ал  Чабаном,  что  не  совался  в  воду,  не  разведав  досконально
фарватер. Наверняка до него уже  дошли  слухи  о  Князе  и  Горбуне,  и  ему
хотелось сначала понять, с чем он связывается.
   - Доволен? - осведомился Чабан.
   - Покажи-ка мне твою волыну, - ответил я. Чабан помертвел лицом  и  вынул
из-под мышки потрепанный "ТТ". Обычно он не  ходил  вооруженный,  но  он  не
каждый день ездил в гости к человеку, который  возит  с  собой  в  "девятке"
целый выводок уссурийских тигров.
   - Махнемся? - сказал я. И вытащил  свою.  Чабан  обомлел.  Свою  пушку  я
нарисовал, разглядывая картинки с разными старинными пистолетами. Ведь могли
ж тогда люди! Каждый ствол разрисовывали, что твой  Айвазовский.  Словом,  у
меня был полицейский "стар": ствол был как ствол, а рукоятку  покрывал  слой
золота с полпальца толщиной, и в этом  слое  были  хитро  вычеканены  всякие
зверушки с рубиновыми глазами.
   Я не хотел ссориться с Чабаном. Поставить на место -  пожалуйста,  а  вот
ссориться - не-а, я не драчлив. Просто терпеть не могу, когда  мне  предъявы
делают.
   Чабан молча взял  протянутый  ему  ствол  и  сунул  за  пазуху.  Он  даже
удержался от искушения поддеть пальцем камешки на рукояти -  вправду  рубины
или стекляшки?
   - Бывай, Ходжа, - сказал он и повернулся,  чтобы  идти.  Голос  его  стал
заметно теплее. Во всяком случае, лицо он не потеряет. Даже  если  его  люди
будут добираться домой на такси.
   - Погоди, - окликнул я грузина. Тот обернулся: в моих руках была  баночка
с серым порошком.
   - Я слыхал, - сказал я, -  что  твоих  людей  покусала  кошка.  Полосатая
такая. Ты их помажь из этой баночки - целее вчерашнего будут.
   Совсем развеселился Чабан. Хлопнул меня по плечу.
   - А ты неплохой парень. Ходжа! - говорит. - Если на  тебя  кто  наедет  -
звони.
   Я сызмальства усвоил - .человек сам по себе, будь  он  хоть  Эйнштейн,  -
пшик. А человек, который сам по себе и с лимоном  в  кармане  -  это  просто
кабан на стенке тира.  Зачем  я,  в  сущности,  затеял  всю  эту  историю  с
автомагазином? Ведь я мог придумать, по правде говоря, вещи попри-быльней.
   Ведь к этому времени, могу признаться, я мог наведаться  в  форт  Нокс  и
хапануть там то, что не удалось хапануть известному антигерою Яна  Флеминга.
А поскольку дело было в  России,  то  я  точно  знал,  что  ничтожная  часть
золотого запаса Америки обеспечит  мне  вечную  благосклонность  подмазанных
полковников и майоров МВД.
   Но мне надобны были не деньги, а уважение. Да и что такое одинокий богач?
Одинокий богач - это нонсенс, по крайней мере в России. Это курица на базаре
жизни, к которой  приценивается  каждый  проходящий  вор.  Это  разборка  на
завтрак, обед и ужин. Ведь надоест раз  за  разом  доказывать  какому-нибудь
залетному вору из Комсомольска-на-Амуре, что ты не  верблюд.  Притом  наедет
какой-нибудь отморозок, сдуру не врубится да  и  пришьет.  Словом,  приятно,
когда тебя охраняет магия, но куда приятней, когда тебя охраняет  репутация.
А что до ментовки, тут  я  не  беспокоился.  Уж  если  она  не  осмеливалась
дотронуться до Шарифа-рэкетира, не-ужто она полезет на Шарифа-колдуна?
