..................и...................
                ..............заговор.................
                ..........."Сарон, Калафон...........
               ........И........залпом..............."
     - Вот и все,  по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь,
текст уж больно коротенький,  куцый, - сказал Михаил так, словно был в
чем-то виноват.  - Тарабарщина. И по-моему, не очень интересная: не то
страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда - не случайно
тут упоминается слово "заговор" и чьи-то имена.
     - Ничего ты не понимаешь в археологии,  - решил  я  его  утешить,
хотя и сам был разочарован.  - Тебе все кажется,  будто для нас важнее
всего найти какой-нибудь клад.  А порой самые обыкновенные черепки  от
посуды  или  вот  такая  запись могут рассказать куда больше важного и
интересного,  чем  находка   красивой   вазы   или   золотого   кубка.
Материальная  культура  народных  масс далекой древности - вот что нас
прежде  всего  интересует.  Как  развивались   производительные   силы
общества,  что  сеяли  на  полях,  выделывали  в  мастерских,  в какие
производственные  отношения  вступали  между  собой  люди  в  процессе
труда?..
     - Ну и что же  тебе  говорит  эта  куцая  расписка,  доморощенный
Шерлок Холмс?
     - Ну,  во-первых,  я   ошибался,   принимая   это   за   какую-то
хозяйственную опись или реестр. Скорее всего, это рецепт, который жрец
почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз...
     - А может, все-таки сообщение о заговоре?
     Ему явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По.  Рецепт его не
устраивал: какая в нем романтика?
     - Да нет,  слово "заговор" тут употреблено в смысле "заклинание".
А имена явно не греческие,  вероятно, какие-то магические божества или
демоны.
     Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:
     - Кое-какие  пробелы,  кажется,  можно  восстановить  по  смыслу,
помочь  твоей  чудо-машине.  По-ахейски  "благовоном"  называли  мяту.
Значит,  первая строчка читается:  "Возьми мяты, называемой по-ахейски
"благовон"...  Шестая строка:  "зарежь", вероятно, какое-то жертвенное
животное, а не коварного врага, как ты думаешь; "нацеди его" - видимо,
"крови" - в какой-то сосуд...  Да,  несомненно, рецепт. Но зачем жрецу
понадобилось зашифровать его, не понимаю!
     - Хотел  утаить,  чтобы  стать  монополистом.  Ты что думаешь,  в
древности жуликов не было, что ли?
     - Возможно.
     Тут я заметил,  что Михаил как-то странно  мнется,  словно  хочет
что-то сказать, да стесняется, - совсем на него не похоже.
     - Ты что?
     - Да так, есть одно соображение...
     - Ну, говори.
     - Боюсь  брякнуть  такую  же  нелепость,  как  тогда  Алик насчет
древних авиамоделистов,  - засмеялся он.  - Понимаешь,  я тоже  думал:
зачем все это понадобилось проделывать жрецу?  Почему его не устраивал
родной язык,  от которого потом пошли почти все письменности Европы  и
некоторые   алфавиты  Азии?  По  сравнению  с  громоздкой  вавилонской
клинописью или египетскими иероглифами греческий  алфавит  ведь  в  те
времена  был  самым  прогрессивным,  простым и логичным.  Недаром его,
по-разному видоизменив написание букв, взяли потом за основу для своей
письменности и некоторые другие народы.
     - Ты, оказывается, не терял зря времени...
     - Зачем  же понадобилось этому жрецу,  оставив греческий алфавит,
сочинять  какой-то  новый  язык,  сохранив  для  него  лишь   немногие
греческие  слова,  да к тому же почему-то искаженные?  - продолжал он,
отмахнувшись от меня,  как от мухи.  - Только ли для  зашифровки  этих
секретов?  Но  для  этого можно было и не заниматься сочинением нового
языка - достаточно  лишь  зашифровать  записи  цифрами  или  условными
значками, как это сделали пираты в рассказе Эдгара По.
     Он помолчал и добавил:
     - Ты  обрати  внимание,  что  этот  загадочный язык был,  видимо,
каким-то очень простым,  логичным и ясным,  поэтому многие  слова  так
быстро и легко и расшифровала машина...
     - Ну и что же ты хочешь, наконец, сказать?
