но,
подтвердится. Он начал прикидывать, что необходимо предпринять, и наметил
реальный план. С ходу начал его осуществлять. На бумаги, конечно, плюнул...

Домой приехал поздно. Послонялся по пустой квартире, "поужинал" банкой
сардин в масле и стаканом водки. Лег спать. Снились разрушенные здания
Грозного.

Глава вторая. Петрухин

Фамилия у проверяющего оказалась высший класс - Мудашев. Я как услышал -
рассмеялся невольно. А Паша сказал:

- Зря, Дима, смеешься. Он хоть и Мудашев, а до полковника дослужился. А ты
пока в капитанах бегаешь. Вот если бы было наоборот... тогда конечно. Тогда
- смешно. А сейчас иди и разбирайся с бумагами. День сиди, ночь сиди, но
наведи порядок. Чтоб ни сучка ни сучки... Иди работай.

А у меня были другие планы. Мне два дня назад позвонила агентесса,
сообщила, что как раз сегодня Сеня Волчок встречается с Татарином у
Татарина в гараже. Хочет Сеня сдать Татарину иконы, что взял у одного
коллекционера еще в январе. Надо брать обоих орлов. Я так Паше и объяснил.

- А без тебя, - говорит мне Паша, - некому? Валька со Штирлицем сделают. Ты
лучше о проверке думай. Что я, не знаю, какой у тебя бардак в делах?

Ну нормальное дело! Я операцию подготовил, я вычислил этот гараж,
договорился с владельцем соседнего гаража, а брать Волчка будут Валька со
Штирлицем. Ну, нормально... Я так Паше и сказал. А он:.

- Поменьше, Петрухин, рассуждай. Иди готовься к проверке.

Я спорить не стал - бесполезно, но в засаду все равно поехал вместе с
Валькой и Штирлицем. Просидели мы в соседнем гараже часа четыре, но не зря.
Взяли обоих орлов культурно, в момент совершения сделки с заведомо
краденым. Культурно взяли, сделали нормальную аудиозапись разговора, изъяли
иконы и газовый револьверчик, переделанный для стрельбы боевыми. Татарин,
может, и отделается условным, а Волчок пойдет в зону гарантированно и
надолго.

В общем, дело мы сделали, потом душевно отметили успех, и никакими
бумажными делами я заниматься, конечно, не стал. Если сказать по правде,
мне все уже было до фонаря. К тому, что произошло на другой день, я был
подготовлен всей цепочкой предыдущих событий.

А вечером я затеял навестить Костыля. Визит получился что надо. Дверь мне
открыла Костылева жена - маленькая и серенькая, как мышка. И глаза у нее
были мышиные - тревожные. А под глазом наливался синяк.

- Костя, - сказала она, - спит.

Я потоптался в прихожей... Неловко как-то. А она спросила: не хочу ли, мол,
чая? Я согласился, видел, что она здорово не в себе, и согласился. Зря,
наверно... Потом, когда уже чай пили и я пытался как-то поддерживать
разговор, который никак не хотел поддерживаться, она вдруг заплакала. Я
растерялся. И не знал, что говорить. И говорил какую-то ерунду, что, мол,
жизнь не кончилась и надо, мол, набраться мужества... А она вытерла слезы и
сказала:

- Козел!

Я опешил. А она смотрела на меня страшными глазами, стирала потекшую
косметику, и синяк обнажался все явственней из-под слоя грима.

- Ты козел, Дима. Зачем ты пришел? А? Мужеству меня поучить? Объяснить, что
жизнь не кончилась? Ах какой ты умный! Ты бы лучше умишко включил, когда с
пистолетом вы...бывался. Ты, Дмитрий Борисыч, мужика моего в инвалида
превратил... Жизнь, видите ли, не кончилась! Для Кости - кончилась. И для
меня кончилась... Видишь синяк? Видишь? Это он ударил, когда я за водкой
бежать отказалась. Понял? Ты понял? У него теперь день с водки начинается и
водкой же заканчивается. А ему пить нельзя. Вообще ни капли нельзя. Но он
не может уже... и меня бьет. Я сына к матери отвезла, чтобы он этого
кошмара не видел. А ты: жизнь не кончилась. Ты дурак, Дима?

Вот так я навестил своего товарища по оружию.

А утром приехал проверяющий. Аж из самой столицы. Из аппарата МВД. А
аппарат МВД - это вам не хрен собачий.. Хотя мне, признаюсь, после "беседы"
с женой Костыля все стало по барабану.

