должен предаваться. В глазах гуманистов этого периода бесконечно прекрасна не только природа, общество, в котором живет человек, тоже прекрасно. По их мнению, если кое в чем существующее общество еще не достигло полного совершенства, оно, во всяком случае близко к такому совершенству, движется по направлению к нему и вскорости его достигнет. Заявляя при избрании его гонфалоньером Флоренции в 1461 г., что этот город "приобрел самую совершенную государственную форму"13, меняла Бона Бони лишь повторял мысль выдающихся гуманистов его времени. Знаменательно, как отмечает Л.М.Баткин, что "еще в 1405 г. Леонардо Бруни в "Похвале городу Флоренции" писал о своей родине так, будто идеальный город давно существует"14. "Кватрочентистские гуманисты... в рассуждениях о рациональном общественном устройстве имели в виду реальную жизнь итальянских городов... и считали, например, Флоренцию или близкой к совершенству, или находящейся на пути к нему..."15. Наступает, считали они, "золотой век", когда моральные, социальные, интеллектуальные достижения древности будут не только возрождены, но и кое в чем превзойдены.
    В Средние Века в сознание постоянно внедрялась мысль "О презрении к миру и ничтожестве человека", как озаглавлен был весьма популярный в Средние Века и представлявший собой концентрированное выражение этой мысли трактат папы Иннокентия III (XII в.), рассматривающий человека как существо во всех отношениях жалкое, чувства, желания, страсти, внешность, тело которого не только греховны, но и безобразны. Протест против такого крайнего принижения человека выступает у гуманистов рассматриваемого периода как такое возвеличение человека, при котором почти стирается грань между человеком и Богом. Человек, по словам Дж.Манетти, не только является "прекраснейшим, благороднейшим, мудрейшим, наконец, могущественнейшим" существом, уступающим во всех указанных отношениях только Богу16, он есть "небесное и божественное животное", "смертный бог"17. Все в мире принадлежит людям, не только на Земле, ее неживая природа, ее материки и океаны, ее земли и воды, и ее флора, и ее фауна, но и на небе: "нам принадлежат небеса, звезды, созвездия, планеты..."18, поскольку все это существует "для пользы людей"19. Природа человека, утверждает Николай Кузанский, "такова, что, будучи возведена в соединение с максимальностью, становится полнотой всех всеобщих и отдельных совершенств таким образом, что в человечестве все возведено в высшую степень"20. Сходным образом изображает человека М.Фичино. "Мощь человека, пишет он, почти равна божественной природе"21; человек "есть как бы некий бог"22, "он обладает гением, так сказать, почти таким же, как и сам создатель небес"23. Ссылаясь на то, что ученым уже удалось изготовить макеты, воспроизводящие движения небесных тел, Фичино пишет, что человек в силах создать небеса, если получит в руки небесную материю и соответствующие орудия. Всемогущим рисует человека и Пико делла Мирандола, воспевающий "высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет"24, поскольку "нестесняемый никакими пределами" человек по своему усмотрению, "по собственному желанию" и решению определяет "свое место и лицо и обязанность"25. "Чудеса человеческого духа, - говорит Пико, - превосходят чудеса небес... На Земле нет ничего более великого, чем человек, а в человеке - ничего более великого, чем его ум (mens) и душа (anima). Возвыситься над ними, значит возвыситься над небесами..."26.
    Даже креационизм, отнюдь не отвергаемый гуманистами данной эпохи, приобретал в свете такой трактовки человека смысл, существенно отличный от того, какой вкладывало в него с момента своего возникновения христианство. Из рук Бога, утверждает Дж.Манетти, мир вышел весьма далеким от совершенства. Затем, указывая на уже созданные "достойные удивления и восхищения", исполненные "великолепия" произведения науки, техники, искусства, в т.ч. архитектуры, скульптуры, живописи, на примененные при создании этих произведений орудия, изготовленные с "исключительным мастерством благодаря проницательности и остроте человеческого или скорее божественного ума", Манетти восклицает: "После первоначального и еще не законченного творения мира все, по-видимому, было изобретено, изготовлено и доведено до совершенства нами. Ведь наше, т.е. человеческое, раз сделано людьми, то, что вокруг: все дома, укрепления, города, наконец, все сооружения на Земле, которых так много и так они прекрасны, что из-за их великолепия следует считать их по праву скорее ангельскими творениями, чем людскими"27. Человек оказывается соавтором мира. Лишь созидательная деятельность людей довела, так сказать, "до кондиции" несовершенное изделие Бога.
    С антропоцентризмом, притом рельефно выраженным, мы встретимся и у гуманистов XVI в., но лишь в XIV и XV вв. антропоцентризм носит тот весьма своеобразный характер, который описан выше.
