Андраш Беркеши.
        Перстень с печаткой

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с венг. - О.Громов, Г.Лейбутин.
   Авт.сб. "Перстень с печаткой". М., "Правда", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2002
   -----------------------------------------------------------------------



        "ЧАСТЬ ПЕРВАЯ"


        "1"

   Оливер Кэмпбел, авиаконструктор, проговорил:
   - Сделай это, Брюс. Я обещал ему и  должен  выполнить  обещание.  -  Он
поправил в камине горящее  полено  и  взглянул  на  Дункана,  курившего  в
раздумье сигару.
   - Сколько лет юноше? - спросил Дункан глухим голосом.
   - Восемнадцать. Как раз вчера он получил извещение от моего  зятя,  что
принят в университет.
   - Тогда как же ты мыслишь себе все это?
   - Он уедет домой, как только окончит курсы, - ответил Кэмпбел.  -  Свою
задержку сможет объяснить войной.
   - А как чувствует себя доктор Шавош? - спросил Дункан  и  отхлебнул  из
чашки чая.
   - Он временно бросил исследовательскую работу. - Кэмпбел понял, что его
друг хочет переменить тему разговора, но продолжал: - Ты ведь знаешь,  что
мой внук живет у него.
   - А почему Игнац Шавош бросил научную работу?
   - Видимо, у него  были  на  то  причины.  Он  открыл  частную  клинику.
Аннабелла - его первый ассистент.
   - Твоя дочь, как вижу, очень полюбила Венгрию.
   - Аннабелла - да. А вот Эржебет никогда не сможет полюбить эту  страну.
Мне кажется, что Кальман именно поэтому... - Кэмпбел умолк  и  снова  стал
ворошить тлеющие поленья.
   - Она не любит сына? - спросил Дункан.
   - Эржебет отрицает это, но я  знаю,  что  не  любит.  Хотя,  по  правде
сказать, Кальман очень  приятный  юноша  и  вполне  заслуживает  любви.  -
Кэмпбел раскалил докрасна конец железного прута и, вынув  его  из  камина,
зажег о него сигарету. Потом, кряхтя, выпрямился во весь рост, держась  за
поясницу. Кэмпбел  был  высокий  сухопарый  мужчина;  лицо  его  испещряли
морщины. - Эржебет боится, -  продолжал  он,  -  что  Кальман  унаследовал
необузданный нрав своего отца. Я, например,  этого  в  нем  не  замечал...
Прислать его?
   - Что ж, пришли, - согласился Дункан и стряхнул пепел с сигары.
   Через несколько минут  Кэмпбел  вернулся  с  высоким  стройным  молодым
человеком. Он включил свет и обратился к юноше:
   - Это мой друг, сэр Брюс Дункан.
   - Я рад, сэр, что могу  познакомиться  с  вами,  -  проговорил  молодой
человек и склонил голову.
   Дункан не подал ему руки и жестом указал на кресло. Кэмпбел продолжал:
   - С сэром Дунканом ты можешь говорить так же откровенно, как со мной.
   - Хорошо, дедушка, - с почтением ответил юноша.
   Кэмпбел вышел из комнаты, а Кальман повернулся к Дункану:
   - Разрешите налить вам, сэр?
   Дункан  кивнул.  Юноша  осторожно  наполнил  рюмку  и  поставил  ее  на
маленький столик.
   - Ваш дед упомянул, что вас приняли в университет.
   - Да, сэр. Я хотел бы  стать  преподавателем  венгерской  литературы  и
истории.
   - Вы любите литературу?
   - Я потому хотел бы стать преподавателем,  чтобы  и  у  других  привить
любовь к литературе. Я с тех пор, собственно, и стал ненавидеть  нацистов,
когда они начали сжигать книги.
   - И сейчас вы хотите сражаться против них?
   - Все мои помыслы только об этом, сэр.
   Дункан кивнул и заговорил тихо, неторопливо:
   - Война против нацистов идет вот уже три недели. Она, молодой  человек,
ведется по многим направлениям. Мы сражаемся с ними не только  в  воздухе,
на море и на суше, но и в других сферах. Мы - организующие и  направляющие
эту борьбу - находимся в трудном положении.  Для  того  чтобы  бороться  с
нацистами, нам нужны не только летчики, моряки, танкисты и стрелки,  но  и
такие солдаты, которые сражались бы в тылу, действуя силой своего  духа...
Эта форма борьбы, разумеется, опаснее, сложнее и разностороннее, чем те, о
которых мы говорили раньше. Вы согласились бы на подобную службу?