Проверяющий отобрал несколько дел из моего сейфа и ушел с ними в специально
отведенный кабинет - работать. Работал он до обеда. После обеда
проверяющий, полковник МВД Олег Юзбарович Мудашев, снова вошел в мой
кабинет. На скуластом лице Мудашева были следы некоего томления духа.
Наверно, ему, как и мне, хотелось пива... или, допустим, кумыса от любимой
белой кобылицы. Я бы и сам с удовольствием выпил кумыса и посидел в тени
юрты вместе с полковником Мудашевым, наблюдая, как ветер гонит волны по
степи. Я, конечно, кумыса никогда не пробовал, но вот Штирлиц - он срочную
в братской Монголии служил - говорит, что нормальная штука. Только
привыкнуть надо.

- Полковник Мудашев, - сказал полковник Мудашев.

- Старший оперуполномоченный капитан Петрухин, - сказал я.

И началась проверка моей работы. За без малого шестнадцать лет моей пахоты
в уголовном рыске проверок было немало... Я не знал, что эта окажется
последней. Хотя, наверно, обязан был почувствовать что-то. Но ничего я
сначала не почувствовал.

"Кумыс, - говорил Славка Штирлиц, - отличная штука. Сначала, конечно, не
того... Зато потом! Только привыкнуть надо".

Привыкнуть, наверно, ко всему можно. Даже к министерским проверкам. Вот
только надо ли привыкать?

- А почему, - спросил Мудашев, поднимая голову от бумаг, - у вас, капитан,
не подшит ответ на запрос в Петрозаводское управление?

- Потому, что они не дали ответа. Полковник посмотрел на меня поверх очков
и сказал:

- То есть как?

- Этот вопрос нужно задать им, товарищ полковник.

- Интересно... как же выработаете, оперуполномоченный?

- Сам не пойму, - ответил я. - Но дело-то ведь раскрыто, товарищ полковник.
Даже без их ответа на запрос. Преступники в СИЗО отдыхают... В чем
проблема?

Мудашев провел рукой по черным как смоль, без единой сединки, волосам,
откинулся на спинку стула.

- Проблема, - сказал он значительно, - в отношении к делу. В СИЗО
преступники или не в СИЗО - это второй вопрос.

- Действительно, - согласился я. - Подумаешь, ерунда какая: раскрыли банду,
у которой как минимум шесть грабежей, разбой и убийство. Это, конечно,
вопрос второй. А то, что бумажки в деле нет, - это первый.

- Вы, Петрухин, сколько лет в розыске? - доброжелательно спросил Мудашев.

Я ответил.

- Странно, - сказал он. - Очень странно, что за столько лет работы вы не
поняли: в нашем деле мелочей не бывает.

В нашем деле, сказал он. В НАШЕМ деле. Я вспомнил, как мы работали по этим
отморозкам. Сколько было потрачено времени, сил и здоровья. Вспомнил, как
гнали их по обледеневшим крышам на Охте, и Валька сорвался, сломал руку и,
три ребра... В НАШЕМ ДЕЛЕ, сказал полковник Мудашев. Ну нормально!

- ...как только вы, Петрухин, открыли сейф, - доносился откуда-то издалека
голос полковника, - я сразу обратил внимание что у вас в сейфе клей лежит.
А ведь не положено.

- Что, простите?

- Клей, говорю, в сейфе держать не положено. Не хотел на этом заострять
ваше внимание. Зачем буквоедством заниматься? Мелочь в сущности. Но теперь
вижу, что это, скорее, ваш стиль. Этакая присущая вам неряшливость. Я буду
вынужден зафиксировать это в отчете.

И вот тут я понял: все! Все, не могу я больше. НЕ МОГУ. Перед глазами
встало лицо Тамары - Костылевой жены. И улица Некрасова в снежной пелене...
И разрушенная улица Грозного, в который я уехал "лечиться" от улицы
Некрасова. Шестнадцать лет я приземлял преступников всех мастей. При
задержаниях часто слышал от них: мент. Мусор. Козел. Сволочь. Легавый... Я
на них не обижался. Все нормально: я мент - он жулик. За что ему меня
любить? За последние несколько дней я услышав те же слова от нормальных
людей - от двух жен шин, связавших свою жизнь с сотрудниками милиции.

- ...начинается с элементарной неряшливости в делах, а заканчивается
выстрелом в своего товарища.

- Что? - спросил я. Видимо, я изменился в лице, когда понял смысл слов
Мудашева. - Что вы сказали?

- Да вы успокойтесь, капитан. Я знаю, что по результатам служебного
расследования к вам претензий нет. Но,

- Товарищ полковник, - перебил я. - Позвольте кое-что уточнить.

