впускать  в  отсек
воздух, чтобы не испортить Лемме "всю музыку".
   Впрочем, так они только говорили. За это  время  вся  бригада  кузнецов
приготовила все необходимое, чтобы закончить ремонт.  В  результате  через
четыре часа после аварии все восстановительные работы были закончены.
   - Ну как, шеф, оправдали мы ваши надежды? - спросил Герман, появляясь в
дверях рубки во главе своей бригады, уже снявшей скафандры.
   - Молодцы, ребята! - ответил Дюма.
   - Мы - кузнецы, и дух наш молод, - пропел Андрей.
   - Что-то вы рано запели, - отрезвил их Дюма, - еще неизвестно, чем  все
это кончится. Мванза говорит, что когда  этот  чертов  метеорит  сгорел  в
отсеке, спутник мог выйти из строя. Электроника  -  штука  нежная.  Боится
всяких резких изменений, температуры. Да и система регенерации - тоже.
   - Поживем - увидим.
   Опасения Дюма оправдались. Спутник действительно вышел из строя, и  все
электронщики в один голос утверждали, что отремонтировать его можно только
в условиях нормальной силы тяжести.
   - Ладно, - сказал Дюма, - отремонтируем сразу же после посадки.
   - Все равно ему нужно было сделать ревизию,  прежде  чем  запускать,  -
поддержал его Мванза. - Четыре года  -  срок  долгий.  Лично  я  очень  бы
удивился, если бы в нем ничего не сломалось.
   Гораздо хуже оказалось положение с установкой регенерации воздуха.  Три
четверти элементов  погибли  безвозвратно.  Ндоло  с  головой  окунулся  в
расчеты. Его длинные худые пальцы  так  и  бегали  по  клавишам,  вводя  в
компьютер новые и новые данные. Наконец, он оторвался от пульта.
   - Как скоро мы сможем сесть?
   - Суток через семь-восемь... - Френк занял его место и в  свою  очередь
заиграл на клавишах.  -  Через...  Сто  четыре  часа.  Маневр  -  минут...
Тринадцать с хвостиком. И на околопланетной орбите... -  он  повернулся  к
капитану с вопросом на лице.
   - Мы  планировали  трое  суток  на  орбите...  -  начал  Дюма.  -  Надо
разобраться с радиофоном. Посмотреть, нет ли светящихся  пятен  городов...
Изучить магнитное поле, другие параметры... А что?
   - К сожалению, трех суток не получится, - отвечал Ндоло.  -  Даже  если
использовать до конца все  кислородные  запасы  и  пустить  на  износ  все
оставшиеся элементы, воздуха нам хватит на пять-шесть суток. А  ведь  надо
же оставить время на изучение воздуха планеты...  Вдруг  придется  ставить
фильтры?
   - Так... - протянул Дюма. - Предложения?
   - После выхода на орбиту - один-два витка для выбора места посадки... И
все. Попутно послушаем радиофон, посмотрим и пятна...
   - Видимо другого нам не дано. Значит так к сделаем.
   Вот так, на тысяча  пятьсот  сорок  восьмые  сутки  полета  по  времени
"Пасионарии", 27 марта 37 года Эры Об®единенного Человечества  по  времени
Земли "Пасионария" произвела посадку на поверхность  неизвестной  планеты.
Первый этап Звездной Экспедиции благополучно завершился.



