А стиль других настолько необычен,
   Что можно долго изучать - темны.

   Натанаэль, когда же мы сожжем все книги?!

   Одни из них не стоят и трех су,
   Другие же едва ли не бесценны.

   Есть те, что говорят лишь с королями,
   И те, чья речь звучит для бедноты.

   Есть и такие, чьи слова нежней,
   Чем шелест листьев в полдень.
   Есть меж ними
   Та книга, что когда-то Иоанн
   На Патмосе, как крыса, cъел поспешно6,
   (Уж лучше есть малину), и она
   Переполняла горечью все чрево,
   Видений вызывая череду.

   Натанаэль! Когда же мы сожжем все книги?!!
   Мне мало читать о том, что песок на пляже податлив;  я  хочу,  чтобы  мои
босые ноги это чувствовали... Все знания, которым не предшествует  ощущение,
для меня бесполезны. Мне никогда в жизни не приходилось  видеть  прекрасное,
без  того  чтобы  вся  моя  нежность  не  возжелала  прикоснуться  к   нему.
Возлюбленная красота земли, твое  цветение  чудесно!  О  пейзаж,  в  который
погружается мое желание! Открытая страна, где  блуждают  мои  поиски;  аллея
папируса, обрывающаяся в  воде;  тростник,  склонившийся  к  реке;  просветы
полян; явление простора в узких амбразурах веток, беспредельное обещание.  Я
блуждал в коридорах камней и растений.  Я  видел,  как  разматывался  клубок
весен.

   СКОРОГОВОРКА ЯВЛЕНИЙ
   Каждый день, каждое мгновение моей жизни имели для меня  вкус  новизны  -
дар абсолютно невыразимый. Благодаря ему я жил в почти постоянном  страстном
изумлении. Я очень  быстро  доводил  себя  до  состояния  опьянения,  и  мне
нравилось впадать в это своего рода забытье.

   Конечно, если я встречал смех  на  губах,  мне  хотелось  поцеловать  их,
румянец на щеках, cлезы в глазах - я хотел выпить их;  вгрызаться  в  мякоть
всех плодов, которые тянулись ко мне с отяжелевших веток. В каждой  харчевне
меня приветствовал голод; у каждого источника меня поджидала жажда - своя  у
каждого в отдельности; - или, если другими словами выразить мои желания:
   идти туда, куда ведет дорога;
   отдыхать там, где благосклонна тень;
   плыть вдоль берега на глубине;
   любить или засыпать на берегу каждой постели.
   Я смело клал свою руку на любой предмет и верил, что у меня есть права на
каждый предмет моих желаний. (Впрочем,  мы  желаем,  Натанаэль,  не  столько
обладания,  сколько  любви.)  Ах,  пусть  переливается  передо  мной  каждая
малость, пусть вся красота облекается и искрится моей любовью!
   КНИГА ВТОРАЯ
   Яства.
   Я жду вас, яства!
   Мой голод не остановится на полпути;
   Он не утихнет, пока не будет удовлетворен;
   Никакая мораль не помешает мне,
   А лишениями я мог кормить только душу.

   Удовольствия! Я ищу вас.
   Вы прекрасны, как летние зори.

   Источники, особенно лакомые под вечер, отменные в полдень; бодрящая влага
раннего утра; дуновения ветра на кромке прилива; заливы, заваленные мачтовым
лесом; тепло ритмичных рек...
   О, есть же еще дороги, ведущие в поля; полуденный зной; настои  лугов;  и
для ночлега - ямка в стогу;
   есть дороги на Восток; струи воды за  кормой  в  любимых  морях;  сады  в
Моссуле; танцы в Туггурте; песни пастуха в Гельвеции;
   есть и  дороги  на  Север;  ярмарки  в  Нижнем;  сани,  вздымающие  снег;
замерзшие озера; конечно, Натанаэль, мы не дадим скучать нашим желаниям.
   Корабли вошли в наши порты, они привезли  созревшие  плоды  из  неведомых
стран.
   Разгрузите их поскорей, чтобы мы смогли наконец отведать этих плодов.

   Яства!
   Я жду вас, яства!
   Удовольствия, я ищу вас;
   Вы прекрасны, как улыбка лета.
   Я знаю, что у меня нет ни единого желания,
   На которое не нашлось бы уже готового отклика.
   Мой голод огромен!
   И каждое его проявление ждет своей пищи.
   Яства!
   Я жду вас, яства!
   Во всей вселенной я ищу вас,
   Удовольствия, удовлетворение всех моих желаний.

