а  литров,  -
стой, перельешь!
   - Но я взял бензин только у одной машины, - запротестовал бес,  -  а  что
делать с остальными?
   - Вылей его на дорогу, - говорю я, - или нет, погоди!
   Я радостно щерюсь.
   - Слушай, Асмодей, - говорю я бесу (да ну его с его иудейским именем),  -
ты видишь, как устроен двигатель? Ты видишь, что после того, как  в  цилиндр
впрыснут бензин, сверху подается искра,  от  которой  загораются  бензиновые
пары?
   - Ну да.
   - А теперь сделай так, чтобы на  автомобилях  преследователей  эта  искра
была подана не на цилиндр, а в бензобак...
   Я не договорил. Руль вышибло у меня из  рук.  Я  взмыл  в  небо  задницей
кверху и увидел далеко под собой разлетающийся в разные стороны  "мерседес".
А сам бес стоял среди  всего  этого  бедлама  как  ни  в  чем  не  бывало  и
оглядывался с видом шестилетней девицы,  разбившей  любимую  чашку  дедушки.
Ему-то было нипочем! Подумаешь, взорванный бензобак! Если  подумать,  так  у
них там в аду именно такой климат. Он, можно сказать, грелся на  солнышке  и
чувствовал себя как дома.
   Тут траектория моего полета изменилась, я пошел на снижение,  спланировал
головой в кусты и вырубился.
   Проклятый двоечник пустил искру в бензобак. Но,  естественно,  перепутал.
Он пустил ее в наш бензобак.
   Через двадцать минут я и Асмодей въехали в широкий  двор  виллы  Горбуна.
Меня выволокли из джипа, где я сидел, зажатый,  как  котлета  в  гамбургере,
провели в дом и дали изрядного  леща.  Я  пролетел  короткое  расстояние  по
воздуху и с шумом обрушился к двум  маленьким  ножкам,  одетым  в  кроссовки
"адидас" тридцать восьмого размера. Я трепыхался довольно вяло, как таракан,
у которого отрезали голову. Потом я попробовал  было  приподняться,  но  тут
одна из кроссовок не по размеру больно  врезала  мне  по  шее,  я  ойкнул  и
уставился глазами вверх. Надо мной, как Останкинская телебашня над муравьем,
высился Горбун. В руках он держал злополучную колдовскую книжку.
   Меня вздернули на ноги, я повернул голову и увидел, что в комнату  вводят
Асмодея, так и не удосужившегося переменить личину.
   - Ого, какие мы похожие, - откомментировал наше появление Горбун.  -  Это
чего же в нас похожего? - огрызнулся я, - у  него  синяк  слева,  а  у  меня
справа.
   - Тачку мою угрохал, - задумчиво протянул Горбун.
   - Бес попутал, - сказал я.
   - Это вот кто бес? Он?
   И Горбун кивнул на моего спутника.
   - Он и угрохал, - злобно говорю я, - двоечник!
   - Мне книжка нужна, - виновато объяснил  бес,  -  а  Шариф  не  хотел  за
книжкой к вам заезжать. Вот я и  решил  сделать  так,  чтобы  мы  непременно
забрали книжку.
   У Горбуна от такой наглости глаза стали величиной с два арбуза.
   - Ах за книжкой заехать? -  усмехнулся  Горбун.  -  А  браслеты  тебе  не
мешают?
   - Ну, это дело наживное, - спокойно сказал бес.  В  следующую  секунду  я
почувствовал, что руки мои свободны, а  наручники  растворились  в  воздухе,
словно эффералган-УПСА в стакане воды.
   Асмодей заливисто свистнул и вскричал:
   - Лети!
   И тут же книжка вспорхула страницами и спикировала прямо на меня.
   - Держи!
   Я подхватил черный том под мышку.
   - Вали гадов! - отчаянно закричал Горбун.
   Братва повыхватывала волыны...