        4

   Теперь, когда в иллюминаторы корабля был виден зеленый травяной  ковер,
а чуть дальше - голубая поверхность  воды,  окаймленного  камышами  озера,
космонавты неожиданно потеряли все  свое  терпение  и  выучку,  Эти  люди,
которых еще там, на Земле не могли вывести из себя никакие  неожиданности,
вдруг оказались бессильными перед самым простым чувством - ожиданием.
   Если бы Дюма заранее не запретил кому бы то ни было мешать  Ндоло,  он,
наверное, делал бы свои анализы гораздо дольше, потому  что  через  каждые
пять-десять минут к нему врывался бы кто-нибудь с не очень умным вопросом:
   - Ну как?
   Все эти  пять  или  шесть  часов  люди  слонялись  по  кораблю.  Каждый
стремился найти себе какую-нибудь работу, чтобы убить время, и каждый  тут
же убеждался, что нетерпение - выше его сил, а самая нужная, самая срочная
работа просто валилась из рук.  Понимая  состояние  космонавтов,  Дюма  не
пытался вмешиваться и как-то занять экипаж. Сам он страдал больше всех.
   В конце концов все собрались у  дверей  рубки,  где  заперся  Ндоло  со
своими  помощниками,   ожидая   конца   анализа.   Вот,   наконец,   двери
распахнулись. Все глаза устремились в одну  сторону.  На  всех  лицах  был
написан один и тот же вопрос. Ндоло поднял руку, как бы  требуя  внимания,
хотя в этом не было никакой необходимости:
   - Друзья! Анализы превосходные!  Человек  может  дышать  воздухом  этой
планеты без всякой опасности для жизни.
   Бурный восторг. Кто-то смеялся,  кто-то  плакал.  Дюма  подпрыгивал  на
месте. Выждав немного, пока все чуть успокоятся, Ндоло продолжал:
   - И бактериологический анализ - не хуже! Эта планета - подлинная сестра
Земли.
   Дюма не выдержал:
   - Открыть люк и всем - на десятиминутную, прогулку.
   Точно школьники, отсидевшие скучные уроки,  толпа  с  шумом  и  хохотом
высыпала из корабля. Даже вечно невозмутимый Френк Хонани упал на траву, и
гладил ее, и целовал травинки, и шептал им  какие-то  ласковые  слова.  Об
остальных и говорить не приходится.
   С большим трудом Дюма сумел овладеть собой,  а  потом  уже  -  и  общим
вниманием:
   - Друзья! Братья! Люди!!! Мы прибыли! Мы  прилетели!  Мы  снова  топчем
траву, снова дышим воздухом настоящим, с запахом цветов и земли! Мы  снова
видим Солнце! Пусть не наше, земное, пусть другое, но - настоящее,  живое.
Вот она - наша мечта! - он хотел сказать еще что-то, но в горле неожиданно
застрял комок, который ни протолкнуть, ни проглотить он был  не  в  силах.
Бурные аплодисменты были ему ответом.
   Постепенно все  немного  успокоились.  Биологи  кинулись  рассматривать
растения и насекомых, геологи - ковыряться в земле, Ндоло побежал к  озеру
взять на анализ воду. Бригада кузнецов ринулась за ним.
   И на запах, и на  цвет  вода  ничем  не  отличалась  от  земной.  Ндоло
решился... и попробовал  на  вкус...  Кузнецы  застыли  около  него  немой
скульптурной группой.
   - Вода! - вскричал Ндоло. - Настоящая вода!
   Как они были - в полной одежде, кузнецы подхватили химика  под  руки  и
ринулись с берега в эти прозрачные теплые волны...
   Только поздним вечером собрались космонавты в  кают-компании.  Делились
впечатлениями,  рассматривали  собранные  растения  и  насекомых,  кузнецы
демонстрировали пойманную рыбу...
   - Смотрите, трава-то, ну точно наша тимофеевка!
   - А у меня клевер...
   - Растительность земная, это точно, а вот насекомые - совсем другие...
   - Да нет,  растительность  не  совсем  наша,  у  меня  несколько  новых
растений, даже листики какие-то голубоватые...
   - А рыба-то, совсем на нашу не похожа...
   - А птиц нет...
   - Да, птиц нет...
   - Вот что, - сказал Дюма, - выводы делать еще рано. Давай-ка все спать.
Завтра  с  утра  займемся  подготовкой.  Дня  через  два   начнем   первые
разведочные полеты, поездки...
   - Назвать планету надо!
   - Называть еще тоже рано. Поживем, осмотримся,  название  придет  само.
Радиофона мы, правда, не уловили... Пятен городов - не видели. Но мы  ведь
и сделали всего два витка... Планета, по-видимому, аборигенного  населения
не имеет, но к неожиданностям надо быть готовым...  Единственное,  что  мы
можем  уже  назвать  озеро.  В  нем  сегодня  весь  день  плескались  наши
"кузнецы". Пусть же оно и будет - Озером Кузнецов!




        СЬЮ

                                          В социальном аспекте... общество
                                       Пендергастов... с плоско-пародийной
                                       точностью  копировало  обыкновения,
                                       существовавшие в условиях  расцвета
                                       рабовладельческого Юга.
                                                             Т.Маттикайнен


