тебе?..

- На спутник хочу поглядеть, тђтя Паша.

- А зачем же вставать так рано? Поглядел бы днђм: и светлее и видать лучше.

- Так он, тђтя Паша, понимаете ли, в определђнное время пролетает. Днђм его
не будет.

- Ну, погляди, погляди. Потом расскажешь на кухне. Это ты молодец!..

Вышел из комнаты папа в пижаме и с каким-то конвертом в руке.

- Тебе, Сева, вчера поздно вечером прислали бинокль... Я положил его на
стул, возле кровати. И ещђ вот это просили передать.

- Как "прислали"? Как "просили"? Кто именно просил?

- Человек какой-то... Папа потянулся и зевнул.

- Мужчина или женщина?

- Не знаю. Кто-то из соседей дверь открывал, а я не разглядел... Кажется,
мужчина.

- "Кажется"! И как это можно было не разглядеть?! Папа не спеша, будто
ничего такого не случилось, пошђл в ванную комнату.

В конверте лежала записка. Она была напечатана на пишущей машинке:
"Посылаем тебе полевой бинокль для наблюдений за спутником. Завтра же,
после уроков, оставь его в своей парте - и сразу уходи! Не вздумай только
следить. Если вздумаешь, будет беда!"

Внизу стояли три большие буквы: "ТСБ".

Что это значило? Кто прислал мне бинокль? И эту записку?! И что такое
"ТСБ"? Ведь никто... никто, кроме меня и Витьки, не знал, что мы собираемся
наблюдать за спутником!

Но размышлять было некогда - скоро уж этот самый второй спутник должен был
появиться над Москвой! И я побежал к вешалке...

На улице было утро. Или, верней сказать, только так считалось, что это
утро, а на самом деле ещђ стояла самая настоящая ночь. Было совсем темно. И
шђл мокрый снежок. И было холодно. Витька пођживался и по своей противной
привычке скулил:

- Ну да-а, тебе хорошо-о: у тебя тђплое пальто. А у меня куртка... Да-а,
тебе хорошо-о: ушанку надел. А у меня кепка... А что ты прячешь под пальто?

- Тайна!

- Покажи-и... Ну, покажи-и...

- Не скули! Всђ равно не покажу. Вот придђм на бульвар...

- Покажи сейча-ас!..

- Замолчи!

- А я тогда тебе бабушкин бинокль не дам!

- Ха-ха-ха! - сказал я громовым голосом прямо Витьке в лицо. - Сдалось мне
твођ театральное старьђ! Отправь его в музей. Понял? У меня есть кое-что
поважнее!

И тут я вытащил свой полевой бинокль. Витьку на утреннем морозе пот прошиб.

- Бинокль?! Откуда?..

- Тайна!.. Сам не знаю.

- Как не знаешь?..

Но тут мы пришли на бульвар. Все лавочки были уже заняты. И это в шесть
часов утра! Люди были с телескопами, с подзорными трубами. И только у меня
в руках был полевой бинокль!

Рядом с нами на лавочке сидел старичок - маленький, сморщенный, замђрзший.
А телескоп у него был огромный, на высоком треножнике. Этот телескопище был
похож на какую-то птицу с тонкими ногами и длиннющим клювом, только без
крыльев.

- Тише, тише, молодые люди! - зашептал он нам. - Мы присутствуем при
великом событии!..

И мы с Витькой стали переговариваться торжественным шђпотом. Я долго
разглядывал в свой могучий бинокль и бледное небо, и снежинки, каждая из
которых казалась огромным снежным комом, и памятник великому русскому
писателю.

А где-то внизу пыл Витик:

- Дай мне-е... Дай посмотре-еть... Я оторвался от могучего аппарата и
взглянул на Витьку. Он со своим стареньким бабушкиным биноклем был какой-то
очень несчастный и смешной.

- На, посмотри немножко, - сказал я.

Витька прямо впился в круглые стеклянные линзы. И тут по всему бульвару
пошђл крик: "Летит! Летит!.." И Витька тоже заорал как полоумный:

- Лети-ит!..

Я вырвал у Нытика бинокль и направил его прямо в небо.

И вдруг сердце у меня забилось так сильно, что я даже придержал его локтем:
я видел, как по тђмному небу мчится красная звђздочка. Наша! Красная!

- Ур-ра! - завопил я на весь бульвар. И маленький замђрзший старичок тоже
вдруг разгорячился и подхватил хриплым голоском:

- Ур-ра! Ура, друзья мои!.. Второй спутник в истории человечества. И опять
наш!