   *
   Самое прекрасное на земле,
   Ах, Натанаэль, это мой голод!
   Он всегда был верен тому,
   Что его ожидало.
   Разве вином опьяняется соловей?
   Орел - молоком? А певчий дрозд - гроздьями ягод?
   Орел опьяняется своим полетом. Соловей  хмелеет  от  летних  ночей.  Поля
дрожат от зноя. Натанаэль, пусть все твои чувства знают, что ты  в  упоении.
Если еда не пьянит тебя, значит, ты недостаточно голоден.
   Каждое  законченное  действие  приносит  наслаждение.  Благодаря  ему  ты
знаешь, что должен был сделать то, что сделал. Я не слишком жалую  тех,  кто
ставит себе в заслугу тяжкий труд. Ибо, если  он  был  столь  мучителен,  уж
лучше бы они занялись чем-нибудь другим. Радость,  заключенная  в  действии,
означает  полное  овладение  работой;  и  для  меня   неподдельность   моего
удовольствия, Натанаэль, - главный вожатый.

   Я знаю, что мое тело жаждет наслаждения каждый день и мой разум  согласен
с ним. А потом ко мне приходит сон. Земля и небо  ровным  счетом  ничего  не
значат по ту сторону.

   *
   Есть странная болезнь -
   Когда люди хотят только того, чего у них нет.
   - Нам тоже, - говорят они, - нам тоже  знакома  жестокая  тоска  души.  В
пещере Одоллам томился ты, Давид7, напившись воды из бочек.  Ты  взывал:  "О
кто принесет мне свежей воды, которая  бьет  ключом  под  стенами  Вифлеема?
Ребенком я утолял там жажду;  но  теперь  она  стала  пленницей,  эта  вода,
желанная моему жару".
   Никогда не желай, Натанаэль, испить воды прошлого.
   Никогда не пытайся, Натанаэль, найти в будущем утраченное прошлое. Лови в
каждом мгновении неповторимую новизну и старайся не предвкушать свои радости
или знай, что на подготовленном месте тебя застигнет врасплох совсем  другая
радость. Как ты не понимаешь, что всякое счастье - нежданная встреча, и  оно
предстает перед тобой каждое мгновение, как  нищий  на  твоей  дороге.  Горе
тебе, если ты сочтешь свое счастье погибшим только потому,  что  представлял
его совсем непохожим на это - дарованное тебе - счастье, горе тебе, если  ты
способен признать только то счастье,  которое  отвечает  твоим  принципам  и
твоим обетам. Завтрашняя мечта - это радость, но  завтрашняя  радость  будет
другой, и ничто, по счастью, не похоже на  мечту,  которую  мы  творим  себе
сами, ибо только различие определяет цену всему.
   Мне  не  понравится,  если  ты  мне  скажешь:  смотри,  какую  радость  я
приготовил для тебя; я люблю только случайные  радости  и  те,  которые  мой
голос заставляет брызнуть из камня; они потекут для нас,  новые  и  сильные,
как молодое вино из-под пресса.
   Мне не нужно,  чтобы  моя  радость  была  приукрашена,  не  нужно,  чтобы
Суламита прошла по залам; перед тем как поцеловать  ее,  я  не  стер  с  губ
пятен, оставленных гроздьями винограда; после поцелуев я  пил  тонкое  вино,
которое не освежало мой рот, и ел сотовый мед пополам с воском.
   Натанаэль, не подготавливай заранее свои радости!

   *
   Когда ты не можешь сказать: тем лучше,  скажи:  тем  хуже.  В  этом  есть
великое обещание счастья.

   Есть люди, считающие, что мгновения счастья посланы Богом,  -  и  другие,
думающие, что Кем-то... - Но Кем?
   Натанаэль, не отделяй Бога от своего счастья.

   - Я не могу быть благодарным Богу за то, что он меня создал, так  же  как
не мог бы упрекать Его за то, что меня нет, если бы я не родился.
   Натанаэль, с Богом нужно говорить естественней.
   Я хотел только, чтобы существование, однажды  принятое,  -  существование
земли и  человека,  и  мое  собственное  -  казалось  естественным,  но  оно
ошеломляет меня, и это смущает мой ум.

   Конечно, я тоже слагал гимны и написал

   ПЕСНЮ О ПРЕКРАСНЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАХ
   СУЩЕСТВОВАНИЯ БОГА
   Знаешь ли ты, Натанаэль, что самые прекрасные поэтические порывы  связаны
именно с ними - с тысячью и одним  доказательством  существования  Бога.  Ты
понимаешь, конечно, что я не собираюсь повторять их здесь, тем более  просто
повторять; - и потом есть те, кто доказывают  лишь  сам  факт  существования
Бога, - но нам нужна также Его вечность.
   Конечно, я хорошо знаю, что существуют веские аргументы святого Ансельма8
   И притча о совершенных островах Блаженства.9
   Но, увы! Увы, Натанаэль, весь мир не может жить там.
   Я знаю, что есть согласие большинства.
   Но ты, ты веришь немногим избранным.