- Да? - доброжелательно спросил Мудашев. Он вообще очень доброжелательно ко
мне отнесся. Без лишнего буквоедства. Просто хотел как старший, более
опытный товарищ помочь мне в НАШЕМ деле. - Да? Слушаю вас, капитан.

- Пошел ты на х..., товарищ, Мудашев.

* * *

В кабинет к Паше я вошел спустя час после объяснения с Мудашевым. За это
время я успел тяпнуть сто граммов в разливухе, потом посидел в сквере на
теплом апрельском солнышке, выпил бутылку пива. Потихоньку отошел,
успокоился... потом вернулся в управу.

Паша был, конечно, уже в курсе. На меня он посмотрел шальными глазами:
видно, ему уже тоже досталось.

- Сядь, - сказал он мне с плохо скрываемым гневом.

Я опустился на стул. Паша снял очки и бросил их на бумаги.

- Ты что себе позволяешь?

- Да, в общем-то, ничего особенного.

- Ни х... себе! Ничего особенного? Мудашев сейчас сидит в кабинете у
Петровича. Там знаешь что?

- Догадываюсь, - пожал я плечами.

- Догадываюсь... Да хер ты догадываешься! Петрович валидол сосет.

- Может, ему лучше задницу у Мудашева полизать?

- Молчать! - закричал Паша и хватил кулаком по столу. Очки подпрыгнули.
Сильно он кулаком врезал, и это его немножко отрезвило. Он посмотрел на
меня изменившимися глазами и сказал: - Вылетишь, к черту, со службы,
Борисыч. Ты что?

- А я, собственно, с этим к тебе и пришел, - ответил я тогда и положил на
стол удостоверение, потом - пистолет и печать. Следовало сдать и "сбрую",
но было лень снимать куртку и пиджак... Паша враз успокоился, закурил и
протянул мне пачку. Я тоже закурил.

- Ну... ты чего это, Дима? - спросил он.

- Надоело, Пал Григории. Надоело... ты понимаешь? Выслушивать нравоучения
от мудашевских надоело.

- Всем надоело, - сказал Паша. Он вообще-то нормальный мужик и толковый
опер. Своих всегда как мог перед начальством прикрывал. - Всем надоело.
Думаешь, мне это нравится?

- Нет, - ответил я, - я так не думаю.

- Ну вот... а я их не посылаю, терплю.

- А я не хочу, Паша. Дай-ка лист бумаги.

- Зачем? - спросил Паша.

- Заявление написать, - сказал я и потянулся через стол к стопочке чистых
листов, но он положил на стопку ладонь и строго произнес:

- Не дури.

Потом втянул носом воздух, неодобрительно хмыкнул и повторил:

- Не дури, Димка. Иди проспись, а завтра сутра - как штык! Будем этого...
Мудашева коньяком поить и извиняться.

- Я извиняться не буду. Дай, Пал Григорич, бумагу, и я напишу заявление по
собственному.

- Не дам!

- Ну, как знаешь, - пожал я течами, встал и пошел к двери.

- Димка! По статье уволим... вернись.

Но возвращаться я не стал. Я вышел из Пашиного кабинета и пошел по
коридору. На лестнице стояли и разговаривали Батя и Мудашев. На меня они
посмотрели как... не знаю уж как... но, в общем, не очень дружественно.
Посмотрели и ничего не сказали. Насвистывая, я спустился вниз и вышел на
улицу. Ярко светило солнце.

Вот так я расстался с уголовным розыском.

* * *

Вот так я расстался в розыском. И запил. Впрочем, сначала встретился со
своей агентессой. С той, которая навела меня на Волчка с Татарином.
Агентессу звали Марина, и она была наркоманкой. Марину я официально не
оформлял, работал с ней "накоротке". Стимул у нее был один - наркотики. Два
года назад, когда мы с ней "законтачили", она путанила, уже вовсю сидела на
игле. За два года потребная ей доза выросла в десять раз! Теперь ежедневно
ей требовалось около грамма героина! Путанить, конечно, уже не могла... да
и "товарный вид" безвозвратно потеряла.

Я позвонил ей из уличного таксофона, договорился о встрече. Она первым
делом спросила: есть? Когда-то у нас были нормальные человеческие
отношения. Но это совсем другая история.

Мы встретились в скверике, в квартале от ее хаты, давно превратившейся в
притон. Я передал ей два чека и двести рублей. Для нее - ничто, но больше я
ничего не мог сделать.

Объяснил ей ситуацию, предложил поработать с Валькой.

