ое,  затхлое,   с   отставшими   от   стен
покоробленными панелями. С потолка свисала тусклая от  пыли  лампочка  без
абажура на грязном шнуре.
     -  Почему  бы  вам  все-таки   не   прийти   попозже?   -   промямлил
круглоголовый. - Когда все приходят...
     - Так уж мне захотелось, - скромно сказал я.
     - Захотелось... - он пошарил на столе. -  У  меня  вот  и  бланка  не
осталось... Эль, у тебя есть бланки?
     Эль молча нагнулся и вытянул  откуда-то  из-под  барьера  мятый  лист
бумаги. Круглоголовый сказал, зевая:
     - Приходите ни свет ни заря... Народу никого  нет,  девчонок  тоже...
Спят еще... Веселья никакого... - Он протянул мне  бланк.  -  Заполните  и
подпишите, - сказал он. - Мы  с  Элем  подпишемся  за  свидетелей.  Деньги
сдайте...  не  беспокойтесь,  у  нас  честно.   Документы   у   вас   есть
какие-нибудь?
     - Никаких.
     - И то хорошо.
     Я просмотрел бланк.  "Настоящим  я,  нижеподписавшийся  (пропуск),  в
присутствии свидетелей (большой  пропуск)  убедительно  прошу  подвергнуть
меня приемным испытаниям на соискание звания члена общества  ДОЦ.  Подпись
соискателя. Подписи свидетелей".
     - Что такое ДОЦ? - спросил я.
     -  Это  мы  так  зарегистрированы,  -   ответил   круглоголовый.   Он
пересчитывал деньги.
     - Но ДОЦ как-то расшифровывается?
     - А кто его знает... Это еще до меня было. ДОЦ и ДОЦ... Ты не знаешь,
Эль?  - Эль лениво  помотал головой.  - Ну в  самом деле,  не все  ли  вам
равно...
     - Абсолютно все равно, - сказал я, вставил свое имя и подписался.
     Круглоголовый посмотрел, тоже вписал свое имя и подписался, и передал
бланк Элю.
     - Похоже, вы иностранец, - сказал он.
     - Да.
     - Тогда припишите ваш домашний адрес. У вас родные есть?
     - Нет.
     - Тогда и не надо. Готово, Эль? Положи в папку... Ну, пойдемте?
     Он  поднял  барьер  и  подвел  меня  к  массивной  квадратной  двери,
оставшейся, наверное, еще  с  тех  времен,  когда  метро  оборудовали  под
атомоубежище.
     - Выбора-то никакого  нет,  -  сказал  он,  словно  оправдываясь.  Он
выдвинул засовы и с натугой повернул ржавую рукоять. - Пойдемте  прямо  по
коридору, - сказал он, - а там сами увидите.
     Мне показалось, что Эль позади хихикнул. Я обернулся. В барьер  перед
Элем был встроен небольшой экран. На экране  что-то  двигалось,  но  я  не
разглядел что. Круглоголовый, налегая всей тяжестью  на  рукоять,  откатил
дверь. За дверью открылся пыльный проход. Несколько  секунд  круглоголовый
прислушивался, затем повторил:
     - Прямо по этому коридору.
     - А что там будет? - спросил я.
     - Чего хотели, то и получите... Или, может, вы раздумали?
     Все это явно не то, что надо,  но,  как  известно,  никто  ничего  не
знает, пока сам не попробует. Я перешагнул через высокий порог, и дверь  с
чмоканьем закрылась за мной. Было слышно, как заскрежетали засовы.
     Коридор освещали несколько уцелевших ламп. Было  сыро,  на  цементных
стенах цвела плесень. Я постоял,  прислушиваясь,  но  ничего  не  услышал,
кроме редкого стука  капель.  Я  осторожно  двинулся  вперед.  Под  ногами
скрипела  цементная  крошка.  Коридор  скоро  кончился,  и  я  очутился  в
сводчатом бетонном тоннеле, освещенном совсем  уже  скверно.  Когда  глаза
привыкли к сумраку, я разглядел рельсовый путь. Рельсы были ржавые,  между
ними темнели лужи неподвижной воды. Под сводом тянулись провисшие провода.
