стену галереи занимала ниша - океанский
аквариум. Тысячи рыб всевозможных форм и расцветок представляли здесь
фауну тропических морей. Среди рыб, над диковинными водорослями и
кораллами, ходили акулы.
  - И не жаль запускать акул в такую роскошь! - воскликнула Саша. -
Безумная расточительность.
  - Пикантная деталь, не правда ли? И точный расчет. В России следовало
бы соблюдать такие же пропорции. Тогда у многих из нас остался бы шанс
выжить, - пошутил Андрей.
  В огромных, заполненных толпами туристов, залах дворца немудрено было
потеряться. Растопчин приказал Саше держаться к нему поближе. Пели птицы и
люди.
  Под лианами на берегу реки, пробившей себе путь в скале, звучали
грустные блюзы и медленный рок. В каком-то ресторане гремел рэп, в другом
седой задумчивый маэстро в белом фраке священнодействовал за роялем -
Шуман, Шопен, Дебюсси... Лилии покачивались на темной воде водоема, куда
вела беломраморная лестница. На ее ступенях спали тибетские тигры, их
роскошная шерсть по цвету и чистоте напоминала снега в поднебесье.
Витрины, где были выставлены платья из парижских и нью-йоркских домов
моды, по изяществу и оригинальности убранства не уступали витринам
ювелирных магазинов. Холодный и блестящий дизайн североамериканских баров
соседствовал с теплыми и скромными интерьерами кафе, выполненными в
испано-калифорнийском стиле. Блоки игральных автоматов, спрятанные в
глубине дальнего зала между оградками и палисадниками кафе, стойками баров
и эстрадными площадками, не слишком-то бросались в глаза: в первую очередь
"Мираж" являл собой дворец, и лишь потом - казино. В тенистом зеленом
оазисе Андрей угостил Сашу ромом с апельсиновым соком, и к полуночи
доставил ее в "Ривьеру".
  - Пока ты со своими, возможность вернуться в Москву за счет цирка
вполне реальна, - сказал артистке Растопчин, загружая чемодан в багажник
"Понтиака".
  - Одно слово, и мы тебя мигом домчим в твою гостиничку. С добрым
старым родным коллективом из беды выкарабкиваться куда легче, чем с
лосанжелескими мечтательницами, поверь.
  - Успокойся.
  - Сжигаешь мосты, но ради чего?
  - Спроси, Барт успел выспаться? - Саша устраивалась на заднем
сидении. - Видок у него еще тот спросонья.
  - Барт знает, что делает, - Растопчин захлопнул дверцу машины. - В
крайнем случае, включит автопилота, - он постучал пальцем по виску. -
Слушай, я пробуду в Америке где-то до конца сентября. Усвоила? А снова
прилечу в штаты только в декабре. Если ничего не изменится.
  - Вперед?
  - Ничего не забыли? - спросил у Андрея Барт.
  - Девочка голову потеряла, - ответил ему Андрей.
  - Ну, да черт с ней. Устанешь, я пересяду за руль.
  За окном замелькали - все в огнях - отели, рестораны, казино. "Мираж"
стоял на выезде из города. Над искусственным вулканом бушевало пламя. Саша
помахала зареву рукой. "Понтиак" вырвался за черту Лас-Вегаса и понесся
через пустыню и ночь на юг.


                                  Глава 3


  Самолет Растопчина приземлился в Шереметьево серым осенним днем.
Андрей выловил багаж с транспортера, докупил кофе, водки и сигарет,
выстоял длинную очередь к таможеннику, потом - не менее длинную за такси.
Накрапывал дождь. Опавшие листья лежали в светлых, чуть подкрашенных
каплями бензина лужах. Группа юнцов откровенно интересовалась содержимым
коробок и сумок Растопчина. Очередь двигалась черепашьими шажками.
Наконец, Андрей дотолкал свою тележку до такси, забрался в салон. Шофер
медлил, размазывая тряпкой грязь по лобовому стеклу. Сядут любопытные
юноши в эту же машину, думал Андрей, или поедут следом? Здравствуй,
Родина! Как в самолете, Андрей попытался расслабиться, вытянул ноги и
скинул туфли, оставшись в носках.
  - Таганка, старик. Семеновский вал.
  - Новые цены знаешь?
  Все дребезжало в старой "Волге". Передача "втыкалась" со скрежетом.