   Словом, открыл я свою автолавку, купил элитный особнячок  по  Рублевскому
шоссе, набрал себе ребят и зажил в свое удовольствие. Дом  у  нас  получился
как дом, как все живут. Правда, с одним было строго - с бабами. Чтобы блядей
на дом вызывать - этого у нас не было. Захотят ребята - я тотчас в  кабинет,
подую, пошепчу и вывожу им десяток  суккубов  или  ундин.  Ребятки  поначалу
побаивались, а потом привыкли. И то? Блядь она и есть блядь, и повадки у нее
блядские, и рожа не всегда первосортная. А как я суккубу велю принять  облик
Клаудии Шиффер, так у ребят сразу челюсть отвисает, а внизу, наоборот, очень
даже встает.
   Вскоре   какой-то   фраерок   задумал   открывать   на   соседней   улице
представительство и ко мне обратился. Так, мол, и так, стены есть, а "крыши"
нету, готов дать на ремонт, но чтобы не протекало. Я не пожадничал, объяснил
ему, что в этом районе платят Чабану и рекомендацию  дал.  Чабан  был  очень
тронут.
   А других я под свое крыло брал. Чуть где грохнут авторитета, среди  людей
его начинаются разборки, подданным его становится тошно - и я тут как тут.
   Я не торопился. Зачем мне торопиться? У меня в подвале философский камень
варится и вечность - впереди.
   * * *
   Утром тринадцатого  числа  полковник  Яниев  зашел  в  кабинет  к  майору
Головиченко, командиру СОБРа и своему старому афганскому другу.
   - Пошли, Сережка, почирикаем, - сказал Яниев.
   Оба  мента  прошествовали  узким  коридором,  отделанным  беспородным   и
лохматым, как дворняжка, линолеумом, и вошли в кабинет Яниева.  Яниев  нажал
селектор и велел:
   - Будякина ко мне.
   Старлей Будякин явился через две минуты. Он был белобрыс, свеж и улыбчив,
как смеющаяся корова на упаковке с сыром.
   - Ну что у тебя там по этой заразе. Ходже?  Установил,  откуда  он  тачки
гоняет?
   - Никак нет, товарищ полковник! Растаможка у них липовая, большие  деньги
за нее платит, не ходит его товар через  границу.  Откуда  он  его  берет  -
просто уму непостижимо.
   - Тоже мне, бином Ньютона, - фыркнул Головиченко. - Паленые у него тачки.
   - Никак нет. Это ж просто мистика какая-то! У него дача  по  Рублевке,  в
даче гараж. Утром гараж открывается, и из него выезжают тачки, одна или две.
То джип, то шевроле, а вчера линкольн выкатили. И  ни  одна  из  этих  машин
перед этим в гараж не заезжала. Мы все вокруг обложили! Мимо нас мышь  и  та
бы не проскочила! Печет он их, что ли? Конвейером?
   - Забавный у него в гараже конвейер... - пробормотал полковник. То  джип,
то шевроле...
   - Да, и вот еще что, - вспомнил лейтенант. - У него по  налогам  выходит,
что он не сам продает тачки, а действует как посредник заграничной  конторы.
То есть налогом облагается не прибыль от продажи,  а  коммиссионные.  Это  ж
чушь собачья! У нас же таможня комиссионную тачку через границу не пустит! Я
в налоговой полиции спросил, сколько им за это дали, а у них глаза безумные,
и губы от имени "Ходжаев" трясутся.
   - Не слабо, - сказал полковник, прекрасно знавший, что обычно при встрече
с налоговой полицией трясется не полиция, а предприниматель. - А  еще  какие
данные у нас по Ходже?
   - Гадкое это место, - сказал старлей, - поганое. Мы  позавчера  сидели  в
наружке, слышим смех, шум. Думаем - дай заглянем на участок. Ну, там  у  них
телекамеры по периметру выставлены, я к забору соваться не  стал,  а  вместо
того на сосну влез. Вот я гляжу вниз - ну сейчас же декабрь,  слякоть!  А  у
них там июнь. Травка зеленеет, цветочки цветут, парни в шортах шашлык  жарят
или без шорт девок трахают. Красавицы девки!
