есть такой маленький шахтерский городок Артем, в Приморье. Там люди
живут без света. Вернее, свет есть, только в основном его отключают.
   Энергетический кризис. Так вот благодаря этому кризису  люди  готовят
себе еду на взрывоопасных китайских плитках и ужинают при свечах изо дня
в день. Наверное, поэтому я так ненавижу свечи. Темный город,  на  улице
ни один фонарь не горит, в окнах темно. Бензоколонки  не  работают,  так
как нет света. Люди напашутся на работе, приходят домой - ни  телевизора
тебе, ни холодильника. Сварят на  газовой  плитке  похлебку,  проследив,
чтобы китайский баллон не взорвался, затем садятся за стол  и  в  жуткой
тишине и темноте зажигают свечи. Эти свечи горят в каждом окне, в каждом
доме. Вот от этой убогой тишины и зажженных свечей, от  этого  страшного
чувства бытовой неполноценности мне и хотелось бежать как можно дальше и
кричать что есть сил.
   - Наверное, поэтому ты добежала аж до Москвы?
   - Может быть. Как бы там ни было, но теперь всю оставшуюся жизнь меня
будет трясти от ужина при свечах. Еще там нет горячей воды.
   - Во многих городах нет горячей воды. Ее дают только зимой.
   - Нет, ты не понял. Там не просто нет  горячей  воды.  Там  нет  даже
кранов под горячую воду. У людей имеется один кран с холодной водой.
   - И все?
   - И все. Наверное, когда строили этот город, подумали,  что  шахтерам
вовсе не обязательно мыться.
   - Как же они моются?
   -  Кто  как  может.  Греют  воду,  топят  титаны,  ставят   различные
обогреватели, только что толку - света ведь  все  равно  нет.  В  городе
действует общаковая баня. Ладно, что мы все о грустном. Слава Богу,  что
ты не купил свечи, а то испортил бы такой шикарный ужин.
   Паша разлил коньяк по рюмкам, мы выпили и накинулись на еду.
   - Что с машиной?
   - Порядок. Все в лучшем виде. На следующей неделе она  уже  уедет  за
пределы Москвы.
   - Паша, а что ты напился-то?
   - Я не напился, а выпил. Я вообще никогда не напиваюсь.  Просто  тебя
слишком долго не было. Кстати, где ты шаталась?
   - Знаешь, я так неуютно чувствовала себя с краденым золотом, что  мне
захотелось вернуть его хозяину.
   - Что?! Ты чокнутая? Ты что, вернулась на кладбище?
   - Да, я пошла на кладбище, чтобы положить золото на место.
   - Ты хотела еще раз раскопать могилу?
   - Нет, конечно.  Я  собиралась  сделать  на  могиле  маленькую  ямку,
положить туда золото и слегка присыпать землей.
   - Не проще было бы сделать эту  ямку  где-нибудь  за  домом?  Что  за
необходимость переть на кладбище?
   - Я же тебе говорю: я хотела вернуть золото хозяину.  Только  в  этом
случае успокоилась бы моя совесть.
   - Ты что, совсем дура?! На хрен оно хозяину, он же все равно труп.
   Совесть! Какая, к черту, совесть, и есть ли она у тебя вообще?
   - Ты не дослушал до конца. И вообще, какая тебе разница, где я хожу?!
   - Никакой.
   -  Тогда  в  чем  дело?!   На   кладбище   я   увидела   подъезжающий
"Мицубиси-Паджеро". Спряталась за одну из могил. Из  машины  вышло  двое
братушек,  таких  габаритов,  что  сердце  в  пятки  ушло,  и  принялись
раскапывать могилу Графа.
   Павел напрягся и удивленно спросил:
   - Зачем?
   - Они хотели снять с Графа золото.  Представь  картинку,  они  копают
могилу и находят там нашего с тобой Гарика...
   - А ты где была все это время?
   - За могилой.
   - Но ведь тебя могли убить.
   -  Я  сидела  тихо,  как  мышь.  Мне  даже   показалось,   что   меня
парализовало.
   Естественно, никакого золота они не нашли,  поэтому  положили  нашего
Гарика обратно и закопали могилу. Кажется, эти бугаи подумали,  что  над
ними подшутил кто-то из своих. Правда, один предложил поставить  на  уши
всю деревню, но другой его не поддержал.