Шофер стряхивал пепел куда-то под кресло, материл рвачей, втридорога
дерущих за каждую прокладку, механика, баб с АЭС и демократов. В попутчики
попались узбеки, хмурые деды в поношенных зимних шапках. Полуголый лес
терял последние сентябрьские краски. За деревьями стыла пашня и
поблескивало мокрое небо. На опоясанных разбитыми заборами стройбазах в
грязи между горами песка и щебенки ржавели трактора. По глади болота
скользили зеленые птицы. В низинах собирался туман. Наплывала Москва.
Теперь всякий раз приближаясь к ней, Андрей ловил себя на мысли, что ее
пригород напоминает прифронтовую полосу, которую внезапно покинули ушедшие
вперед, к отодвинувшейся линии фронта войска, да и сама столица, черная,
обшарпанная, загаженная, казалось, только что пережила какое-то страшное
бедствие, или, напротив, готовилась к нему. Настороженность и усталость
въелась в лица прохожих, точно уголь в поры шахтеров, поднявшихся из
забоя. В глазах, подернутых поволокой, нет-нет да и прорезался странный
блеск, то очеловеченно хитрый, с лихой сумасшедшенкой, то дикий, животный,
словно у затравленных зверей. Люди толпились под магазинами, тратя
драгоценные, совсем на иное отпущенные Богом часы, на ожидание куска хлеба
или пары дешевых носков, ссорились и мирились, чувствуя себя при том, в
общем-то, как дома. Это тихое помешательство давно уже вошло тут в норму -
инопланетяне распознавались мгновенно, расправа с ними обычно была
короткой. Массовый психоз лечению не поддавался. Государственные мужи,
однако, упрямо прописывали больному народу успокоительные мелодрамы и
концерты легкой музычки - хватит трагедий, довольно выяснять, кто прав,
кто виноват, ну, а насчет того - что делать... Одни носили с собой газовые
баллончики, другие - пистолеты, третьи - кастеты, четвертые - резиновые
шланги, и каждый - камень за пазухой, истерику в душе. В эвакоприемниках и
детских домах подростки умывались кровью чаще, чем проточной водой. Когда
пенсионеры собирались на митинги на площадях под красными флагами, у отцов
города, поглядывающих вниз из высоких кабинетов, волосы становились дыбом
- где найти столько земли под кладбища, столько могильщиков и техники,
чтоб хватило на всех? Услуги крематория постоянно дорожали. Мировые биржи,
напротив, лихорадило с выбросом даже малой партии русского золота на рынки
Европы. А вдруг это лишь начало, пробный шар, за которым последуют новые
тонны в слитках? Золото золотом, но то же самое происходило и с младенцами
- московские самки сдавали их посредническим фирмам практически за колбасу
и тряпки, а фирмы норовили переправить детенышей на Запад оптом и по
демпинговым ценам. Создавались вполне легальные каналы для вывоза как
здоровых, так и увечных детей. Вербовка юных москвичек в мусульманские
постели ("Две недели в Турции в обществе обходительного мужчины исламского
вероисповедания") шла через крупнейшие газеты. Предложения превышали
спрос, и претендентки уродовали мордашки друг друга пилочками для чистки
ногтей. Разрешено было продавать все, что угодно и где угодно. Москва
превратилась в бескрайний Хитров рынок. Проблема уборки мусора и
предотвращения эпидемий затмила даже продовольственный вопрос. Стены
древнего Кремля по-прежнему хранили прах советских вождей. На турне мумии
с Красной площади по стране восходящего солнца организаторы проекта
надеялись выручить миллион долларов. Чиновники брали взятки десятками
миллионов. Нищие, обнаглев, цепляли дам и кавалеров за юбки и полы пальто.
Подземные переходы напоминали теперь вонючие общественные туалеты.
Городской транспорт дышал на ладан. Завидев автобус, люди перегораживали
дорогу - стой, гад! В переполненных салонах пьянь блевала за шиворот
впередистоящим. Когда легковой автомобиль тормозил у светофора, малолетки
бросались к нему с ведром и щетками. Мыли на совесть, но, получив на руки
не валюту, а рубли, могли расколотить фару или ветровое стекло. К
таксистам, правда, не приставали. Растопчин добрался до родного подъезда
без приключений. Кинул камешек в окошко на первом этаже, окликнул
соседа-ветерана - помоги, мол, вещи дотащить до лифта. Сосед помог,
поднялся и в квартиру Андрея, знал, что будет, как минимум, предложена
стопка. И внучатам подарочки перепадут.
