ный
памфлетист Свифт. Самый ядовитый из его памфлетов - "Скромное предложение,
имеющее целью не допустить, чтобы дети бедняков были в тягость своим
родителям или своей родине" (1729). В чем оно заключается? Ни много ни
мало - выращивать детей для продажи богачам на мясо. У богачей будет
вкусное блюдо на столе, а родители получат возмещение за расходы и
хлопоты. Свифт издевательски высчитывает, сколько шиллингов будет стоить
ребеночек. Не так уж накладно для зажиточного помещика.
   Именно в эти годы одновременно с памфлетами Свифт пишет . "Путешествия
Гулливера". Последние годы писателя прошли безрадостно. Мрачный,
уязвленный неудачами, он находился в одиночестве, месяцами молчал. Как бы
ушел из жизни задолго до своей смерти, которая последовала в 1745 г.
   Бегло проследили мы жизненный путь Свифта и как бы познакомились с тем
материалом, которым он располагал. Можно сравнить его с тем, что
изображено в "Путешествиях Гулливера". Только не следует, как это делают
некоторые читатели, в каждой строчке искать намек на конкретные события и
конкретных людей: дескать, под именем Флимнапа изображен глава вигов, а
тут подразумевается королева Мэри, а тут королева Анна, а тут наследный
принц Георг. Иногда у Свифта действительно есть намеки на подлинные
события, но если бы вся суть книги ограничивалась только этим,
"Путешествия Гулливера"
   не пережили бы века. Очевидно, злободневное послужило писателю только
материалом, и в нем он разглядел общечеловеческое.
   Свифт знал придворную жизнь и изобразил ее в Лилипутии особенно
смешной, потому что нелепа была возня этих самонадеянных крошек, этаких
лягушек, надувающихся, чтобы сравниться с волом! Вот, добиваясь высоких
должностей, придворные пляшут на канате (насмешка над пронырливой
ловкостью английских политиков). Кто выше всех прыгнет, тот и становится
министром. Другие прыгают через доску или ползают под ней, эти получают в
награду нитки - синюю, зеленую или красную. Синий цвет - орден Подвязки,
красный - орден Бани, зеленый - орден Святого Андрея. Ползая на брюхе,
добывают, ордена, подразумевает Свифт. Финал путешествия в Лилипутию
напоминает финал войны за испанское наследство: одержана победа,
победитель, Гулливер, проявляет умеренность, ведет переговоры с послами
Блефуску, за это его обвиняют в измене, хотят казнить... ослепить из
снисхождения, но он убегает к бывшим врагам. Подобно главе партии тори,
Гулливера пытаются вытребовать из страны.
   Мы видим здесь не хронику давно забытых событий, а историю о подлой
неблагодарности королей, об интриганах-придворных, о законниках,
выворачивающих истину наизнанку, чтобы спровадить на тот свет неугодного
им человека. Карликовый же рост лилипутов все время подчеркивает
несоответствие между их дутыми претензиями и ничтожеством королевского
двора.
   А что увидел Свифт (глазами Гулливера) у великанов?
   И здесь, чтобы понять суть, отвлечемся на некоторое время от занятных
приключений героя. Что остается? Людей видит Гулливер, он как бы
рассматривает их в лупу. Неприглядное зрелище!
   Грязные, потные, плохо пахнущие, с родимыми пятнами величиной с
тарелку, выпивающие целые бочки вина, пожирающие окорока и караваи, грубые
и безжалостные, всегда готовые поиздеваться над маленьким беззащитным
существом.
   Исключение Свифт делает для короля великанов. В отличие от подданных
король мудр. До сих пор Гулливер выглядел куда умнее тупоголовых громадин;
перед королем он предстает как представитель в сущности жалкого
человеческого племени. Выслушав рассказ о парламенте, религии, законах и
суде англичан, король великанов приходит к заключению, что
соотечественники Гулливера - "...выводок маленьких отвратительных
пресмыкающихся, самых пагубных из всех, какие когда-либо ползали по
земле". А на весьма неосторожное предложение Гулливера познакомить
великанов с огнестрельным оружием, король говорит, что он "скорее
согласится потерять половину своего королевства, чем быть посвященным в
тайну подобного изобретения".
