.   .   .   .   .   .
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Герой тотчас свой шлем надел
И словно ветер налетел
На герцога, что страшным взглядом
Смотрел, как некто скачет рядом
С его печальною женой...
Конь Парцифаля - вихрь шальной.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Герои копьями дрались.
Ешута бедная, молись!
И впрямь: подобного турнира
Не знали с сотворенья мира.
Здесь все гремело, все звенело.
Они дрались осатанело.
(Ах, крови, что ль, пролито мало?)
Ешута руки ломала...
Орилус храбрый был боец.
Да что поделаешь? Юнец
Его одолевает,
Сдаваться повелевает.
"Ах так? Не слушаться меня?!"
Взял и стащил его с коня
Могучими руками
(Что было с герцогом, судите сами)
И мигом, как мешок с овсом,
Швырнул его на бурелом,
Синяками лицо изукрасил
И нос ему расквасил.
Кровь из-под шлема льется.
Одно лишь остается
Орилусу: глаза смежить
И умереть... "Ты хочешь жить?
Все от тебя зависит.
Раскаянье возвысит
Тебя, и честь тебе вернет,
И с сердца тяжкий снимет гнет.
Проси же без смущенья
У этой женщины прощенья!
Свое доверье ей верни
И подозреньем не черни.
Тебе клянусь я свято:
Ни в чем она не виновата!.."
"Не виновата?! Кто?! Она?!"
"Да. Знай: во всем - моя вина.
В своей ребячьей дури
Навлек я гнева бури
На воплощенье чистоты...
Ее подозреваешь ты
В супружеской измене!
Но нет на ней вины ни тени!
Хочу, чтоб ты рассудку внял:
Кольцо с нее я силой снял
И, как бы в ослепленье,
Поцеловал без дозволенья..."
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Воскликнул герцог: "Я спасен!
Ужели это все - не сон?
Хоть я повержен и раздавлен,
От худшей казни я избавлен.
Мне пораженье принесло
Усладу дивную. Спасло
Меня сие известье.
Что подозрение в бесчестье
Отпало!.. Что моя жена
Господним ангелам равна
Своей небесной чистотою!
Безумец! Я ее не стою...
И все ж для ревности тогда
Был повод... В том-то и беда.
Она мне сердце разрывала
Тем, что восторга не скрывала
Перед твоею красотой.
А у меня-то нрав крутой.
Дурная мысль мне в мозг вонзилась:
Моя жена в тебя влюбилась,
Жена мне боле не верна!..
Из преопасного зерна
Взросло слепое подозренье,
Позор! Позор мне и презренье!
Но о прощении молю
Ее, что я, как жизнь, люблю!.."
Рек Парцифаль: "Тебя я пощажу,
Возблагодари же госпожу!
Взбодрись душой, с земли восстань!
Ты тотчас двинешься в Бретань.
И - клятву в том с тебя беру:
Придя к Артурову двору,
На верность деве присягнешь!
Какой? Сейчас меня поймешь:
Прелестной деве, кротчайшей,
О коей с болью, с тоской величайшей
Я воздыхать не позабыл.
Кей-сенешаль ее побил.
Из-за меня случилось это!
Удар остался пока без ответа.
Найди ж ее, поведай ей,
Что будет отомщен злодей,
Что он за все заплатит кровью..."
"Я рад твои принять условья, -
Ответил герцог. - Но сперва к жене
С повинною дозволь вернуться мне..."
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
И примиренье состоялось.
Сердце Орилуса с горем рассталось.
И вскоре они в пещеру зашли,
Где с мощами святыми раку нашли,
И копье разноцветное там лежало -
Оно отшельнику принадлежало.
Отшельник Треврицент был брат
Анфортаса... (Так говорят
Предания, по крайней мере.
В ту пору не было его в пещере...)
