основного характера строя, а в этом все дело.
     Между тем население  города  Рима  и  римской  области,  расширившейс
благодаря завоеваниям, возрастало отчасти за счет иммиграции, отчасти -  за
счет населения покоренных, по преимуществу латинских округов. Все эти новые
подданные государства (вопроса о клиентах мы здесь не касаемся) стояли  вне
старых родов, курий и племен и, следовательно,  не  были  составной  частью
populus romanus, собственно римского  народа.  Они  были  лично  свободными
людьми, могли владеть земельной собственностью, должны были платить  налоги
и отбывать военную службу. Но они не могли занимать никаких должностей и не
могли участвовать ни в собрании курий,  ни  в  дележе  приобретенных  путем
завоеваний  государственных  земель.  Они    составляли    лишенный    всех
политических прав плебс.  Благодаря  своей  все  возраставшей  численности,
своей  военной  выучке  и  вооружению  они   сделались    грозной    силой,
противостоящей старому  populus,  теперь  прочно  огражденному  от  всякого
прироста  за  счет  пришлых  элементов.  Вдобавок   к    этому    земельна
собственность  была,  по-видимому,  почти  равномерно  распределена   между
populus и плебсом, тогда как торговое и промышленное богатство, впрочем еще
не сильно развившееся, преимущественно было в руках плебса.
     Из-за густого мрака, окутывающего всю легендарную  древнейшую  историю
Рима,-  мрака,  еще  значительно  усиленного   попытками    толкования    в
рационалистически-прагматическом  духе  и  такого  же    рода    описаниями
позднейших ученых  юристов,  сочинения  которых  служат  нам  источниками,-
невозможно сказать чтонибудь определенное ни о времени, ни о  ходе,  ни  об
обстоятельствах  возникновения  той  революции,  которая  положила    конец
древнему родовому строю.  Несомненно только, что причина  ее  коренилась  в
борьбе между плебсом и populus.
     По новой организации управления, приписываемой рексу Сервию  Туллию  и
опиравшейся на греческие образцы, особенно на Солона,  было  создано  новое
народное собрание, в котором участвовали или из  которого  исключались  без
различия populus и плебеи, в зависимости от  того,  несли  ли  они  военную
службу или  нет.  Все  военнообязанное  мужское  население  было  разделено
соответственно  своему  имуществу  на  шесть  классов.  Минимальный  размер
имущества для  каждого  из  пяти  классов  составлял:  I  -  100000  ассов,
II - 75000, III - 50000, IV - 25000, V - 11000 ассов, что, согласно Дюро де
Ла Малю, составляет приблизительно 14000, 10500, 7000, 3600 и  1570  марок.
Шестой класс, пролетарии,  состоял  из  малоимущих,  свободных  от  военной
службы и налогов.  В новом народном собрании центурий (comitia  centuriata)
граждане размещались по военному образцу, так сказать, поротно,  центуриями
по 100 человек, причем каждая центурия имела один голос.  Но  первый  класс
выставлял 80 центурий, второй - 22, третий - 20, четвертый -  22,  пятый  -
30, шестой также, приличия ради,-  одну  центурию.  Кроме  того,  всадники,
набиравшиеся из наиболее богатых граждан,  составляли  18  центурий;  всего
насчитывалось 193 центурии; для большинства голосов было достаточно 97.  Но
всадники и первый класс вместе имели 98 голосов, то есть  большинство;  при
их единодушии остальных даже не спрашивали, окончательное решение считалось
принятым.
     К этому новому собранию центурий перешли теперь все политические права
прежнего  собрания  курий  (кроме  некоторых  номинальных  прав);  курии  и
составлявшие их роды были тем самым низведены,  как  и  в  Афинах,  к  роли
простых  частных  и  религиозных  братств  и  еще  долгое  время    влачили
существование в этой роли, тогда как собрание курий вскоре совсем сошло  со
сцены.  Для того чтобы  устранить  из  государства  и  три  старых  родовых
племени, были созданы четыре территориальных  племени,  каждое  из  которых
населяло особый квартал города и было наделено рядом политических прав.
