едования нас удовлетворяет простое следование"94. Он остро критиковал тех, которые "имеют глупость отрицать любое положение, не сводимое к модусу и фигуре силлогизма"95 и рекомендовал читателю: "Лучше стань архитектором или сапожником, одним из тех, кто изготавливает вещи из дерева, камня или кожи... Создай дом, платье или обувь для Цезаря, только не используй свои способности вопреки гласу разума на конструирование модуса Cesare"96.
    Есть еще два соображения, выдвигаемые Санчезом в пользу тезиса, сформулированного в заглавии его трактата.
    Считается, что основанием суждений, выражающих истинное знание, являются принципы. Поскольку такие суждения в конечном счете логически следуют из принципов, а истинность последних несомненна, не подлежит сомнению и истинность суждений, признаваемых таковыми. "Во всякой науке, по-твоему, предполагается наличие лежащих в ее основе принципов... Следовательно, то, что из принципов логически следует, неизвестно, а лишь предполагается... А не было бы лучше начать с познания самих принципов? Я отрицаю принципы, на которых ты основываешь свою науку. Их истинность, я считаю, надо доказать. Ты заявляешь: нечего дискутировать с людьми, отрицающими принципы. Ты так говоришь потому, что не можешь их доказать"97. Это свидетельствует о том, что ты невежда, а не ученый, подчеркивает Санчез. Таково одно соображение, обосновывающее положение "знания нет".
    Другое соображение заключается в том, что даже вмешательство разума в процесс познания может не только способствовать увеличению точности и полноты наших знаний, но и вызывать возрастание величины наших заблуждений и их количества. Ведь разум выводит все, что логически следует из любого суждения, из ошибочного так же, как и из истинного, "из одной лишь ошибки, допущенной в начале процесса познания, разум выводит, как ее следствия, много ошибочных заблуждений, а затем из них другие, тоже ошибочные положения (небольшое в начале заблуждение в конечном счете приводит к заблуждению большому)"98.
    На первый взгляд воззрения автора "Quod nihil scitur" выглядят как взгляды философа, полагающего, что знание нам недоступно, т.е. как взгляды агностика. Так оценивают его и некоторые историки философии, например, Э.Жильсон, пишущий, что для Санчеза "сомнение - самоцель"99, и Р.Попкин, утверждающий, что доктрина Санчеза - это "окончательный (full-filled) негативный догматизм академиков"100, которым Попкин также приписывает агностицизм.
    Позволяют ли аргументы, выдвинутые Санчезом, сделать тот вывод, который, по его словам, из них следует?
    Из того, что все определения можно рассматривать как номинальные, ибо все они состоят из слов, он заключает, что в них не содержится никаких знаний. Если следовать этой логике, то окажется, что до знаний можно добраться лишь освободившись от слов. Бессмысленность такого предположения явствует из того факта, что лишенных словесного выражения мыслей (а следовательно, и знаний, ибо знания - это мысли о познаваемых объектах) нет и быть не может. Люди порой прибегают к бессмысленным словам, словам, в которых нет мыслей, но мыслей без слов не существует. Для обозначения мыслей порой приходится пользоваться не звуковым языком, а языком мимики, как поступают глухонемые; для письменного сообщения мыслей слепые используют осязательный, а не зрительный язык. Но всегда мысли выражаются обязательно словами, ибо между мышлением и языком существует неразрывная связь. Когда я говорю: лампочка погасла, знанием того, что такое предмет, именуемый "лампочкой" и что такое событие, именуемое "погасла" обладаю и я, и те, к кому я обращаюсь, хотя мы не пользуемся никакими определениями. К ним мы вынуждены прибегать лишь вводя новый термин или уточняя знание уже употреблявшегося термина. Заявление Санчеза о том, что знаний, в обоснование которых приведены безупречные доказательства, не существует, конечно, верно, ибо безупречных доказательств вообще нет. Это его утверждение тоже совершенно справедливо. Но в имеющихся у нас сведениях заключены не полные, но соответствующие действительности сведения, без которых мы не могли бы совершить ни одного из необходимых для нашей жизни дел, и нет никаких оснований считать, что сведения эти не являются знаниями. Так что доказательства, которыми люди пользуются, не только в своей практике, но и в научных теориях, принуждают признать истинным доказываемое ими наиболее образованных людей, а не невежд.
