ультурно-антропологических и лингвистических позиций. Преобладают представления о народе как носителе, субъекте "единообразной Идеи"[136], "народного духа"[137], "особого рода закона внутреннего развития божественного"[138].
Из сложивщихся в социально-философской литературе концепций народа мне более адекватным действительности представляется понимание народа, данное А.Г.Агаевым в 1992 году в его монографии "Нациология", специально посвященной философской теории народа. Автор считает, что представления о "группе людей", "общности людей", "совокупности людей" не выводят социальную философию на объективное определение понятия "народ", поскольку все подобные общности могут характеризовать разные группы индивидов. "В этом смысле познавательно-облегчённое понимание народа, когда его сущность сводится к "группе людей с общей территорией, языком и культурой", не выражает ни того свойства народа, что он является цельным, динамичным, самовоспроизводящимся организмом, наделённым центростремительной энергией, силами самозащиты и самоорганизации, ни того его свойства, что целостностью, сплочённостью, самозащищённостью, тенденцией к самобытному и самостоятельному развитию он обязан исторически обретённой национальности или национальной личности"[139].
Точка зрения А.Г.Агаева состоит в том, что для его дефиниционного определения народ необходимо сопрягать с человечеством, а не "группой" или "общностью" людей. При таком методологическом подходе обнаруживается органическая связь народа с человечеством как родовым образованием и понятием. Человечество не существует вне народов, как и народы не существуют иначе, как в той связи, которая ведёт их к человечеству.
А.Г.Агаев оригинален и в другом аспекте. Он впервые в истории социально-философского и социологического познания образует и вводит в теорию народа термин "национальный народ". Ибо исторически-конкретно существует не народ вообще, а русский народ, грузинский народ, болгарский народ и другие народы. Национальный народ больше, чем народ, ибо помимо того, что он является исторически сложившейся частью человечества и в этом смысле он обладает не только тождественно-общими чертами всех других частей человечества, но и национально-специфическими чертами, формирующими национальную личность (психику, характер, определенные предпочтения и стремления к этнической самобытности).
Употребляя в таком контексте термин "национальный народ", исследователь понятийно статуировал его, считая народ "исторически образовавшейся (выделившейся) частью человечества, характеризующейся территориальным обособлением, национальным самоопределением и самобытным развитием"[140]. Не ограничившись этим, то есть признавая такое дефиниционное определение народа "важным", но ещё "неполным", автор предложил ещё более общее понимание народа: "народ есть не что иное, как целостный национальный организм со своим самосознанием, историей, языком, стремлением к выживанию и самоопределению"[141].
Отталкиваясь от данного понимания народа, можно рассмотреть и соотношение народа со свободой. Речь идёт не о том, чтобы вводить в народ извне "свободу" вообще, "национальную свободу" в особенности, а выводить свободу из его сущностных характеристик. Подобно тому, как человек рождается быть свободным, так и народ рождается (возникает, формируется), чтобы обрести свободное социально-экономическое, политическое, духовно-нравственное и экзистенциальное существование. Это - его родовая потребность и необходимость. Однако конкретный человеческий индивид проявляет свою свободу уже с его появления на свет, хотя и в источнике, потенции и тенденции, между тем как народ "в = себе" становится народом "для себя" после значительного этапа хаотического существования образующих его социальных, культурных, этнографических группировок. Стать народом значит стать свободным, ибо народ, не обретший свойство свободного народа, остается бесформенной массой, толпой, самое большее неупорядоченным населением.
Жизнедеятельность аморфного, не поднявшегося на уровень свободы народа носит большей частью натуралистический, естественно-природный характер. На это свойство народа обращал внимание ещё Гегель в лекциях по "Философии истории". По его мнению, существуют два природные начала" народной жизни, которые, не выходя ещё за границы естественности, различаются по ступеням развития. В зависимости от того, на какой ступени развития находятся разные народы, "на долю одного народа приходится одно из этих начал - это его географическое и антропологическое существование"[142].
Вытекающая из этих "ступеней развития" народа свобода фундаментальна, неотрывна от сущности народа, вместе с тем она многообразна, изменчива и внутренне противоречива. Она также тождественна с самим собой и отличается от самого себя. В этом смысле свобода народа согласована с самим собой, сохраняет определённый запас прочности и в то же время свобода народа находится в состоянии рассогласования и разногласия. Она охватывает столь большое количество проявлений сущности свойств внутреннего характера, что определение свободы народа требует специальных исследований. Между тем, если на уровне человека свобода многосторонне изучается, свобода народа ещё не стала предметом углубленных социально-философских исследований.
