нь хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто
и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я,
что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а
все же полметра длины будет... Но я не знал про ружье. Честное слово: не
знал. Даже и не думал.

Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник:
здрасьте... и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал.
Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И
нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о
чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в "Крестах", я спрашивал у себя:
почему? Почему я ничего не знал?

Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он
любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел
"по-американски" и курил.

- Какие люди! - сказал Нокаут.

- Ноги со стола сними, - сказал Саша.

- Это ты кого с собой привел, юнга? - спросил Нокаут.

- Ноги со стола убери, - сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я
этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал... Он очень
медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых
носках.

- Вы что - оху...ли? - спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша
поднимал ружье.

- Саша! - сказал я.

- Вы что - оху...ли? - закричал Леша и бросился к шкафу.

Я не знаю, зачем он бросился к шкафу... За бейсбольной битой?.. Нет, нет. Я
не знаю.

Грохнул выстрел...

Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова... как Лешкина
голова...

* * *

- Выпей! - сказал Брюнет.

- Спасибо, - сказал Строгов, выпил коньяк.

* * *

...потом Саша протянул ружье и сказал:

- Давай.

- Что... давай?

- Давай, - сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. - Давай,
Игорь. Так надо.

- Что? Зачем?

- Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное
слово - Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень
сильный... Потом Саша сказал:

- Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.

* * *

- На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? - спросил Брюнет.

- Друг! - с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал
стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его
стал стеклянным.

- Ну, так на какую сумму?

- На полета тонн баков. Попал я... попал на пятьдесят тонн баков, - с
трудом выговорил Строгов.

Брюнет на это ответил:

- Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется,
что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с
хвостом... с изрядным хвостом.

- Как?

- Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?

- Караул!

- Ты еще закричи, что тебя грабят.

- Караул! Караул, караул!

- Вот заладил... караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? -
спросил Брюнет.

- Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.

- А где они у тебя? Здесь?

- Здесь, - кивнул Строгов.

- Неси-ка сюда.

- Зачем?

- А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.

- Щас, - сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.

- О, да ты уже хорош, юнга.

- Я щас, - повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В
приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:

- Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. - И спросил
в селектор: - Лена, что он у тебя там своротил - компьютер?

- Нет. Факс.

- Вот собака, - сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг
рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они
все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших
традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.

- А ты что смеешься? - спросил его Брюнет.

- Смешно, - сказал Строгов.

- Ты лучше кричи: караул! - сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.

- Караул! Ой, ой! Караул.

- Настоящий-то "караул" впереди, Игорек... Я тебя съем. Я тебя до косточек
обглодаю, говнюка такого, - ответил "олигарх" Голубков и положил деньги
перед Петрухиным. - Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь -
пять. Нормально?

- Нормально, - сказал Петрухин, сгребая пачки.

- У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, - сказал педантичный
Купцов. - Вот список расходов...

- Леонид Николаич, - сказал Брюнет, - что ж ты меня за крохобора-то такого
считаешь? Слышать ничего не хочу.

- Ой! Ой! - пропел Строгов. - Караул! Оперфонды!

- Ты вот что, Игорь... езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А
завтра... сегодня говорить с тобой бесполезно... завтра будем обсуждать
твои перспективы невеселые. Понял?

- Понял, - кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.

- Беда, - сказал Брюнет.

- Пьяный проспится, дурак никогда, - философски заметил Купцов.

- В том-то все и дело, что Игорь - далеко не дурак. Потому и непонятно, как
же он так глупо подставился.

- Сломал его Трубников, - сказал Петрухин. - Смял. Раздавил. Хотя,
разумеется, твой Игорь сам виноват. Он сам поставил себя в зависимость от
Саши Т. Если бы не было этого случая с Нокаутом, был бы другой... или, в
конце концов, Саша мог бы его шантажировать сожженным джипом. Я даже
немного удивлен, почему он не стал этого делать.