Сырость прохватывала до костей, и отвратно пахло - не то  падалью,  не  то
испорченной канализацией. Нет,  это  совсем  не  то,  что  нужно.  Мне  не
хотелось терять времени даром, и подумал, что сейчас вернусь и скажу,  что
приду в другой раз. Но сначала я решил - просто из  любопытства  -  пройти
немного по тоннелю. Я пошел направо, на свет далеких ламп. Я  перескакивал
через лужи, спотыкался о прогнившие шпалы, путался в  оборванных  кабелях.
Дойдя до лампы, я снова остановился.
     Рельсовый путь бы разобран. Шпалы валялись вдоль стен,  а  на  пустом
полотне зияли дыры, наполненные водой. Затем я увидел рельсы. Никогда  мне
не приходилось видеть рельсы в таком состоянии.  Некоторые  были  скручены
штопором. Они были начищены до блеска и напоминали огромные сверла. Другие
были с огромной силой вбиты в полотно и в стены  тоннеля.  А  третьи  были
завязаны в узлы. У меня мороз пошел по коже, когда я увидел это. В простые
узлы, в узлы с бантом, в узлы с двумя бантами, как шнурки  на  ботинках...
Они были сизые от окалины.
     Я посмотрел вперед, в глубину тоннеля. Оттуда тянуло гниющей падалью,
тусклые желтые огни редких ламп мерно мигали, словно что-то  раскачивалось
на сквозняке, заслоняя и снова открывая их.  Нервы  мои  не  выдержали.  Я
чувствовал, что это не более чем дурацкая шутка, но  я  ничего  не  мог  с
собой поделать. Я присел на корточки и осмотрелся. Скоро я нашел  то,  что
искал: метровый обломок железного прута. Я взял его под мышку  и  двинулся
дальше. Железо было холодное, влажное и шершавое от ржавчины.
     Косой мигающий свет  далеких  ламп  озарял  скользкие,  блестящие  от
сырости стены. Я уже давно заметил на  них  странные  круглые  потеки,  но
вначале не обратил на это внимание,  а  потом  заинтересовался  и  подошел
посмотреть. По стене, насколько хватал глаз,  тянулись  два  ряда  круглых
следов, разделенных метровым интервалами. Это выглядело так, как будто  по
стене здесь пробежал слон, и пробежал не очень  давно  -  на  краю  одного
такого следа слабо  шевелилась  раздавленная  белая  сороконожка.  Хватит,
подумал я, пора  возвращаться.  Я  посмотрел  вдоль  тоннеля.  Теперь  под
лампами впереди были отчетливо видны черные качающиеся  гирлянды.  Я  взял
прут поудобнее и пошел вперед, держась поближе к стене.
     Это тоже впечатляло. Под сводами тоннеля тянулись провисшие кабели, а
на них, связанные хвостами  и  собранные  в  тяжелые  щетинистые  гроздья,
покачивались на сквозняке сотни и сотни мертвых крыс.  В  полумраке  жутко
блестели мелкие оскаленные зубы,  торчали  во  все  стороны  закостеневшие
лапки, и эти гроздья  длинными  гнусными  гирляндами  уходили  в  темноту.
Густой тошнотворный смрад опускался из-под свода и растекался по  тоннелю,
шевелящийся, плотный, как кисель...