   - Что за машина, говоришь?
   -  "Мицубиси-Паджеро",   девяносто   пятого   года,   синего   цвета,
тонированные стекла.
   - Может, ты еще и номера запомнила?
   - Ты что, шутишь? Там вокруг сосны, кусты и могилы, как я, по-твоему,
могла увидеть номера?!
   - Тогда расскажи, как выглядят эти люди?
   - Как типичные мордовороты.
   - А как выглядят типичные мордовороты?
   - Затылки, стриженные под "мясо".
   - Это как?
   - Это значит - стрижки у них такие. Мясо же без волос. Вот  и  у  них
волосы отсутствуют - выбриты. Широкие  плечи,  мускулы  и,  конечно  же,
золотые цепи. У одного из кармана торчал сотовый  телефон.  Ты  что,  их
знаешь?
   - Да уж, по твоим описаниям в  жизни  не  догадаешься.  Ну  а  особые
приметы у них есть?
   - Не знаю. Нет, по-моему. Какие, к черту, приметы? У меня  от  страха
зуб на зуб не попадал! Ты бы на моем месте сразу умер от разрыва сердца.
   - Да что ты такое говоришь, - ехидно протянул Павел и разлил  коньяк.
- Золото где?
   - У меня в кармане.
   - Почему ты его не выкинула?
   - Где?
   - Да где хочешь! Что - мало мест?
   - Я теперь его из принципа себе оставлю.
   - Почему?
   - Потому что оно кучу денег стоит. Зачем возвращать  золото  хозяину,
если у него его все равно заберут. Ты говорил, что  оно  "паленое".  Так
никакое оно не "паленое", если за  ним  братки  приехали.  По  воровским
законам, его брать нельзя! Срали они на твои воровские законы! Я  твердо
решила - мое это золото и никому не отдам. Придет  время,  избавлюсь  от
него, деньги выручу.
   - Ой дура! Ну почему все бабы такие дуры!
   - От дурака слышу! Мое золото, и все тут! -  Я  стукнула  кулаком  по
столу для подтверждения своих слов.
   - Говорила мне мать, не связывайся с бабой, она тебя погубит! Да  еще
с такой чокнутой! Запуганная! Да ты сама кого хочешь  запугаешь!  Чем  и
как удалось тебя запугать - непонятно!
   И тут мы услышали шум подъезжающей машины. Павел моментально  вскочил
из-за стола, выключил свет и достал пистолет.
   - Лезь под стол!
   - Пашенька, кто это  приехал?  Нас  убьют?  Это  те,  с  кладбища?  -
затараторила я.
   - Заткнись, лезь под стол и не высовывай носа!
   Я залезла под стол и старалась держать себя в руках, но  тело  начало
содрогаться от всхлипов.
   - Заткнись, дура, в последний раз говорю!
   - Нас убьют, Пашенька?
   - Будешь реветь, убьют! Тихо! Я замолчала. Встав на колени, подползла
к окну и присела на корточки, боясь выглянуть. Паша  сунул  мне  в  руку
пистолет и шепотом сказал:
   - На, это на всякий случай,  ты  же  все  равно  умеешь  стрелять,  и
довольно неплохо.
   Затем он подполз к входной двери и  закрыл  ее  на  замок.  Встав  на
колени у окна, положил руку на подоконник. Я попыталась рассмотреть, что
было у него в руке, но в такой  темноте  мне  это  никак  не  удавалось.
Какой-то блестящий предмет.
   - Что это? - тихо спросила я.
   - Закрой рот, дура. Граната.
   От страха и удивления я потеряла дар речи, язык  онемел  и  прилип  к
небу.
   Краешком глаза я увидела, что подъехавшая машина припарковалась рядом
с машиной Павла. Из нее вышли трое незнакомцев. Павел положил гранату на
подоконник, достал винтовку и передернул затворы.  Мужчины  остановились
напротив входной двери.
   - Паша! Мы знаем, что ты здесь. Выходи  по-хорошему.  Иначе  мы  тебе
весь дом разнесем. Выходи, разговор есть.
   Паша выбил винтовкой нижнюю часть окна, высунул ее наружу  и  ледяным
голосом произнес:
   - Что нужно?
   - Выходи - поговорим.