   И ту же все  стоящие  вокруг  превратились  в  Шарифов  Ходжаевых.  Парни
растерялись и не знали, в кого  стрелять.  Даже  сам  Горбун  превратился  в
Шарифа Ходжаева, и это был первый раз, когда Горбун оказался без горба.
   - Е-мое! Да они не близнецы, - потрясенно сказал кто-то. - Их тут  десять
одинаковых!
   Асмодей, усмехнувшись, начертил в воздухе какую-то замысловатую  огненную
фигуру, и в следующую секунду  нас  вынесло  из  дома  и  опустило  рядом  с
развороченной машиной на ночное шоссе.
   Я почесал в затылке и поглядел туда, где за поворотом осталась  Горбунова
вилла.
   - У  тебя  что,  только  пригородные  кассы  работают?  -  спросил  я.  -
Куда-нибудь подальше нас не мог отнести? В Москву хотя бы.
   - А где эта Москва?
   Я почувствовал беспокойство. У этого Асмодея возьмешь билет до Москвы,  а
приедешь в Гонолулу.
   - Географию в школе надо было учить, - пробормотал я, - а  не  грешниц  в
котле щипать. Ладно. Надо поймать тачку.
   Мы вышли к шоссе и довольно долго голосовали: но все  машины  проносились
мимо.
   - Черт, - сказал я, - чего им останавливаться? Вот если бы  с  нами  была
телка... Погоди! Ты можешь в телку превратиться?
   - В телку?
   - Ну да! То есть в девку!
   - Я и тебя могу превратить, - ответил бес.
   - Нет уж, спасибо! Напревращал! Через пятнадцать минут декабрьский  холод
пробрал меня до костей.
   - Черт с тобой! Превращай!
   Через секунду я обнаружил, что стою  на  обочине  дороги  не  только  без
одежды, но и, извините, без члена. Зато с грудями. Пролетевшая  мимо  машина
безумно подмигнула мне фарами.
   А бес движеньем руки  опять  набрал  полную  пригоршню  лунного  света  и
габаритных огней, обсыпал ими нас обоих с ног до головы и чего-то  зашептал.
В ту же секунду блики превратились  в  довольно-таки  сверкающие  тряпки,  я
сделал шаг и ткнулся носом в землю. Еще бы! У меня на  ногах  отросли  во-от
такие каблуки! Это мне не очень-то понравилось. Вот  интересно:  если  парня
превратить в бабу да и  переспать  с  ним:  это  будет  считаться,  что  его
опустили, или нет?
   - Ты как допер до такой одежды? - зашептал я.
   - Так были одеты девицы в гостинице, - пояснил бес.
   Гм! Догадлив, фраер!
   Первый же пролетевший было мимо нас "жигуленок" врубил по тормозам.
   Дверца распахнулась, и пожилой, интеллигентного вида мужик в  каракулевой
шапке сказал:
   - Вам куда, девушки? Могу подвезти только до Подушкина.
   Мужик  мне  понравился.  Воспитанный  такой,  благоразумный.   Я   бы   с
удовольствием поехал с ним до Подушкина. Но, к сожалению, нам  было,  не  до
Полушкина. Нам до Москвы.
   Через   мгновение   зубы   изумленного   водителя   стукнули   о    ствол
позаимствованного мною у горбунова боевика "ТТ". Ствол  во  рту  обыкновенно
действует на людей самым положительным образом. Даже самые вздорные типы  не
любят, когда во рту  у  них  кто-то  шарит  стволом.  Во-первых,  существует
опасность отбить  зубы.  Во-вторых,  существует  опасность,  что  эта  штука
выстрелит. Особенно на человека действует, если из ствола недавно стреляли и
он пахнет порохом.
   - Извини, мужик, - сказал я, - но за нами тут гонятся нехорошие парни,  и
тебе лучше не быть в тачке, если нас нагонят. Бывай, - с этими  словами  моя
тонкая женская ручка взяла водителя за шкирку и вытряхнула  его  в  снег  на
обочине.