- Не, - сказала Марина, - не буду. Да и осталось мне недолго, Митя. Ты же
видишь.

- Может, полечишься? - спросил я. Сам знал, что ерунду говорю.

- Не, не вставляет. Да и смысла нет, СПИД у меня нашли.

- Понятно, - сказал я. - Жаль.

- Мне - нет. Я уже устала, Мить. Хочу, чтобы поскорее... Сколько уже народа
зажмурилось, а меня все никак Бог не приберет. Но теперь уж скоро.
Чувствую. Ну... бывай, что ли?

Мы разошлись. Когда я отошел метров на десять, Марина вдруг окликнула меня:

- Митя.

Я обернулся, посмотрел на ее иссохшую фигуру в грязном плаще, на истощенное
лицо. Марина подошла, взялась за пуговицу на моей куртке. Я уже знал, что
она хочет сказать. Про наркомана всегда все знаешь... у них один интерес.

- Дай еще на дозу, - попросила она. Я сунул пятьдесят рублей из своих
денег. Не прощаясь, она повернулась и ушла. Против солнца силуэт Марины был
совсем черным.

* * *

После разговора с Брюнетом Петрухин зашел в кафе напротив метро.

В кафе Дмитрий принял сто граммов и пивка, потом еще сто граммов... потом
продолжил дома. Короче, получилось как вчера.

Утром было отвращение к себе, к человечеству и к водке. А первой мыслью:
надо тормозить! Кровь из носа, а надо тормозить, пока не отвезли в
Скворешник или на Пряжку... С этими мыслями он просыпался уже неделю. Была
в советские времена песня со словами: "Утро! Утро начинается с рассвета..."
У бывшего старшего оперуполномоченного Дмитрия Петрухина утро начиналось с
похмелья. Уже неделю. Чуть больше или чуть меньше. Точнее он сказать не
мог. Приблизительно это можно было прикинуть по количеству пустых бутылок.

Нужно тормозить, подумал Петрухин и осмотрелся: не осталось ли чего? Чуда
не произошло - ничего не осталось. Надо, обязательно надо тормозить, думал
он, одеваясь, чтобы идти за опохмелкой. В зеркало старался не глядеть -
стыдно. Когда совсем уже собрался выйти из квартиры, вдруг возникла еще
одна проблема: деньги. В бумажнике сиротливо лежала десятка. Мятая и
рваная, склеенная скотчем... В карманах куртки обнаружилась горстка мелочи
- еще рублей десять.

Он побренчал мелочью и вышел из дому. Утро было солнечным, ясным, спешили
на работу люди. Петрухину спешить было некуда. В ближайшем ларьке он купил
бутылку пива, сел на борт чудовищной бетонной клумбы. Ни цветов, ни земли в
ней не было. Была вода, в ней плавали разбухшие трупы окурков. Из-за
окурков вода приобрела цвет чифиря. А может быть, торфяного болота.

Дмитрий Петрухин сидел на краю болота и пил пиво из горлышка. На него
косились, но ему было наплевать. По пыльному асфальту гуляли жирные голуби,
ворковали громко, утробно.

После пива в голове несколько прояснилось, он закурил и сплюнул в болото.
Нужно тормозить, сказал он себе. Нужно тормозить и подвести какие-то
промежуточные итоги. Итоги оказались таковы: за три последних месяца он
едва не убил своего товарища (а если говорить прямо, не лукавя, то хуже чем
убил) и проклят его женой. Он нахлебался кровавого абсурда чеченской войны.
Женщина, которая его любила, ушла к другому. И в конце концов он потерял
работу... Потерял то последнее, за что мог бы зацепиться и выплыть.

Именно теперь, когда он потерял работу, он осознал вдруг, насколько она
важна для него. Нет, разумеется, он и раньше никогда не отделял себя от
розыска... Но вот сейчас это ОТДЕЛЕНИЕ произошло. И все стало ясно. Все
стало предельно ясно и от этой ясности - тошно... А ведь он жил розыском.
Теперь их пути разошлись. Уголовный розыск без Петрухина обойдется... А как
Петрухин будет жить без розыска?

Он сидел на краю болота, и ему хотелось выть. Тормозить больше не хотелось.
Он снова обшарил карманы в надежде найти случайно затерявшуюся купюру... не
нашел. А из нагрудного кармашка пиджака вытащил плотный четырехугольник
картона с золотым тиснением: "ЗАО ДМагистраль - Северо-Запад". Голубков
Виктор Альбертович. Генеральный директор".

Брюнет!

* * *

- Виктор Альбертович, - сказала секретарша, - вам звонит человек, который
представился странно: Борисыч... соединять?