- Бог с ними, - сказал Брюнет. - Я вот что предлагаю, мужики: а не отметить
ли нам завершение наших трудов?

Купцов ответил:

- Я не против, но сейчас не могу - за рулем.

- И я не против, - сказал Петрухин. - Но тоже сейчас не могу, есть дело
неоконченное.

- А вечером? Есть одно приватное и во всех отношениях приятное место. С
хорошей кухней, с хорошей музыкой... я приглашаю, ПАРТНЕРЫ.

- Я не против.

- И я тоже ничего не имею против.

* * *

Петрухин:

Мы с Купцом вышли. Прошли через приемную с удивленной Леночкой и разбитым
факсом. Через "зимний сад" с террариумом, черепахами и пальмами, через КПП,
где зарабатывал на жизнь седой флотоводец... Мы вышли на улицу. Светило
солнце, ветер гнал по Неве волну.

Мы сели в "шестерку". Было ощущение какой-то потери. Мы стали богаче на две
с половиной тысячи долларов каждый. Но все равно было ощущение потери.

- Дай-ка сигаретку, Дима, - попросил Ленчик.

Я дал ему сигарету. Он закурил и сказал:

- Следствие закончено... забудьте.

Те же слова крутились и у меня в голове. Нет, иногда Леонид меня
положительно удивляет...

- Жалеешь? - спросил я.

- Нет, ностальгирую.

- Эге ж, хлопчик! Не журись. Вечор снимем напряг. Что немаловажно: за счет
господина олигарха. Как тебе перспектива?

- Ладно... тебе куда?

- Сначала на Финляндский.

- А потом?

- А потом сам доберусь. Пусть отдохнет твоя "антилопа".

- Куда? - спрашиваю.

- На Апрашку.

- Даешь... а что тебе там нужно, Борисыч?

- А там, Николаич, мне нужно передать привет Мамуке от брата Намика.

- Эге ж, хлопчик, - передразнил меня Купец.

Он повернул ключ, и двигатель "антилопы" забормотал. Поехали. Мимо
"Крестов", в которые так и не удалось запихать Сашу Т. Меня воспитали
безбожником, и я не верю в Божий суд. А от людского Матвеев ускользнул.

На Финляндском я вышел. А Ленька уехал. Я смотрел вслед "антилопе" и
вспоминал цитату, которую он однажды произнес... Как там он сказал? Ну-ка,
ну-ка...

"Ибо ничто не пропадает бесследно, ничего и никогда... И все времена - одно
время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив
о них, и глаза их из сумрака взывают к нам".

                                                                  25.05.2001

                                                    Из "Баек служивых людей"

                  О вреде нерешительности при употреблении спиртных напитков

Конечно, пить вредно. С этим никто и спорить не собирается. Однако все
равно все пьют или почти все. Что же касается молодых военных переводчиков,
то вред пьянства они осознают, как правило, в лучшем случае тогда, когда
переходят из категории младших офицеров в старшие. И поскольку переломить
эту традицию трудно, то хотелось хотя бы как-то смягчить последствия того,
что переломить все равно не получится. Чувствую, что изложил мысль глубокую
до такой степени, что и сам до конца ее не понимаю. Но не в этом дело,
важно стремление к добру.

Военнослужащий должен действовать стремительно и дерзко, т.е. решительно. А
уж тем более если он употребил спиртное. Потерять решительность - это
значит упустить инициативу, а потеря инициативы может привести к
последствиям печальным. Привожу пример: как-то раз во время службы в
южнорусском казачьем городке случилась в нашем отделении переводов большая
радость. Старший лейтенант Федосякин, переводчик английского языка, на
непонятно каким образом сэкономленные деньги, умудрился купить "Запорожец".
По тем советским временам это было большое достижение. Естественно, мы
решили это событие отметить выпиванием алкоголических напитков. А потом
ничего умнее не придумали, как обновить покупку. То есть было принято
решение покататься на купленном "Запорожце". Конечно, надо было все делать
наоборот, сначала покататься, а потом уже вьшивать. Но знали бы, как
говорится, где упасть придется... Поначалу мы действовали решительно и
дерзко, залезли вшестером в "Запорожец", Федосякин за рулем, и приняли
решение ехать. Видимо, это решение было настолько волевым, что исчерпало
полностью весь запас нашей решительности вообще. Проехали мы по трассе
минут двадцать. Это было несложно, потому что ехали по прямой. Приятно,
ветерок обдувает. Совсем мы разомлели в нашем "Запорожце", и вдруг кто-то
говорит Федосякину:

- Миш, смотри, осторожнее, навстречу КамАЗ едет.

До КамАЗа этого, кстати говоря, было еще метров двести. Непонятно, что
случилось с Федосякиным и чего это он так ужасно испугался. А только глянув
на приближающийся КамАЗ, Миша бросил руль и ужасным голосом закричал:

- Ну вот и все, это пиздец.

Чем поверг всех нас в состояние глубокого шока. Решительность утратили все
шестеро. И тупо смотрели, как расстояние в 200 метров между КамАЗом и
"Запорожцем" сокращается. Никто не попытался хоть что-нибудь предпринять.
Естественно, вскоре раздался страшный удар, и мы куда-то полетели. Что
любопытно, при том, что "Запорожец" разбился всмятку, ни у одного из нас
даже переломов не было. Самая большая потеря случилась у капитана
Свистинихина, который очнулся вне "Запорожца" почему-то без ботинок.
Ботинки эти мы потом так нигде найти и не смогли, хотя точно помнили, что в
"Запорожец" он садился в ботинках. Дело было под вечер, и мы еще долго
потом всерьез обсуждали эту проблему, потому что Свистинихину надо было на
службу, а где взять ботинки, если Военторг уже закрыт. А про "Запорожец"
вообще никто особо и не говорил, потому что и говорить было уже не о чем.
Мишка только рукой махнул: "Бог дал, Бог взял". А водитель КамАЗа, сволочь,
даже не остановился. Наверное, с перепугу. Решил, что кучу трупов за собой
оставил. У Мишки Федосякина эта история потом интересный синдром
выработала, он долго еще потом, когда по утрам на службу приезжал, не
решался самостоятельно дорогу перед КПП перейти. Говорил, что машин боится.
Его обязательно кто-то из коллег за руку брал, и вместе перебегали.

А моя личная нерешительность однажды и вовсе чуть не привела к большой
человеческой трагедии. История случилась ужасная. Я в итоге чуть было
всерьез не поверил, что наши русские женщины абсолютно резиновые по сути
своей. А дело было вскоре после моего возвращения из Йемена. Я тогда
выпивал много. И вот однажды выпивали мы дня четыре на квартире у друзей.
Причем в компании с нами были наши однокурсницы, милые и интеллигентные
девушки. Они о нас заботились и даже на четвертую ночь вызвали "скорую
помощь", когда подумали, что одному из наших совсем плохо стало. "Скорая
помощь" свое дело сделала, но непонятно, почему врач из этого экипажа
остался с нами. Симпатичный такой врач Вася, завертело его как-то в этом
водовороте... А наутро выясняем, что, собственно говоря, все запасы
спиртного практически закончились. А организм нуждается в немедленной
поправке. Скинулись, денег еще, слава Богу, хватало. Стали решать трудную
проблему, кому идти за выпивкой. А на улице холодно, дело зимой
происходило, метель метет. Никому идти не хочется. Решили бросить жребий.
Злая звезда указала на меня, но я раскапризничался, поскольку мой денежный
взнос был самым большим, то полагал, что покапризничать имею полное право.
И вот я капризничал, непонятно на что рассчитывая, и говорил, что один в
магазин не пойду. И тут одна из моих однокурсниц говорит: "Хорошо, я пойду
с тобой".