     Так и в Риме, еще до упразднения так называемой  царской  власти,  был
разрушен древний общественный строй, покоившийся на личных кровных узах,  а
вместо него создано было новое, действительно  государственное  устройство,
основанное на территориальном делении и имущественных различиях.  Публична
власть  сосредоточилась  здесь  в  руках  военнообязанных  граждан  и  была
направлена не только против рабов, но и против так называемых  пролетариев,
отстраненных от военной службы и лишенных вооружения.
     В рамках этого нового строя, который получил свое дальнейшее  развитие
лишь после изгнания последнего рекса,  Тарквиния  Гордого,  узурпировавшего
подлинную царскую власть, и замены рекса двумя военачальниками (консулами),
облеченными одинаковой властью (как у  ирокезов),-  в  рамках  этого  стро
развивается вся  история  Римской  республики  со  всей  ее  борьбой  между
патрициями и плебеями за доступ к должностям и  за  участие  в  пользовании
государственными землями, с растворением в конце концов патрицианской знати
в  новом  классе  крупных  землевладельцев  и  денежных  магнатов,  которые
постепенно поглотили всю земельную собственность разоренных военной службой
крестьян, обрабатывали возникшие  таким  образом  громадные  имения  руками
рабов, довели Италию до обезлюдения и тем самым проложили дорогу не  только
империи, но и ее преемникам - германским варварам.






                                    VII
                         РОД У КЕЛЬТОВ И ГЕРМАНЦЕВ

     Рамки настоящей работы не позволяют нам подробно рассмотреть институты
родового  строя,  существующие  еще  поныне  у  самых  различных  диких   и
варварских  народов  в  более  или  менее  чистой  форме,  или  следы  этих
институтов в древней истории азиатских культурных народов [Дальнейший текст
в данном абзаце до слов "Здесь мы ограничимся" добавлен Энгельсом в издании
1891 года.  Ред.]. Те и другие встречаются повсюду.  Достаточно  нескольких
примеров. Еще до того как узнали, что такое род, Мак-Леннан, который больше
всего приложил усилии к тому, чтобы запутать смысл этого  понятия,  доказал
его существование и в общем правильно  описал  его  у  калмыков,  черкесов,
самоедов [Прежнее название ненцев.  Ред.] и  у  трех  индийских  народов  -
варли, магаров и манипури.  Недавно М. Ковалевский обнаружил и описал его у
пшавов, хевсуров, сванов и других кавказских племен.  Здесь мы  ограничимс
некоторыми краткими замечаниями о существовании рода у кельтов и германцев.
     Древнейшие из сохранившихся кельтских законов показывают нам  род  еще
полным жизни; в Ирландии он, по крайней мере инстинктивно, живет в сознании
народа еще и теперь, после того как англичане насильственно разрушили  его;
в Шотландии он был в полном расцвете еще в  середине  прошлого  столетия  и
здесь был  также  уничтожен  только  оружием,  законодательством  и  судами
англичан.
     Древнеуэльские законы, записанные за  много  столетий  до  английского
завоевания 166, самое позднее в XI  веке,  свидетельствуют  еще  о  наличии
совместной  обработки  земли  целыми  селами,  хотя  и  в    виде    только
сохранившегося как исключение пережитка общераспространенного ранее обычая;
у каждой семьи было пять акров для самостоятельной обработки; наряду с этим
один участок обрабатывался сообща и урожай  подлежал  дележу.  Не  подлежит
сомнению, что эти сельские общины представляют собой роды или подразделени
родов; это доказывает уже аналогия с  Ирландией  и  Шотландией,  если  даже
новое исследование уэльских законов, для которого у меня нет  времени  (мои
выдержки сделаны в 1869 г.167), прямо не под твердило  бы  этого.  Но  зато
уэльские источники, а с ними и ирландские прямо доказывают, что у кельтов в
XI веке парный брак отнюдь не был еще вытеснен моногамией.  В  Уэльсе  брак
становился нерасторжимым, или, вернее, не подлежащим отмене  по  требованию
одной из сторон лишь по прошествии семи лет.  Если до семи лет  недоставало
только трех ночей, то супруги могли разойтись.  Тогда  производился  раздел
имущества: жена делила, муж выбирал свою часть. Домашняя утварь делилась по
определенным, очень курьезным правилам.  Если брак расторгался мужем, то он
должен был вернуть жене ее  приданое  и  некоторые  другие  предметы;  если
женой, то она получала меньше.  Из детей муж получал двоих, жена  -  одного
ребенка, именно среднего.  Если жена после развода вступала в новый брак, а
первый муж хотел получить ее вновь, то она должна была  следовать  за  ним,
если бы даже и ступила уже одной ногой на новое супружеское ложе.  Но  если
они прожили вместе семь лет, то становились мужем и  женой  даже  и  в  том
случае, когда брак не был раньше  оформлен.  Целомудрие  девушек  до  брака
отнюдь не соблюдалось строго и не требовалось; относящиеся сюда  правила  -
весьма фривольного свойства и совсем не  соответствуют  буржуазной  морали.