   - Ты это заснял?
   - А то как же! Марчин проявляет!
   - Принеси.
   Старлей Будякин исчез за дверью, а командир СОБРа спросил:
   - Ну и зачем меня звал? Яниев усмехнулся.
   - Есть оперативная информация: Князь вызвал Ходжу на разборку.  Завтра  в
одиннадцать. Едем в Нагатино, к кольцевой. Будем брать.
   - Возьмем, - равнодушно сказал собровец. Тут  в  дверь  постучали.  Яниев
встал и вернулся со снимками.
   - Берите, - сказал он, - только погляди сначала на это.
   Собровец поглядел. На снимках было действительно все, как сказано:  лето,
бассейн и зеленая травка. Непорядок был только с  девочкой,  которую  трахал
прямо у забора разрисованный  уголовник.  Это  была  не  девочка.  Это  была
лягушка размером со взрослого человека. А в  остальном  все  было  так,  как
сказал лейтенант из наружки.
   В одиннадцать часов вечера я подъехал к воротам своей дачи на  старенькой
"шестерке" семьдесят третьего года выпуска.
   Ворота распахнулись, и я въехал во двор. У нас были гости: вдоль бетонной
дорожки торчали синие и красные джипы, и посереди, загораживая  мне  проезд,
красовался бронированный "мерседес" Чабана. Чабан  стоял,  облокотившись  на
капот тачки, и курил "Мальборо". На  "Жигули"  он  воззрился  удивленно,  не
просекая, что это явился хозяин дачи, и все так же продолжал курить.
   Ворота закрылись. Я врубил задний ход и несильно въехал задом  в  ворота.
Послышался звон бьющегося стекла и слабый крик. Я включил  первую  передачу,
чуть развернулся и подал вперед. Колеса "жигуля" съехали на траву,  а  левая
скула  .  питомца  волжских  цехов   врюхалась   в   бампер   бронированного
"мерседеса". "Жигуль" издал жалобный визг и остановился.  У  Чабана  отвисла
челюсть. Я выключил зажигание и выбрался из машины.
   - Ты чего, Ходжа, - спросил Чабан, - на свою тачку взъелся?
   - Это не тачка, - ответил я.
   Чабан удивился. Я подошел к автомобилю и изо всех сил пнул колесо  ногой.
Колесо жалобно всписк-нуло. Я пробормотал сквозь зубы нужное заклинание.
   Автомобиль распался, и вместо него на землю  шмякнулся  довольно  толстый
человек в изгваздан-ном дорогом пиджаке. Под  носом  человека,  там,  где  я
угостил "жигуль" бампером "мерса", цвел огро-мадный синяк.
   - Все понял, фраерок? - спросил я. Мужик торопливо кивнул.
   - Сейчас ты поедешь в ментовку,  -  сказал  я,  -  и  заберешь  там  свое
заявление. Потом ты вернешься в свою контору и пригонишь сюда мою  тачку.  И
бабки в двойном размере. А то в следующий раз превращу в "Запорожец" и спущу
под откос. И труп твой никогда не найдут, хотя гнить ты  будешь  на  виду  у
всего Киевского шоссе.
   Мужик порскнул за ворота - только ветер свистнул в  лацканах  пиджака.  Я
повернулся к Чабану, который наблюдал за процессом превращения "Жигулей"  во
фраера с неподдельным интересом.
   - О чем базар? - спросил я.
   - У тебя завтра стрелка с Князем, - сказал Чабан, - так вот  пошел  такой
слух, что Князь там будет вместе с Горбуном. И  что  они  по  такому  случаю
запаслись подствольниками.