А когда мы шли с Витькой обратно домой, мы уже твердо решили, что полетим
на Марс и куда-нибудь ещђ подальше. Мы знали: так и будет! Мы знали это
совершенно твердо!

А вот откуда появился вдруг полевой бинокль, мы ещђ не знали. Откуда же?!

17 ноября

Летом можно гонять в футбол, зимой играть в хоккей. А что делать осенью? На
улице слякоть, грязь и вообще противно.

Ребята стали приставать к председателю совета отряда Толе Буланчикову:

- Ну придумай что-нибудь! Придумай! Не зря ведь мы тебя выбирали!

Толя морщил лоб, чесал затылок, важно вертел в руках самопишущую ручку, но
так ничего умного и не придумал. Тогда он созвал совет отряда совместно с
активом.

- Пионер должен быть всем ребятам пример, - сказал Толя. - Он должен всђ
время совершать хорошие, общественно полезные дела!

- Это мы без тебя знаем! - крикнул кто-то. - Ты что-нибудь интересное
изобрети! Новенькое!

- Давайте подумаем вместе! Всем коллективом! - предложил Толя.

- Собирать металл! - крикнули сзади.

- Мы всегда собирали, собираем и будем собирать металлолом, - сказал Толя.
И, заглянув в тетрадку, словно не помнил наизусть, добавил: - Из собранного
нами металла можно изготовить десять новых автомашин "Волга"!

- А сколько "ЗИЛов"? - ехидно крикнул кто-то.

- Насчђт "ЗИЛов" я не в курсе.

- Знаем! Слышали! Это всђ хорошо!.. Да ты что-нибудь ещђ придумай!

- Давайте собирать бумажную макулатуру, - пропищала со своей парты Леля
Мухина.

- Как тебе известно, Леля, мы и это делаем! - Буланчиков снова заглянул в
тетрадку. - Из собранной нами макулатуры можно сделать двадцать тысяч новых
тетрадок. И мы будем продолжать эту важную работу.

- Будем, будем! А что-нибудь ещђ!.. Что-нибудь... чего ещђ не делали!..

- Может быть, Сева Котлов нам поможет? - сказал Буланчиков. - Он ведь у нас
великий изобретатель!

Все повернулись, стали смотреть на меня и ждать. И, наверно, от этого у
меня произошло полное затмение мозгов.

Так ничего и не придумав, мы разошлись по домам.

19 ноября

В последнее время я так привык ко всяким чудесам, что даже перестал
обращать на них внимание. И я почти не удивился, когда нашђл сегодня в
парте записку, опять отпечатанную на пишущей машинке: "Эх вы,
горе-изобретатели! Неужели ж вы забыли, что почти в каждом доме есть люди,
которые нуждаются в вашей помощи: пенсионеры, инвалиды войны? И ещђ! Прямо
напротив школы вырос новый дом. Неужели не заметили? Да ослепли вы, что ли?
Дом ещђ надо немного принарядить: очистить от мусора, протереть окна и так
далее. Тоже ведь неплохое дело, а? Мозгами надо шевелить, ребятки!"

И опять в углу стояли те же три буквы "ТСБ". Я сразу помчался к Толе
Буланчикову и потребовал внеочередного созыва совета отряда совместно с
активом.

- Мы же только позавчера собирались, - сказал Толя. -

Нельзя устраивать заседательскую суетню! Любит наш председатель умные
выражения!

- Да при чем тут суетня? Никто вовсе не будет суетиться.

Есть гениальные общественно полезные дела! Понял?

На совете отряда я аккуратно изложил всђ, о чђм было напечатано в
таинственной записке. Правда, о самой записке я почему-то забыл упомянуть.
И все подумали, что новые полезные дела придуманы лично мною. Все хвалили
меня, называли "светлой головой", "великим изобретателем" и даже "гордостью
класса".

И только один Витька заныл:

- Да-а... У нас на весь дом только один пенсионер - и Севка его обязательно
захватит.

- Как тебе не стыдно! - возмутилась Наташа Мазурина. - Вы можете вдвођм
шефствовать над этим пенсионером. Может, он совсем слабый, больной,
бессильный.

- Это хорошо-о, если больной, - протянул Витька. - А если здоровый?!

- Ты но должен так говорить! - вскрикнула Наташа, самая сознательная
девочка в нашем шестом классе "В". - И вообще мы должны быть благодарны
Севе Котлову: ведь это он всђ придумал!