Если женщина нарушала супружескую верность, муж мог избить ее (один из трех
случаев, когда это ему дозволялось, во всех остальных он подлежал наказанию
за  это),  но  уж  после  этого  он  не  имел  права   требовать    другого
удовлетворения, ибо

     "за один и тот же проступок  полагается  либо  искупление  вины,  либо
     месть, но не то и другое вместе" 168.

     Причины, в силу которых жена могла требовать развода, ничего не  тер
из своих прав при разделе имущества, были весьма  разнообразны:  достаточно
было дурного запаха изо рта у мужа.  Подлежащие выплате вождю  племени  или
королю  выкупные  деньги  за  право  первой  ночи  (gobr  rnerch,    откуда
средневековое  название  marcheta,  по-французски  -  marquette)  играют  в
сборнике законов значительную роль.  Женщины пользовались правом  голоса  в
народных  собраниях.  Добавим  к  этому,  что   для    Ирландии    доказано
существование подобных же порядков; что там также совершенно обычными  были
браки на время  и  жене  при  разводе  обеспечивались  точно  установленные
большие преимущества, даже возмещение за ее работу по домашнему  хозяйству;
что там встречалась "первая жена" наряду с другими  женами  и  не  делалось
никакого различия  при  дележе  наследства  между  брачными  и  внебрачными
детьми.  Таким образом, перед нами картина парного брака,  по  сравнению  с
которым существующая в Северной Америке форма брака кажется строгой,  но  в
XI веке это и не удивительно у народа, который еще во времена Цезаря жил  в
групповом браке.
     Существование ирландского рода (sept, племя называлось clainne,  клан)
подтверждается и описание его дается не только в древних сборниках законов,
но и английскими юристами XVII века, которые были присланы в  Ирландию  дл
превращения земель кланов в коронные  владения  английского  короля.  Земл
вплоть до самого этого времени была общей собственностью  клана  или  рода,
если только она не была уже превращена вождями в  их  частные  домениальные
владения.  Когда умирал какой-нибудь член рода и,  следовательно,  одно  из
хозяйств переставало  существовать,  старейшина  (caput  cognatio-nis,  как
называли его английские юристы) предпринимал новый передел всей земли между
оставшимися хозяйствами.  Последний  производился,  вероятно,  в  общем  по
правилам, действующим в Германии.  Еще в настоящее время кое-где в деревнях
встречаются поля, входящие в так  называемую  систему  rundale,  сорок  или
пятьдесят  лет  тому  назад  таких  полей  было  очень  много.   Крестьяне,
индивидуальные арендаторы земли, ранее принадлежавшей всему роду,  а  затем
захваченной английскими завоевателями, вносят каждый арендную плату за свой
участок, но соединяют всю пахотную и луговую землю своих  участков  вместе,
делят ее в зависимости от расположения и качества  на  "коны"  ["Gewanne"],
как они называются на Мозеле, и предоставляют каждому  его  долю  в  каждом
коне; болота и выгоны находятся в общем пользовании. Еще пятьдесят лет тому
назад время от времени, иногда ежегодно,  производились  переделы.  Межевой
план такой деревни, где действует система rundale, выглядит совершенно  так
же, как план какой-нибудь  немецкой  подворной  общины  [Gehoferschaft]  на
Мозеле или в Хохвальде.  Род продолжает жить  также  и  в  "factions"  [  -
"партиях".  Ред.]. Ирландские крестьяне часто делятся  на  партии,  которые
различаются по совершенно  бессмысленным  или  нелепым  на  внешний  взгляд
признакам, абсолютно непонятным для англичан, и  как  будто  не  преследуют
никакой другой цели, кроме излюбленных в торжественные дни  потасовок  этих
партий между собой.  Это - искусственное  возрождение  уничтоженных  родов,
заменитель их, появившийся после их гибели, своеобразно свидетельствующий о
живучести  унаследованного  родового  инстинкта.  Впрочем,   в    некоторых
местностях члены рода еще живут вместе на старой  территории;  так,  еще  в
тридцатых годах значительное большинство  жителей  графства  Монахан  имело
всего четыре фамилии, то есть происходило от четырех родов или  кланов  [За
несколько дней, проведенных в Ирландии 169, я снова живо осознал,  в  какой
степени еще сельское население живет  там  представлениями  родовой  эпохи.