     Раздался пронзительный визг, и под ноги мне вдруг бросилась  огромная
крыса. Потом еще одна. И еще. Я попятился. Они мчались оттуда, из темноты,
где не было ни одной лампы.  И  оттуда  вдруг  толчками  пошел  воздух.  Я
нащупал  локтем  пустоту  в  стене  и  вдвинулся  в  нишу.  Под  каблуками
заверещало и задергалось живое - я  не  глядя  отмахнулся  своей  железной
палкой. Мне было не до крыс, потому что я  слышал,  как  кто-то  тяжело  и
мягко бежит по тоннелю, плюхая по  лужам.  Зря  я  ввязался  в  это  дело,
подумал я. Железный  прут  показался  мне  таким  легким  и  ничтожным  по
сравнению с завязанными в узлы рельсами. Это не  летучая  пиявка...  И  не
динозавр из Конго... Только б не гигантопитек, все что угодно,  только  бы
не  гигантопитек.  У  этих  ослов  хватит  ума  выловить  гигантопитека  и
запустить в тоннель... Я плохо соображал в эти секунды. И неожиданно ни  с
того ни с сего подумал о Римайере. Зачем он послал меня сюда? Что он сошел
с ума?.. Только бы не гигантопитек...
     Он пронесся мимо меня так быстро, что я не успел разобрать,  что  это
такое. Тоннель гудел от его галопа. Затем  где-то  совсем  рядом  раздался
отчаянный  скрежещущий  визг  пойманной  крысы,  и  наступила  тишина.   Я
осторожно выглянул. Он стоял шагах в десяти, под самой лампой, и ноги подо
мной обмякли от огромного облегчения.
     -  Умники-затейники,  -  сказал   я   вслух,   чуть   не   плача.   -
Остряки-самоучки... Это надо же было додуматься! Таланты-самородки...
     Он услышал мой голос и, задрав кормовые ноги, произнес:
     - Температурка у нас будет два  метра  тринадцать  дюймов,  влажности
нет, чего нет, того нет...
     - Повтори свое задание, - сказал я, подходя.
     Он со свистом  выпустил  из  присосков  сжатый  воздух,  бессмысленно
подрыгал ногами и взбежал на потолок.
     - Слезай вниз, - приказал я строго, - и отвечай на вопрос.
     Он висел у меня над головой среди заплесневелых проводов, этот  давно
устаревший кибер,  предназначенный  для  работ  на  астероидах,  жалкий  и
нелепый, весь в  лохмотьях  от  карбонной  коррозии  и  в  кляксах  черной
подземной грязи.
     - Слезай вниз! - рявкнул я.
     Он швырнул в меня дохлой крысой и умчался в темноту.
     - Базальты! - вопил он  на  разные  голоса.  -  Псевдометаморфические
породы! Я над Берлином! Как слышите? Пора спать!
     Я бросил палку и пошел за ним следом. Он добежал до следующей  лампы,
спустился  вниз  и  стал   быстро,   по-собачьи,   рыть   бетон   рабочими
манипуляторами. Бедняга, у него и в лучшие-то времена мозг был способен  к
нормальной работе только при тяжести в одну сотую земной, а сейчас он  был
совершенно невменяем. Я нагнулся над  ним  и  стал  шарить  под  панцирем,
отыскивая  узел  регулировки.  "Вот  поганцы",  -  сказал  я  вслух.  Узел
регулировки был расплющен, словно но  нему  ударили  кувалдой.  Он  бросил
копать и схватил меня за ногу.
     - Стоп! - гаркнул я. - Прекратить!
     Он прекратил, лег на бок и сообщил басом:
     - Надоел он мне до смерти, Эль. Бренди бы сейчас выпить...
     Внутри  у  него  щелкнули  контакты,  и  заиграла  музыка.   Шипя   и
посвистывая, он исполнил "Марш охотников". Я смотрел на него и думал,  как
это глупо и отвратительно, как смешно и страшно одновременно. Если бы я не
был межпланетником, если бы я испугался и побежал, он бы  почти  наверняка
убил меня... А ведь здесь никто не знал, что я был межпланетником.  Никто.
Ни один человек. Римайер тоже не знал, что я был межпланетником...
     - Встань, - сказал я.
     Он зажужжал и принялся ковырять стену, и тогда я повернулся  и  пошел
обратно. Все время, пока я шел до поворота в коридор, мне было слышно, как
он гремит и лязгает в груде исковерканных рельсов, шипит электросваркой  и
несет околесицу на два голоса.