Ну мне уже деваться некуда, надо идти. И пошли мы, я впереди, злой как
черт, за мной, приотставая на полшага и придерживаясь за мой локоть,
семенит и цокает каблуками однокурсница - мы как раз пятый курс
заканчивали.

Таким вот интересным цугом дошлепали мы до винного магазина и, как сейчас
помню, обнаружили, что продается там хорошее грузинское вино "Саперави" -
недорогое, всего по 2 рубля 20 копеек бутылка, и жутко симпатичное. Сложил
я в большую сумку ровно 22 бутылки, а 23-ю употребил прямо в магазине,
правда, и однокурснице дал немножко отхлебнуть. Это чуть-чуть повысило мой
тонус, но тем не менее был я по-прежнему сердит, и обратно мы пошли тем же
порядком, как и шли в магазин. Я решительно шагаю впереди, а сзади цокает
каблучками девушка и все щебечет что-то, щебечет-щебечет.

Вот так решительно, позвякивая бутылками, я дошел до светофора, где надо
было улицу перейти, а светофор как раз замигал. Я шагнул было вперед, а
потом думаю: "Нет, не успею". И шагнул назад. А потом вспомнил, что
командир, приняв решение, должен все же решительно претворить его в жизнь.
И снова шагнул вперед. И побежал через улицу. Жизнь немедленно доказала то,
что колебания в принятии решения приводят к "чреватым последствиям". Дело в
том, что моя однокурсница повторяла все мои маневры, но с запаздыванием на
фазу. В результате, когда я уже добежал до противоположной улицы, то
услышал сзади чудовищной силы удар, обернулся и увидел, что однокурсница
летит по воздуху, выписывая восьмерки ногами, обутыми в изящные замшевые
сапожки. А потом она воткнулась в большой белый сугроб.

У меня из рук выпала сумка с вином, и я подумал о том, что вот мы и попили.
Вот мы и попили, вот мы и погуляли. Вот мы и закончили пятый курс
университета. Славненько так поразвлекались. Не обошлось без человеческих
жертв.

А из белой "Волги", которая мою однокурсницу в полет отправила, вылезает
трясущийся мужик, который начинает тонким голосом свидетелей скликать. Мол,
я не виноват, она на красный свет бежала. А я отрешенно на всю эту суету
смотрю, и внутри у меня пусто и омерзительно. В этот момент из сугроба,
отряхиваясь, вылезает однокурсница, как ни в чем не бывало семенит ко мне и
пристраивается сзади в прежнюю позицию, придерживая меня под локоток. И
круглыми, немигающими глазами смотрит в ту же сторону, куда смотрю и я,
т.е. на трясущегося водителя. В этот момент ко мне возвращается утраченная
решительность, и я громким командирским голосом заявляю:

- Какие свидетели, молчи урод, ты мою жену чуть не убил.

После чего делаю поворот крутом, хватаю сумку и широким шагом следую к той
квартире, где у нас гульба происходила. А однокурсница семенит рядом и
щебечет-щебечет. Она щебечет, а я весь холодным потом обливаюсь, думаю,
лишь бы ее до квартиры довести. Потому что щебечет и идет она исключительно
из-за того, что пребывает в состоянии глубокого шока. По-другому быть не
может, я ведь видел, как она летела. И удар слышал, после такого удара ни
одной целой косточки в организме остаться не должно. Так мы и идем. Я потом
обливаюсь, а она щебечет. У меня мысль одна только: в квартире есть врач со
"скорой помощи", мы сразу все травмы определить сможем. И дальше уж решим,
что делать, "скорую" вызывать или прямо в милицию звонить, сознаваться.
Заходя в квартиру, я швыряю сумку с бутылками на пол и прерываю щебечущую
однокурсницу коротким и ясным командирским приказанием:

- Молчи дура, шагом марш в спальню, раздевайся.

А она кокетливо так улыбается и спрашивает:

- Что, прямо так сразу?