     - "Что-то вроде эсперанто",  - определил его Виктор Крылов. А его
логический ум очень  точно  схватывает  такие  вещи...  Чем  больше  я
раздумывал над тем,  что мы узнали в процессе подготовки программы для
машины,  тем больше внутренне соглашался с этим определением.  Да,  по
простоте  грамматических  форм,  логичности  и  лаконизму  язык  этого
документа весьма напоминает эсперанто.
     Тут уж я не выдержал:
     - Эсперанто в первом веке до  нашей  эры?  Ты  перечитал  слишком
много книг по лингвистике! Слушай, это все из той же серии гениальных,
но забытых открытий древних.  Стальные колонны,  которые  не  ржавеют,
марсиане  в  пустыне  Сахара,  металлические  гвозди и булавки,  якобы
найденные в доисторических слоях известняка...  Все это могут сочинять
только  люди,  как  ты,  совершенно не знакомые с реальным бытом людей
древности.  Рабовладельческий   строй,   греческие   города   окружены
враждебными   племенами   скифов   и  тавров,  не  имеющих  еще  своей
письменности...  ну скажи мне на милость,  с чего это греческому жрецу
из  храма Асклепия вдруг взбредет в голову сочинять в такой обстановке
эсперанто для облегчения и укрепления международных  связей?  Вопиющее
отсутствие малейшего чувства историзма!
     - Ладно, что ты собираешься дальше делать?
     - Копать, искать! Раз этот жрец вел шифрованные записи, значит, и
прятал их в каком-нибудь тайнике.  И конечно,  не успел оттуда забрать
во время ночного внезапного нападения. Надо найти этот тайник!
     - Хорошо,  только присылай мне побольше обгорелых кирпичиков  для
анализов.
     Дались ему эти кирпичи!..

        "3"
                  (Снова берет слово А. Скорчинский)

     Новый раскопочный  сезон я решил начать с планомерного повторного
обследования всех развалин храма Асклепия.  Храм имел  в  плане  форму
буквы "Т". Мы вскрыли левое крыло и центральную часть. Правое крыло, к
сожалению,  было для  нас  недоступным:  на  его  месте  уже  выстроен
санаторий...
     Каморка писца-раба,  где мы нашли остатки корзинки  с  папирусом,
находилась как раз в окончании левого плеча буквы "Т".  Я предполагал,
что и все правое крыло занимали,  вероятно,  служебные помещения. Вряд
ли  там  мог  находиться  тайник.  Вернее всего,  его следовало искать
где-то  поблизости  от  центральных   помещений,   где   располагались
жертвенники и жили жрецы.
     Вся эта часть была раскопана еще в прошлом году.  Но мы начали ее
обследовать заново,  понимая,  что при обычных раскопках тайник вполне
можно пропустить, если не искать его специально.
     Заново, сантиметр  за сантиметром,  я сам перекапывал всю землю в
прошлогоднем раскопе.  Мне помогал  Алик  Рогов,  но  вскоре  ему  эта
работа,  видимо,  начала  казаться  пустой  тратой  времени.  Он копал
равнодушно, только "отбывал время" до конца работы, а потом немедленно
смывал всю пыль и грязь и куда-то отправлялся на весь вечер.
     Я долго не мог понять,  куда же это он исчезает по вечерам,  пока
не   увидел,  заглянув  случайно  в  его  палатку,  акваланг.  Значит,
прошлогодний визит Михаила все-таки оставил свои плоды:  мои  мальчики
тоже заметили, что море у них под боком. Недоставало еще только, когда
дружок нагрянет в очередной отпуск,  чтобы они додумались вместе с ним
нырять в это злополучное подземное озеро.
     Но я ошибся.
     Однажды вечером  я  сидел  в палатке и заполнял дневник раскопок.
Алик исчез, как обычно, сразу после работы, прихватив акваланг. Солнце
уже  скатилось  за  горы,  в палатке становилось темновато.  Пора было
зажигать фонарь.
     И вдруг входной полог откинулся, и в палатку просунулась лохматая
голова Алика.  Все лицо у него было перемазано глиной. Уж не случилось
ли чего?
     - Алексей Николаевич...  Я скелет нашел,  - торопливо  забормотал
Алик, с трудом втискивая в палатку свое долговязое тело и зачем-то еще
волоча за собой акваланг, тоже весь перепачканный грязью.
     - Где? Какой скелет? Утопленник, что ли?
     - Да нет,  не в море,  а в той пещере,  что осенью разведывали. Я
решил  ее  хорошенько  обследовать.  Нырял  несколько  раз в подземное
озеро, там вторая пещера...