   * * *
   Я и Асмодей миновали мост через МКАД в девять тридцать утра. Я специально
велел Асмодею оставаться в женском виде, и солдаты на  блок-посту  не  стали
останавливать двух утренних девиц.
   На душе у меня словно таракана раздавили. За прошедшие сутки  предприятие
Шарифа Ходжаева записало себе в пассив неминуемую разборку с двумя  бандами:
с Горбуном и с материнской структурой. В активе имелся  Асмодей,  колдовская
книжка и приобретенное, по нуждающимся  в  подтверждении  сведениям,  умение
колдовать.  Активы  не  покрывали  пассивов.  Баланс   явно   не   сходился.
Предприятие  Шарифа  Ходжаева  вскоре  обанкротится  в  связи  с  повышенным
содержанием свинца в трупе вышеупомянутого предприятия.
   Где мне жить, я не знаю. Все мои лежки известны Князю. Я притормаживаю  у
телефона-автомата в стеклянной косынке.
   - Сиди и не вылазь, - командую я Асмодею. В своем женском обличье я вышел
из "жигуленка" и направился к телефону.  Покончив  со  звонками,  я  повесил
трубку и вошел в расположенную слева дверь, рядом с  которой  висело  кривое
объявление: "Ксерокс".
   Внутри располагалась какая-то  чахлая  контора  с  фикусом  на  окошке  и
искомым прибором в закутке.
   - Миленькая, - сказал я, подмигивая скучающей у ксерокса девушке,  -  мне
вот эту книжку, а? Два экземпляра?
   Девушка вздрогнула и посмотрела на меня. Черт! Я и забыл, на что я похож.
Еще примут меня тут за представительницу сексуального меньшинства.
   Девушка приняла от меня деньги и  принялась  ксерить  книжку.  Но  -  вот
неожиданность! Как она ни старалась, в лоток вылетали  одни  непропечатанные
страницы. Что за притча! Как только положит на  стекло  какую-нибудь  газету
или книжку для проверки, так сразу ксерится в  наилучшем  виде.  Как  только
положит мою книжку - листы идут белые, как передник первоклассницы!
   Тут я занервничал и полез через перегородку.
   - Пустите, - говорю, - я сам.
   - Да она у вас, женщина, заколдованная какая-то, - чуть не плача, говорит
мне девица.
   И тут на улице раздался такой  шум  и  визг,  словно  пяти  сигнализациям
наступили на хвост. Я подскакиваю к окну и вижу  -  два  гаишных  "форда"  с
размаху подлетают к "шестерке", в которой мирно дремлет Асмодей, выдирают  с
корнем дверцу и волокут Асмодея наружу, под дула автоматов. Б..!  Пожалел  я
водителя,  выкинул,  не  замочил   -   вот   она,   людская   благодарность!
Раскудахтался, сука, на ближайшем посту!
   - Руки вверх!
   Я оборачиваюсь - сзади уже стоят двое ментов и тычут в меня пушками.
   - Тебе, краснозадая, говорят!
   - Это я-то краснозадая? - свирепею я. Еще никто не называл  Шарифа  Зверя
краснозадой.
   И в ту же секунду из-за моего плеча слышится голос:
   - Зачем вы обижаете моего друга?
   Я оглядываюсь: Асмодей! И как он, черт, успел с улицы оказаться здесь?
   А Асмодей ухмыляется и щелкает пальцами.  И  тут  же  все  пребывающие  в
комнатке превращаются в девушек в красном жакетике и на  высоких  каблучках.
Включая ментов. Я балдею. Менты тоже балдеют. Они не знают,  какую  из  тех,
кто в красном жакетике, класть на пол. Я  бы  на  их  месте  тоже  пришел  в
недоумение. А пока, пользуясь их растерянностью,  я  выскакиваю  из  окна  и
делаю ноги.