   Не только европейское оружие, но и европейскую политику отвергает
великан:
   "Все искусство управления он ограничивает самыми тесными рамками и
требует для него только здравого смысла, разумности, справедливости,
кротости, быстрого решения уголовных и гражданских дел... По его мнению,
всякий, кто вместо одного колоса... сумеет вырастить на том же поле два,
окажет человечеству... большую услугу, чем все политики, взятые вместе".
   Конечно, это положительная программа самого Свифта. Но подобно тори,
глядя не в будущее, а в прошлое, он полагает, что для укрепления
земледелия надо не развивать, а "придерживать" науку. "Что касается
математики, то она имеет здесь чисто прикладной характер... так что у нас
она получила бы невысокую оценку. А относительно идей, сущности,
абстракций и трансценденталий мне так и не удалось внедрить в их головы ни
малейшего представления".
   Науке посвящена третья часть книги. Именно она представляет для нашей
книги наибольший интерес. Ведь и летающий остров Лапута и Академия
безумных ученых - типичная научная фантастика. Свифт подробно и с цифрами
описывает конструкцию летающего острова. Дно из сплошного алмаза толщиной
в двести ярдов, поверхность, покатая к центру, чтобы дождевая вода стекала
в бассейны, диаметр такой-то, окружность такая-то. А в толще алмаза
магнит, который поднимает, опускает или перемещает остров.
   "Допустим, что АВ есть линия, проходящая через государство Бальнибарби,
cd - магнит, у которого d - отталкивательный полюс, а с - притягательный,
и что остров находится над точкой С.
   Пусть магнит вставлен в положение cd... тогда остров будет
подталкиваться по направлению к D", - пишет Свифт, старательно и
насмешливо соблюдая наукообразие. Конечно, для XX в. магнит как источник
движения не слишком убедителен, но что мог назвать Свифт? В его время ни
двигателей внутреннего сгорания, ни паровых машин еще не было изобретено.
   Да и нелепые идеи академиков-прожектеров вовсе не так безграмотны, как
может показаться на первый взгляд. Постройка дома, начиная с крыши,
признана рациональной в наше время. Крышу монтируют на грунте, поднимают
домкратами; подстраивают под ней верхний этаж, поднимают домкратами... Все
работы ведутся на земле, не требуется небезопасного монтажа на высоте.
   Логические машины со словами, нанизанными на оси, строились начиная с

                                XII в.

   Конечно, никаких открытий с их помощью не сделаешь, поскольку разумное
словосочетание выпадает редко и неотличимо от бессмыслицы,., но машины эти
готовили почву для создания современных ЭВМ. И платья из паутины не такая
уж глупость. Нити, сотканные пауком, сродни шелку - нитям шелковичного
червя.
   Ткать из паутины пробовали и до Свифта, и после него. Беда в том, что
производительность паука мала, в паутине меньше нити, чем в коконе червя.
   Свифт отлично знал науку своего времени.
   Как мог знать? Да в том же Лондоне с середины XVII в. существовало
Королевское общество - Английская академия наук. В ней выступали
знаменитый английский ученый Ньютон, Бойль - автор закона Бойля -
Мариотта, Гук - автор закона Гука, разносторонний ученый. Присылал туда
доклады Левенхук, колумб микроскопии, делал сообщения Галлей, чьим именем
названа комета Галлея, которая появлялась в 1682 г., при жизни Свифта, и
ожидалась в 1758 г., через 32 года после выхода в свет "Гулливера"
("ожидается через тридцать один год", - написано в тексте). А ближайшая
встреча предстоит в 1986 г.
   Астрономию Свифт знал превосходно. До сих пор удивление специалистов
вызывает следующий отрывок:
   "Они (лапутские астрономы. - Г. Г.) открыли две маленьких звезды или
спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от
центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более
отдаленный находится на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый
совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение
двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времен их обращения
почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса".