Над ракой вновь Парцифаль присягнул,
Что ни разу в жизни не посягнул
На честь иль достоинство герцогини,
Однако он горько жалеет ныне
О дерзком поступке (известном вам),
И он резнул себя по губам,
Что зло свершили, без спросу целуя,
Дабы кровью с них смыть печать поцелуя.
И, глядя герцогине в лицо,
Он с поклоном ей возвратил кольцо...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
И тут же доблестный рыцарь Орилус
(Чья душа для добра отворилась)
Супругу плащом драгоценным укрыл
И о любви своей заговорил
И о том, как виновен он перед ней,
Кто всех любезней ему и родней...
А Парцифаль с копьем разноцветным
Стоит, глядит на них взглядом приветным,
И радость его наполняет грудь...
Он решает в дальнейший пуститься путь.
Ах, напрасно супруг и супруга
Приглашают младого друга
С ними вместе в шатровый их град.
Словно бы приглашенью не рад,
Он простился с милой четою,
Снова движимый целью святою...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
А теперь я вам о том расскажу,
Как Орилус, обретший свою госпожу,
Ставши снова счастливым супругом,
К своим вернулся слугам
В шатровый город на лугу.
И вправду молвлю, не солгу,
В ту самую минуту,
Когда народ узрел Ешуту,
Восторга клики раздались.
Из множества сердец рвались
Те радостные клики:
День наступил великий...
Им поклонившись до земли,
Обоих в баню повели.
Двенадцать дев придворных,
Прилежных да проворных,
От грязи и от пыли
Владычицу отмыли.
И вот, умыта и свежа,
Вновь почивает госпожа
После скитаний длинных
На пуховых перинах.
Меж тем Орилус, в бане моясь
И ни о чем не беспокоясь,
Мечтает только об одном:
О скором отдыхе ночном.
Тут дорогому господину
Необычайную картину
Один старательный вассал
В таких словах живописал:
"Едва ты, герцог, удалился,
Король Артур сюда явился.
По обе стороны реки
Стоят Артуровы полки,
Кругом раскинуты палатки.
Герои так и рвутся к схватке.
Во имя доблести и славы
Придумывает он забавы:
Турниры, битвы без конца,
Пылают женские сердца.
Их здесь немало, дам прекрасных,
Любительниц сих игр опасных!.."
И герцог, словно бы в огне,
Воскликнул: "Снаряженье мне!
А герцогине - платье!.."
Не в силах передать я,
Как герцогине платье шло
И как лицо ее цвело!..
Затем на ложе они вдвоем сидели
И жареных пичужек ели...
Да жаль, ей герцог есть не давал,
Все беспрерывно целовал
Уста своей Ешуты,
Порвав раздора путы...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
И вот они пустились вскачь.
Конь под Орилусом горяч.
Орилус, герцог, был при всем
Вооружении своем,
Однако в этот час он
Не был подпоясан
Испытанным своим мечом,
Что говорило всем - о чем?
О том, что пораженье
Он потерпел в сраженье.
Меч поперек седла лежал.
Плененью герцог подлежал
И крайне странной каре:
Служенью Куневаре!..
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Артур, приметив тех двоих,
С большим почетом принял их,
Как если б их давно здесь ждали.
Пажи Ешуту сопровождали
При въезде в лагерь, ко двору...
И вдруг любимую сестру
(О, возликуйте, божьи твари!)
Узнал Орилус в Куневаре...
Да и она, волнением объята,
Признала в нем тотчас родного брата.
Тут достославнейший Орилус
Поведал ей, что с ним случилось.
Не скрыл он также и того,
Какую клятву взял с него
Его бесстрашный победитель,
Заступник добру, а злу - обвинитель,
Который ему явиться велел
Сюда, чтоб положить предел
Бесчинствам сенешаля Кея...
Затем он воскричал, бледнея:
"Кей! Кей тебя ударить смог?!
Но если есть на небе бог,
Обидчик твой не уйдет от мести!
С героем величайшим вместе
За каждую твою слезу
Обрушим на него грозу!.."