  - Ну, как там в Америках? - спросил он. - Баню топят?
  - Ты пошуруй в баре, Натаныч, пока я разденусь, - сказал Андрей.
  Натаныч пошуровал, закусил старой конфетой, погулял вокруг коробки с
наклейкой "Тошиба" и не выдержал, крикнул через дверь в ванную комнату:
  - Телевизор смотрел, конечно? В курсе, что у нас творится?
  - В курсе, - ответил Андрей, не открывая. - Ты почту мою брал? Будь
другом, смотайся за ней, а потом пропустим по смирновской.
  Сосед исчез. Растопчин вышел из ванной, вытирая мокрые шею и спину. В
кухне на подоконнике белели в вазе гвоздики. О, Ленка была, хлеба
принесла, в хате прибрала, включила холодильник - что в нем? Две бутылки
пива, банка сметаны, сыр в бумажечке. Кусок граммов на триста. Этот
московский сыр Андрея прямо-таки растрогал. Он взглянул на часы - Ленка на
работе и, верно, ждет звонка. Сидит считает, небось, - самолет опоздал на
три часа, да вещи получить, да таможню пройти, плюс время в очереди за
такси, дорога из аэропорта... Любил ли Растопчин Елену? Любил наряжать,
подкармливать вкусненьким, наблюдая, как искренне радуется она платью,
браслету, конфетам. Надо бы ананас из сумки в холодильник переложить,
сообразил он. Хотя и в доме не жарко. Отопительный сезон еще не начался.
Андрей стянул с плеча, влажное полотенце и побрел к шифоньеру за домашней
рубашкой. Даже землетрясение меня сегодня из хаты не выгонит, решил
Растопчин. Он позвонил Елене, поблагодарил за цветы, позвал на вечер к
себе.
  - Кто-нибудь еще будет?
  - Нет, - пообещал Андрей.
  - Вспоминал меня хоть иногда? - спросила Елена. - Ни одной
телеграммы, ни одного звонка...
  - Я тебе письмо написал, - сказал Андрей. - Должно быть, не дошло
пока.
  - Ты меня еще любишь? - вздохнула она, помолчав. - Андрюшенька,
только честно.
  - Очень, - привычно солгал он. - Нигде не задерживайся, жду тебя с
нетерпением.
  - Если голоден, загляни в холодильник не унималась Елена. - На
перекус тебе хватит, а я с собой телятины привезу. С утра успела на рынок
смотаться. Продержишься на сметане? Не напивайся без меня, в ясные очи
твои хочу успеть посмотреть. Извелась, я, Андрей, тревожно как-то все
было. И то уже мерещилось, а вдруг не захочется тебе в эту нашу кутерьму
возвращаться? Или баба какая заморская приворожит.
  - Это ведь сумасшедшие деньги, телятина с базара. На какие шиши
роскошествуешь? - пожурил Елену Растопчин. - От детей отрываешь? Здоровы
они, кстати?
  - Да, и спрашивают про дядю Андрея. Я им сказала, что ты в Америке.
  У двадцатипятилетней Елены было две дочки-близняшки. Они ходили в
первый класс. Все трое жили у родителей Елены, в большой мрачноватой
квартире (бывшей коммуналке) неподалеку от Чистых прудов. За девочками
присматривала бабушка, которую язык не поворачивался так назвать.
"Девушка, вы последняя?" - до сих пор обращались к ней в очередях.
Родители Елены терпели Андрея как наименьшее из зол. Они не смели
настаивать на его законном браке с их дочерью, но всегда подчеркивали,
отчего не настаивают - да уж к чему вам такой довесок к Леночке, Андрей
Павлович! Растопчин краснел, норовил поскорее ускользнуть от хлебосольных
хозяев, от семейного стола.