Я стал быстро-быстро собирать книжки. Но, впрочем, какая разница, кто это
придумал? Важно, что дела хорошие. Это ведь самое главное! А кто придумал,
я, между прочим, и не знаю даже. От кого приходят эти записки? И кто такой
"ТСБ"? Кто?!

30 ноября

Степан Петрович жил в нашем подъезде на третьем этаже, но мы с Витькой
видели его очень редко. У Стопапа Петровича были, оказывается, больные
глаза, он очень плохо видел и редко спускался вниз. Чаще всего он просто
сидел дома или дышал воздухом на свођм балконе. А балкон этот выходил не во
двор, а в переулок, а в переулке нам с Витькой делать было совершенно
нечего.

В общем, мы редко видели Степана Петровича. А он помнил нас только
маленькими, когда мы ещђ не ходили в школу и не гоняли в футбол. Мы тогда
ездили в каких-то белых колясочках по бульвару и вели самый настоящий
паразитический образ жизни: целый день или спали, или ели. Степан Петрович
сказал, однако, что мы очень славные ребята. Узнав про эти его слова, мама
вздохнула:

- Ну, тогда его ждђт жестокое разочарование!

И ещђ мама сказала, что наш подшефный пенсионер станет теперь самым
несчастным человеком на свете и что общественность или райсобес должны
немедленно спасти его от нашего шефства. Так и сказала: "Спасти!"

- Ничего подобного! - возмущался я. - Мы будем за ним ухаживать: варить ему
обед, бегать за всякими там покупками, убирать комнату и читать ему книжки!

Мама заявила, что после того как мы один раз сварим обед, надо будет
вызывать минимум трђх уборщиц, чтобы они скребли кастрюли, в которых всђ
пригорит, чистили плиту и мыли пол. В общем, мама почему-то не верила в
наши хозяйственные способности.

И очень зря! Я сразу блестяще всђ организовал. Прежде всего я распределил
обязанности: Витька варит обед, бегает за покупками и убирает комнату, а я
читаю Степану Петровичу книги и газеты.

Витька, конечно, не согласился. И заныл:

- Ну да-а... Выбрал себе самое лђгкое!

- Не самое лђгкое, а самое ответственное! Я взял на себя политическую часть
шефской работы! Понял?

Тем более, скоро оказалось, что обед варить вовсе не нужно - это делала
соседка Степана Петровича. Значит, за Витькой остались только магазины да
ещђ уборка комнаты. И он выполнял эти обязанности с большим удовольствием.
Он даже научился различать сорта мяса: какое для супа, а какое для котлет.
На рынке Витька обычно долго торговался с молочницами. И тут, между прочим,
очень пригодился его характер: он так долго пыл, что молочницы в конце
концов уступали ему, лишь бы отвязался. Витька, запыхавшись, влетал в
комнату и победным голосом сообщал:

- Сегодня купил молоко на три копейки дешевле!

- Зачем же ото, Витя? - спрашивал своим глуховатым голосом Степан Петрович
и протягивал вперђд руку: разговаривая с человеком, он почему-то
обязательно должен был держать его за плечо или за локоть.

Витька подходил поближе и объяснял:

- Да так интересней! А то скучно очень: подошђл, заплатил деньги, купил...
Никаких событий!

Каждое утро Степан Петрович получал сразу четыре газеты, и я читал ему
вслух. Сперва я очень волновался и читал с выражением, будто стихи
декламировал. Но Степан Петрович сказал, чтобы я читал просто и тихо, как
разговариваю, как беседую с товарищами, а не надрывал себе попусту горло. И
я стал читать по-человечески.

Но дело, конечно, не в этом. А в том, что, читая каждый день по четыре
газеты, я стал очень образованным в политическом отношении. Я лучше всех в
нашем классе знал теперь о важных событиях, которые происходят у нас в
стране и даже далеко-далеко за ос границами, за рубежом.

Я рассказывал ребятам, что даже разные буржуазные газеты восторгаются
нашими спутниками. Потому что ими просто нельзя не восторгаться! И даже эти
газеты признают, что мы обогнали Америку в очень важных научных вопросах.

Чтобы ребята не сомневались, я громко и абсолютно наизусть произносил
названия зарубежных газет: "Унита", "Дейли Уоркер" и даже всяких буржуазных
изданий: "Фигаро", "Темпо"... И даже такие названия, которые выговорить
было нелегко. Вроде какой-нибудь "Нью-Йорк геральд трибюн" или "Коррьере
делла сера". А то ещђ и помудренее!