Землевладелец,  у  которого  крестьянин  арендует  землю,    представляетс
последнему все еще своего рода вождем клана, обязанным распоряжаться землей
в интересах всех, крестьянин полагает, что  уплачивает  ему  дань  в  форме
арендной платы, но в случае нужды  должен  получить  от  него  помощь.  Там
считают также, что всякий более богатый человек обязан помогать своим менее
состоятельным соседям, когда они оказываются в нужде.  Такая  помощь  -  не
милостыня, она по праву полагается  менее  состоятельному  члену  клана  от
более богатого или от вождя клана.  Понятны жалобы экономистов и юристов на
невозможность  внушить  ирландскому  крестьянину  понятие  о    современной
буржуазной собственности, собственность, у  которой  одни  только  права  и
никаких обязанностей, просто не умещается в  голове  ирландца.  Но  понятно
также, что ирландцы, внезапно попадающие со столь  наивными,  свойственными
родовому строю,  представлениями  в  большие  английские  или  американские
города, в среду с совершенно иными нравственными и правовыми  воззрениями,-
что такие ирландцы легко оказываются совершенно сбитыми с толку в  вопросах
морали и права, теряют всякую почву под ногами и часто в массовом  масштабе
становятся жертвами  деморализации  (Примечание  Энгельса  к  изданию  1891
года)].
     В Шотландии гибель родового строя совпадает  с  подавлением  восстани
1745 года 170. Остается еще исследовать, какое  именно  звено  этого  стро
представляет шотландский клан, но что он является таким звеном, не подлежит
сомнению. В романах Вальтера Скотта перед нами, как живой, встает этот клан
горной Шотландии. Этот клан,- говорит Морган, -

     "превосходный образец рода по своей  организации  и  по  своему  духу,
     разительный пример власти родового  быта  -  $  членами  рода..  В  их
     распрях и в их кровной мести, в распределении территории по кланам,  в
     их совместном землепользовании, в верности членов клана вождю  и  друг
     другу мы обнаруживаем повсеместно устойчивые черты родового  общества.
     Происхождение считалось в соответствии с  отцовским  правом,  так  что
     дети мужчин оставались в клане, тогда как  дети  жецщин  переходили  в
     кланы своих отцов" 171.

     Но что ранее в Шотландии господствовало материнское право,  доказывает
тот  факт,  что,  по  свидетельству  Беды,  в  королевской  фамилии  пиктов
наследование происходило по  женской  линии.  Даже  пережиток  пуналуальной
семьи сохранялся как у уэльсцев, так и у скоттов вплоть до средних веков  в
виде  права  первой  ночи,  которым,  если  оно  не  было  выкуплено,   мог
воспользоваться по отношению к каждой невесте  вождь  клана  или  король  в
качестве последнего представителя прежних общих мужей [В издании 1884 г. за
этими словами следует текст,  опущенный  Энгельсом  в  издании  1891  года.