   - Почел бы за счастье, сэр, - убежденно сказал Кальман.
   - Даже в том случае, если бы эту борьбу вам пришлось вести  у  себя  на
родине?
   - В Венгрии?
   - Да, там, молодой человек. Ведь нацисты наверняка ввергнут  Венгрию  в
войну. Поэтому вам и придется сражаться дома. - После  короткого  раздумья
он добавил: - За Англию и за свою родину.
   - В одиночку?
   - Возможно, и в одиночку, в отрыве от своих товарищей, полагаясь только
на свой ум и свою находчивость, а в отдельных случаях даже  в  безнадежных
условиях, потому что вам неоткуда будет ждать помощи.
   - Я согласен, сэр.
   Через  три  дня  Кальман  Борши  стал  членом  секретной   организации,
именуемой "Политикл интеллидженс депатмент" (Пи-Ай-Ди). Под  именем  Гарри
Кэмпбела он был направлен на подготовку в  один  из  специальных  лагерей,
расположенных на юге Англии. Его  товарищами  по  курсам  оказались  чехи,
греки, поляки, голландцы, венгры, сербы.  Никто  из  обучающихся  не  знал
истинного  имени  другого,  да  никто  и  не  допытывался,  и  только   по
характерным ошибкам в английском произношении  можно  было  приблизительно
догадываться о национальности каждого. На шестимесячных курсах проводилась
всесторонняя  подготовка.  Слушателей  знакомили  с  основами  разведки  и
диверсионной деятельности, с обязательными правилами конспирации; наряду с
различными  дисциплинами  психологического  свойства  им   преподавали   и
всевозможные   технические    предметы:    они    обучались    шифрованию,
фотографированию,  радиоделу,  вождению  автомобиля.  Не  были  забыты   и
предметы, развивающие ловкость; поэтому,  когда  закончилось  обучение  на
курсах, Кальман и его товарищи не  только  умели  отлично  владеть  ручным
оружием, но и неплохо  освоили  приемы  дзюдо.  В  этих  "науках"  Кальман
особенно хорошо преуспел.
   После окончания курсов  Дункан  вызвал  к  себе  молодого  человека.  В
кабинете было тепло, в камине весело потрескивал огонь.  Дункан  предложил
Кальману сесть и после краткого вступления, в котором он похвалил  его  за
прилежание, сказал:
   -  Итак,  молодой  человек,  завтра  вы  как   солдат   Великобритании,
присягнувший на верность его величеству, возвратитесь в Венгрию.
   - Слушаюсь, сэр.
   - Учитесь, получайте образование, живите привычной вам жизнью.
   - А в чем будет заключаться мое задание, сэр?
   - Посмотрите, пожалуйста, на эту фотографию.
   Кальман взял в руки фотографию размером  6x9  сантиметров.  С  нее  ему
улыбалось лицо деда. Оливер Кэмпбел сидел у окна; правая рука его была  на
подлокотнике кресла, пальцы сжимали голову резного льва; левая рука лежала
на коленях.
   - Мой дед, - тихо произнес Кальман.
   - Внимательно всмотритесь во все детали. Прочтите также  и  надпись  на
обороте.
   - "Моему внуку, с любовью и гордостью. Лондон, 1940, февраль.  Оливер",
- прочел юноша.
   - Вам ничто не показалось странным в этом тексте?
   Кальман долго изучал надпись.
   - Да, сэр, - сказал он. - Дата написана дедушкой по венгерскому обычаю:
сначала год, потом месяц.
   - Верно, молодой человек. Так вот, слушайте. Вы  должны  беспрекословно
выполнять задания того человека, который предъявит вам  эту  фотокарточку.
Возможно, что ваш шеф явится только спустя несколько лет.
   - А до этого какое будет у меня задание?
   - Соблюдать все законы и жить, не привлекая к себе внимания.  Так,  как
этому вас обучали. Вы должны раствориться в массе, в буднях. Без  указаний
вы не можете принимать участие ни в каком политическом движении или акции.
   - Понятно, сэр, - проговорил Кальман и вернул Дункану фотографию.  -  А
что мне делать, если меня призовут в армию?
   - Подчиниться. И еще одно: вы добровольно изъявили желание служить нам.
Поэтому за измену вы понесете строгую кару.
   Кальман встал.
   - Вы не разочаруетесь во мне, сэр.
   Когда он прощался со своей матерью, у него было такое чувство, что  они
никогда больше не увидятся.