   Я и Асмодей бежим по узкому переулку. Мы в красном жакете  и  на  высоких
каблучках. За нами ломит целая толпа ментов - пять штук. Они тоже в  красном
жакете, на высоких каблучках и с женской мордой. Менты  разъярены.  Еще  бы!
Если бы меня из мужика превратили в телку, я бы тоже разъярился.
   - Вот что, - шепчу я Асмодею, влетая  в  сквозной  подъезд,  -  превращай
обратно!
   В следующую секунду я ощущаю, что на мне штаны  и,  слава  Богу,  изнутри
меня в эти штаны кое-что упирается.
   В подъезд влетает целое стадо девушек в красных жакетах. В руках  девушек
- омоновские "кипарисы".
   - Парни, - орет одна, - девок тут двух не пробегало?
   - Каких? . .
   - Да таких же, как мы!
   - Вот туда побежали, - показываю  я.  Стадо  пробегает  через  подъезд  и
скрывается в неизвестном направлении. Я начинаю ругаться.
   - Слушай, - говорю я, отругавшись, - Асмодей, почему я ксерокс  с  книжки
снять не мог?
   - Что такое ксерокс?
   - Ну, копия.
   - Но волшебная книга может существовать  только  в  одном  экземпляре,  -
разводит руками Асмодей. - Единственный способ  снять  с  нее  копию  -  это
переписать ее  собственноручно.  В  таком  случае,  по  мере  переписывания,
переписанные слова будут пропадать с листов книги. Это очень хороший способ.
Ведь если ты делаешь по невниманию ощибку, то переписанное слово не исчезает
и ты можешь сразу заметить, что что-то не в порядке.
   Это мне не нравится. Это значит,  что  я  не  могу  отдать  книгу  Князю.
Впрочем, вопрос с Князем, кажется, снят с повестки дня.
   - Ладно, - говорю я Асмодею, - пошли пожрем чего-нибудь. Только без твоих
фокусов,  ясно?  Мне  тут   остались   командировочные   в   наследство   от
полушкинского мужика, на них и пожрем. Ясно?
   Спустя три часа в маленькой забегаловке, выбранной  мной  потому,  что  я
никогда там не бывал, я жрал  облитые  уксусом  пельмени  и  обдумывал  свое
положение. Положение было фиговое. На меня охотились две  банды  -  раз.  На
человека, за которым  охотятся  его  же  собственные  коллеги,  очень  скоро
начинает охотиться ментовка - два. Впрочем, ментовка ко мне и до того не раз
приставала, и не далее как неделю назад некий капитан Душан  содрал  с  шефа
десять штук за одну мою промашку. Жить мне было негде. Хрустов  снять  лежку
не было. Конечно, был Асмодей, который  мог  пошевелить  пальцами  и  вынуть
хрусты из воздуха, но опыт показал, что ненавязчивым сервисом Асмодея  лучше
не пользоваться.
   Асмодей виноватился рядом, ковырял пельмени  вилочкой.  Видно  было,  что
пельмени ему совсем не по душе. Уж не знаю, чего он там в  аду  предпочитал:
печенку прелюбодея в сметане или яички продажного прокурора под соусом "семь
смертных грехов", а только пельмени ему не по вкусу.
   Хмурится мой Асмодейчик, длинными ресницами хлопает. И тут мне вдруг его,
знаете ли, жалко стало. Ведь вот подумать тоже: я сижу тут без  "капусты"  и
без бригады, и то мне тошно. А Асмодей? Он-то вообще ни ухом ни рылом в этом
мире не смыслит. Вот  подъехал  к  стекляшке  красный,  как  стручок  перца,
"жигуль", а он и "жигуля" никогда не  видал.  Вот  булькает  справа  от  нас
кофеварка - а он и кофеварки никогда не видал. И все-то его воспоминания  об
этом мире - широкомасштабная разборка под Никополисом аж в 1395 году...
   - Вы что, господин, задумались? - спрашивает Асмодей.
   - Так. За жизнь думаю. Асмодей удивляется:
   - Так что же думать? У вас я есть.