    Ренессансные мыслители XIV-XV вв. далеко еще не освободились от характерного для средневекового сознания убеждения, что, чтобы постичь истину, надо обратиться к глубокому прошлому, что именно тогда она была обнаружена и раз и навсегда установлена, и поэтому наша задача - отыскать ее в наследии, оставленном нам великими умами прошлого. "Творчество древних, - заявляет Дж.Боккаччо, есть неизменное, прочное знание... повсеместно и во все времена оно остается одним и тем же и никаким движением никогда не может быть поколеблено"28. Восхищение интеллектуальным и нравственным величием древних мыслителей порой приобретает у этих гуманистов черты поклонения. Достаточно вспомнить рассказы современников о лампаде, которую Фичино возжигал перед бюстом Платона. Даже если это сообщение - лишь легенда, оно дает нам все же представление о настроении, царившем во флорентийской академии. Правда, понятие древности существенно по сравнению со Средними Веками переосмысливается, в древность включается наследие древней Греции и Рима. Но сам принцип, обязывающий быть верными непреходящим истинам, завещанным нам нашими великими предками, сохраняется. Древние рисуются при этом в самых радужных красках: знания, доктрины, нравы первых христиан, философия, наука, искусство, общественная жизнь античности представляются исполненными глубочайшей мудрости и благородства. Древность, считают гуманисты этого периода, дала непревзойденные образцы самой высокой нравственности и на деле осуществила подлинную свободу мысли. В древности, говорит Л.Бруни, "всякий, кто приступал к философии, имел перед глазами авторов, которым мог следовать, и научался не только защищать свои взгляды, но и опровергать чужие. Здесь были стоики, академики, перипатетики, эпикурейцы..."29, и каждый был волен решить, в каком отношении кто из них прав и в чем они заблуждаются. Такой же идеальной рисуется древность Л.Валле: "У философов всегда, - пишет он, - была свобода говорить то, что они думают, противореча не только вождям чужих школ, но даже своей собственной школе"30. Ни античная, ни христианская древность, верили эти гуманисты, не знали нетерпимости, преследований за инакомыслие, наложивших свою зловещую печать на всю духовную жизнь феодального общества.
    У этих гуманистов вызывает презрение схоласт, уверенный, что ответы на все вопросы, стоящие перед познанием, заключены только в текстах авторов, признаваемых авторитетами в школе, принадлежа к которой данный схоласт даже не подозревает, какое поразительное богатство знаний и глубочайших идей содержат источники, невежественно третируемые им как еретические. Ренессансная мысль рассматриваемого периода выдвигает положение, что высшую вневременную мудрость, абсолютную истину содержат в той или иной мере все различные верования и все философские учения. Ни одно из них не выражает этой истины полностью, ни одно ее не исчерпывает; каждое выражает высшую мудрость лишь частично, односторонне, так что на одном нельзя остановить свой выбор, отвергнув остальные. Но и отвергнуть ни одно из них нельзя. Лишь очень ограниченный ум, указывал Дж.Пико делла Мирандола, ухватится за одну доктрину, всецело доверится одной школе, одной точке зрения, не замечая ее ограниченности и неполноты. Ведь в действительности все философские доктрины и религиозные верования друг в друге нуждаются, друг друга дополняют. Знаменитые 900 тезисов Пико, где наряду с идеями платоновской, неоплатонической, перипатетической философии фигурируют идеи раннехристианских и средневековых христианских мыслителей, арабских, еврейских философов и Каббалы, - являются ярким выражением стремления гуманистической мысли сочетать, амальгамировать, включить в себя самые различные религиозные и философские учения.
    С этим чрезвычайным сближением всех философских доктрин и всех религиозных верований связано представление гуманистов XIV-XV вв., согласно которому и "всеобщая мудрость" и "всеобщая религия" представляют собой достояние всего человечества: те или иные формы этой мудрости и этой религии присущи от рождения всем без исключения людям. Выдвижение в религии на первый план определенных нравственных принципов, сближение "всеобщей мудрости" и "всеобщей религии", граничащее с их отождествлением, приводят этих ренессансных мыслителей к убеждению, что подлинно нравственным может быть и человек, не знающий христианского вероучения, но обязательно религиозный, такой, мысли и поступки которого основаны на принципах всеобщей религии и всеобщей мудрости. "...Христианство, - заявлял гуманист Э.С.Пикколомини, - есть не что иное, как новое, более полное изложение учения древних о высшем благе"31. Здесь Пикколомини излагает мнение, всецело разделявшееся его другом Николаем Кузанским.
    Рассматривая все религии как обладающие неким общим содержанием, так что каждая из них в той или иной мере приближается к истине (хотя ни одна полностью, исчерпывающим образом ее не постигает) Кузанец считал вполне возможным достижение "всеобщего согласия" между вероисповеданиями и как видный церковный деятель предпринимал практические шаги, направленные на достижение такого согласия.