Социология этнических и расовых отношений, как и социологические теории международных отношений исследуют её преимущественно в различных формах национальной самоорганизации и самоопределения народов. Соответственно и Конституции демократических государств, а также международные организации, в том числе и Организация Объединенных Наций, рассматривают их независимость, суверенитет, свободное развитие как разнокачественные формы самоопределения народа вместо того, чтобы находить самоопределение специфической формой общей и национальной свободы народа.
В "Декларации о принципах международного права", принятой ООН от 24 декабря 1970 года, утверждается что "создание суверенного и независимого государства, свободное присоединение к независимому государству или объединение с ним, или установление любого другого политического статуса, свободно определяемого народом, являются формами осуществления этим народом права на самоопределение".
К вопросу о соотношении национальной свободы народа и его самоопределения мы ещё вернёмся, а здесь продолжим объяснение свободы как существенного свойства национального народа, то есть народа, образующего исторически сложившуюся этническую общность, в связи с проблемой согласия и разногласия.
Если иметь в виду, что отдельное есть грань, сторона общего, а общее - выражение, сущность отдельного, существуют определенные, тождественные черты между свободой конкретного человека и свободой народа. К пониманию свободы народа применимо определение, которое характеризует свободного человека. В этом смысле свободный народ - тот, "кому никто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать"[143]. К пониманию сущности свободы народа, видимо, более соответствует другое определение, данное Т.Гоббсом. В этом смысле свобода народа есть "отсутствие всяких препятствий к действию" [144], поскольку они не содержатся в природе и во внутренних качествах действующего субъекта (народа).
Позиция Вольтера в вопросах о сущности свободы даёт возможность рассмотреть свободу народа как "исключительную возможность действовать"[145]. "Изъявлять свою волю и действовать - это именно и означает иметь свободу"[146]. Однако свобода народа существенно отличается от свободы человека, свободы личности. Человек является субъектом собственной жизни, собственного тела и души, он осуществляет волевые действия и поступки лишь по собственному волеизъявлению. Он же перед самим собой ответственен за свободно осуществляемые волевые действия как в природе, так и в обществе, по существу во всех малых группах, куда он входит самостоятельным членом (семья, трудовая ассоциация, коллектив и др.). Кроме того, человек более свободен в своих желаниях и стремлениях, которые могут осуществляться в разных местах, сообразно складывающемуся в них состоянию человеческих отношений. Несомненно и то, что свобода человека ограничена, как и все его способности. Люди "свободны лишь в очень малой степени". Как утверждал Вольтер, "если бы мы всегда были свободны, мы были бы тем, что есть бог"[147].
Между тем народы, будучи территориально обособившимися частями человечества, за редким исключением случаев проживают, воспроизводясь из поколения в поколение, столетиями и тысячелетиями в границах одних и тех же территорий. Они как бы прикованы к своей природной среде, её дарам и богатствам, которые во многом определяют способы хозяйствования, материальный достаток, характер, образ жизни, обычаи и традиции. И вместе с тем они, будучи расселены на постоянных территориях, окружены столь же продолжительное время одними и теми же соседями. Соответственно они довольствуются той долей, которая соответствует месту, занимаемому ими в природе. Вступают же они в национальные связи и отношения, в своём преобладающем большинстве умом и чувством сознавая, что необходимо при прочих благоприятных условиях соблюдать принципы соседства. Ибо они знают, что из-за ссор, раздоров, конфликтов и даже войн, которые вспыхивают по различным побудительным мотивам, они не будут менять свою этническую территорию, которая каждым народом воспринимается как источник материального благосостояния, природный фактор этнической целостности и консолидированности, предмет патриотических чувств. Проживая на постоянных территориях, в соседской близости, народы, когда жили родами и племенами, не соприкасались между собой, каждый жил по своему образу и подобию, создавая уклады, нормы и идеалы, выбирали богов, олицетворяли в них естественные силы природы.