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
А королева в это время
С придворными своими всеми
Спешит облобызать Ешуту...
Артур пришел. Ну, а к нему-то
Вассалы, слуги так и льнут.
Все в умиленье слезы льют,
Счастливейшую видя пару
И вместе с ними Куневару,
Что прежде, словно тень, брела,
А нынче брата обрела
И расцвела красою бесподобной...
Но кто это о ухмылкой злобной
Стоит угрюмо в стороне?
Кей, ненавистный вам и мне!
Счастливцев вид его бесил,
И оттого он был без сил.
Вдруг он Кингруна примечает,
Править пиром ему поручает.
"Пойми, - он говорит тайком, -
При совпадении таком
Я за столом сидеть не вправе,
Душой и сердцем не лукавя.
Скорей я со стыда помру!
Ударив герцога сестру,
Себя я виноватым
Считаю перед братом.
Надеюсь, ты меня заменишь
И старой дружбе не изменишь.
Всех угости отменно, вкусно:
Ты это делаешь искусно.
Не ты ль закатывал обеды,
Когда одерживал победы
Твой достославнейший Кламид?..
Я верю, что не утомит
Тебя и это угощенье..."
...Отвесив герцогу поклон,
Печально удалился он,
Так и не заслужив прощенья...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
...Куневара всех потчевала на диво,
Брата родного - особливо.
Король Артур, скажу без лести,
Высокой их удостоил чести,
Когда, собравшись почивать,
Он доброй ночи пожелать
Соизволил недавним жертвам ссоры лютой.
Итак, покуда день расцвел,
Счастливейшую ночь провел
Орилус со своей Ешутой.

        VI

Узнайте, что Артур-король,
Покинув замок Коридоль,[95]
Расстался со своей страной...
Среди рожденных стариной
Поверий и сказаний
Немало указаний
На то, что он родную землю
Покинул, гласу мудрых внемля,
Мечтая в странствии, в пути
Младого рыцаря найти,
Того, кто звался Рыцарь Красный
И подвиг свой свершил ужасный,
Невольно Итера убив,
Затем, Кингруна победив,
Пленил Кламида без смущенья
И был достоин восхищенья!
Но что там слава и хвала!
К героям Круглого стола
Отважного причислить надо!
Не это ль высшая ему награда?
Но прежде чем пуститься в путь,
Король на верность присягнуть
Повелевает слугам
И молвит: "Кто друг с другом
Затеет драку или спор,
Пусть ведает, что с этих пор
Нам все решать придется миром -
Не поединком, не турниром:
Нам силы надобно сберечь
Для дальних странствий и для встреч
Негаданных-нежданных
В нам незнакомых странах.
Должны вы это понимать,
Излишний шум не поднимать.
В беде я не оставлю вас.
Так исполняйте мой приказ!
Мы своего добьемся!.."
Все молвили: "Клянемся!.."
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
...Однако где же наш герой?..
То было зимнею порой.
Снегами скоро все покроется...
Как?! Разве на дворе не Троица?
Ведь все весной напоено
И все цветет... А! Вот оно!
О, стародавние поэты,
Мне ваши ведомы приметы,
У вас в стихах король Артур -
Изнеженнейшая из натур.
Зефирами он обдуваем,
Он, как цветок: он дышит маем.
Весенний, майский, неземной,
Он только в Троицу, весной
По вашим движется страницам,
На радость голубым девицам...
Но нет! У нас он не таков!
С нас хватит "сладких ветерков"!
Мы сей рассказ соорудили,
Собрав бесчисленные были
И вымыслы. И так хотим,
Чтоб - пусть мороз невыносим -
Герой наш, столь любимый мною,
С Артуром встретился зимою...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Артур со свитой скачут вдоль
Крутого берега Плимицоль.[96]
Угрюм король и вся его свита
Зело на сокольничего сердита.