   - Ты молчи в мешочек. Ты ж меня все время кидаешь, лопух ты несчастный!
   - Так что ж, - сказал Асмодей, - мы с тобой договора не  заключали,  тебе
меня в аренду не сдали, все, что происходит, считай, из чистого альтруизма.
   - Договор? - глаза у меня лезут на лоб. - Гм... ты мне сначала  расскажи,
на что ты способен. Я  свою  душу  задарма  не  продам.  С  примерами  давай
рассказывай, наглядно.
   - Ну, - произнес бес, - наша  профессия  -  чары  и  морок.  Мой  дядюшка
Мефистофель, например, творил для доктора Фауста  всякие  чудеса.  Например,
однажды он накормил его гостей фруктами,  перенесенными  из  Южной  Америки,
самого диковинного вида.
   - Тоже мне кидалово, - говорю я, - я лучше в супермаркет схожу.
   - В тот же день на пире играли чудесные мелодии невидимые музыканты.
   -  Это  твое  волшебство  на  митинском  радиорынке  сто  баксов   стоит.
Магнитофон называется.
   Вижу, Асмодейчик мой приуныл, ручкой ротик  закрывает.  Классный  у  него
ротик, кстати, девичий, и футболочка на грудках этак  оттопыривается...  Вот
интересно, если гермафродита трахнуть - это я голубой или не голубой?
   - Баб можно привораживать, - шепчет бес.
   - Тьфу ты! Да чтоб деловой из-за бабы душу отдал!
   И тут Асмодей меня потрясает.
   - Дай сдачу, - говорит он, - ну, что ты с этих пельменей получил.
   Я, пожавшись, отдаю ему  двадцать  тысяч.  Асмодей  подходит  к  книжному
лотку, расположившемуся у входа в столовку, и покупает  журнал  "Автопилот".
Он возвращается к столику и начинает его листать. На развороте  журнала  его
внимание привлекает шикарный волоокий "вольво". У "вольво" блестящие бока  и
черные, украшенные стальной звездой колеса. Асмодей что-то шепчет - и в этот
миг "вольво" пропадает со страницы. Здорово! Видал я, как тачку  угоняют  из
закрытого гаража, но чтобы тачку угнали со  страниц  журнала,  это  я  видел
первый раз.
   - Пойдем, - говорит Асмодей.
   Я доедаю пельмень и выхожу из забегаловки. Близ тротуара  стоит  волоокий
"вольво". Он не заперт. Какой-то пацан  на  той  стороне  улицы  уже  сделал
стойку - ключи от "вольво" болтаются в замке зажигания.
   В моем мозгу бродят самые потрясающие проекты. Я открываю точку. Я торгую
техникой с рекламных проспектов. Тачками из "Автопилота". Драгоценностями из
каталогов фирм. Интересно, могу ли я торговать  оружием  из  фантастического
фильма?
   - Ну что? - спрашивает Асмодей. - Я не ошибся? Эти штучки, я гляжу, нынче
нравятся больше женщин.
   Вообще-то я потрясен. Но я стараюсь не показывать виду.
   - У нее какой гарантийный срок? - говорю я. - Или у соседнего перекрестка
превратится в одуванчик?
   - Ни во что она не превратится, - обижается Асмодей, - она же  настоящая.
Так как насчет договора?
   - Ну вот что, - говорю я, - ты меня на понт не бери. Договор - это  штука
серьезная, тут даже МВФ переговоры ведет по году.  А  мы  с  тобой  подпишем
протокол о намерениях.