    Исчерпывающе полное и совершенно точное знание о каждом предмете или факте должно было бы включать в себя данные обо всех без исключения связях этого предмета или факта. Указывая на это, тулузский мыслитель, разумеется, прав. Прав он и заявляя, что связей, определяющих своеобразие даже одного предмета или события, бесчисленное множество и всех их ни теперь, ни в как угодно далеком будущем человечество познать не сможет. Но сведения, необходимые нам не только для поддержания жизни, но и для успешного развития наук и искусств, заключены в информации, имеющейся в нашем распоряжении. Роль этой информации исключительно велика несмотря на то, что о подавляющем большинстве связей предметов, процессов, событий, с которыми мы имеем дело, мы ничего не знаем. Разве можно сомневаться в том, что эта информация является знанием? Недостижимость для людей знаний об областях природы так далеких от нас в пространстве и времени, что даже какие-то связи их с относительно близкими к нам областями нам не доступны, - бесспорный факт. Этот факт, однако, не обесценивает добытых нами сведений о тех областях, связи которых с тем, что нам ближе, доступны нам. Эти сведения, в значительной своей части соответствующие реальному положению вещей, представляют собой, разумеется, знания.
    Верно, конечно, что абсолютно неизменным ни один объект никогда не бывает. Древнегреческий философ Гераклит говорил: нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Но изменчивость тоже не носит абсолютного характера. Тот, кто говорит: "Я бросился в Волгу и лишь через час из нее же выскочил" - так же прав, как и Гераклит.
    Отдавал ли Санчез себе отчет в том, что тезис "знания не существует" несколько чрезмерно радикален? Вот, что он по этому поводу заявляет в последней четверти своего трактата: "...Раздели знание на два вида. Один - знание совершенное, всесторонне постигающее познаваемый объект, проникающее своим взором и внутрь объекта, и в его внешность. Это знание, которое мы хотели бы доставить людям. Однако такое знание прийти к ним не соглашается. Другой вид - знание не совершенное, постигающее познаваемый объект каким-нибудь образом посредством выявления тех или других его качеств. Это то знание, которое хорошо нам знакомо" (Dinide denique omnem cognicionem in duas. Alta est perfecta, qua res undique, intus et extra perspicitur, intelligitur. Et haec est scientia, quam nunc hominibus conciliare vellemus: ipsa tomen non vult. Alia est imperfecta, qua res quomodolibet, qualitercumque apprehenditur. Haec nobis familiaris)101. В следующей главе мы рассмотрим взгляды Санчеза на совершенство знания.
    
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О совершенстве знания
    Мишель Монтень и Франциско Санчез - крупнейшие представители скептической мысли эпохи Возрождения. До них, одновременно с ними и после них выступил ряд гуманистов, произведения которых явились хотя и меньшим, но важным вкладом в разработку скептических идей102. В небольшой работе, посвященной Франциско Санчезу, невозможно сколько-нибудь полно рассмотреть не только роль этого мыслителя в разработке идей скептицизма Возрождения, но и проанализировать все мысли, высказанные им, включая и те, которые были общими у него и у других представителей скептической мысли XVI-XVII вв. Здесь будут рассмотрены главным образом только те его мысли, выдвижение и защита которых отличают его от других гуманистов его времени.
    Внимательное рассмотрение его высказываний обнаруживает оригинальность его мыслей, некоторые из которых представляют собой освещение важных сторон, характеристик познания, не замеченных до него ни одним философом.
    Такова, прежде всего, его мысль, отчетливо выясняющая, в чем заключается принципиальное отличие скептицизма от агностицизма, мысль весьма важная, поскольку до Санчеза философы, признававшие существование различия между двумя этими доктринами, оставляли без ответа вопрос о том, в чем состоят эти различия. Другие вовсе отрицали различие между ними, отождествляя скептицизм с агностицизмом. С отсутствием ответа на данный вопрос связано то, что в философской литературе даже в наши дни термины "скептицизм" и "агностицизм" употребляются как синонимы.
    Выше было приведено то место в трактате "Quod nihil scitur", в котором кратко выясняется суть позиции автора по вопросу о совершенстве знания. Именуя одним словом cognitio и познание, которое - если бы оно существовало - могло бы привести нас к совершенному знанию, и познание существующее, способное приводить только к знанию несовершенному, автор трактата приглашает читателя рассматривать то и другое как виды одного рода. В трактате только контекст, в котором выступает этот термин, показывает, какое познание имеет место в рассматриваемом случае: познавательный процесс предполагаемый, но не существующий, который позволил бы нам приобрести знание совершенное, или фактически существующий познавательный процесс, могущий привести только к несовершенному знанию. Лишь в одном текст трактата не оставляет у читателя никакого сомнения: тезис "знания не существует" (quod nihil scitur), провозглашаемый в названии книги и многократно повторяемый едва ли не на каждой странице, автор применяет всегда в отношении знания совершенного. О том, что всегда, когда он заявляет, что знания нет, он имеет в виду только совершенное знание, в одном месте своего трактата он говорит недвусмысленно: "Знание познаваемого объекта есть совершенное знание его. Вот объяснение термина легко понимаемое. Однако верное" (Scientia est rei perfecta cognitio. Esse facilem veram tamem nominis explicationem)103. Тезис, столь настойчиво выдвигаемый философом, означает, в сущности: совершенного знания не существует. О том же, что не существует знания не совершенного, нигде в этой книге не говорится.