  ***

  Еще несколько лет назад (при том, что отношения Растопчина с
родителями Елены в ту пору сильно осложнились). Андрей был вполне доволен
и жизнью, и собой. Перспектив, захватывающих дух, он, конечно, и тогда уже
не строил, но и сдавать завоеванные в обществе позиции не намеревался. К
высоким постам в Союзе архитекторов Растопчин не стремился, однако, членом
в Правлении состоял. Заказами его не обделяли, да и постоянный приработок
от преподавательской "деятельности" оказывался достаточно весомым. Как
архитектор Растопчин специализировался на малых формах, но, если перепадал
заказ на добротный особняк, мог с блеском выполнить и его. Когда подули
перестроечные ветры, Растопчин стал "выездным". Надумал сколотить
небольшой капиталец, не мытьем, так катаньем добиться разрешения на
покупку завалящей халупки где-нибудь под Анапой, (сохранив за собой
квартиру в столице), немного поколдовать над этой халупкой, превратить ее
в "Приют холостяка" и - лето на Черном море, зима в Москве,
месячишко-другой в штатах, если пригласят, пару недель круизных "римских
каникул", если подвернется путевка... Налаженный быт, стабильный
заработок, упорядоченная смена впечатлений - что еще нужно человеку,
который готовится разменять пятый десяток лет? Естественно, если он не
бизнесмен, к примеру, или депутат, а тихий обыватель. Планам Растопчина не
суждено было сбыться, по крайней мере в срок.
  Почва уходила из-под ног обывателя. Рохлям, не умеющим плавать,
Общество Равных Возможностей предоставляло уникальный шанс наловить в
мутной воде перемен свой садок золотых рыбок. Впрочем, ловить или не
ловить - личное дело каждого, на дворе стояла свобода, и было ее там, как
говорится, выше крыши. Понятно, купаться в этой свободе, в этом бодрящем,
с ледком и воронками, весеннем половодье приходилось всем без исключения.
Растопчин не любил ни массовых заплывов, ни принудительного закаливания и
попытался выйти сухим из воды - смыло бережок, смыло. Воронье, облепившее
торчащие из воды верхушки деревьев, громким карканьем провозглашало
очередную новую эру, а также здравицу за племя победителей. Домик под
Анапой стал Андрею недоступен, как обычному смертному Китеж-Град. Рядом
бушевал Кавказ, эмоции горцев перехлестывали через горные хребты.
Недостаток элементарных вещей, спичек, лампочек, бензина доводил до
бешенства даже флегматиков. За считанные годы все, что напоминало о
комфорте, вздорожало в тысячу раз. Время летело стремительно, кошмарно, а
кошмары, снящиеся обывателю, были в чем-то сродни страшной яви сталинских
тридцатых, когда, засыпая в мягкой постели, ни в чем не повинный человек
держал в подсознании - ты запросто можешь очнуться утром на голых нарах.
  - Откуда что берется? - целовала Елена Андрея под утро. - Как
съездишь в Америку, так пусть не десять, но пять лет сбрасываешь уж точно.
  - Четыре поездки, двадцать лет долой, - посчитал Андрей. - Пацан! С
кем ты связалась, Ленка?
  - Не волнуйся. Приезжаешь - словно после ванны молодости, но потом
стареешь здесь за год, как при нормальной жизни состарился бы за три.
  - Но к тебе это не относится, - сказал Андрей.
  - Через десять лет, когда мои дочечки вырастут, мне будет тридцать
пять, - сказала Елена. - Баба ягодка опять, - усмехнулась она. - Как ты
думаешь, мы продержимся вместе так долго?
  Снова она за свое, с грустью отметил Растопчин. Если загробный мир не
существует, если посмертного наказания за грехи не последует, то к чему
делать людям добро в ущерб себе?
  - Через три часа тебе вставать, - напомнил Андрей.
  - Не думай обо мне, - прошептала Елена, - не сдерживай себя, не
смотри на часы, родной.
  Глаза у нее слипаются, удивлялся Растопчин, веки она уже не в силах
приподнять, спать хочет смертельно, а твердит упрямо: "не думай..." Жертва
за жертвой. Зачем? Или нет, на то и жертва, бескорыстная жертва, чтобы
нельзя было к ней подступиться с таким вот "зачем?" Любит, что ли?
  Он был намеренно груб с ней, но она боролась не с ним, а
обволакивающим ее сном. Рассветало. Андрей оставил Елену в покое, он
чувствовал нечто вроде "угрызений совести". В детстве Растопчин много
читал о людях, жаждущих не то чтобы посмертной славы, но долгой и доброй
памяти о себе. С верой в такую память шли на смерть и герои, и девочки,
обжегшиеся на первой любви - ты еще вспомнишь меня, неприметную, локти
будешь кусать, да меня не вернуть... Даже самая теплая память не согреет
могильные кости, подумал Растоичин. К чему тогда жертвовать собой? Одно
дело - подарки, пусть даже роскошные, другое - до конца дней своих тянуть
на горбу семью из четырех человек. Никаких угрызений, решил Андрей.