Случился нынче скверный случай:
Артуров сокол, самый лучший,
Был перекормлен до того,
Что есть не стал он ничего
При утреннем кормленье
И, в дерзком устремленье,
Рванулся, из виду исчез
И улетел куда-то в лес.
Ну, что тут делать станешь?
Чем сытого заманишь?..
Меж тем бесценный сокол сей
В лесу еловом средь ветвей
Был рядом с Парцифалем.
(За что его восхвалим!)
Да, сокол, улетевший прочь,
С героем рядом был всю ночь.
Трясло их от озноба,
И сильно мерзли оба.
А утром, только рассвело,
Герой увидел: замело
Лесные тропы до единой.
И этой зимнею картиной
Наш друг безмерно потрясен.
Он словно видит дивный сон...
Но как сыскать дорогу?
Он ощутил тревогу.
Теперь он скачет наугад...
Стволы, повалены, лежат.
Кругом - камней нагроможденье.
Так едет он в сопровожденье
Красавца сокола того
И сам не знает про него...
Над лесом ярко солнце рдеет.
Но постепенно лес редеет,
И вот уж впереди видна
Поляна белая одна,
И диких тысяча гусей,
Крича, проносится над ней...
Но сокол кинулся на них:
Какой-то гусь навек затих,
А остальные улетели...
Три капли на снегу алели,
Три капли крови на лугу,
Три алые капли на белом снегу...
Герой наш в думу погрузился.
И понял он, чей отразился
Здесь образ!.. Перед ним возник
Кондвирамур любимой лик.
И в памяти все ожило:
Как снег, ее лицо бело,
Как кровь, красны ее ланиты!..
"Кондвирамур! Меня к себе верни ты!
Beau Corps!.. Прекраснейшая телом,
Ты алое смешала с белым.
Твой лик, поклясться я готов,
Есть сочетанье двух цветов,
Двух красок: белой краски с красной!
Конд-ви-ра-мур!.." И вдруг безгласный
В сердечной боли он застыл,
Лишившийся душевных сил,
Как если б потерял сознанье...
О, горемычное созданье!..
...Застыл он, неподвижен, нем.
А по дороге между тем
В Лаланд стрелой летел Garcon
(Был Куневарой послан он)
И вдруг, смущением объятый,
Увидел чей-то шлем промятый
И щит, проколотый насквозь...
Но, может, все бы обошлось,
Когда бы не узрел гонец
(Garcon - неопытный птенец)
Героя Парцифаля,
Что, погружен в свои печали,
Пред ним возник невдалеке,
Причем сжимал копье в руке...
Да, весь в томленье погруженный,
Он спал. Но спал вооруженный.
Во сне таинственном застыв,
Он спал, копья не опустив,
Как если б он, задира,
Здесь, в чаще, ждал турнира
И вызывал на поединок
Кого-то здесь, среди лесных тропинок...
Garcon к Артуру в лагерь скачет.
Могу сказать: он едва не плачет.
"Беда! - кричит. - Беда! Беда!
Дерзновеннейший рыцарь проник к нам сюда
Он держит копье свое наготове.
Клянусь: он жаждет чьей-то крови
И, видимо, желает зла
Героям Круглого стола!
А вы тут дремлете! Нет - спите!
Вы тут в бездействии сидите!
Ах, ах! Позор, какой позор!.."
...Прекрасный, юный Сеграмор -
Поистине судьбы избранник,
Гиневры сладостной племянник,
В шатер вбегает к королю:
"О дядя! Об одном молю,
Дозволь с тем рыцарем сразиться!
Слыхал, он всех нас смять грозится!
Он снаряжение надел...
Однако есть всему предел!.."
(Чтоб смысл попять сей пылкой речи,
Скажу вам: юноша ждал сечи,
Давно, давно он рвался в бой
И оттого с такой мольбой,
Столь пылко обращался к дяде,
Одной лишь бранной славы ради...)
Король ответить поспешил:
"Мой мальчик, я бы разрешил
Тебе в сражение вступить
И славу доблестью купить.