   - Езжайте откуда приехали, или стреляю без предупреждений!
   Мужчины выхватили пистолеты и направили в сторону выбитого окна.
   - Паша, не дури! Ты и так в последнее время делаешь много глупостей.
   Поехали к шефу. Он с тобой поговорит и  отпустит.  Шеф  хочет  знать,
почему ты дело запорол.
   - Передайте шефу, что я объявлюсь, как сделаю дело.
   - Не надо ничего делать. Шеф хочет с тобой поговорить.
   - В последний раз  говорю,  езжайте  обратно.  Придет  время,  я  сам
объявлюсь и все объясню.
   Паша прицелился и выстрелил. С головы одного из мужчин слетела кепка.
   Мужчина  пригладил  волосы,   поднял   кепку   и   несколько   секунд
рассматривал сквозное отверстие от пули.
   - Паша! Хватит устраивать этот цирк. То, что ты хорошо стреляешь,  мы
знаем. Выходи. Ты же не будешь стрелять по-настоящему?!
   - Почему не буду, буду.
   Один из мужчин быстро вскинул пистолет.  Раздался  глухой  щелчок,  и
окно, из которого торчала винтовка Павла, разлетелось вдребезги.  Дальше
все произошло, как в ускоренной ленте немого кино.  Мужчины  вбежали  на
крыльцо, вышибли входную дверь,  и  я  услышала  прерывистую  автоматную
очередь. Звон стекла, отборная матерщина и страшный, болезненный  гул  в
ушах. А затем разрушительная волна чудовищного  грохота  разлетелась  по
всему дому. Меня откинуло в  противоположный  угол  комнаты.  Я  закрыла
голову руками и сжалась  в  комок.  Мне  было  непонятно,  живая  я  или
мертвая, сон это или реальность.
   Господи, что это было? Если бы не мужчины,  угрожавшие  Павлу,  я  бы
подумала, что это землетрясение. Открыв глаза, я увидела, что дом  полон
дыма и напоминает скорее зону  боевых  действий,  чем  жилое  помещение.
Держа  в  руке  пистолет,  я  подползла  к  двери  в  соседнюю  комнату.
Наконец-то мне стало понятно, что же  все-таки  произошло,  -  мой  друг
бросил гранату. Входная дверь лежала на улице, кругом  разбитые  стекла,
но самое главное - скорчившиеся в невообразимых позах люди.
   Паша лежал  у  батареи,  широко  раскинув  ноги  и  закрыв  глаза.  Я
подползла и приложила голову к его груди. Кажется, жив. Неожиданно  один
из мужчин зашевелился. Я поняла,  что  нельзя  медлить  ни  минуты.  Мне
пришлось ударить этого  типа  пистолетом  по  голове.  Мужчина  перестал
двигаться и затих.
   - Отдохни немного. Я уеду, тогда встанешь, -  прошептала  я,  вытирая
слезы.
   На столе лежала  разбитая  бутылка  "Хеннесси",  рядом  стояла  чудом
уцелевшая рюмка, налитая до краев. Выпив ее до дна, я повесила на  плечо
Пашкину кожаную сумку,  на  другое  плечо  винтовку,  подобрала  с  пола
пистолет, принадлежавший одному из мужчин, и бросила его в сумку.  Затем
я подошла к Пашке и волоком потащила к машине. Передо мной встал  выбор,
на какой машине  лучше  всего  уносить  ноги.  Я  подумала  о  том,  что
безопаснее  всего  ехать  на  Пашкиной,  правда,  для  меня  это   будет
тяжеловато. Я  совершенно  не  умею  управлять  отечественной  техникой.
Положив Пашку на заднее сиденье, поехала в сторону главной дороги. В тех
немногих заселенных домах, которые  остались  в  этой  деревне,  зажегся
свет. Люди проснулись от жуткого шума и вышли на улицу  посмотреть,  что
случилось. Отъехав на приличное  расстояние  от  деревни,  я  остановила
машину, перелезла на заднее  сиденье  и  попробовала  привести  Пашку  в
чувство. Несколько ударов по щекам  не  принесли  желаемого  результата.
Сиденье было залито кровью. Как божий день ясно, что мой приятель  ранен
и находится без сознания. Он потерял  много  крови,  и  я  могу  его  не
довезти. Но куда?!