Я ее дальше слушать не стал, кликнул доктора, заволокли ее в спальню,
раздели догола и всю по сантиметру прощупали. Обнаружили
маленькую-маленькую гематому на левом боку, размером с пятикопеечную
монету. Если бы я сам не видел, как она летела, ни за что бы в такое не
поверил. И долго еще потом я считал, что наши русские женщины - практически
резиновые и что если хочешь добиться хоть какого-то результата, то давить
их надо катком и КамАЗом, и то еще, кстати, не ясно, что получится.

А все из-за чего? Из-за того, что в нужный момент действовал недостаточно
решительно, из-за того, что заколебался...

Бандитские байки

Бывший сотрудник уголовного розыска, известный в Питере под псевдонимом
Женя Кондратов, рассказал нам несколько очень забавных историй из жизни
представителей преступного мира - со многими из этих представителей он был
хорошо знаком. Некоторые из этих поучительных историй просто обязаны
получить более широкую аудиторию.

* * *

В Петербурге живет и здравствует один человек, который начинал как бандит,
известный в определенных кругах под именем Сибиряк (имя это я взял с
потолка, чтобы никому не было обидно). И вот с этим Сибиряком в его
нелегкой бандитской жизни происходили самые разные, порой невероятные
истории. Потом он сел в тюрьму. Теперь вышел и стал тяготеть к бизнесу.
Несколько историй из жизни бывшего бандита, а ныне бизнесмена Сибиряка я и
хочу вам рассказать.

История про скрипку Амати

На заре его бандитской жизни - году в 89-м или 90-м - случилась с Сибиряком
такая вот история, которая многому его научила. Приходит однажды к нему
человек из фарцовочно-спекулянтских кругов и говорит:

- У меня дома есть старинная скрипка, и я готов с ней расстаться. Конечно,
я не очень в этом разбираюсь, но то, что скрипка старинная, - это точно.
Потому что в семье у нас хранится фотография 1914 года, и там запечатлена
моя семья с этой самой скрипкой.

Приносит он скрипку, приносит фотографию. И вот смотрит Сибиряк на скрипку,
а на ней написано: "Амати". А этот Сибиряк хоть и был бандюгой, но о том,
что были такие мастера, как Страдивари, Гварнери и Амати, слышал. У него
дыхание и сперло. Понятно, что скрипка Амати может стоить миллионы. А в те
времена и 100 долларов казались сумасшедшими деньгами.

Ну Сибиряк, конечно, не лох какой чилийский, пошел он к какому-то
эксперту-музыканту. Тот увидел скрипку и чуть ли не на колени упал. Можно,
говорит, я сниму размеры... Обмерил он всю скрипку. Ах, восклицает, Амати!

Забирает тогда Сибиряк эту скрипку у барыги-спекулянта, а тот куда-то
уезжать собирается, по-моему, в Израиль. При этом Сибиряк скрипку у этого
барыги как бы еще не покупает, а просто берет ее до окончательного
вынесения приговора экспертами под залог. Но в залог он дает ему
катастрофически огромную по тем временам сумму, чуть ли не все, что у него
было, - 75 тысяч долларов. Сумасшедшие деньги. Это и сейчас немаленькая
сумма, а тогда - просто гаси свет.

Скрипка у Сибиряка стоит. И вот он узнает, что есть в городе Москва в
Московской консерватории какой-то профессор - эксперт по всяким древним
инструментам. Посылает Сибиряк в Москву своих людей. Был у него такой
помощник по имени Ричард Доброе Сердце - неоднократно судимый и с
внешностью характерной. Кто его раз увидит, тот надолго запоминает. Так что
к нему никто не заводился. У этого Ричарда Доброе Сердце была жуткая сила,
но лицо доброе.

Вот этот Ричард Доброе Сердце и получил приказ привести в Питер московского
профессора. Профессора сдђрнули прямо с лекции, он был очень недоволен, но
с ним культурно обращались. Профессор сказал, что его консультация стоит
500 долларов. Ему тут же выдали эти деньги, погрузили в самолет