     Так вот   куда,   оказывается,  отправлялся  он  каждый  вечер  с
аквалангом!  А я-то думал,  будто он спокойно ныряет в море,  как  все
нормальные люди...
     - Ничего особенного не обнаружил. А вот сегодня в боковом кармане
нашел скелет, - продолжал он бессвязно.
     - В каком кармане?
     - Да это так у нас, спелеологов, подземные тупики называются.
     - Древнее захоронение?
     - Похоже. Надо вам самому посмотреть.
     Больше я от него ничего толком не мог  добиться.  Отправляться  в
пещеру на ночь глядя было опасно. Решили подождать утра.
     - А как же ты туда один лазил?  - напустился я  на  него.  -  Еще
хвастался, будто опытный пещерник. Разве можно такие вещи делать?
     - Да я не один,  - смущенно  оправдывался  Алик,  тщетно  пытаясь
стереть с разгоряченного лица грязь и только размазывая ее еще больше.
- Павлик Курашов со мной ходил для страховки  и  оставался  на  берегу
озера, пока я нырял. И каждый раз мы у входа записку клали с указанием
времени,  когда вошли в пещеру и когда предполагаем вернуться. Так что
я  все  правила  безопасности соблюдал.  Да и товарищи знали,  куда мы
отправились.
     Лезть в   эту  пещеру  да  еще  нырять  в  подземное  озеро  мне,
признаться,  вовсе  не  улыбалось.  Но  нельзя  же  оставить   древнее
погребение необследованным!
     Утром, никому не говоря,  я поручил одному из студентов  заменить
меня  на  раскопках,  а  сам  в сопровождении Алика и Павлика Курашова
отправился в пещеру.  Акваланг у нас один, но Алик прихватил еще маску
с дыхательной трубкой,  сказав,  что хорошо изучил, как надо нырять, и
вполне обойдется этим нехитрым снаряжением.
     У входа  в  пещеру  мы  оставили  записку:  вошли  во столько то,
предполагаем вернуться не позднее шести часов вечера.  Об этом же было
сообщено и моему заместителю на раскопках.
     Всю подземную дорогу до самого озера мы преодолели без каких-либо
осложнений.  Алик  проходил  тут  не  раз  и  тщательно  разметил путь
меловыми стрелками на стенах.
     Вот и  озеро.  Вода  в  нем при свете наших трех фонарей казалась
совсем черной,  густой и  маслянистой,  сверкала,  словно  нефть.  При
мысли, что придется нырять в нее, у меня мурашки пробежали по коже. Но
Алик  быстро   разделся,   деловито   приладил   маску,   одновременно
инструктируя меня:
     - Как нырнете,  плывите у самого дна,  чтобы головой о  скалу  не
стукнуться.  Это  недалеко,  метра три с половиной всего будет.  Потом
можно всплывать. Я пойду первым и вам посвечу там при выходе.
     Потом он  придирчиво  проверил,  хорошо ли упакованы в резиновый,
непроницаемый для воды мешок фотоаппарат с лампой-вспышкой и блокнот Я
захватил все, чтобы прямо на месте, как полагается, сфотографировать и
зарисовать находки, прежде чем их исследовать.
     Сборы были   закончены.   Поежившись,   я   смотрел,   как  Алик,
придерживаясь за камни,  входит в черную  воду  и  исчезает  в  ней  с
головой. Теперь моя очередь. Павлик остался на берегу с нашей одеждой.
     Очень неприятное было это ощущение,  когда я начал погружаться  в
холодную  и  грязную  воду.  В  ней  скопилось так много ила,  что она
казалась липкой и вязкой.  Невольно хотелось поскорее вылезти из  этой
подземной трясины.
     Казалось, я физически чувствовал,  как тяжко давит  на  меня  вся
громада  скалы,  нависшей сверху.  И я невольно почти полз по илистому
дну,  прижимался к нему всем телом и  так  и  выполз  на  берег,  весь
измазанный.
     Внезапно в глаза мне ударил свет  фонаря.  Сквозь  мутные  потеки
грязной  воды  на  стекле маски я смутно увидел Алика,  протягивавшего
руку. Он помог мне выбраться на скользкий берег и снять акваланг.