     Противоатомная дверь  была  уже  открыта.  Я  шагнул  через  порог  и
захлопнул ее за собой.
     - Ну как? - спросил круглоголовый.
     - Глупо, - ответил я.
     - Я же не знал, что вы межпланетник. Вы работали в космосе?
     -  Работал.   Все   равно   глупо.   На   дураков.   На   неграмотных
экзальтированных дураков.
     - На каких?
     - Экзальтированных.
     - А-а... Ну, это вы зря. Многим нравится. А вообще я вам говорил, что
приходили бы вечером. У нас вообще для одиночек развлечений мало...  -  он
налил виски и добавил содовой из сифона.
     - Хотите?
     Я взял стакан и облокотился на барьер. Эль с сигареткой, прилипшей  к
губе, угрюмо смотрел на экран. По экрану метались ослизлые стены  тоннеля,
скрюченные рельсы, черные лужи, летели искры электросварки.
     - Это не для меня, - заявил я. - Пусть этим занимаются  бухгалтеры  и
парикмахеры. Я против них, конечно, ничего не имею, но мне-то надо  такое,
чего я никогда в жизни не видел.
     - Сами, значит, не знаете, чего хотите, - сказал круглоголовый. - Это
тяжелый случай. Вы, извиняюсь, не интель?
     - А в чем дело?
     - Нет, вы только не  подумайте  чего-нибудь,  перед  костлявой,  сами
понимаете, все равны. Я только  что  хочу  сказать?  Что  интели  -  самые
капризные клиенты, вот и все. Верно, Эль? Если приходит,  скажем,  тот  же
бухгалтер или парикмахер, он хорошо знает, чего ему надо.  Кровь  погонять
ему надо, чтобы себя показать, собой погордиться, чтобы девчонки  визжали,
чтобы показывать всем дырки в шкуре... Это парни простые, каждому  хочется
считать себя  мужчиной.  Ведь  кто  он  такой,  наш  клиент?  Способностей
особенных у него нет, да они ему и не требуются... Вот раньше, я  в  книге
читал, хоть завидовали друг другу, сосед, мол, как сыр в масле катается, а
я на холодильник накопить не могу - разве это можно вытерпеть?  Цеплялись,
конечно, зубами за барахло, за деньги, за место выгодное... Жизнь  на  это
клали! У кого кулак крепче или голова хитрее, тот и  наверху...  А  теперь
ведь жизнь стала жирная, тихая, всего в достатке. К чему себя применить? Я
же не карась, я же человек все-таки, мне же скучно, а придумать сам ничего
не умею. Это ведь надо особые способности иметь - придумывать! Это надо же
гору книг прочитать, а попробуй-ка их читать, когда тебя от них  тошнит...
Прославиться там в мировом масштабе или выдумать чего-нибудь вроде  машины
- это мне и в голову не сразу придет, а если и придет - что толку?  Никому
ты в общем-то не нужен, даже жене  и  детям  собственным  не  нужен,  если
разобраться, верно, Эль? Да и  тебе  никого  не  надо...  Теперь,  значит,
придумывают для тебя умные люди что-нибудь новенькое, то  ароматьеры  эти,
то дрожку,  то  новую  пляску...  Питье  вот  новое  придумали...  "хорек"
называется... Хотите, я вам собью? Он этого "хорька"  хватит  -  глаза  на
лоб, он и доволен... А пока глаза у него на  месте,  жизнь  для  него  все
равно что дождевая вода. Вот к нам тут один  интель  ходит  и  каждый  раз
жалуется: жизнь, говорит, пресна, ребята... А отсюда  я  выхожу  -  герой!
После, скажем, пульки или "один на двенадцать" я же совсем  по-другому  на
себя смотрю. Верно, Эль? Мне все снова сладко  делается  -  бабы,  жратва,
вино...