Лђлька Мухина заявила как-то, что я всђ перепутал и что "Фигаро" - это
вовсе не название газеты, а имя одного парикмахера из оперы "Севильский
цирюльник". Она видела эту оперу в Большом театре. Но тут Лельку подняли на
смех, и она чуть не разревелась.

Я читал Стопану Петровичу и книги тоже. Только у нас вышли небольшие, как
это пишут в газетах, разногласия. Я больше всего люблю книги про войну, а
Степан Петрович таких книг не любит. Ему тяжело вспоминать о войне: ведь он
и в Финской участвовал и в Отечественной. А в 1945 году под городом
Кенигсбергом его сильно контузило - и он с тех пор стал плохо видеть. И два
сына его погибли на войне. Их фотографии висели на стене, над кроватью
Степана Петровича, в красных, прямо до блеска отполированных рамках. И
когда Витька начинал убирать комнату, Степан Петрович всегда просил его не
трогать эти рамки, чтобы он случайно не поцарапал их, не попортил, не
разбил стекло. Степан Петрович сам ухаживал за этими фотографиями.

У Степана Петровича большая лохматая голова. И вся белая, седая. А на лице
рябинки попадаются... Иногда, когда я читаю газету или книгу, Степан
Петрович вдруг задумывается о чђм-то и опускает свою седую большую голову
низко-низко... Я тогда могу замолчать, прекратить чтение, а он и не
замечает. Я даже уйти могу - он и этого не заметит. И даже "до свидания" не
скажет. О чђм он думает? Что вспоминает?..

А иногда он бывает очень весђлым и тогда угощает нас всякими вкусными
вещами. Даже неудобно получается: Витька накупит чего-нибудь к чаю, а мы
сами всђ это и съедим. И Степан Петрович очень доволен! В такие минуты он
нас очень часто сравнивает со своими ребятами - с теми, которые на стене, в
красных отполированных рамках.

- А мои вот сладкого не любили. Кислое им, бывало, подавай: капусту или
огурцы... И мои тоже часто вслух читали газеты или журналы. Я тогда ещђ
видел вполне прилично. А они всђ равно читали мне. И ещђ друг у друга
книжку выхватывали - один говорит: "Моя очередь!", а другой: "Нет, моя!.."
И такие книжки читали мне, которые сами чуть ли не наизусть знали. И всђ
предупреждали: "Вот сейчас будет самое интересное, вот сейчас!.."

- И я так часто делаю, - сказал я.

А Степан Петрович в ответ почему-то тихо-тихо погладил меня по голове.

Да, в общем, мы шефствуем над Степаном Петровичем. И я так увлђкся этим
делом, что даже целых одиннадцать дней дневник не писал. А сегодня вот всђ
сразу и выложил.

Нет, не всђ. Я совсем забыл рассказать об одном загадочном происшествии.
Оно как раз и Степана Петровича касается.

Спускаюсь я однажды на третий этаж, вынимаю из почтового ящика все четыре
газеты, вхожу в комнату и вдруг вижу на стене, возле балкона, полевой
бинокль. Тот самый! Честное слово, тот самый, который я, согласно приказу,
положил после уроков в свою парту. Я тогда в точности выполнил приказ: не
стая подглядывать, куда исчезнет бинокль, кто именно придђт за ним. И зря
не стал подглядывать! Сейчас бы я уже не ломая себе голову, не путался бы в
разных дурацких догадках, кто и откуда узнађт заранее о всех наших планах,
кто вмешивается в них?!

Да, я-то полевой бинокль в парту положил, а он вдруг здесь, у Степана
Петровича, на стене оказался!

- Степан Петрович, это тот самый бинокль, да? - спросил я тихо.

- Какой "тот самый"?

- Ну, который... возле моей кровати...

- Возле твоей кровати? Ты что-то путаешь, Сева. Этот бинокль - мой боевой
спутник! Он со мной на всех фронтах побывал и столько видел всякого, что
просто удивляюсь, как его линзы от ужаса не ослепли. Смерть он видел. И
кровь, и дым...

- А тогда, ночью... его никто у вас не забирал? Его ведь вчера на стене не
было. Он только сегодня появился.

- Брал его у меня один сосед по дому. Он астрономией интересуется.

- Ах, сосед?!