Но если ты откроешь бой,
То, уверяю, за тобой
Другие ринутся князья,
А силу нам дробить нельзя.
Мы Мунсальвеш должны найти,
Но нам неведомы пути,
И мы не знаем, как встречать
Анфортаса нас будет рать..."
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Тогда прекрасный Сеграмор
К Гиневре лучезарной взор
С мольбой смиренной обратил...
И королеве уступил
Король. И le Roi Сеграмор
Уже летит во весь опор
В огнем пылающей броне
На схожем с молнией коне...
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
А Парцифаль был недвижим,
Поскольку завладела им
Любовь, которая не раз
Пытала и меня и вас,
С ума сводила, в бой звала
И сердце пополам рвала.
Ах, знаю я такую,
О коей я тоскую.
Я тоже безутешен
И вроде бы помешан...
Но все же вникнем в разговор,
Который начал Сеграмор...
"Высокочтимый господин,
Вы здесь, как видите, не один.
В чужие вторглись вы владенья.
Мы вправе ждать от вас извиненья.
Поверьте, жизнь я скорей отдам,
Чем себе позволю потворствовать вам!
Ответствуйте, из какой земли,
С какою целью сюда вы пришли?
И коль не хотите с жизнью расстаться,
Вам предлагаю почетно сдаться!.."
Однако Парцифаль молчал,
Он ничего не замечал
Да и не слышал ничего, -
Так одурманила его
Волшебница - госпожа Любовь...
И на снегу он все видит кровь...
Отъехал le Roi Сеграмор чуть-чуть,
Дабы с налета его проткнуть.
Но в этот миг Парцифаль проснулся:
Господин Рассудок к нему вернулся...
И Парцифаль-герой с улыбкою
Наклонил копье свое пестрое, крепкое, гибкое,
В пещере найденное им,
В щит Сеграмора с расчетом таким
Вонзив, чтобы выбить из седла
Того, в ком жажда славы жила,
И урезонить малость
И чтоб при этом копье не сломалось...
Вернулся в лагерь Сеграмор -
Ненужен утешений хор.
Он держится достойно
И говорит спокойно:
"Нет в жизни худа без добра.
Бой, поединок - все игра,
Коль проигрался в кости,
То относись без злости
К тебе назначенной судьбе.
Я это знаю по себе.
Бывает, что корабль и тот
Крушенье терпит, течь дает...
Удача ли, недоля -
На все господня воля...
Однако супротивник мой
Провел недурно этот бой,
И я скажу без униженья,
Что он достоин уваженья!.."
...Явился муж отважный - Кей
К славнейшему из королей,
Чтоб доложить о Сеграморе,
Который пребывает в горе,
Поскольку не повержен тот,
Кто новых поединков ждет
В лесу, на прежнем месте.
"Неужто он избегнет мести?
Дозвольте мне сразиться с ним!
Иначе все мы посрамим
Супругу вашу! Да, она
Всех более оскорблена
Сим беспримерным посещеньем!
Нельзя отделаться прощеньем!
Иль службу я с себя сложу,
Хоть верой-правдой вам служу
Не первый год!.. О, боже правый!
Ужель с былой простится славой
Ваш Круглый стол?! И так нелепо?!
Да будь все глухи, немы, слепы,
Вы быть не смеете слепым!.."
И король Артур согласился с ним
И дал ему соизволенъе
На битву с тем, кто в отдаленье
Застыл в прибежище лесном...
Сейчас ему в бою честном
Сойтись придется с мужем грозным
Под снежным ветром, днем морозным.
Но Парцифаль недвижен вновь.
Героя госпожа Любовь
Опять околдовала.
Жертв ей, что ли, мало?..
...Скажите, госпожа Любовь,
За что вы пьете нашу кровь,
Зачем вы к нам являетесь
И нами забавляетесь?
Вы, исцеляя от тоски,
Нам сердце рвете на куски,
Вы столь искусно лечите,
Что насмерть нас калечите.