   Кальман вернулся на родину. Проходили месяцы, а доверенное лицо к  нему
не являлось.
   Летом 1941 года - ему уже  исполнилось  двадцать  лет  -  он  вместе  с
другими студентами университета был призван на военные сборы.
   Накануне его отбытия в часть тетя Аннабелла устроила  по  этому  поводу
праздничный ужин.  Кальман  был  тронут  заботой  и  любовью  Аннабеллы  и
внимательно слушал ее советы.
   После ужина дядя Игнац положил ему руку на плечо.
   - Пошли, мой мальчик. Кофе принесут ко мне в комнату.
   Доктор удобно расположился в глубоком кресле, закурил сигару и  спросил
Кальмана, почему он не садится. Тот стоял  у  окна,  спиной  к  Шавошу,  и
смотрел в сад.
   - Знаешь, Кальман, - слышал  он  голос  доктора,  -  военная  служба  в
колониях, в  тропиках,  очень  тяжелая.  В  десяти  -  двенадцати  тысячах
километров от родины. Когда я был в Гонконге...
   - Ты был вместе с дедушкой в Гонконге?
   - Да, в тридцатом году... Там мы и познакомились.  В  ту  пору  старика
интересовала авиационная промышленность Японии,  и  он  на  несколько  лет
поселился в Гонконге. Пей кофе, а то остынет. Гонконг... Любопытный город,
и люди там любопытные. Это разведывательный  центр  Британской  империи  в
борьбе против Японии. Место сбора международных авантюристов...
   На башне францисканской церкви пробило восемь часов.
   - Я пообещал твоему деду, что буду присматривать за тобой. Он шлет тебе
привет.
   Молодой человек вскинул голову.
   - Когда ты разговаривал с ним?
   - Он просит, чтоб ты не  забывал  его.  И  для  большей  убедительности
посылает тебе эту  фотографию.  -  Шавош  вынул  из  бумажника  фотографию
размером 6x9 и протянул ее Кальману. Это была та самая фотография, которую
показывал ему Дункан.  Кальман  был  ошеломлен.  Этого  он  никак  не  мог
предполагать. Затем, чтобы скрыть свою растерянность, он заулыбался.
   - Понятно, дядя Игнац, - сказал он. - Я в твоем распоряжении.



        "2"

   На другой день утром Кальман явился в часть. Указания, полученные им от
дяди Игнаца, показались ему детской забавой. Не так  представлял  он  себе
борьбу против нацистов. Может ли повлиять  на  положение  на  фронтах  его
информация о том чему их  обучают  на  сборе,  каковы  технические  данные
венгерских танков и что дали наблюдения за офицерами и рядовыми?
   Уже близился конец  учебного  сбора,  когда  Кальман  поделился  своими
мыслями и переживаниями с доктором. Они  сидели  в  саду;  в  воздухе  уже
чувствовалось дыхание осени. Кальман сказал,  что  он  хотел  бы  получить
более серьезное задание.
   Шавош запустил пальцы в свои седеющие волосы, потом скрестил  на  груди
мускулистые руки.
   - Разумеется, ты, мой мальчик, способен и на большее, - проговорил  он.
- Но сейчас ты должен заниматься этим. Это нужно для  тебя,  нужно  и  для
меня. Пока что мы закладываем лишь фундамент.
   Успокоив Кальмана, Шавош ушел.  Он  отправился  в  гости  к  профессору
Калди, приехавшему на несколько дней из Сегеда в Будапешт. Кальман получил
увольнительную  до  следующего  утра.  Откинувшись  на  спинку   плетеного
диванчика и закрыв глаза, он наслаждался тишиной, теплым осенним  воздухом
и горьковато-пряными запахами, приносимыми вечерним ветерком. Он  думал  о
приближающемся учебном годе.
   Учебный год пролетел  незаметно,  а  сразу  после  окончания  экзаменов
Кальмана призвали в армию. После шести  недель  общевойсковой  подготовки,
когда начались аудиторные занятия, Кальман попросил  разрешения  проживать
вне расположения части. Его задача казалась ему несложной: он  должен  был
наблюдать за людьми, присматриваться, кто сочувствует нацистам, а на  кого
можно  будет  положиться  в  случае  вооруженного   восстания.   О   своих
наблюдениях он регулярно сообщал Шавошу.