   На месте Князя я бы запасся по крайней мере ракетой СС-18. Впрочем, СС-18
не очень бы ему помогла. У меня в гараже лежала лазерная  пушка,  которую  я
позаимствовал из третьей серии "Звездных войн". Я  испробовал  эту  штуку  и
убедился, что она работает точь-в-точь как в фильме.
   Так что известие о перевооружении в войсках Князя меня, по правде говоря,
не особенно взволновало. Однако я сделал вид, что очень  признателен  Чабану
за сообщение.
   - Моя помощь не понадобится?
   - Нет, - говорю я, - спасибо. Там кабак рядом, можешь посидеть  в  первом
ряду.
   - А что это за фраер-то? - спросил Чабан, кивая на свой бампер.  Осколков
фары под бампером уже не было, но  на  блестящем  металле  темнело  кровавое
пятно.
   - Тот еще фраер, - сказал я, - без "крыши", а чирикает.
   Как всегда, я отправился на стрелку в  серой  "девятке"  с  тонированными
стеклами. За рулем сидел мой заместитель Васька, справа - я.  Больше  никого
не было.
   Площадочка была выбрана на славу - ряды новостроек  обрывались  грязью  и
гаражами-ракушками, чуть поодаль стояло маленькое кафе, и тут  же  начинался
котлован под очередную стройку.  Место  было  пустое  и  грязное,  как  душа
сутенера. Рабочих нигде не было,  только  близ  котлована  обосновались  два
желто-зеленых вагончика с выбитыми окошками.
   У котлована, под прямым углом друг к другу, стояли два "лендровера".
   Князь со свитой уже ждали меня, вывалившись из тачек. Князь лениво терзал
зубами незажженную сигарету. Вдали, перед кафе, я заметил  стайку  детей  на
качелях и синий "вольво" Чабана -  снял-таки  местечко  в  партере.  Девятка
остановилась, и я, предварительно проверив, не перетерлась  ли  веревочка  у
амулета, который делает человека неуязвимым для пуль, распахнул дверцу.
   Далее все произошло необыкновенно быстро. Стенка желто-зеленого вагончика
затрещала и рухнула  на  землю,  словно  сбитая  "стингером".  Из  вагончика
высыпали люди в пятнистом камуфляже и рявкнули:
   - Лапы вверх! Живо!
   И тут же из-за дальней шестнадцатиэтажки к  нам  покатила  пара  газиков.
СОБР!
   - Попались, - потерянно произнес Васька.
   - Ничего, прорвемся, - усмехнулся я и прочитал заклинание.
   В следующую секунду наша скромная "девятка" превратилась в танк.  Васька,
разинув рот, в растерянности вперился в панель управления.
   - Ну чего стал! - заорал я. - Танка не видел? Давай жми на всю дыру!
   Бойцы СОБРа мгновение глядели на возникший  из  ниоткуда  танк,  а  потом
полковник Головиченко скомандовал:
   - Огонь!
   Ребята принялись поливать танк из автоматов, но куда там!  Мощная  боевая
машина легко развернулась, смахнув при этом в котлован бандитский "ровер", и
припустила в направлении шоссе.
   - За ним!
   Десяток ребят из СОБРа попрыгали в  джипы  и  полетели,  меся  грязь,  за
тяжелой машиной.  Некоторое  время  удача  сопутствовала  им.  Через  двести
метров,   однако,   огромный   пустырь    будущей    стройки    перегородила
полутораметровая канава теплотрассы. Танк легко перевалил через  протяженное
препятствие и, взвыв дизельным движком, растаял в темноте.
   Джипы едва успели затормозить перед поганой канавой.
   - Танк, пятьдесят четверку - движется в направлении  Каширского  шоссе  -
задержать! - орал по рации Головиченко.
   Но куда там! Подъехав к шоссе, танк опять превратился в "девятку" и мирно
влился в поток спешащих на дачи автомобилей.