Коготок увяз - всей птичке пропасть. А мне летать охота, зевнул он и
потянулся к стакану. Да, я - толстокожий безнравственный тип, который и
шагу не ступит, если не ущучит выгоду, подзуживал Растопчин свою совесть,
и что с того? Растопчин прислушался. Было тихо. Пиво что-то проурчало в
животе и тут же смолкло. Елена спала, подложив под голову не подушку, а
скомканный край пододеяльника. Право, ты не в обиде на меня, душа моя,
пробормотал Андрей - ни одной стрункой души не откликнулась.
Безнравственный так безнравственный. Действительно, что с того? Под окном
прошел ранний трамвай. Возле шторы дрогнул воздух. Жизнь входила в
привычную колею. На бронзе карниза проступали пятна засохшей известки. В
широкое кресло были свалены подарки Растопчина Елене, ее девочкам и
родителям - рубашки, платье, игрушки, свитер, плэйеры, банки с
растворимыми чаем и кофе, дисковый проигрыватель, колготки, разные мелочи.
Наконец-то Растопчин понял, что приехал домой. Лживый и полупьяный,
толстокожий или не очень - не суть важно, он - дома. Андрей переложил
голову Елены на подушку, подзавел будильник и неожиданно для себя
расстроился из-за того, что не выучил за целую жизнь ни одной молитвы,
даже самой коротенькой.


                                  Глава 4


  Следующие два месяца Андрей крутился, как белка в колесе -
наверстывал упущенное в проектном институте и помогал шефу обеспечить
мастерскую выгодным фронтом работ на обозримое (увы, лишь ближайшее)
будущее, отсиживал часы на заседаниях Правления Союза архитекторов и в
комиссии по содействию творческой молодежи, вел семинары у студентов,
принимал на Семеновском валу друзей-приятелей и сам наносил визиты добрым
людям, направо и налево раздаривая сувениры и восстанавливая нужные связи,
оформлял визу в США и выкупал билет, доставал продукты и лекарства дочерям
Елены, продавал ту электронику, без которой мог теперь обойтись, мотался
по библиотекам, фондам и архивам, собирая материал для задуманной книги с
условным названием "Русский загородный дом 19-20 в, в.", набрасывал вместе
с фотографом план натурных съемок (в книге предполагался и большой
иллюстративный материал, включающий архивные рисунки и фотографии и новые
слайды), платил вперед за коммунальные услуги и телефон, врезал в дверь
квартиры супернадежный замок, запасался впрок бензином для машины,
оформлял подписку на газеты и журналы - все пытался успеть до наступления
зимы.
  Он взял билет в Нью-Йорк на шестнадцатое декабря, созвонился с Бартом
и попросил его заказать билет из Нью-Йорка в Лос-Анжелес - чем раньше
сделан заказ, тем меньше платишь. В ЮСИЭСБИ Растопчина ждали по окончании
каникул, в начале января, но Андрей летел "с запасом", намереваясь
провести предпраздничные дни в Галите у Барта, а само Рождество встретить
вместе с ним, а возможно и вместе с Пэм, в Лас-Вегасе, или, еще лучше,
высоко в горах, в Эльдорадо, на Тахо среди роскошных сосен, снега и
казино. Финансовую часть путешествия Барт, в основном, брал на себя
(аренда коттеджа и ресторан в рождественскую ночь). Проблема могла
возникнуть из-за погоды - гололед, снежные заносы, метель в иные дни
намертво сковывали движение на горных дорогах.
  В материальном плане очередной вояж в Америку должен был принести
Андрею одни убытки. Гонорар за те восемь лекций, что Растопчин готовился
читать в ЮСИЭСБИ, не покрывал и двух третей расходов на поездку, однако,
жить Растопчину предстояло у друзей в Галите (кстати, рядом с
Университетом), а, следовательно, стол, дом и автомобиль доставались ему
на время пребывания в Калифорнии практически бесплатно. Безусловно, стоило
идти на значительные расходы и лететь в Калифорнию поскольку, в случае
удачи - то есть успеха у студентов, профессор ЮСИЭСБИ вполне мог оказать
Андрею любезность и составить ему протекцию в другом Университете или
колледже. Кроме того, Андрей хотел начать поиск издателя своего
"Загородного русского дома".
  Да, жить в России стало невыносимо. Постсовковые нравы и быт ругали
все, и бывшие правые, и бывшие левые, вольно или невольно противопо