Скажите, и не стыдно вам,
Вняв самым пламенным словам,
Куражиться над ними,
Над чувствами святыми,
И нашу боль не укрощать,
Но беспощадно превращать
Чистейшие стремленья
В предмет увеселенья?
Ужасна сила ваших чар
Для тех, кто молод и кто стар,
Мы все на этом свете
Попались в ваши сети.
Всем причинили вы беду.
Мы из-за вас - в сплошном аду,
Томимые нуждою,
Гонимые враждою.
Мы вас не в силах убедить,
Мы вас не в силах победить,
Напротив: вам в угоду
Бежим в огонь и воду...
Себе в служанки выбрав Честь,
Все ж позабыли вы, что есть
Угроза вашей власти
В живой, в горячей Страсти!..
О госпожа Живая Страсть,
Молю, не дайте мне пропасть
В плену Любви холодной,
Прекрасной, но... бесплодной!..
Другую б песню я сложил,
Коль от Любви бы заслужил
Расположенья крохи
За слезы, стоны, вздохи,
За все, что пережито мной...
Из-за кого? Из-за одной...
Но далее не смею
Песнею своею,
Весьма простонародной,
Любви касаться благородной,
Бессильный гнев свой изливать!..
Любовь достойно воспевать
Лишь Генрих фон Фельдеке[97] умеет.
Пред ним мой бедный язык немеет,
Поэтому я приуныл.
А Фельдеке Любовь сравнил,
Вняв сладостным напевам,
С большим, цветущим древом,
Хоть лучше бы изображать,
Как нам от нее бежать...
А впрочем, от Любви уберечь
Не могут нас ни щит и ни меч,
Ни латы наши стальные,
Ни стены крепостные.
Не ускакать от нее на коне,
От нее по морской не уплыть волне:
На море и на суше
Загубит наши души.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Но, госпожа Любовь, мне жаль,
Что оказался Парцифаль,
К великому несчастью,
Под вашей строгой властью.
Ах, право, в неурочный час
Кондвирамур прислала вас
К нему из Пельрапера.
Скажу вам для примера
(Прости, всемилостивый бог!),
Что я бы вынести не мог
Подобного явленья...
Теперь без промедленья
Рассказ я продолжаю свой,
Чтоб не томился наш герой
Под сладким вашим игом,
А пробудился мигом...
...Итак, могущественный Кей,
Воинственнейший средь людей,
Закованный в такие латы,
Что столь надежны, сколь и богаты,
Свой к Парцифалю держит путь.
Не сомневаюсь я ничуть:
Достойный отпрыск Гамурета
Нашел бы способ для ответа,
И Кей бы замертво упал...
Но юный валезиец спал,
Его всего сковала дрема
(Которая и нам знакома),
Он не подъемлет головы...
О женщины! Виновны - вы!
Зачем рассудки нам туманите?
В какую вы нас пропасть тянете?..
Мне это видеть невтерпеж!
Скажите, разве не похож
Герой наш на самоубийцу?..
Кей подъезжает к валезийпу.
"Я, - молвит, - требую суда!
Вы нагло прибыли сюда.
Чье привело вас наущенье?
Неважно!.. Важно возмещенье
Непостижимого урона!
О, здесь оскорблена корона!
Но крови мы не жаждем, нет.
А посему благой совет
Без возмущения примите:
С себя оружие снимите,
Затем, смирив свой нрав горячий,
Ошейник - именно! - собачий
Наденьте... Да... Я так велю!
Я отведу вас к королю...
Ах, не хотите? Что ж, мой милый,
Тогда вас взять придется силой!"
Вот что промолвил злобный Кей.
Но госпожа Любовь сильней
Трезвого Рассудка:
Спит Парцифаль!.. Подумать жутко,
Что с Парцифалем может стать...
Кей закричал: "Ты смеешь спать,
Когда я говорю с тобою?!
Вострепещи перед суд