   Доказывают тем, что дважды два четыре,
   Но, Натанаэль, не все ведь умеют считать.

   Есть доказательство через перводвигатель,
   Но всегда найдется тот, который был еще прежде первого.
   Натанаэль, как жаль, что нас там не было.
   Мы могли бы увидеть сотворение мужчины и женщины.
   Они удивились бы, что не родились маленькими детьми;
   Кедры Эльбруса, едва родившиеся и уже утомленные столетиями
   На вершинах гор, уже изрытых потоками.
   Натанаэль! Быть там, чтобы увидеть зарю! Какая лень помешала нам родиться
тогда? Разве ты не просил о жизни? О, я, конечно, молил о ней...  Но  в  тот
момент дух Божий еще не вполне очнулся от довременного сна среди  вод.  Если
бы я  был  там,  Натанаэль,  я  попросил  бы  Его  сделать  все  чуть  более
просторным; и не возражай мне, что тогда это было бы никому не заметно.*

   Есть доказательство через конечные цели,
   Но не все считают, что цель оправдывает средства.

   Есть те, кто доказывают существование Бога любовью, которую  они  к  Нему
испытывают. Вот почему, Натанаэль, я называл Богом все, что я люблю,  и  вот
почему я хотел любить все. Не бойся, что я и тебя включу в перечень; к  тому
же я не начал бы с тебя; я всегда предпочитал людям вещи, и нельзя  сказать,
что людей я особенно любил на земле. Ибо, тут ты не  ошибаешься,  Натанаэль:
самое сильное во мне - отнюдь не доброта, я думаю, что она и не самое лучшее
во мне, и вовсе не доброту я особенно ценю в людях.  Натанаэль,  предпочитай
им своего Бога. Я тоже славил Бога. Я тоже пел гимны для  Него,  -  и  думаю
даже, что, занимаясь этим, немного переборщил.

   *
   "- Неужели тебя забавляет, - спросил он, - выстраивать такие системы?
   - Ничто не забавляет меня больше, чем этика, - ответил я. -  Я  питаю  ею
свой ум. Меня не привлекают радости, которые не входят в этот круг.
   - Это умножает их число?
   - Нет, - сказал я, - но это то, что принадлежит мне по праву".

   Конечно, мне часто нравилось, что учение и сама  система  полны  стройных
идей, оправдывающих в моих собственных глазах  мои  поступки;  но  иногда  я
видел во всем этом лишь прибежище своей чувственности.
   *
   Все  приходит  в  свое  время,  Натанаэль;  все  рождается  из-за   своей
собственной   потребности,   только   потребность    эта,    так    сказать,
материализовавшаяся.
   - Мне нужны легкие, - сказало мне дерево, -  и  вот  мой  сок  становится
листом, для того чтобы иметь возможность дышать. Потом,  когда  я  надышусь,
мой лист падает, но я от этого не  умираю.  Мой  плод  продолжает  мою  идею
жизни.
   Не бойся, Натанаэль, что я слишком увлекусь притчами,  поскольку  сам  их
недолюбливаю. Я не хочу учить тебя другой мудрости,  кроме  жизни.  Ибо  это
важнее, чем думать. Я устал в  молодости  следить  издали  за  последствиями
своих поступков и был уверен в том, что совсем не грешить можно, только если
вообще ничего не делать.
   Потом я написал: я могу спасти свою плоть лишь безвозвратным развращением
своей души. Потом я совсем перестал понимать, что хотел сказать этим.

   Натанаэль, я больше не думаю о грехе.

   Но  ты  поймешь  с  великой  радостью,  что  некоторое  право  на   мысль
покупается. Человек, который считает себя  счастливым  и  при  этом  мыслит,
может называться по-настоящему сильным.