Одинаковые условия природного существования делали их похожими друг на друга, развивались они долгое время по параллельным линиям. Однако так не могло вечно продолжаться. Рост населения, удорожание жизненных благ, освоение более совершенных орудий труда, защиты и наступления, обмен продуктами трудовой деятельности и дарами природы, географическое разделение труда, некоторые общие леса, реки, озёра служили достаточным основанием для прокладывания между территориально близкими народами отношений, которые вначале развивались стихийно и интуитивно, а затем, с образованием уже простейших органов народной самоорганизации и самоуправления, обретали реактивный характер. Иначе говоря, чтобы сложились между народами определённые отношения, им следовало пройти путь от естественной свободы людских стад, родовых общин и племенных образований к взаимосвязи народов, т.е. к взаимозависимости, с тем, чтобы от этой взаимозависимости или даже односторонней зависимости одного народа от другого народа прийти непосредственно к свободе, к всё более познаваемому стремлению к свободе.
Свобода народов - духовно-историческая категория в том смысле, что если бы ей не предшествовала их зависимость друг от друга, они не испытали бы экзистенциальной потребности в свободе. Для социальной философии национальные отношения представляют теоретический интерес именно с точки зрения отношений свободы и зависимости, свободы и необходимости, свободы и причинности, свободы и самоограничения, того, насколько эти типы отношений соотнесены как между собой, так и с родовой сущностью народа. Отношения свободы (свободные отношения), в свою очередь, содержат в себе взаимодействующие тенденции к согласию народов между собой и к их разногласию по наиболее жизнесмысловым позициям. Свободные народы, как и свободные люди - не завершение и не абсолют, это диалектический процесс. Короткий для человека и продолжительный для народа. Пока свобода не стала сколько-нибудь целостной и социально-значимой - она не свобода, а момент её становления. Когда же свобода народа состоится, тогда она перестаёт быть свободой, превращается в свою противоположность. Причина этого парадоксального явления состоит в том, что мера освобождённости народа определяется поиском им того народа или тех народов, которых он намеревается угнетать, делать зависимыми от себя. Дело в том, что свобода порождает этнический эгоизм, а эгоизм становится движущей силой или энергетической силой национальных отношений. В этом смысле типология национальных отношений определяется не их делением на дружественные, нейтральные и враждебные. Эта типология годится для социологического и социально-психологического рассмотрения национальных отношений.
Предметом социально-философского исследования является типология, определяемая тем, насколько свобода народов или ущемляется или, напротив, поощряется этими отношениями. Иначе говоря, отношения могут быть дружественными, которые могут быть рассмотрены как социально-позитивные, прогрессивные, или же могут быть, напротив, враждебными, но всё дело в том, что дружба народов непосредственно не ведёт к их свободе, дружба может стать и источником угнетения, скажем, по отношению к иным народам.
Напротив, встречаются случаи, когда вражда народов способствует тому, чтобы каждый народ спонтанно увеличивал свободу своих действий, проявлял больше воли в достижении внутренней свободы. В этом состоит, на наш взгляд, причина того, что в сфере крайне сложных и запутанных национальных отношений термин "межнациональное согласие", как и термин "межнациональное разногласие", тем более "межнациональное противогласие (противостояние)" включает множество разнокачественных смысловых значений. Причем существуют определенные границы, за которыми они переходят друг в друга, но во всех случаях национальные отношения народов, если они действительно являются свободными, самостоятельными народами, не могут стать абсолютно согласными или согласованными, как и разногласными.
Отношения национального или межнационального согласия могут возникнуть в разных, преимущественно в двух, ситуациях. Во-первых, между малочисленными народами определённого историко-культурного типа, родственными по этническому происхождению, религии, культам, символам и образу жизни, если они ещё не успели проникнуться этническим эгоизмом, и тем более какими-либо серьёзными предубеждениями относительно других народов. Это отношения стихийного, спонтанного, свободного со стороны всех этносов согласия. Во-вторых, между неродственными, разноязычными, разнокультурными народами, между государствами которых заключаются соглашения и договора о взаимной дружбе и сотрудничестве, если эти правовые документы уважаются и исполняются национальными субъектами. Отношения межнационального согласия второго типа могут быть классифицированы как формальные или формализованные, ибо они строятся на определенной договорно-юридической базе.
Разумеется, возможен и третий тип отношений межнационального согласия. Смешанный, интегрирующий стихийно-спонтанные отношения с сознательно-организованными отношениями. В этом случае воля народа и воля государства совпадают. Низы и верхи солидарны в проведении политики, ориентированной на межнациональное согласие.