    Каким должно быть знание, чтобы оно могло считаться совершенным?
    Вот как Санчез отвечает на этот вопрос. Прежде всего, это знание должно быть несомненным, безошибочным и вечным. От знания, притязающего на то, чтобы оно считалось совершенным, требуется, во-первых, чтобы оно было совершенно точным отображением того, чем на самом деле, объективно, является то, знанием чего оно выступает. От него, во-вторых, требуется, чтобы оно было полным и исчерпывающим. В-третьих, чтобы в будущем никогда не потребовалось вносить в него поправки, уточнения или дополнения. Другими словами - все в этом знании должно быть вечной, неизменной истиной.
    В том, что для людей было бы очень ценно, чтобы их знания были совершенными, не сомневается никто, говорит автор трактата104, но "совершенство знания требует совершенства познающего субъекта"105. Человек же существо отнюдь не совершенное. "Если бы человек обладал совершенным знанием, он был бы подобен Богу, более того, он был бы Богом"106. Даже если допустить, что количество предметов и процессов, из которых состоит Вселенная, конечно, то оно все же, очевидно, так велико, что жизни людей, длящейся по сравнению с длительностью существования всего, что есть во Вселенной, весьма недолго, не хватит на то, чтобы добыть обо всем этом полное, исчерпывающее знание. Неполное же знание, доступное нам, не является совершенным. Полным оно не будет никогда еще и потому, что предметы и процессы, имеющиеся в мире, взаимно связаны друг с другом. Вследствие чего каждый предмет, каждый отдельный процесс участвует в бесчисленном множестве связей (эту мысль развивает Санчез обстоятельно). О познании всех связей, в которых участвует даже один предмет или один процесс, не может быть речи.
    Тулузский мыслитель указывает еще на одно условие, которое должно быть соблюдено, чтобы знание, добываемое людьми, могло быть совершенным. Информацию обо всех внешних объектах107 мы получаем только от показаний наших органов чувств, из того, что нам сообщают зрительные, осязательные, слуховые, обонятельные, вкусовые наши восприятия. Об этих объектах мы из каких-либо других источников никаких сведений не получаем. Есть внешние объекты, относительно которых органы чувств сообщают только то, что эти объекты существуют, но ничего не могут сообщить о том, что эти объекты собой представляют. Такими внешними объектами являются планеты, звезды, кометы, другие небесные явления, а также то, во-первых, что имеет место в глубоких, недоступных нам недрах Земли, и, во-вторых, все, происходившее на Земле до появления на ней людей и все, что произойдет после нас. Обо всем этом мы можем знать лишь то, что следует из связей этих объектов с объектами доступными нашим чувственным восприятиям. Но столь ограниченное знание признать совершенным невозможно.
    Другая часть внешних объектов - это вся непосредственно окружающая нас действительность - природа и люди. Единственный источник, доставляющий нам знания об этих объектах, - чувственные восприятия. Сами органы чувств - глаза, уши и т.д. - никаких суждений о том, чем являются внешние объекты, не выносят. "Чтобы ум узнал цвет, звук, теплоту и т.п., эти объекты не могут сами непосредственно предстать перед умом, а предстают перед ним не иначе... как образы этих объектов, образы, которые при восприятии запечатлеваются в органе, способном их воспринять"108. Знание о внешних объектах, приобретаемое через посредство органов чувств, добывается "через двух посредников, а порой - через трех или четырех. Но всегда имеет место, по крайней мере, два посредника"109. Внутренние посредники - это органы чувств: глаза, уши, кожа, нос, язык; внешние - это воздух, вода или другие прозрачные тела. Эти "органы чувств не познают ничего, не судят ни о чем; они только воспринимают то, что представляют уму, чтобы он познал. Здесь дело обстоит так же, как и с воздухом: он сам не видит ни цветов, ни света, хотя воспринимает их, чтобы передать зрению"110. Но сведения о воспринимаемых объектах, подчеркивает Санчез, поступают не непосредственно уму, а посредникам: глазам, ушам, носу, коже, языку; лишь через них эти сведения доходят до ума. Между тем, разъясняет Санчез, "совершенное познание объекта не должно осуществляться через посредство познания другого объекта. Познающий субъект при совершенном познании должен сам непосредственно общаться с познаваемым объектом"111. Много страниц трактата занимает обстоятельное рассмотрение среды, сквозь которую познаваемые объекты воздействуют на наши органы чувств (внешние посредники) и эти органы (внутренние посредники). При этом показывается, что вследствие влияния, оказываемого различными состояниями воздуха, воды, стекла (а также изменениями, которые они претерпевают), сообщения, доставляемые нашим органам чувств об одном и том же объекте, оказываются настолько различными, что весьма трудно решить, какому из этих сообщений довериться; полученные этим путем знания оказываются мало достоверными. Так же подробно рассматриваются в трактате различия информации, получаемой людьми благодаря зрению, слуху, осязанию, обонянию, вкусу, вызываемые различием состояний, в которых пребывают органы, воспринимающие эти ощущения, и различием происходящих в этих органах изменений. Автор доказывает, что все происходящее с органами чувств, препятствует установлению того, что в действительности происходит с наблюдаемыми объектами. К тому же, указывает он, на суждении, выносимом человеком на основании испытанных им ощущений, серьезно сказывается состояние его ума, его настроение, его эмоции.