   Не медля ни минуты, я вновь села за  руль  и  доехала  до  ближайшего
райцентра. Увидев указатель с табличкой больница, поехала туда.  Поздно.
В больнице темно. Лишь в окнах приемного  покоя  горит  свет.  Чтобы  не
шокировать людей  своей  сединой,  я  быстро  собрала  волосы  в  пучок,
натянула кепку на глаза и стала стучать в двери.
   - Кого там принесли черти в такой час? - раздался  заспанный  женский
голос.
   - Откройте, человеку плохо.
   Дверь открылась, и на пороге появилась старушка в белом  халате  и  в
косынке на голове. Она больше похожа на уборщицу, чем на медсестру.
   - В больнице дежурный врач есть?
   - Есть, спит врач, поздно уже. А что случилось?
   - Где спит, покажите? - Я отодвинула старушку и вбежала внутрь.
   - А что, собственно, случилось? - попыталась возмутиться она.
   - У меня в машине раненый. Человек ранен. Может  отправиться  на  тот
свет в любую минуту.
   - Господи Исуси, - перекрестилась старушка и побежала по коридору.
   Добежав до дальней комнаты, она громко заголосила:
   - Иван Григорич! Иван Григорич! Вставай! Там раненый умирает.
   - Кто? - услышала я мужской голос. Через несколько секунд в  коридоре
появился пожилой мужичок в мятом халате. Не задавая лишних вопросов,  он
подошел к машине и помог достать Павла. Перетащив  его  на  кушетку,  он
снял с него одежду и внимательно осмотрел рану.
   - Что там? Он будет жить? - тихо спросила я.
   -  Не  знаю.  Пуля  в  животе.  Потерял  много  крови.  Нужно  срочно
оперировать. Здесь я, увы, бессилен, милая девушка.
   - Как это?
   - Его надо в город. В нашей больнице  нет  даже  операционной.  А  до
города, боюсь, он не доедет.
   - Вы хотите сказать, что не сможете достать пулю?
   - Пуля сидит глубоко в животе. Это  же  не  просто  взять  ножницы  и
достать, его необходимо оперировать. Здесь нет лекарств, инструментов  и
условий.
   - Тогда какого черта вы здесь сидите?
   - На случай того, если вдруг у вас  заболит  зуб,  тогда  я  дам  вам
анальгин.
   - Понятно. Вы должны его прооперировать.
   - Я не могу брать на себя такую  ответственность.  Тем  более  исход,
скорее всего, будет плачевный. Мне, дорогуша, в тюрьму не хочется.
   - Вы считаете, что пусть он  лучше  умрет...  Он  же  не  дотянет  до
города.
   - Как человек, я очень вас понимаю и сочувствую, но как  врач,  я  не
имею права делать то, что не умею. Я могу связаться с городом и  вызвать
реанимационную машину. Это единственное, что я могу для вас сделать.
   Я подошла к окну и хотела достать из кармана платок,  чтобы  вытереть
слезы, но моя рука нащупала сверток с золотом. Достав сверток,  я  взяла
браслет и печатку, а цепь с медальоном убрала на прежнее место.
   Повернувшись  к  врачу,  я  протянула  золото  ему.  Он  покраснел  и
испуганно спросил:
   - Что это?
   - Золото, усеянное бриллиантами. Тянет на несколько тысяч долларов.
   - Вы хотите меня купить?
   - Нет, я хочу вас вознаградить за труд.
   Врач дрожащими руками взял золото и поднес поближе к очкам.
   - Здесь написано - "Граф". Кто это?
   - Это именное золото моей семьи. Граф - мой отец.  Теперь  оно  будет
принадлежать вашей семье. Запродав его, вы  сможете  купить  машину  или
пустить деньги на другие цели.
   Врач отвел глаза от золота, затем посмотрел на Павла и тихо спросил:
   - А если он умрет?
   - В этом не будет вашей вины. Вы должны сделать  все  возможное.  Мне
нужен результат.
   - А вы ему кто?
   Я немного помялась и произнесла:
   - Жена.
   - Тогда вам необходимо написать расписку, что вы просите меня сделать
операцию в связи с безвыходной ситуацией.  И  что  вы  снимаете  с  меня
ответственность в случае неблагоприятного  исхода.  Вся  ответственность
ложится на вас. Никаких претензий к медперсоналу.