    Место средневекового представления, согласно которому мир за свои грехи идет к гибели, к Страшному Суду, занимает мысль, что мир выродился не из-за своих грехов, а потому, что впал в невежество, забросил образованность, нравственность, мудрость древних. Следствием этого явилось тысячелетие варварства, отделяющее нас от "золотого века" древних. Теперь культура человечества возвращается к своим античным и раннехристианским истокам. Ближайшим шагом в нравственном и интеллектуальном развитии человечества, верят гуманисты данного периода, явится осознание людьми того, что различные религиозные и философские воззрения надо не противопоставлять, а сочетать и осуществлять синтез элементов "всеобщей мудрости", содержащихся во всех религиях и всех направлениях философской мысли. Это будет время, когда расцвет наук и искусств будет сопровождаться исключительно высоким моральным уровнем людей, когда совершенно прекратится вражда между различными вероисповеданиями, философскими школами и вообще вражда между людьми. Наступит "золотой век", почти такой же, каким наслаждались древние.
    Мыслители, разрабатывавшие ренессансные философские концепции в XIV-XV вв., не были связаны ни с монашескими орденами, ни с контролируемыми церковью университетами. Эти гуманисты подвергали острой критике не только идейное содержание средневековой философии, не только невежество ее носителей - схоластов, но и институциональные формы, в которых развивалась схоластическая, "школьная философия". К философам в Средние Века причислялись только профессионалы, т.е. люди, которым в университетах, согласно традиционному ритуалу, были присвоены определенные ученые звания и которые принадлежали к тем или иным монашеским орденам. О том презрении, с которым гуманисты относились к процедуре формирования схоластического философа, красноречиво говорит следующая исполненная беспощадной иронии тирада Петрарки: "Наше время счастливее древности, так как теперь насчитывают не одного, не двух, не семь мудрецов, но в каждом городе их, как скотов, целые стада. И не удивительно, что их так много, потому что их делают так легко. В храм доктора приходит глупый юноша, чтобы получить знаки мудрости; его учителя по любви или по заблуждению прославляют его; сам он чванится, толпа безмолвствует, друзья и знакомые аплодируют. Затем, по приказанию, он всходит на кафедру и, смотря на всех с высоты, бормочет что-то непонятное. Тогда старшие наперерыв превозносят его похвалами, как будто он сказал что-то божественное... По совершении этого с кафедры сходит мудрецом тот, кто взошел на нее дураком..."32. Схоластов, "дерзающих, - по словам Л.Бруни, - учить тому, чего сами не знают"33, он тоже считает достойными лишь насмешки. Так же относятся к представителям "школьной философии" и другие гуманисты данного периода.
    Они отвергают не только те решения, какие схоластика дает ряду вопросов, но и сам круг вопросов, рассмотрением которых она занимается. Тем, что занимает столь большое и важное место в схоластике, - вопросами богословскими, отысканием философского обоснования положений теологии, - философия вовсе заниматься не должна, это не ее дело, утверждают гуманисты, и сами этой проблематикой не занимаются. "На что следует надеяться в божественных делах, - этот вопрос предоставим ангелам, из которых наивысшие пали под его тяжестью. Конечно, небожители должны обсуждать небесное, мы же - человеческое"34, - писал Фр.Петрарка.
    До середины XV в. ренессансная философская мысль не только совершенно отказывается рассматривать какие бы то ни было теологические вопросы, но весьма мало внимания уделяет вопросам онтологии, занимаясь почти исключительно этическими, политическими и эстетическими проблемами. Этим проблемам уделяет очень много внимания и проникнутый своеобразно переосмысленными неоплатоническими идеями гуманизм второй половины XV в., хотя в философии этого гуманизма, в отличие от его гуманистических предшественников, онтологической проблематике придается большое значение. Но подавляющее большинство и первых и вторых, проделывая поистине титаническую работу по разыскиванию, филологическому анализу и переводу текстов древних авторов, вдумчиво исследуя содержащиеся в них философские, этические, эстетические идеи, совершенно игнорировали излагавшиеся в этих текстах достижения математики и естествознания. Хотя своими переводами античных научных текстов эти гуманисты объективно способствовали развитию западноевропейской науки, но сами они, как справедливо отмечает В.В.Соколов, "не видели почти никакой практической пользы в естественных науках"35 и, кроме Л.Б.Альберти и Николая Кузанского, почти никто из них ни математикой, ни естествознанием не интересовался.