   В  1943  году  произошло  неожиданное  событие,  которое   вынудило   к
решительным действиям не только Кальмана, но и  Шавоша.  В  первых  числах
сентября группа офицеров и унтер-офицеров выехала  в  Германию.  И  в  это
самое время всю страну с молниеносной  быстротой  облетело  известие,  что
союзные войска высадились в Италии.  На  Восточном  же  фронте  соединения
Красной Армии неудержимо двигались вперед.
   Кальмана и еще нескольких человек из батальона -  в  том  числе  и  его
нового друга Шандора Домбаи -  откомандировали  в  распоряжение  одной  из
карательных частей оккупационного командования на  Украине.  На  сборы  им
дали сроку три дня; отправляться они должны были с вокзала Йожефварош.
   Домбаи, как только это ему стало известно, тут же отыскал Кальмана. Они
присели на скамейку под диким каштаном. Домбаи решительно сказал:
   - Я не поеду.
   - А что же ты будешь делать?
   - Сбегу. Хочешь со мной?
   - Куда же? - спросил Кальман.
   - Еще не знаю. У нас в распоряжении два дня. Что-нибудь выдумаю.
   - У тебя есть связи?
   - Была одна нить, да оборвалась. Но... - Он  в  раздумье  посмотрел  на
Кальмана.
   - Твои друзья - коммунисты?
   - Не все ли равно? Важно, что антифашисты.
   - Не  торопись.  Если  мы  решим  бежать,  то  переход  на  нелегальное
положение нужно как следует подготовить. Дело это не простое.
   После обеда Кальман пошел домой,  переоделся  в  штатское  и  поехал  в
клинику к Шавошу. Год назад доктор  Шавош  передал  свою  частную  клинику
государству для лечения раненых, прибывающих с фронта, и  правительство  с
радостью  приняло  его  подарок.  Однако  никто  не  подозревал,   что   в
трехэтажном здании клиники по улице Тома  занимаются  не  только  лечением
раненых, но и организацией движения Сопротивления. Шавош был  специалистом
по  нервным  и  душевным  болезням,  и  среди  его  больных  попадались  и
буйнопомешанные; этих несчастных лечили в закрытом  отделении  на  третьем
этаже. Коллеги Шавоша были антифашистами: он подобрал их из своих знакомых
врачей  после  долгого  и  пристального  наблюдения.  Никто  из  них,   за
исключением двух человек, разумеется, не догадывался о  том,  что  главный
врач был  одним  из  руководителей  английской  разведки,  действующей  на
территории Венгрии, и что он, будучи убежденным англофилом, уже много  лет
работает на англичан.
   Доктор как раз разговаривал по телефону, когда Кальман вошел к  нему  в
кабинет. Он жестом пригласил племянника сесть, но Кальман подошел к окну и
углубился в созерцание медленно плывущих по Дунаю к северу барж. Шавош тем
временем закончил телефонный разговор, положил трубку, сказал  секретарше,
чтобы та никого не впускала, затем подошел к Кальману, пожал ему  руку  и,
обняв за плечи, подвел к письменному столу.  Кальман  рассказал  ему,  что
послезавтра на рассвете его в составе группы особого назначения отправляют
на фронт, и попросил указаний. Одновременно он сообщил, что Шандор  Домбаи
намерен бежать, но в данный момент у него нет надежного места укрытия, так
как  в  результате  арестов  его  связи  с  друзьями  нарушились.   Доктор
внимательно выслушал Кальмана,  а  затем  сказал,  что  в  соответствии  с
имеющимся указанием тот должен перейти на нелегальное положение. Сообщение
Шавоша навело Кальмана на мысль, что доктор уже  обсуждал  с  кем-то  этот
вопрос, а это означало, что есть начальство и повыше дяди Игнаца.
   - Я уже принял необходимые меры.  -  Несколько  минут  Шавош  задумчиво
молчал, словно проверяя мысленно, все ли  он  сделал.  -  Профессор  Калди
знает тебя?
   - Нет, не знает. А я знаю старика, слушал его лекции.
   - У профессора Калди есть вилла на Таборхедьском шоссе.
   - Где это?
   - В Обуде, на склоне Розового холма. Виллу ты скоро сам увидишь, а  вот
о старике я кое-что тебе расскажу. - Доктор, куривший  обычно  сигары,  на
этот раз закурил сигарету. - Калди человек со  странностями,  -  продолжал
он. - Унаследовал большое состояние, но не придает ни  малейшего  значения
ни деньгам, ни имуществу и растрачивает средства на какие-то глупости:  он
собирает антикварные вещи. Наверно, поэтому он и купил у черта на куличках
этот уродливый дом, в котором не менее  десяти  комнат.  Профессор  больше
находится в Сегеде, чем в Будапеште; он преподает  там  в  университете  и
проживает у младшей сестры своей жены Белы Форбат.