   Так вот, эти спутники были действительно открыты в 1877 г., через
полтора века после выхода в свет "Путешествий Гулливера". Их два, они
очень малы; первый находится на расстоянии полутора диаметров от центра
планеты, другой удален на три с половиной диаметра. Периоды обращения их -
семь часов с минутами и тридцать часов.
   И как же он рисует нам астрономов? Комичные, нелепые, донельзя
рассеянные чудаки, один глаз уставлен в зенит, другой - неведомо куда,
беспомощные, неуклюжие. Заняты ненужными рассуждениями, волнуются по
пустякам - из-за комет каких-то, боятся, что Солнце погаснет, что Земля
сгорит. А что творится рядом, не замечают. На столбы натыкаются, в ямы
падают, забывают слушать и говорить, по ушам и губам надо их хлопать.
   Почему же с такой насмешкой изобразил Свифт Ньютона и его соратников?
   Да потому, что он знал не только ученый Лондон, но и Ирландию,
голодную, обобранную, нищую полуколонию, сочувствовал обнищавшему народу.
Вот и нарисовал мир, где мудрецы витают в облаках, в прямом и переносном
смысле, а хозяйство в запустении, дома разваливаются, поля заброшены,
простые люди голодны и оборваны, как в Ирландии. Не будем подробно
останавливаться на четвертом путешествии Гулливера. Гулливер приходит к
выводу, что все люди - отвратительные порочные существа, любое животное
благороднее, разумнее и чище.
   С точки зрения Свифта, гуигнгнмы - говорящие лошади - идеал. Каковы же
они?
   Дружелюбны, доброжелательны, спокойно бесстрастны. Умирая, не горюют,
умерших не оплакивают, женятся без любви, только для продолжения рода. У
них есть хозяева и есть слуги-работники, причем потомственные, сословие
слуг.
   Фермеры живут независимо, ведя натуральное хозяйство. Раз в четыре года
хозяева собираются для решения общих дел - этакая деревенская сходка. Что
касается культуры, она не очень высока. Городов нет, нет торговли и
мореплавания. Гуигнгнмы занимаются земледелием и скотоводством, умеют
строить дома и лепить посуду, но орудия у них каменные, им неведом металл
и неведома письменность. Для правильной жизни даже и грамотность счел
необязательной писатель Свифт.
   Подведем итоги: что же хотел сказать, что хотел показать автор?
Отправившись к лилипутам, он как бы взглянул на человечество в бинокль;
увидел мелочную суету тех, кто воображает себя великими, владыками мира. В
королевстве великанов разглядывал человека вплотную, как бы в лупу; увидел
грубость и невежество. Ну а что же думают самые умные, самые ученые?
Витают в эмпиреях, на каком-то летающем острове, занимаются ненужными
абстракциями, знать ничего не хотят б подлинных нуждах народа. Власть
имущие пыжатся, простые люди прозябают в грязи, мудрецы эгоистично
повернулись к ним спиной. Плохой народ - люди. Лошади и те лучше их
неизмеримо.
   К горькому выводу пришел писатель, не видящий будущего, критикующий мир
с позиций уходящего прошлого...
   Итак, изображая лилипутов, великанов, лапутян и говорящих лошадей,
Свифт имеет в виду людей. Фантастика - обрамление, условность,
литературный прием.
   Зачем же понадобилось невероятное в романе, изображающем человека?
 
 
 
 
   Беседа вторая 
 
   Зачем же невероятное?
 
 
   Свифт - не единственный писатель, который вводил в свои произведения
фантастические образы. Вспомним лермонтовского демона, пушкинскую русалку,
в повести Гоголя - нос, превратившийся в самостоятельного человека, в
произведении Бальзака волшебная шагреневая кожа укорачивает жизнь героя
при исполнении его любых желаний, в "Фаусте" Гете Мефистофель
(западно-европейский вариант черта) возвращает молодость.