- Соединяй, - ответил генеральный директор, крутанулся в кресле и встал. Во
время серьезного разговора он любил ходить по кабинету или, по крайней
мере, быть на ногах. Возможно, думал Брюнет, это рецидив тех времен, когда
фарцевал. Стоящий человек более собран и быстрее сумеет "сделать ноги"...

- Але, Брюнет!

- Привет, Борисыч... Хорошо, что позвонил. Никак, передумал?

- Еще не знаю. Может, и возьмусь. Мне нужно ознакомиться с
обстоятельствами.

- Все, что знаю... Ты подъехать сможешь?

- А ты где?

- Записывай: Свердловская набережная, дом...

- Место, Брюнет, ты толково выбрал - Арсенальная, 7, [Арсенальная, 7 -
адрес СИЗО "Кресты"] совсем рядом. При надобности недалеко переезжать.

- Типун тебе на язык! Когда приедешь?

* * *

В офис "Магистрали" Петрухин приехал спустя три часа. Время требовалось,
чтобы элементарно прийти в себя: побриться, отмокнуть в ванной, попить чая.
Меры примитивные, снять последствия недельного запоя они не могут, но
Петрухин уже принял решение и откладывать его осуществление "на потом" не
хотел.

Офис "Магистрали" производил впечатление уже с улицы. Даже самый
невнимательный прохожий, который и по сторонам-то не глядит, а только себе
под ноги, не смог бы его не заметить. Перед фасадом "Магистрали" неровный,
в выбоинах, асфальт сменялся на двухцветную импортную брусчатку. Горели
большие матовые шары и стояли синтетические деревья в больших кадках...
Этакий маленький европейский оазис среди расейского убожества, отчего
убожество это становилось еще более наглядным. На стоянке, обнесенной
легкой ажурной оградой, стояло десятка два автомобилей. По большей части -
иномарки. Над входом со сверкающими мраморными ступеньками нависал
голубоватый стеклянный купол. Сверкала полированной бронзой литая плита:
"Магистраль - Северо-Запад".

Все, как у людей, подумал Петрухин, входя в шикарную стеклянную дверь...
Интересно, думал ли Брюнет десять лет назад, что сумеет так подняться?

Из застекленной будочки на Петрухина внимательно смотрел не очень молодой
охранник.

- К Брю... к генеральному директору, - сказал Петрухин.

- Простите, ваша фамилия? - спросил охранник, и Дмитрий, подумал, что
охранник из отставных офицеров. Он ошибся, из действующих.

- Петрухин.

- Вас ждут, Дмитрий Борисыч. По коридору прямо и налево. Там приемная
генерального.

Внутри, как и снаружи, все было "на уровне": от сверкающего паркета до
длинноногих девах, снующих по коридору: евростандарт. Приемная...
секретарша и знакомый уже телохранитель... компьютеры... "Виктор Альбертыч
вас ждет..." Дверь... Брюнет.

- Я рад, что ты передумал, Борисыч... кофейку? Или коньячку?

- Минералки. Холодной...

Брюнет продублировал слова Петрухина в переговорное устройство, и появилась
секретарша с минералкой, ногами и улыбкой.

- Трубы горят? - с пониманием поинтересовался Брюнет. Петрухин, не
отрываясь от стакана, кивнул. - Ничего, Борисыч, трубы - наш профиль,
поможем.

- Что значит: трубы - ваш профиль?

- ЗАО "Магистраль - С-З" входит в тройку крупнейших поставщиков труб по
Северо-Западу.

- Нормально... трубы - довольно далеко от фарцовки шмотками, а, Витя?

- На первый взгляд - да. Но на самом-то деле нет никакой разницы, чем
торговать. В основе все равно лежат бабки.

- Мудро, - сказал Петрухин. - Глыбко. Афористично. Ладно, давай-ка перейдем
к делу.

- Охотно, Борисыч... Для начала, видимо, нам следует обсудить условия
нашего... э-э... сотрудничества.

- Стоп! - поднял руку Петрухин. - Стоп, Витя. Ни о каком сотрудничестве нет
и речи... пока, во всяком случае. У тебя, как я понял, сложилась не очень
хорошая ситуевина с криминальной подкладкой. И тебе нужно, чтобы кто-то,
кто рубит в деле, разобрался, что произошло... так?

- Так. У меня, Борисыч, из-за этой ситуации такие заморочки...

- Погоди, Брюнет. Погоди. О заморочках ты мне еще расскажешь. Сейчас я
хочу, чтобы ты понял: за дело я возьмусь только в том случае, если оно