   - Художник Форбат - его зять?
   - Да.
   - Старик, несомненно, антифашист, и это всем известно.  Свои  убеждения
он настолько открыто высказывает, что их  не  принимают  всерьез.  Поэтому
Калди не вовлекают и в движение Сопротивления - в конспирации он ни  черта
не смыслит. Что у него на уме, то и на языке.  Некоторые  утверждают,  что
старый чудак потому отваживается так откровенно  высказывать  свои  мысли,
что кто-то его поддерживает. Летом сорок второго года  его  несколько  раз
допрашивали в контрразведке; на него пало подозрение в связи  с  тем,  что
его   ассистент,   Миклош    Харасти,    оказался    членом    нелегальной
коммунистической  партии.  Харасти  жил  у  него.  Правда,  до   судебного
разбирательства дело не дошло, так как,  по  официальным  данным,  молодой
человек покончил с собой. Это неправда. Его  адвокат  утверждает,  что  он
умер от пыток. Относительно же Калди ничего не смогли  доказать,  вероятно
потому, что и не стремились к этому,  ибо  видели,  что  старик  не  имеет
ничего общего с коммунистами. Его имя известно в зарубежных университетах;
после первой мировой войны он несколько лет жил в Париже и Веймаре.
   - Да, странный он человек, - проговорил Кальман. - А его дочь?
   - Марианна? - спросил задумчиво Шавош.  -  Интересная  девушка.  Миклош
Харасти хотел жениться на ней. Во всяком случае, его влияние на  нее  было
несомненно. В сорок втором году она,  правда,  еще  не  была  причастна  к
движению, ибо тогда она провалилась бы.  Однако  я  вполне  допускаю,  что
теперь Марианна поддерживает связь с коммунистами.
   -  А  из  чего  ты  заключаешь,   что   девушка   занимается   подобной
деятельностью?
   - Я не  утверждаю  этого,  а  только  предполагаю.  Словом,  завтра  ты
переселишься на виллу Калди и станешь там садовником.
   - Садовником? Я?
   - Ты, мой мальчик. Конечно, не как  Кальман  Борши,  а  как  Пал  Шуба,
инвалид войны, юнкер-фельдфебель. До призыва в армию ты - Шуба  -  окончил
высшую сельскохозяйственную школу в Нови-Саде. -  Шавош  рассказал  затем,
что несколько дней назад у них в клинике умер Пал Шуба,  из  юнкеров.  Его
тайно  похоронили,  а   официально   смерть   его   не   зарегистрировали.
Шуба-Кальман завтра оставит  клинику  как  непригодный  к  военной  службе
инвалид войны. Шавош достал из ящика письменного стола документы, заглянул
в один из них и начал читать:
   - "Расстройство нервной  системы,  тяжелая  форма  эпилепсии  на  почве
травмы коры головного мозга; операция противопоказана..." Мы уже  наклеили
сюда твою фотографию, вот медицинское заключение,  а  вот  выписной  лист.
Шуба служил во втором разведывательном батальоне первого полка.  Из  всего
батальона только двое вернулись домой. Остальные  погибли  под  Коротояком
или пропали без вести. Что тебе еще нужно  знать?  Ты  награжден  Железным
крестом  второй  степени.  В  этом  конверте  ты  найдешь   автобиографию,
собственноручно написанную Шубой. Выучи ее,  изучи  также  его  почерк,  а
главным образом потренируйся в его подписи. - Пока доктор говорил, Кальман
постепенно начал понимать, почему дядя Игнац передал свою частную  клинику
под   лечение   раненых.   Это   давало   ему   возможность   обеспечивать
безукоризненную легализацию своих агентов.
   - Тебе все понятно?
   - Все. Когда я должен приступить к своим новым обязанностям?
   - Ну, скажем, завтра, во второй половине дня. Ты  придешь  сюда,  здесь
переоденешься и отсюда отправишься на виллу  Калди.  Отсюда  ты  удалишься
совершенно спокойно; ведь когда шесть месяцев назад Шуба был  доставлен  в
клинику, лицо его все было забинтовано. Так что  администрация  не  видела
его. Его лечащим врачом был я, наблюдал за ним и старший  врач  отделения,
но его ты можешь не опасаться.
   - Я полностью доверяю тебе, дядя Игн