     - Да, - сказал я сочувственно. - Я вас хорошо понимаю. Но для меня-то
все это тоже пресно.
     - Слег ему нужен, - сказал вдруг Эль басом.
     - Что-что? - спросил я.
     - Слег, говорю.
     Круглоголовый весь сморщился.
     - Ну брось, Эль. Ну что ты сегодня какой-то...
     - Кашлять я на него хотел, - сказал Эль. - Не люблю я этих... Все ему
пресно, все ему не так.
     - Вы его не слушайте, - сказал круглоголовый.  -  Он  ночь  не  спал,
утомился...
     - Нет, почему же? - возразил я. - Очень интересно. Что это за слег?
     Круглоголовый опять сморщился.
     - Неприлично это, понимаете? - сказал он. - Вы Эля  не  слушайте,  он
хороший парень, простой, но ему обложить человека ничего не стоит. А слово
это нехорошее. Повадились сейчас какие-то на стенах его везде писать.  Вот
ведь хулиганье, а? Сопляки, толком и не знают, что это такое,  а  пишут...
Вон, видите, мы барьер обстругали... Сволочь какая-то вырезала, поймал  бы
его - наизнанку вывернул бы... Ведь у нас женщины бывают.
     - Ты скажи ему, - произнес Эль, обращаясь к круглоголовому,  -  чтобы
раздобыл себе слег и утихомирился. Пусть найдет Бубу...
     - Да заткнись ты, Эль! - сказал круглоголовый сердито. - Не  слушайте
вы его...
     Услышав имя Бубы, я снова наполнил стакан и устроился поудобнее.
     - Что же это такое, - сказал я, - тайный порок какой-нибудь?
     - Тайный! - сказал Эль басом и нехорошо  заржал.  Круглоголовый  тоже
засмеялся.
     - У нас тайного ничего быть не может, - сказал он. - Какие могут быть
тайны, когда народ с пятнадцати лет закладывает? Дураки эти,  интели,  все
секреты разводят... Хотят двадцать восьмого заварушку устроить,  шепчутся,
минометы давеча за город повезли, чтобы спрятать, значит,  ну,  как  дети,
ей-богу! Верно, Эль?
     - Ты ему скажи, - простой хороший парень Эль  гнул  свое.  -  Ты  ему
скажи: пусть валит ко всем чертям. Ты за него не  заступайся.  Так  ему  и
скажи: пусть идет к Бубе в "Оазис", и весь разговор.
     Он  выбросил  на  барьер  мой  бумажник  и  бланк.  Я  допил   виски.
Круглоголовый серьезно сказал:
     - Конечно, как хотите, дело ваше, но я  вам  советую  от  этих  вещей
держаться подальше. Мы, может, все к  этому  придем,  да  чем  позже,  тем
лучше. Я вам даже объяснить не могу, я только чувствую, что это  -  как  в
могилу: никогда не поздно и всегда рано.
     - Спасибо, - сказал я.
     - Он еще благодарит! - Эль снова заржал. -  Ты  видал  такое?  Еще  и
благодарит.
     - Три рубля мы удержали, - сказал круглоголовый. - А  бланк  порвите.
Нет, дайте я сам порву. А то, не дай бог, случится с  вами  что-нибудь,  а
полиция к нам пожалует.
     -  Честно  говоря,  -  сказал  я,  пряча  бумажник,  -  мне  все-таки
непонятно, как вашу контору не прикроют.
     - А у нас все честно-благородно, - сказал круглоголовый. - Не  хочешь
- никто тебя не заставит. А если что-нибудь случилось - сам виноват.
     - Наркоманов тоже никто не заставляет, - возразил я.
     - Э, сравнили! Наркотики - дело денежное, корыстное...
     - Ну ладно, до свидания, - сказал я. - Спасибо вам, ребята.  Где,  вы
сказали, Бубу искать?
     - "Оазис", - пробасил Эль. - Кафе. Проваливай.
     - Какой ты вежливый, дружок, - сказал я, - даже сердце щемит.