   - Я напишу все что угодно. Вы только начинайте, а то время идет.
   Врач сунул золото в  карман  и  направился  в  Сторону  перевязочного
кабинета.
   - Что, оперировать будем? - побежала следом старушка.
   - Будем, баб Тасья, будем.
   - О Господи Исуси Христоси,  -  перекрестилась  та  и  протянула  мне
чистый листок бумаги с ручкой.
   Я села за стол и принялась писать. Павла раздели догола, положили  на
каталку и повезли по коридору. Опомнившись, я догнала каталку,  подошла,
наклонилась и поцеловала его в лоб.
   - Сохрани его, Господи, - перекрестилась баба Тасья.
   Время, проведенное в приемном покое, показалось мне целой вечностью.
   Иногда я задавала себе вопрос: зачем мне все это надо? И не  находила
ответа.
   Сколько просидела в одной и той же позе, не имею представления.  Час,
два, три - не знаю. Может, больше. Не  выдержав,  подбежала  к  комнате,
куда увезли Павла, и дернула дверь. Она была закрыта. Тогда я села рядом
с дверью, прямо на пол, обхватила руками голову и хотела  заплакать.  Но
слез не было.
   Наконец дверь открылась и показалась баба Тасья. Она опустилась рядом
со мной, подложила мою голову к себе на колени и принялась гладить.
   - Что? - Я вопросительно посмотрела ей в глаза.
   - Живой твой соколик, живой, - улыбнулась та.  -  Наш  Иван  Григорич
настоящий кудесник.
   Я подпрыгнула, поцеловала бабу Тасью и захлопала в ладоши. Неожиданно
кепка слетела с моей головы, волосы вылезли из резинки и упали на плечи.
В эту минуту из комнаты вышел врач, снял колпак и стал вытирать  пот  со
лба.
   - Живой! - подмигнул он мне. - Крепкий.
   Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:
   - Где это тебя так угораздило?
   - Это личное.
   - Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Исуси  Христоси,  -
запричитала баба Тасья.
   - Видно, ты много пережила, - вздохнул врач. - Все в прошлом, главное
- муж жив.
   Мы вышли в приемный покой. Баба  Тасья  сварила  кофе  и  разлила  по
кружкам. Я взяла написанную мною бумагу и разорвала на мелкие кусочки.
   - Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное,  не  в  первый  раз  такие
операции делаешь. Мне огласка не нужна,  да  и  тебе  тоже.  Я  тебя  не
видела, не знаю, да и ты меня тоже.
   - Я все понял, дорогуша, как только тебя  увидел.  Через  пару  часов
можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы для  уколов  и  лекарства  я
дам. Самое главное - это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.
   - Понятно, - задумчиво произнесла я.
   - А ехать-то есть куда?
   - В том-то и дело, что некуда.
   - Решай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его  здесь  не  было.  Это
село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом  сплетен  не
оберешься.
   Комиссии из города часто наведываются.
   - Я понимаю.
   - Иван Григории, пусть они немного в моем доме поживут,  -  вмешалась
баба Тасья. - Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно  в  доме
редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и
знать не будет. А  ежели  кто  из  сельчан  поинтересуется,  скажу,  что
молодую семью пустила.
   Временные квартиранты.
   - Смотри сама, баб Тасья.
   Я достала  бумажник,  вытащила  оттуда  пятьсот  долларов,  разделила
пополам и протянула обоим.
   - Это за заботу.
   - Господи Исуси Христоси, деньги-то какие шальные, - запричитала баба
Тасья. - Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!
   - Мы ненадолго. Как только Павлу будет лучше - сразу уедем. Нам  есть
куда. Просто в таком состоянии его возить не хочется.
   - Да живите сколько хотите, - улыбнулась баба Тасья. - Я вас не гоню.
   Григорьевич подобрел,  сложил  баксы  пополам  и  положил  в  верхний
карман.
   - Только про операцию никому. Просто муж приболел и дома  лежит.  Это
для местных жителей. А еще лучше ни с кем  не  общайтесь.  Я  на  неделе
Павла проведаю.
   Посмотрю, как идет период восстановления.
   - Само собой, - улыбнулась я и пошла к Павлу.
   Павел лежал на кушетке. Глаза закрыты.
   - Он не умер? - испуганно спр