   *
   Натанаэль, несчастье каждого происходит от того, что мы всегда не столько
смотрим, сколько подчиняем себе все, что видим. Но не ради нас, а ради  себя
самой важна каждая вещь. Пусть твои глаза научатся смотреть.
   Натанаэль! Я не могу больше начать ни одной строки без того, чтобы в  ней
снова не появилось твое прекрасное имя.
   Натанаэль, я хочу заставить тебя возродиться к жизни.
   Натанаэль, вполне ли ты понимаешь пафос моих  слов?  Я  хочу  еще  больше
приблизиться к тебе.
   И, как Елисей лег  над  сыном  Сонамитянки,  чтобы  воскресить  его10,  -
"приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони  к
его ладоням, и простерся на нем", - так мое большое  светящееся  сердце  над
твоей душой, еще темной, я простираюсь над тобой весь целиком: мои  уста  на
твоих устах, мой лоб на твоем лбу,  твои  холодные  ладони  в  моих  горячих
ладонях,  и  мое  трепещущее  сердце...  ("И  согрелось  тело   ребенка"   -
сказано...) - чтобы ты в  наслаждении  пробудился  для  жизни  трепещущей  и
необузданной - потом оставь меня.
   Натанаэль, вот все тепло моей души - возьми его.
   Натанаэль, я хочу научить тебя пылкости.

   Натанаэль, не задерживайся подле того, кто  похож  на  тебя;  никогда  не
задерживайся, Натанаэль. Как только окружение  становится  похожим  на  тебя
или, наоборот, у тебя возникает сходство с окружением,  оно  перестает  быть
для тебя полезным. Оставь его, ничто для тебя так не опасно, как твоя семья,
твоя комната, твое прошлое. Бери от каждой вещи лишь урок, который она  тебе
преподносит; и пусть наслаждение, которое от нее исходит, опустошает ее.

   Натанаэль, я расскажу тебе о мгновениях. Понимаешь  ли  ты,  какой  силой
наполнено их присутствие. Ни одна самая постоянная мысль о смерти  не  стоит
самого маленького мгновения твоей жизни. Но понимаешь ли  ты,  что  ни  одно
мгновение не было бы таким ослепительно сияющим, если бы не оттенялось,  так
сказать, темными глубинами смерти?
   Я не стал бы больше ничего делать, если бы  мне  сказали,  если  бы  меня
убедили в том, что  впереди  у  меня  вечность  и  я  всегда  успею  сделать
что-нибудь. Я отдыхал бы, прежде чем  начать  какое-то  дело,  располагай  я
временем сделать также и все другое. Что бы я ни сделал, вероятно, не  имело
бы никакого значения, если б я только знал, что эта форма жизни кончится,  -
и, прожив ее, я смогу отдохнуть во сне, чуть более глубоком и  несущем  чуть
больше забвения, чем тот, которого я жду каждую ночь...

   *
   Я взял за правило отделять каждое мгновение своей жизни  ради  накопления
радости, только ее; чтобы  в  ней  в  конце  концов  сконцентрировалось  все
своеобразие счастья; так что я не узнавал самого свежего воспоминания.
   *
   Есть огромное удовольствие, Натанаэль, даже в самом простом утверждении.
   Плод пальмы называется финик, и это восхитительная еда.
   Вино пальмы называется лагми;  это  перебродивший  пальмовый  сок;  арабы
напиваются им, а я не очень люблю  его.  Именно  чашу  лагми  предложил  мне
пастух в прекрасных садах Уарди.

   *
   Я нашел сегодня утром, во время прогулки  в  аллее  Источников,  странный
гриб.
   Он был окутан белой оболочкой,  как  красно-оранжевый  плод  магнолии,  с
правильными серо-пепельными  штрихами,  образованными  пылью  спор,  которая
просачивалась изнутри. Я  открыл  его;  он  был  наполнен  каким-то  грязным
веществом, в центре студенисто-светлым; от него исходил тошнотворный запах.
   Вокруг  него  другие  грибы,  более  раскрывшиеся,  казались  всего  лишь
сплюснутыми губчатыми наростами, которые  можно  видеть  на  стволах  старых
деревьев.
   (Я написал это перед отъездом в Тунис; и повторяю здесь,  чтобы  показать
тебе, какую важность обретал для меня всякий предмет, коль скоро я разглядел
его.)

   Онфлер11 (на улице)
   Временами мне казалось, что люди вокруг суетятся  лишь  для  того,  чтобы
увеличивать во мне чувство моей индивидуальной жизни.

   Вчера был там, сегодня здесь;
   Мой Бог, зачем повсюду есть
   Говоруны, что говорят и говорят без толку:
   Вчера был там, сегодня здесь...