     Подземный зал, в который мы попали таким необычным способом, был,
видимо,  громаден.  Наши  фонарики  вырывали  из  мглы  то  сверкающие
исполинские   сосульки  сталактитов,  свисавшие  откуда-то  сверху,  с
невидимого  нам  потолка,  то  кусок  скалы,  весь  усеянный   острыми
кристаллами неправильной формы.  А дальше все пряталось во тьме. Вдоль
одной стены выстроились тонкие известковые  колонны,  напоминая  трубы
огромного  органа.  Известковые  натеки  покрывали  все стены,  словно
причудливые драпировки и кружева.  И всюду негромко журчала,  звенела,
шепталась вода, бесчисленными ручейками вливаясь в подземное озеро.
     Но рассматривать зал некогда.  Алик тянет меня куда-то в сторону,
где тьма кажется особенно густой и мрачной.
     Мы бочком пробираемся мимо скалы,  ощетинившейся острыми  шипами.
Потом,  пыхтя и задыхаясь, почти ползком пробираемся по узкому проходу
Алик поднимается во весь рост и нащупывает  лучом  фонарика  небольшую
площадку под нависшей козырьком скалой.
     - Вот, смотрите, - хрипло произносит он.
     Я направляю свет своего фонарика туда же,  под нависшую скалу,  и
медленно подхожу поближе.
     Скелет лежит  в  небольшой  нише,  рассматривать  его трудно.  Но
сначала нужно выполнить первое железное  правило:  сфотографировать  и
зарисовать находку,  прежде чем притрагиваться к ней.  Сколько случаев
известно в истории археологии,  когда от прикосновения неопытной  руки
рассыпались,  моментально  превращались  в прах,  в пыль весьма ценные
находки!  Для этого порой даже и притрагиваться не  нужно,  достаточно
просто струи свежего воздуха.
     Я торопливо распаковываю  резиновый  мешок,  достаю  полотенце  и
тщательно вытираю руки,  вынимаю из мешка лампы,  фотоаппарат, начинаю
готовить их к съемке.
     - Алексей Николаевич,  а какого это примерно времени захоронение?
-  по-прежнему  шепотом,  словно  боясь  нарушить   подземный   покой,
спрашивает помогающий мне Алик.
     Я понимаю  его  затаенное  желание,  чтобы   находка   непременно
оказалась   какой-нибудь   исключительно   редкой,  особенно  древней,
поразительной для науки. Но пока ничего ответить ему не могу.
     - Может быть, тавров или даже кизылкобинцев. Это загадочное племя
населяло здешние горы еще до тавров и обычно устраивало могильники как
раз в пещерах. Каждая новая находка их особенно интересна для науки.
     "А может,  это вовсе не могила?" - мелькает у меня в голове.  Нет
ни   ритуальных  предметов,  какими  все  древние  племена  непременно
снабжали покойников на дорогу в загробное царство, ни украшений.
     Не терпится осмотреть скелет получше, но я сдерживаю себя. Прежде
всего снимки.
     Аппарат готов.  Озаряя подземелье слепящими вспышками электронной
лампы,  я делаю один за другим десять снимков с разных точек. Потом мы
устанавливаем  вокруг  площадки  несколько принесенных с собой свечей,
зажигаем их,  и  я  начинаю  зарисовывать  в  тетрадь  детальный  план
захоронения. Алик взволнованно сопит у меня над ухом.
     Зарисовка требует  полного  внимания  и   сосредоточенности.   Но
все-таки  в  моей  голове  одна  за  другой  проскакивают  отрывочные,
бессвязные мысли.
     Как таинственно и зловеще выглядим мы,  наверное, со стороны: два
притихших человека,  склонившихся  над  скелетом  при  неверном  свете
свечей...  Почему  у  него  такой  уродливый лоб?  И на костях грудной
клетки след удара.  Чем?.. Нет, эту руку я нарисовал неверно, она идет
вот сюда.
     Так. Кажется,  первая зарисовка закончена.  Теперь надо разметить
площадку на квадраты и приступать к детальному обследованию. Может, по
сережкам  или  кольцу,  по  остаткам  украшений,  погребальной  утвари
удастся,   наконец,   определить,   к   какому   времени   принадлежит
захоронение.
     Мы с  Аликом вбиваем колышки по краям площадки и натягиваем между
ними  прочную  бечевку.  Их  переплетение   образует   строгую   сетку
правильных квадратов,  чтобы каждая кость, каждая находка имела точный
адрес и можно было записать в дневник раскопок: "Обнаружено в квадрате
таком-то..."