   После некоторого спора я убеждаю Асмодея согласиться со мной. Мы  едем  к
нотариусу и подписываем поразительную цидулю.  В  документе  говорится,  что
Шариф Ходжаев, тридцати четырех лет от роду, крещеный,  сотрудник  охранного
агентства "Алмаз", выражает свое намерение продать душу дьяволу по истечении
шести месяцев со дня подписания настоящего контракта.  Нотариус  явно  хочет
покрутить пальцем у виска, однако я говорю ему, что это шутка. Он уже совсем
успокаивается, когда  Асмодейчик,  которому  захотелось  пить,  залезает  по
локоть в работающий в кабинете нотариуса телевизор, по  которому  показывают
какое-то собрание,  забирает  из-под  носа  ведущего  стакан  с  минералкой,
выпивает ее и ставит пустой стакан перед нотариусом.
   Нотариус в легком обалдении оттискивает печать, я  уплачиваю  запрошенные
им четыреста тысяч и отбываю, рассерженно щипая Асмодея.
   - Вести надо себя прилично! На обратном пути от нотариуса я покупаю целый
ворох рекламных журналов.
   * * *
   Я сижу, развалившись, в снятой вчера  квартире.  Асмодей  моет  на  кухне
посуду. Я внимательно изучаю газету "Из рук в руки". Наконец нахожу то,  что
надобно. Я поднимаю трубку и набираю номер.
   - Алло, - говорю я, - это вы даете уроки латыни?
   Старческий голос крякает в том смысле, что да,  уроки  латыни  имеются  в
ассортименте. Голос представляется как Виталий  Сергеевич.  Голос,  кажется,
удивлен, что кому-то понадобилась латынь.
   - Как ваш адрес? - говорю я. - Я подъеду через полчаса.
   - Вы заблудитесь, - кротко отвечает старик, - но через полчаса  мы  можем
встретиться на углу Сретенки и бульвара.
   На углу Сретенки, возле аптеки, стоит беленький старичок с  палочкой.  Он
тщетно вглядывается в прохожих. Мой "вольво" тихо причаливает к тротуару.
   - Виталь Сергеич? - говорю я.
   Старичок оборачивается. Он обходит "вольво", видимо,  ища  заговорившего.
Наверное, он думает, что "вольво" успел его задавить.
   - Виталь Сергеич, садитесь, - повторяю я. - Так как насчет латыни?
   Виталь Сергеич забирается в "вольво" с  такой  опаской,  будто  он  Иона,
которому предлагают пропутешествовать в брюхе кита.
   Через пять минут, пробравшись немыслимой вязью дворов, мы  причаливаем  к
трехэтажному облупившемуся дому. Дом выходит сразу на три двора и ни на одну
улицу. Я бросаю "вольво" у подъезда, и мы поднимаемся на третий этаж.
   Дома старичок осведомляется:
   - Вы, вероятно, хотите обучать классическим языкам сына?
   - Себя, - отвечаю я, - и только латыни.
   - Но зачем вам латынь? - изумляется мой старичок.  Он  не  привык,  чтобы
люди на шестисотых "кабанах" учили латынь.
   - Хочу, и все, - отвечаю я.
   - Позвольте, вы знаете какие-нибудь иностранные языки?
   - По фене немного ботаю, - ответил я, - а латынь я  учил  в  медицинском.
Алфавит выучил и еще помню, кажется, "гутен морген".
   - Это не по-латыни, это по-немецки, - вздыхает профессор.
   - Вот что, - профессор, - говорю я, - латынь мне надо знать через неделю.
Профессиональная, понимаете, необходимость. Я вам плачу за три  часа  каждый
день, каждый час - двести баксов. Вот вам за первые  два  дня  задаток  -  и
начинаем.
   И вытаскиваю из кармана столько зелененьких, сколько бедняжка за всю свою
жизнь только в кино видел. Старичок глядит на меня так, словно через  неделю
меня пошлют киллером в Древний Рим.
   * * *
   Вот вечером я возвращаюсь от профессора, и я усвоил от него столько новых
слов, сколько я не усваивал с семи лет, когда на моих глазах дядя Коля вдруг
начал выражаться насчет своей супруги, а Асмодей  в  это  время  приходит  с
рынка с целой корзинкой продуктов и ставит для меня в духовку пиццу, а  себе
отваривает сосиски, и м