   Бывают дни, когда мне  достаточно  повторить,  что  дважды  два  все  еще
четыре, чтобы я наполнился неким блаженством -  и  один  вид  моей  руки  на
столе...
   и другие дни, когда это мне совершенно безразлично.
   КНИГА ТРЕТЬЯ
   Вилла Боргезе
   В этом бассейне... (сумерки)... каждая капля, каждый луч, каждое существо
могли бы умереть с наслаждением.
   Наслаждение! Это слово я хотел бы повторять без конца; или  его  синоним:
блаженство, достаточно даже просто сказать: жизнь.
   А то, что Бог создал мир не только ради этого, можно понять, лишь  говоря
себе... и т.д.

   *
   Это место - обитель очаровательной свежести, где прелесть сна так велика,
что кажется доселе неизведанной.
   И здесь восхитительные яства ждали, чтобы мы достаточно проголодались!

   Адриатика (3 часа утра)
   Песня этих матросов, занятых снастями, не дает мне покоя.
   О Земля! Ты, такая древняя и такая молодая, если бы ты знала вкус  горечи
и сладости, восхитительный вкус короткой человеческой жизни!
   Если бы ты могла понять вечную идею обновления, то, как ожидание  близкой
смерти увеличивает ценность каждого мгновения!
   О весна! У растений, живущих всего  лишь  год,  листья  хрупкие  и  легко
уязвимы... У человека в жизни есть лишь одна весна, и воспоминание о радости
не приближает нового счастья.

   Холм Фьезоле
   Прекрасная Флоренция, город серьезных уроков, великолепия и цветов, особо
значительный; зерно мирта и венок из "стройного лавра".
   Холм Винчильята. Здесь  я  впервые  увидел,  как  облака  растворяются  в
синеве; я очень удивился, поскольку не представлял, что они  могут  вот  так
растаять в небе, считая, что облака живут, пока не пойдет дождь, и  способны
лишь сгущаться. Но нет: я наблюдал, как все хлопья постепенно исчезали; и  в
конце концов не осталось ничего, кроме лазури.  Это  была  чудесная  смерть;
растворение в бескрайнем небе.

   Рим, Монте Пинчо
   То, что принесло мне радость в этот  день,  было  подобно  любви,  но  не
любовь, - во всяком случае, не та, о которой говорят и к  которой  стремятся
люди. Это не было также чувством прекрасного; не связано ни с женщиной, ни с
моими мыслями. Я опишу, а ты, поймешь ли ты меня,  если  я  скажу,  что  мой
восторг был вызван просто СВЕТОМ?
   Я сидел в саду и не видел солнца; но воздух блестел от рассеянного света,
как если бы небесная лазурь стала текучей и  пролилась  дождем.  Да,  точно,
здесь были волны, водовороты света, на мхе - искры, как капли;  да,  в  этой
большой аллее, можно сказать, тек свет, и  золоченая  пена  скапливалась  на
кончиках веток среди этого потока лучей.
   .........................................................................
....................
   Неаполь; маленькая парикмахерская по соседству  с  морем  и  солнцем.  На
набережных жара; занавеска, которую нужно приподнять, чтобы  войти.  Вверить
себя... Долго ли это  продлится?  Покой.  Капли  пота  на  висках.  Дрожание
мыльной  пены  на  щеках.  И  тот,  кто  своим  бритьем   способен   придать
изысканность  любому,  трудится  с  еще  большим   усердием   и   ловкостью,
приподнимает губу, помогая себе теперь маленькой  губкой,  смоченной  теплой
водой, которая смягчает кожу. Потом  нежной  душистой  жидкостью  приглушает
ощущение  жжения,  потом  успокаивает  его  кремом.  И,  чтобы  подольше  не
двигаться, я требую подстричь мне волосы.

   Амальфи (ночью)
   Есть ночные ожидания
   Какой-то еще неведомой любви.
   Маленькая комнатка над морем; меня разбудил слишком яркий свет луны, луны
над морем.
   Когда я подошел к окну, то подумал,  что  наступил  рассвет  и  я  сейчас
увижу, как восходит солнце. Но  нет...  В  небе  было  другое  светило,  уже
явленное и вполне завершенное, - луна -  нежная,  нежная,  нежная,  как  для
встречи Елены во Второй  части  Фауста.  Пустынное  море.  Мертвая  деревня.
Собака воет в ночи... Тряпки на окнах.
   Здесь  нет  места  человеку.  Невозможно  понять,  как  все  это   сейчас
проснется.  Безмерная  скорбь  собаки.  Дня   больше   никогда   не   будет.
Невозможность сна. Что ты сделаешь... (то или другое?):
   выйдешь в пустынный сад?
   спустишься на берег, чтобы умыться?
   пойдешь рвать апельсины, которые кажутся серыми при свете луны?

   Пес, примешь ли ты ласку?
   (С