     - Проваливай, проваливай, - повторил Эль. - Интель вонючий.
     - Не волнуйся так, милый, - сказал я, - а то  язву  наживешь.  Береги
желудок, дороже желудка у тебя ничего нет. Верно я говорю?
     Эль начал медленно выдвигаться из-за барьера, и я ушел. У меня  снова
разболелось плечо.
     На улице падал крупный теплый дождь. Листья деревьев блестели мокро и
весело, пахло свежестью, озоном, грозой.
     Я остановил такси и  назвал  "Оазис".  Улица  вся  струилась  свежими
ручейками, и город был таким красивым и уютным, что  неприятно  было  даже
думать о заплесневелом, заброшенном метро.
     Дождь хлестал вовсю, когда я выскочил из машины и,  перемахнув  через
тротуар, ворвался в кафе "Оазис". Народу было довольно  много,  почти  все
ели,  даже  бармен  за  стойкой  хлебал  суп,  пристроив   тарелку   между
стаканчиками для спиртного. Пообедавшие курили, рассеянно глядя  на  улицу
сквозь залитую водой витрину. Я подошел к стойке и вполголоса осведомился,
здесь ли Буба. Бармен положил ложку и оглядел зал.
     - Не-а, - сказал он. - Да вы обедайте пока, он скоро будет.
     - А как скоро?
     - Минут через двадцать, через полчаса.
     - Ага, - сказал я. - Тогда я пообедаю, а потом подойду, и вы мне  его
покажете.
     - Умгум, - сказал бармен, возвращаясь к своему супу.
     Я взял поднос, набрал себе какой-то обед и сел  к  окну  подальше  от
других посетителей. Мне хотелось подумать.  Я  чувствовал,  что  материала
набралось достаточно для того, чтобы подумать  о  деле.  Кажется,  цепочка
намечалась. Коробочки с "Девоном" в ванной. Пористый нос говорил о Бубе  и
о "Девоне" (шепотом говорил). Простой хороший парень Эль говорил о Бубе  и
о слеге. Отчетливая цепочка: ванна - "Девон" - Буба -  слег.  Более  того.
Загорелый парень с мышцами предупреждал, что "Девон" и все прочее  -  всем
дряням дрянь, а круглоголовый адепт социального мазохизма не видел разницы
между слегом и могилой. Как будто все сходится. Как будто это то,  что  мы
ищем... И если это так, то Римайер правильно  посылал  меня  к  рыбарям...
Римайер, сказал я про себя. Зачем ты посылал меня к рыбарям,  Римайер?  Да
еще наказывал не капризничать и делать, что велят... И ведь  ты  не  знал,
что я межпланетник, Римайер. А если даже и  знал,  то  ведь  там  есть  не
только сумасшедший кибер, там есть и пулька и "один на двенадцать". Чем-то
я тебе очень не понравился, Римайер... Чем-то я тебе помешал. Да  нет  же,
сказал я, этого же не может быть. Просто ты мне очень не доверял, Римайер.
Просто я чего-нибудь еще не знаю. Например, я не знаю,  что  такое  Оскар,
который торгует в курортном городе "Девоном" и  который  с  тобой  связан,
Римайер.  И  наверное,  до  нашего  разговора  в  лифте  ты  встречался  с
Оскаром...  Я не хочу об этом думать.  Он лежит, как покойник, а я думаю о
нем такие вещи,  и он даже  не может оправдаться...  Я вдруг  почувствовал
скверный холодок внутри. Ну  хорошо,  ну  мы  выловим  эту  шайку.  И  что
изменится? Дрожка останется, лопоухий Лэн будет по-прежнему  не  спать  по
ночам, Вузи будет приходить домой пьяная до безобразия, а таможенник  Пети
будет зачем-то падать мордой в битое стекло... И все  будут  заботиться  о
"благе народа". Одних будут поливать слезогонкой,  других  вколачивать  по
уши в землю, третьих превращать из обезьян в  то,  что  вполне