   Зачем гениальный немецкий поэт ввел в свое произведение черта? Говорят,
был у него друг, язвительный молодой человек, все отрицавший, послуживший
прообразом Мефистофеля. Ну и пусть изобразил бы язвительного молодого
человека. Для чего же понадобилось превращать его в черта? Что приобрел
сюжет с включением в произведение фантастического существа?
   Три качества: исключительность, наглядность и значительность вывода.
   Интерес к исключительному - характерная черта человеческой психологии.
Общее мы лучше понимаем через единичный пример, примеры же предпочитаем
броские.
   Тысячи детей играют на мостовой; рискованно, но привычно, и прохожие
идут мимо, занятые своими мыслями. Но вот мальчик, погнавшийся за мячом,
попал под машину - все сбегаются в ужасе. И дома расскажут с потрясением:
"Вот до чего доводит беспечность!"
   Аналогично внимание к чрезвычайному в литературе. Не ростовщик, не вор,
не судья - дьявол самолично явился в гости.
   Не о доме, не о саде, не об имуществе - о бессмертной душе, торгуются.
   Исключительность вносит в историю о докторе Фаусте Мефистофель.
   Второе достоинство фантастического образа - наглядность. Вопрос,
волновавший Гете: в чем счастье человека? Автор отвечает: не в молодости,
не в любви, не в вихре наслаждений, не в почете и придворной жизни,
счастье в творческом труде на благо народу. Но чтобы выяснить, в чем же
счастье, человеку (Фаусту) надо было перепробовать все, о чем мечтается.
Однако в реальной жизни ВСЕ иметь нельзя. ВСЕ дать и даже вернуть
молодость герою может только сверхъестественное существо. С точки зрения
построения сюжета роль Мефистофеля при Фаусте служебная: он - Исполняющий
Желания. Конечно, у него есть и самостоятельное значение: он -
олицетворение сомнения, насмешки, скептического отрицания, оправдывающего
бездействие и равнодушие, он - оборотная сторона самого Фауста, выражение
усталости и разочарования стареющего ученого.
   О поэме Гете написаны целые библиотеки, нет нужды и нет возможности
пересказывать их. В данном случае мы с вами беседуем о фантастике, о том,
зачем понадобилось фантастическое в литературе вообще, в этой главе
говорим, как фантастическое помогает писателю при построении сюжета и
выявлении главной идеи, на этой странице - зачем понадобилось Гете
фантастическое в его глубоко философской поэме "Фауст".
   И вот мы видим, что мистический образ делает яснее историю поисков
человеческого счастья.
   А в итоге у читателя возникает обобщенный глобальный вывод: даже черт
не мог предложить иного счастья, кроме благородного труда. То же
стремление к глобальным выводам можно наблюдать и в научной фантастике.
Например, повесть Алексея Толстого "Аэлита" кончается апофеозом любви.
Слово "любовь" несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет
для любви преград, и миллионы километров - не преграда.
   Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает нас: "Так
будет везде-везде-везде!"
   Если время действия отнесено в будущее, автор как бы говорит: "Так
будет всегда-всегда-всегда!" ' Итак, повторяем: у литературы невероятного
есть три основных достоинства - исключительность, наглядная простота,
значительность выводов.
   Мефистофель - невероятное существо, сразу привлекающее внимание
читателя.
   Исключительность этого образа - его достоинство. Оборотная же сторона
такой исключительности образа - его недостоверность. Во имя значительности
выводов автор как бы приглашает читателя примириться с недостоверностью
образа - принять его как условность. Без условности, как известно, нет
искусства. В каждом виде искусства - свои условности.
   Например, условность кино в плоском экране, в неимоверных масштабах
крупного плана: трехметровые лица, трехметровые губы, трехметровые глаза с
ресницами как копья, зрачками размером в щит. Условность в мгновенной
смене точек зрения, в переброске через тысячи километров и сквозь годы.
   Условность театра в сцене - этой комнате с тремя стенами, в которой
поочередно высказываются герои, делая вид, что не замечают полного зала
свидетелей. Опера добавляет еще и условность пения: герои объясняются друг
с другом ариями или речитативами. В балете же выражают свои переживания
танцем.