Между тем реальная жизнь национальностей сложнее, драматичнее, чем она представляется многим философствующим теоретикам. Как утверждал почти два века назад И.Кант, народы мало думают о том, что "они, каждый по своему разумению и часто в ущерб другим, преследуют свои собственные цели"[148]. Если народ в своём историческом развитии не успел ещё прийти к осознанию "собственных целей", то это значит, что он ещё не состоялся, не сформировался как социальный субъект. А состоявшийся народ - это тот, который обретает смысл своего существования, проникнут, следовательно, национальным духом и национальной волей. И к "собственным целям" народы приходят, когда обретают самостоятельность в историческом творчестве. Самостоятельность предполагает не изолированность от окружающих народов, а независимость от них. В свою очередь независимость есть критерий народной свободы, который выражается в решении всех проблем национального существования народа своим собственным разумением, своими силами и по своему спонтанному желанию или хотению. В этом "желании и хотении" могут быть явные и неявные посягательства на другие народы, своего рода претензии на их земли, природные и культурные богатства, материальные и духовные ценности, политические права, вплоть до их покорения и установления своего господства над ними. Национальный народ, каким бы по характеру, психическому складу, инстинкту или разумению ни был, так или иначе, в большей или меньшей степени проникается этническим эгоизмом. Эгоизм - это не просто повышенная заботливость о самом себе, о своем "Я". Такая заботливость вытекает из естественной природы человека и народа. Эгоизм предполагает существование человека в группе, а народа - во взаимодействии с себе подобными в определенном пространственном бытии. Этнический эгоизм обретает для народа нравственно-жизненный смысл, когда осознанно или преднамеренно желает и добивается практического осуществления своих "собственных целей" путем ущемления целей или интересов себе подобных. Этнический эгоизм формируется как его жизнесмысловой принцип, национально-психологическая установка.
Разумеется, этнический эгоизм многофакторен, поэтому он по-разному относится к разным народам. Один и тот же народ, решая свои бытийные проблемы, может выступать эгоистом по отношению к одним и альтруистом по отношению к другим окружающим народам. Альтруизм применительно к народу выступает как "чувство симпатии или процесс "вчувствования", направленный на переживание чужих горестей и радостей"[149] . A своей зрелой форме этнический альтруизм представляет волевую деятельность, направленную на добровольную помощь страждущим и нуждающимся в ней народам, особенно в случаях войн, эпидемий, природных катаклизмов. Однако при определённых условиях этнический альтруизм обретает эгоистическую, чуждую ему природу. Иначе говоря, он становится видом эгоизма. Нечто такое случается, когда народ, оказывающий часто помощь своим соседям, рассчитывает на постоянное завоевание их признательности, готовности уступить в чём-то важном и существенном, проявлении покорности.
Этнический эгоизм и этнический альтруизм, когда обретают характер повторяющихся и переходящих от поколения к поколению тенденций, порождают адекватные им формы национальных отношений - эгоистические и альтруистические. Они становятся односторонними или двусторонними, многосторонними в зависимости от того, в какой мере эгоизм и альтруизм распространён в исторической деятельности, культуре и этнических нормах взаимодействующих народов. Пропущенные через свободу народа, они оказывают существенное воздействие и на отношения национального согласия, как и отношения межнационального разногласия и противогласия. В связи с этим возникает проблема эгоизма и альтруизма согласия между народами. Эгоизм согласия заключается в том, что данный народ вступает в договоры и соглашения с каким-то одним или группой других народов, чтобы проводить общую политику ущемления интересов третьей стороны.
Это распространённое явление в практике национальных отношений. Редко когда окружающие народы в одинаковой мере воспринимаются как союзники, когда можно было бы установить с ними "всеобщее" или "всеохватывающее" согласие. Внешняя политика государства, как политической организации одного или нескольких народов, очень часто исходит из принципа двуразрядности: союзников и противников. Там, где существуют союзники, они, чтобы упрочить силы межнационального согласия, создают образ противника и становятся его пленниками, результате даже тогда, когда нет действительного противника, они его придумывают, создают.
Поэтому межнациональное согласие определённой группы народов, ориентированное на решение своих внутренних проблем за счёт ущемления благополучия третьей стороны, и есть эгоизм национального согласия. Сознание же того, что союзники и противники выбираются исходя из изменившихся внутренних и внешних интересов, порождает межнациональное согласие, характеризующееся большей гибкостью и смыслом.
В целом мир нравственных форм самоопределения субъектов национальных отношени