    Будучи по характеру своих интересов и научных занятий гуманитариями, большинство гуманистов рассматриваемого периода отрицательно относилось к попыткам строить философию, опираясь на естественные науки. Выступая на коллоквиуме, посвященном естествознанию эпохи Возрождения, происходившем в Туре в 1965 г., А.Бук указывал на то, что, руководствуясь в своих филологических изысканиях рациональными критериями, свободными от всяких предубеждений, гуманисты независимо от того, что сами они об этом думали, способствовали выработке подлинно научного метода исследования природы, метода, к которому естественные науки приходят в XV-XVI вв., именно у гуманистов этих "следует искать начатки современной научной мысли"36. Но тот же Бук, назвав свою статью "Гуманистическая полемика против естествознания", показывает, как, считая, что между гуманитарными науками и науками, исследующими физический мир, нет ничего общего, большинство гуманистов выступает против естествознания своего времени37. Выдающийся знаток культуры Возрождения прогрессивный итальянский ученый Э.Гарен показывает, как Данте и Петрарка свое мировоззрение, сосредотачивающее внимание на мире человека и человеческой истории, противопоставляют концепциям оксфордских логиков и физиков Сорбонны, в которых эти гуманисты усматривали схоластический дегуманизирующий сциентизм38. Но отрицательно относились к современным им математике и естествознанию не только первые гуманисты, но и большинство тех, которые выступали значительно позднее вплоть до начала XVI в., на что указывает в своей работе А.Г.Дебас39.
    Поэтому А.Х.Горфункель несомненно прав, когда пишет, что "необходимая для движения вперед" гуманистическая критика всего, что делали представители схоластики, была "иногда даже и несправедливой"40, что "недооценка действительных заслуг средневековой философии вообще характерна для мыслителей эпохи Возрождения... Несомненные достижения схоластики... предстают в гуманистической полемике выхолощенными, лишенными смысла, а потому и дискуссии представляются пустыми прениями о словах"41. Выступления большинства ренессансных мыслителей XIV-XV вв. против схоластики представляли собой огульное осуждение почти всего, что делалось в университетах в это время, хотя далеко не все происходившее тогда в интеллектуальной жизни университетов заслуживало осуждения. Отвергая все идеи, так или иначе связанные со "школьной философией", ренессансные мыслители рассматриваемого периода вместо отвергаемых идей выдвигают свои собственные, совершенно иные идеи. Всю свою энергию и страстность они обращают на утверждение и отстаивание своей новой системы взглядов. Своеобразие этой их позитивной программы заключалось в том, что она не оставляла места скептицизму. Не для всех мыслителей "героического" периода Возрождения характерно вышеописанное глухое ко всему негативному в действительности гомерическое преувеличение всего позитивного в ней и достигающее фантастических масштабов возвеличение человека, чьей деятельности, познанию, роли в мире приписывались поистине грандиозные размеры42. Но для крупнейших философов этой поры, для философии кватроченто в целом названные иллюзии характерны. Эйфория, восторженная, гипертрофическая идеализация мира и человека, идеализация прошлого, настоящего и будущего свойственны почти всем гуманистам данного периода. Эта черта философской мысли первого этапа Ренессанса, как и другие ее черты, коренилась в исторических условиях, при которых тогда развивалась философия.
    Почва, на которой вырастает ренессансная культура, в том числе философия, - расцвет торгово-промышленных городов: "...Первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземному морю уже в XIV и XV столетиях"43. Это относится прежде всего к ряду городов северной и средней Италии. Освободившись еще в XI в. от власти феодальных сеньоров, сумев и позднее сохранить свою самостоятельность, эти города в XIV в. начинают играть большую роль в международной торговле. Они быстро богатеют, как благодаря той важной роли, которую они играют в торговле между различными странами и доходам, приносимым банковским делом, получившим в них большое развитие, так и благодаря тому, что в них развивается раннекапиталистическое производство - мануфактура. Жизнь в этих городах, общественные отношения, складывающиеся в них, существенно отличаются от порядков, от жизни, характерной для городов при феодализме. В феодальном обществе и содержание и формы деятельности личности, ее права, ее обязанности, ее возможности, все ее поведение определяются и жестко регламентируются местом, занимаемым ею с самого ее рождения в иерархической структуре общества. А в этом обществе, проникнутом консерватизмом, царят власть традиции, недоверие, даже враждебное отношение к самостоятельности, инициативе, ко всякому новаторству. В торгово-промышленных городах, завоевавших в длительной, тяжелой борьбе независимость и самоуправление, положение личности существенно изменяется. Для кипучей жизни этих городов характерно бурное развитие деятельности - предпринимательской, технической, изобретательской, художественной, научной, общественной.
    Первостепенное значение предприимчивости в деле создания и расширения торгово-промышленных предприятий, в налаживании торговых связей с дальними странами, огромное зна