   Спустя несколько дней после  вышеописанных  событий  я  вошел  в  кабинет
некоего  Астафьева,  занимавшего  должность  генерального  директора  одного
небольшого  банка  с  гордым  названием  СТК-банк.  СТК  означало  "свобода,
торговля, кредит".
   В здании банка имелась контора по обналичке,  под  названием  "Реноме-Л".
Одна моя подопечная  фирма  хотела  обланаличить  через  "Реноме"  кое-какие
бабки, но в этот момент полиция арестовала счет "Реноме", и деньги застряли.
   Поскольку я был не до конца уверен, что доблестные  стражи  банка  пустят
меня в человеческом облике дальше порога, я преобразовался в кота. и  пролез
в открытую форточку мужского туалета. Там я принял человеческий вид.
   Г-н Астафьев был весьма молод - ему едва  исполнилось  тридцать.  У  него
были бледные маленькие руки с тонкими  запястьями,  полные  губы  и  большие
глаза цвета спелой ржи.  Он  восседал  за  столом,  габаритами  напоминающим
палубу авианосца. В полированной поверхности стола отражался молочный  огонь
подвесного потолка и белые задки телефонов.
   Под столом простирался серый ковер от стены до стены. И  вот  на  этом-то
сером ковре, строго по вертикали под задом директора, я  углядел  то,  лучше
чего и быть не может, - обрезок ногтя.
   Это просто удивительно, до чего люди небрежны со своими ногтями! Ведь вот
кредитную карточку или пачку баксов этот парень не  кинул  бы  вот  так  под
стол. А между тем, если бы я завладел его кредитной карточкой, максимум, что
я бы смог сделать, - это рубануть с его карточки "капусты". А  с  ногтем  он
мне открывает кредитную линию с целым взводом нулей.
   - Здрасьте, - говорю я, - я по поводу 45 миллиардов.
   - Каких миллиардов? - изумляется Астафьев. Я тычу пальцем  в  направлении
двери.
   - Напротив вашего кабинета, - говорю я,  -  есть  контора  под  названием
"Реноме-Л". У этой конторы есть счет в вашем банке, на который  мы  перевели
сорок пять миллиардов рублей за консультационные услуги. Изучали они чего-то
там для нас.
   - И что именно изучали? - усмехается Астафьев.
   - Гм.-.Ну, скажем, влияние поголовья пингвинов на  урожайность  папайи  в
Орловской области.
   - А, -  говорит  Астафьев,  -  вполне  необходимое  исследование.  Но,  к
сожалению, ничего не могу поделать. Налоговая полиция арестовала счет.
   - Это ваши проблемы. И наши бабки.
   - А я тут при чем? Обращайтесь к владельцу фирмы.
   - Человек,  по  паспорту  которого  она  зарегистрирована  в  позапрошлом
месяце, - сладко сказал я, - восемь лет как помер. Вообще-то я могу  к  нему
обратиться. Но только в полночь.
   Астафьев позвонил по селектору, и в кабинете появилось двое амбалов.
   - Зря вы так, Семен Кириллович, - замечаю  я,  -  мало  ли  что  может  с
человеком случиться. Вот например - едет он едет,  а  его  "вольво"  влетает
колесом в канализационный люк. Или вот телевизор - на что предмет нелетучий,
а и он может пришибить...
   Астафьев смотрит на меня с некоторым любопытством.
   - Да, - говорит он,  -  нынче  даже  психи  и  те  в  рэкетиры  подались.
По-разному мне угрожали, но вот  телевизором  меня  угробить  еще  никто  не
обещал.
   И командует:
   - Выкиньте этого засранца!
   Два амбала берут меня под белые  руки,  и  один  бьет  меня  в  солнечное
сплетение, и, когда я сгибаюсь, другой бьет меня коленом  в  лицо.  Лучше  и
быть не может - я кувыркаюсь на пол, к ногам Астафьева, и в  полете  успеваю
схватить крошечный обрезок ногтя.