Нет, сосед Степана Петровича, конечно, не мог переслать бинокль в нашу
квартиру: мы с ним и не знакомы вовсе! А может, ото совсем не тот бинокль,
в который мы с Витиком-Нытиком спутник наблюдали? Может, это просто двойник
того бинокля? Ведь на свете, наверно, много одинаковых биноклей! Да,
конечно...

А всђ же странная какая-то история. И вообще много странного происходит со
мной в последнее время. Что всђ это значит? Не пойму. И никто, я уверен, не
поймђт. Может быть, рассказать все это моему старшему брату Диме? Нет,
нельзя: он на смех поднимет, не поверит. А за колючего Нигилиста просто со
свету меня сживђт. Он ведь у нас такой дисциплинированный, такой
сознательный, будто и не школьник вовсе. Лучше дам ему свођ сочинение
проверить на тему "О чђм я мечтаю".

Я всегда показываю Диме свои сочинения и его дневник, его тетрадки по
литературе тоже люблю почитать на досуге. Он, между прочим, недавно написал
сочинение про любовь в стихах Пушкина, за которое ему сразу поставили пять
с плюсом. Я ещђ никогда не получал такой отметки.

А это сочинение - "О чђм я мечтаю" - мне было особенно трудно писать. Ведь
я мечтаю об очень многом: и о полђте на Марс, и о новых беговых
"норвежках", и об альбоме с марками (особенно с треуголками!); и о том,
чтобы наш Димка хоть раз в жизни получил двойку или хотя бы троечку с
минусом и перестал быть для меня, как говорит мама, "живым укором"; и о
том, чтобы меня приняли в нашу общешкольную футбольную команду хоть
когда-нибудь, пусть даже через десять лет (хотя я ведь тогда уже не буду
школьником!); и о том, чтобы мою фамилию как-нибудь случайно пропустили в
классном журнале - и тогда бы целую четверть не вызывали меня к доске; и о
том, чтобы разгадать все таинственные случаи, которые произошли со мной в
последнее время.

2 декабря

Моя парта стоит у самого окна, и мне было хорошо видно, как сперва, прямо
напротив школы, появилась красная кирпич-пая коробка - всего в какой-нибудь
метр высотой. Потом коробка стала расти, расти - и вот уже обогнала наш
второй этаж, потом и третий, а потом всю нашу школу переросла. И вот,
наконец, дом построен! Его оштукатурили, словно в новое белое платье одели,
и он сразу стал красивым и каким-то таким чистеньким, что к нему и
подходить было страшно: а вдруг дотронешься до стопы - и след останется?
Стены-то дома были очень чистыми, прямо белоснежными, а вот вокруг него и
внутри скопилось столько строительного мусора, что, казалось, и за месяц не
вывезешь!

И вот мы решили устроить субботник по очистке дома. Вернее сказать, это был
не субботник, а "вторничник", потому что дело было во вторник. Но все
говорили: "У нас сегодня субботник! У нас субботник!", хотя до субботы
оставалось ещђ целых четыре дня.

Я первый раз был в новом и ещђ не заселђнном доме. Ходил по комнатам и всђ
думал: "А кто, интересно, будет жить вот в этой комнате? Может,
какой-нибудь старый холостой учђный, каких в пьесах часто показывают, а
может быть, целая семья - отец, и мама, и сын. И этот самый сын, может,
будет в нашу школу ходить и даже в наш класс. А вдруг?.. И вот они будут
жить здесь долго-долго, и дом уже постареет, его будут ремонтировать, и
никто не будет знать, что самыми первыми побывали в этой комнате мы, ребята
из шестого класса "В"!.. А что, интересно, будет стоять у этой вот стены:
тахта, или, может быть, стол, или пианино? А что повесят сюда вот, между
окнами?"

Я так долго мечтал, что председатель совета отряда Толя Буланчиков сделал
мне замечание:

- Ты работать пришђл или на экскурсию?

И я стал работать.

Было решено, что для облегчения женского труда носилки будут таскать пионер
и пионерка: парень - впереди, а девчонка - сзади.

Мне досталось работать с Наташей Мазуриной. Как я уже, кажется, говорил,
это самая сознательная девочка в нашем классе. Учебник истории она,
кажется, уже прочла весь до конца и сейчас изучает его уже по второму разу.
Представляете себе, каково мне было работать с этой Наташей! Она то и дело
поправляла меня: то я носилки не так держу, то пол где-то поцарапал, то
стђкла протираю слишком сильно, и они, по еђ мнению, могут выдавиться.

К концу работы я очень устал, но вовсе не от носилок и не от работы, а от
нудного Наташкиного г