     Скала тверда,  колышки не хотят  в  нее  вбиваться,  мокрые  руки
срываются. Наконец мы справляемся с этой нелегкой работой, раскровянив
себе пальцы. Теперь можно передохнуть и покурить.
     Мы садимся  прямо  на  мокрые  камни  возле скелета,  окруженного
цепочкой тускло горящих свечей.  Я смотрю на часы.  Неужели прошло уже
шесть часов, как мы вошли в пещеру? Здесь теряешь всякое представление
о времени.  Надо поторапливаться,  а то наверху начнут беспокоиться и,
чего доброго, отправятся на поиски.
     Обидно, но я не вижу никаких примет,  по которым  можно  было  бы
установить   время   погребения.   Одежда   давно   истлела,   нет  ни
металлических,  ни костяных украшений. Или это вовсе не захоронение, а
человек просто забрел в пещеру и отчего-то погиб здесь? Отчего?
     Убийство? Но когда оно произошло? И каким орудием перебиты ребра,
куда оно делось?
     Алик светил мне,  держа в руках,  кроме фонарика,  еще две свечи.
Расплавленный стеарин капал ему на руки, но он не замечал этого.
     Мне показалось, что возле ладони скелета что-то тускло блеснуло.
     - Ну-ка, посвети сюда получше! - сказал я.
     Да, среди  камней  виднелся  какой-то  продолговатый  предмет.  Я
осторожно подцепил его пинцетом и вытащил.
     - Ничего не понимаю! - растерянно пробормотал я.
     У меня  на  ладони лежал довольно длинный,  сантиметров в десять,
явно металлический стержень, плотно оплетенный проволокой!
     Я потер   тряпкой   покрывавший   его   известковый   налет.  Да,
несомненно, проволока, намотанная на металлический стержень.
     - Это же проволока! - воскликнул я в полном изумлении.
     - Как?!  - ахнул Алик и потянулся ко мне.  При этом свободная его
рука,  которой он придерживался за обломок скалы, вдруг соскользнула и
задела череп.
     И в то же мгновение череп на наших глазах исчез,  разрушился.  Мы
не успели  опомниться,  как  вместо  него  перед  нами  лежала  только
небольшая кучка серого праха.
     - Что ты наделал!  - вскрикнул я,  но тут же махнул  рукой.  -  А
впрочем, ничего страшного.
     - Почему? - совершенно упавшим голосом спросил потрясенный Алик.
     - Да потому,  что зря мы с тобой столько времени потеряли. Ныряли
в подземелье,  подкрадывались к этому скелету  чуть  не  на  цыпочках,
старались не дышать, фотографировали, рисовали. А кому он нужен?
     - Значит, это не древнее захоронение? - робко спросил Алик.
     - Конечно, нет. Древние проволоку не умели делать.
     - А как же он сюда попал?
     - Пусть  это  следователь  выясняет.  Собирай  манатки,  и  пошли
отсюда, нечего нам тут делать.
     Мы молча   засунули  в  резиновый  мешок  фотоаппарат,  тетрадку,
погасили и убрали огарки свечей.  Стержень,  обмотанный проволокой,  я
тоже захватил с собой.
     Мы уже добрались до берега озера и приготовились нырять,  как все
еще занятый печальными мыслями Алик вдруг горестно сказал:
     - Как же  меня  угораздило  зацепить  этот  череп?  И  почему  он
рассыпался?
     - Это,  брат, у химиков и анатомов надо спросить. Может, тут вода
такая  -  разъедающая  кости.  Или воздух в пещере.  Да ты особенно не
горюй,  - утешил я его.  - Вот один археолог нашел в  Италии  гробницу
этрусского  воина  -  это действительно ценность.  Начал ее вскрывать,
только заглянул в щелочку.  Воин лежал в гробнице  как  живой.  Каждая
морщинка  на  его  лице была отчетливо видна,  каждый волосок усов.  И
мгновенно все превратилось в пыль  от  струи  свежего  воздуха!  Мумия
воина  исчезла,  испарилась на глазах потрясенного исследователя.  Вот
для него это был удар, представляешь? Ну ладно, ныряем.
     Теперь, после такой обидной неудачи, погружаться в эту грязь было
еще противнее. Но ничего не поделаешь.
     - Долго   же   вы  там  копались!  -  недовольно  сказал  Павлик,
заждавшийся нас. - Я совсем замерз. Пошли скорее на волю. А что нашли?
     - Скелет Александра Македонского в ю