   * * *
   Вечером Астафьев ехал домой по проспекту Вернадского. Его "вольво" шел  в
левом ряду, плотно, след в след и километр в километр, когда вдруг  Астафьев
с ужасом заметил, что колеса предыдущего "жигуля" скинули, видимо,  неплотно
закрепленную  крышку  канализационного  люка.  В  следующую  секунду  машину
тряхнуло. Астафьева подбросило так, что он выбил  головой  стекло.  Водитель
отчаянно выругался - и в тот же миг автомобиль получил еще один удар - это в
него врезался спешащий сзади красный "додж".
   Люк повредил рулевую колонку и генератор, а "додж" смял в дым багажник.
   Домой Астафьев приехал задумчивый. Войдя  в  холл  на  нижнем  этаже,  он
заметил, что жена затеяла перестановку: старший его сын спускался со второго
этажа в обнимку с огромным плоскоэкранным телевизором. Едва Астафьев  вошел,
его любимая овчарка Альда рванулась навстречу коммерсанту. Мощное тело Альды
задело  балансировавшего  на  лестнице  канатоходца  с  телевизором,  и  сын
Асть-фьева в обнимку со своей ношей кубарем покатился вниз, прямо  на  отца.
Астафьев отделался  хорошо  зашибленным  боком,  а  чудо  японской  серийной
техники было утеряно безвозвратно.
   * * *
   На следующий день я позвонил Астафьеву и назначил ему  встречу  в  кабаке
"Ильмень".
   Астафьев сидел в самом дальнем уголке и трескал водку.
   Я похлопал его по плечу:
   - Ты уже здесь, парень? А где бабки?
   - Какие бабки?
   Ах ты козел!  Мало  тебя  телевизором  трахнуло!  Ну  ты  сейчас  у  меня
попляшешь!
   - Ладно, - говорю я, - поехали, сейчас объясним какие.
   Астафьев тоскливо оглядывается, и тут,  словно  из-под  земли,  вырастают
четверо моих людей. Двое из них берут засранца в клещи,  а  третий  украдкой
тычет ему в бок волыну:
   - Пошли, приятель, и без шума.
   Мои люди грамотно выводят его из зала и сажают в тачку. Лохам,  обедающим
в зале" кажется, что пятеро приятелей вытаскивают пьяного. Официанты,  более
сведующие в подробностях жизни, равнодушно отводят глаза.
   На дворе глубокая ночь. Ветер валяет по мостовой обрывки бумаг  и  редкие
сухие снежинки, черное небо исчерчено  проводами,  и  где-то  вдали  поздний
трамвай салютует нам снопом серебряных искр. Ребята запихивают  Астафьева  в
тачку, и мы срываемся с места.
   Через пять минут мы пролетаем  окружную.  Астафьев,  на  заднем  сиденье,
начинает жалобно поскуливать.
   Мы поворачиваем на финишную  прямую:  наш  "мицубиси  паджеро"  летит  по
грунтовой дороге, давя колесами ледяное крошево и грязь, меж темных деревьев
встает силуэт  моего  особняка.  В  следующую  секунду  противотуманки  двух
джипов, притаившихся  у  обочины,  вспыхивают  ослепительным  светом,  из-за
пройденного нами поворота появляется "синеглазка-жигуль", и  знакомый  голос
орет знакомые слова:
   - Не стрелять! Милиция! СОБР!
   Ах, черт! Я схватил банкира за шиворот:
   - Это ты, зараза, ментовку навел? Даже в темноте было видно, как злорадно
блеснули его глаза.
   - Ну так получай! - зашипел я.
   В следующую секунду все четыре дверцы  "паджеро"  распахнулись,  и  ражий
собровец поволок меня наружу.
   - Астафьева ищите! Он в этой тачке! - раздался зычный голос.
   Но Астафьева в тачке уже не было.  Вместо  Астафьева  на  заднем  сиденье
сидел пушистый белый котик-альбинос