"Такое  же  право  -  в  Северной  Америке  оно  встречается  на    крайнем
северозападе довольно часто - действовало также и у русских;  его  отменила
великая княгиня Ольга в Х веке". Далее приводится абзац о "коммунистических
хозяйствах крепостных семей в Ниверне и  Франш-Конте,  подобных  славянским
семейным общинам в сербско-хорватских  землях",  перенесенный  Энгельсом  в
издании 1891 г. в главу II и включенный им в несколько  измененном  виде  в
одно из добавлений к этой главе. Ред.].
     Не подлежит сомнению, что германцы вплоть до переселения народов  были
организованы в роды.  Они, по-видимому,  заняли  территорию  между  Дунаем,
Репном, Вислой и северными морями только за  несколько  столетий  до  нашей
эры; переселение кимвров и тевтонов было тогда  еще  в  полном  разгаре,  а
свевы прочно осели только во времена Цезаря. О последних Цезарь определенно
говорит, что они  расселились  родами  и  родственными  группами  (gentibus
cognationibusque), а в устах римлянина из gens Julia [ - рода Юлиев.  Ред.]
это слово gentibus имеет вполне определенное  и  бесспорное  значение.  Это
относилось ко всем германцам; даже в завоеванных римских провинциях они еще
селились, по-видимому, родами.  В "Алеманнской правде" подтверждается,  что
на завоеванной земле к югу от Дуная народ расселился  родами  (genealogiae)
172; понятие genealogia употреблено здесь совершенно в том же  смысле,  как
позднее община-марка или сельская община [Дальнейший текст до слов  "Как  у
мексиканцев и греков, так и у германцев" включен Энгельсом в изда ние  1891
г вместо напечатанного в издании 1884 г следующего текста "Таким образом мы
видим,  что  один  из  германских  народов,  и  именно  опять-таки   свевы,
расселился здесь родами, gentes, и каждому роду была отведена  определенна
территория. У бургундов и лангобардов род назывался fara, а употребляемое в
"Бургундской правде"  наименование  членов  рода  (faramanni)  одновременно
означает также и самих бургундов, в противоположность  римскому  населению,
которое, естественно, не входило в состав бургундских родов.  Распределение
земель происходило, следовательно, у бургундов также по родам. Так решаетс
вопрос  о  faramanni,  над  которым  сотни  лет  понапрасну  ломали  головы
германские юристы.  Название fara едва ли было общим  обозначением  рода  у
всех германцев, хотя мы и находим его у одного народа готской и  у  другого
народа герминонской (верхненемецкой) ветви.  В  немецком  языке  существует
большое количество корней,  применяемых  для  обозначения  родства,  и  они
одновременно используются в выражениях, которые, как мы можем предположить,
имеют отношение к роду".  Ред.]. Недавно Ковалевский высказал  взгляд,  что
эти genealogiae представляли собой крупные домашние общины, между  которыми
была разделена земля и из  которых  лишь  впоследствии  развилась  сельска
община.  То же самое может относиться тогда и к fara, выражению, которое  у
бургундов и лангобардов,- следовательно, у готского  и  герминонского,  или
верхненемецкого, племени,- обозначало почти, если не совсем  то  же  самое,
что и слово genealogia в "Алеманнской правде".  Действительно ли перед нами
род или домашняя община - подлежит еще дальнейшему исследованию.  Памятники
языка оставляют перед нами открытым вопрос относительно того,  существовало
ли у всех германцев общее выражение для обозначения рода - и какое  именно.
Этимологически греческому  genos,  латинскому  gens  соответствует  готское
kuni, средневерхненемецкое kunne, и употребляется это слово в том же  самом
смысле.  На  времена  материнского  права  указывает  то,  что  слово   дл
обозначения женщины происходит от того же корня: греческое gyne, славянское
zena, готское  qvino,  древнескандинавское  kona,  kuna.  У  лангобардов  и
бургундов мы встречаем, как уже сказано, слово fara, которое Гримм  выводит
от гипотетического корня fisan - рождать.  Я предпочел бы исходить из более
очевидного происхож