   У литературы свои условности, свои правила. Мы забываем о них, читая
художественные произведения.
   Условность в печатном тексте. Условность, во "всезнайстве" автора:
самые сокровенные мысли и чувства героев откуда-то известны ему. Условно
герои, не знающие русского языка, говорят и думают на этом языке. Условно
на современном языке говорят исторические лица.
   В произведениях же фантастики "разрешается" изображать как истину не
только вполне возможное, но и невозможное сегодня и подчас невозможное
вообще.
   Для полноты следует отметить еще одно литературное достоинство
фантастики:
   она "удобна" для остранения.
   Что означает слово остранение? Это изображение знакомых предметов с
необычной точки зрения. Угол зрения непривычен, и в знакомом открывается
нечто новое, обыденное становится странным. Хрестоматийный пример: сцена
военного совета в Филях в .великом романе "Война и мир" Льва Николаевича
Толстого. Совещание генералов описано здесь так, как его видит
крестьянская девочка, лежащая на полатях. Не протокол, не запись речей, а
наблюдения девочки. Подобного рода приемы привычны для фантастики. То ли
путешественники прибыли на чужую планету, удивляются странным тамошним
обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, можно и иначе жить,
думать, смотреть на мир". То ли пришельцы со звезд прибыли на Землю,
удивляются нашим обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, и наша
жизнь кому-то покажется странной". Вот и у Свифта добросердечному королю
великанов странной показалась такая естественная для современников Свифта
готовность Гулливера выслужиться, предлагая "абсолютное" огнестрельное
оружие. Гулливер ждет похвал, а великан говорит, что он скорее согласится
потерять половину королевства, чем быть посвященным в тайну подобного
оружия. Великану отвратительны хитрая политика и губительные войны. И
читателю внушается мысль о том, насколько отвратительны привычные
европейские порядки того времени.
   И вот мы снова вернулись к "Путешествиям Гулливера".
   Лилипуты, великаны, говорящие лошади, летающий остров! Зачем тонкий и
глубокий, язвительно насмешливый писатель Свифт рассказывает людям сказки?
   Как мы сказали выше, писатель использует сказочность, фантастичность в
своем творчестве с определенной целью, а именно: для придания своему
повествованию исключительности, доступности, значительности обобщающего
вывода и нового взгляда на предмет.
   Исключительно все, что описывает Свифт: лилипуты, великаны, лапутяне,
говорящие лошади. Доступность наиболее ярко реализована писателем в
последней части своей книги: человеку противопоставлены животные. И отсюда
обобщающий вывод: плохи все люди. То же и во второй части: все (почти)
люди грубы и неопрятны. То же и в третьей: все ученые отворачиваются от
жизни.
   Но у фантастики есть не только достоинства, есть недостатки. Самый
главный из них - недостоверность. Небывалое вызывает сомнение и, как
следствие, недоверие читателя.
   А теперь вообразите себя на месте Свифта. В какой форме написать сказку
о лилипутах и великанах так, чтобы она выглядела убедительной?
   Как известно, вся литература выросла из сказки. Выросла и ушла от
сказочной формы. Ведь сказка была изустной, "сказывалась" для слушателей.
Когда же была изобретена письменность, а вслед за тем книгопечатание,
появилась письменная форма речи. Самое слово литература происходит от
слова литера - буква. Литература - письменное искусство, со своими особыми
средствами выразительности и со своим стилем изложения. Причем
литературные стили менялись от эпохи к эпохе у каждой нации. И
убедительности ради фантастика "рядится" в литературные одежды своей эпохи.
   Приведем параллельные примеры из сказки и научной фантастики.
   А заснул Садко на той доске на дубовой, А проснулся Садко, новгородский
гость, В окиян-море, да на самом дне, Увидел - сквозь воду печет
красно-солнышко, Очутилась возле палата белокаменна, Заходил как он в
палату белокаменну, А сидит теперь во палатушках Царь Морск