    Обращает на себя внимание то, что Санчез нередко говорит о степенях совершенства. "Солнце - самое совершенное среди тел порождает самые совершенные действия"112, и вообще: "самое совершенное из тел порождает самые совершенные действия", "человек, чтобы создать самые совершенные произведения нуждается в самом совершенном инструменте, каким является человеческая рука. Это очень хорошо показал Гален в первой книге его работы "О пользовании членами"113. В самом деле, "если бы этот инструмент не был совершенным, смог бы разве человек выполнять столь совершенные и столь многочисленные функции, которые он выполняет?"114. Следует отметить, что тулузский мыслитель прибегает к этой мысли не только при рассмотрении физической деятельности человека, но и выясняя возможности его деятельности умственной: ведь о ней, прежде всего, идет речь, когда обсуждается вопрос о знании. "Вместе с Галеном, - говорит Санчез, - я называю совершенным тело, в которое лучше всего все друг с другом соразмерено и которое всего прекраснее. Но этот автор считает, что только человек, в котором все лучше всего соразмерено, способен к самым совершенным операциям. Среди этих последних действиям интеллекта принадлежит одно из самых первых мест"115. Здесь не только дается высокая оценка разуму, но и подчеркивается, что его операции принадлежат к числу "самых совершенных". Этот философ не видит пропасти между знанием, абсолютно совершенным, и знанием, совершенным лишь относительно. Лишь Бог, говорит он, обладает абсолютным совершенством, "совершенство остальных объектов относительно"116. Более того, "на самом деле можно почти непрерывно получать знания совсем близкие к более достоверным знаниям, если это знания о близких к нам объектах и если об одном и том же факте к нам от различных органов чувств поступают более или менее согласующиеся друг с другом сообщения. Но кто может добиться таких знаний о небесных объектах?"117.
    Кроме перечисленных особенностей совершенное знание какого-нибудь объекта должно (как указывалось выше) содержать точную и полную информацию обо всех связях, в которых участвует этот объект. Связей же этих у него бесчисленное множество. Ибо все предметы и процессы (и ныне существующие, и существовавшие в прошлом) взаимосвязаны. Чтобы быть совершенным, продолжает Санчез, знание изучаемого предмета должно учитывать все претерпеваемые им изменения, а всевозможные изменения каждый предмет претерпевает постоянно, ведь на свете нет ничего неизменного. Поэтому если бы удалось в какой-то момент добыть о данном объекте достоверное знание, то, как бы верно оно ни отражало познанный нами предмет, уже в следующий момент оно обязательно устареет, окажется, по крайней мере, неточным. Ведь предмет, о котором было добыто это знание, уже в следующий момент не совсем тот, каким он был, когда это знание добывалось. Будучи неточным, это знание никак не может считаться совершенным: совершенно только самое точное знание. Совершенным может быть лишь знание, состоящее из одних только вечных истин. История же свидетельствует о том, что познаваемые нами явления природы и общественной жизни все время претерпевают многочисленные и нередко значительные изменения. Санчез приводит подтверждающие это утверждение факты. Нет на свете вечных предметов, нет, следовательно, и вечных истин.
    В книге Санчеза много внимания уделяется обстоятельному показу достоинств, какими должно обладать совершенное знание и доказательству того, что доступные нам знания достоинств этих не имеют и иметь не могут. Нельзя, однако, не заметить, что в этой книге, пожалуй, почти столь же обстоятельно показываются достоинства знаний несовершенных; постоянно напоминая, что наше знание всегда содержало и всегда будет содержать множество заблуждений и никогда не будет полной информацией о том, что люди стараются познать, автор рассматриваемого трактата приводит много надежно установленных, несомненных фактов, убедительно свидетельствующих о большой ценности добываемого ими несовершенного знания. Как справедливо отметил Людвиг Геркрат, мыслитель этот (Санчез) в сущности выдвигал мысль не о все и вся объемлющем сомнении, а о неполноте наших знаний118. Высказывания Санчеза об огромной важности несовершенных, но содержащих много верной информации знаниях для людей, подводят нас к важнейшему теоретико-познавательному положению, выдвинуто