        1

   Сью была вне себя. Она мчалась по переходам Большого Дома,  не  замечая
ничего вокруг. Она не замечала, что ее шляпка сбилась куда-то на  спину  и
держится только на одной ленточке.  Волосы,  ее  длинные  льняные  волосы,
которые так аккуратно  расчесывали  каждое  утро,  теперь  растрепались  и
развеваются  сзади  нестройной  волной.  На  платье  оторвалась  оборка  и
волочится по полу вслед за ней,  а  на  левом  рукаве  вырвана  "с  мясом"
пуговица.
   Ее худощавое, обычно очень бледное, лицо все  горело,  тонкий  нос  еще
более заострился, а серо-голубые  глаза  слегка  позеленели  от  злости  и
метали молнии.
   Редкие в это время дня слуги, заслышав неистовое стаккато ее каблучков,
прижимались к стенам или скрывались в ближайшем боковом проходе, чтобы  не
оказаться на пути бури. Хотя Сью никогда  не  обижала  слуг,  долгие  годы
научили их своевременно уходить с пути белого человека...
   Миссис Элоиза, "старая миссис", вместе  со  своей  сестрой  Оттилией  и
невесткой рассматривали кружева. Две  девушки  и  старая  Джейн  подносили
новые  и  новые  образцы.  Стулья,  столики,  кресла  -  все  было  занято
воротничками и оборочками, накидками и салфетками, и  просто  кружевами  в
рулонах.
   Все три белые женщины целиком и полностью погрузились в  сложное  дело.
Они так и этак комплектовали изделия различных видов,  подбирая  "подарки"
ближним и дальним соседям. Белые платья негритянок сливались с  кружевными
волнами. Они беспрекословно выполняли все указания хозяек: снимали одно  и
вешали  другое,  разворачивали  и  сворачивали   рулоны,   откладывали   и
перекладывали...
   Внезапно появившаяся в дверях, запыхавшаяся Сью не соответствовала всей
мирно-деловой атмосфере этой комнаты, что ошеломленные  женщины  не  могли
вымолвить ни слова. Первой пришла в себя миссис Пендергаст - младшая:
   - Господи, Сью! - воскликнула она, что с тобой случилось? И в каком  ты
виде?
   - Бабушка! - обрела дар речи  Сью  и,  не  обращая  внимания  на  слова
матери,  кинулась  (прямо  по  кружевам!)  к  миссис  Элоизе.  -  Бабушка,
Сильвестр...
   - Что такое сделал Сильвестр, Сью? - спросила миссис  Элоиза,  и  в  ее
голосе появилась та мягкость и размеренность, которая всегда  приводила  в
ужас прислугу. Обе негритянки и мулатка застыли  неподвижно  там,  где  их
застало вторжение Сью, стараясь не привлекать к себе внимания.
   - Он... Он...
   - Этот Сильвестр... - вмешалась в разговор мисс  Оттилия,  -  он  вчера
опять забрал у меня девушку...
   - Оттилия, не могу же я запретить ему брать у тебя  девушек.  И  потом,
этот разговор совсем не к месту, -  она  многозначительно  указала  сестре
глазами на уткнувшуюся ей  в  колени  Сью.  -  Так  что  же  такое  сделал
Сильвестр? - спросила  она  внучку,  поднимая  ее  голову  и  приглаживая,
насколько это было возможно, ее волосы.
   - Он ударил Тома по руке! И сломал ему палец!
   - Но, дорогая... Хозяин вправе наказать негра, если находит нужным. Это
завещано нам от Бога! И неужели  ты  никогда  не  видела,  как  наказывают
негров?
   - Да нет, бабушка? Это же - Том-скрипач! Он не сможет играть! А как  же
мой сюрприз? До дня рождения осталось только две недели...
   - Вот ты о чем... - протянула бабушка.
   В этот момент в комнате появился Сильвестр.
   - Послушай, сестренка...
   Но продолжить ему не дали. Все три женщины заговорили  враз:  Сью  была
любимой внучкой  мистера  Джошуа,  и  он,  и  миссис  Элоиза  баловали  ее
"бесконечно. Миссис Этельберта не могла спокойно смотреть на слезы дочери,
а мисс Оттилия просто терпеть не могла своего  внучатого  племянника.  Обе
негритянки и мулатка воспользовались случаем, чтобы еще глубже забиться  в
угол. Наконец миссис Элоиза овладела положением:
   - Перестаньте  сейчас  же  и  ведите  себя  прилично!  -  оборвала  она
словоизвержение невестки и сестры. - А ты перестань хныкать, - это к  Сью,
- посмотри на себя: глаза красные, волосы растрепаны... Фу! Как некрасиво.
И платье порвано... Сейчас же зови свою Мэри, и пусть она приведет тебя  в
порядок! А вы,  сэр,  -  это  уже  к  Сильвестру,  -  немедленно  извольте
отвечать, с чего это вдруг вы вздумали ломать пальцы Тому-скрипачу? И  что
это за привычки: ломать пальцы? Теперь он не только играть, но и  работать
не сможет...
   - Но, мам, он же мой конюх... А  Голконда  оказалась  не  чищена  и  не
кормлена...
   - Это потому,  что  я  с  утра  забрала  его  с  конюшни!  Играть...  -
попыталась защитить негра Сью.
   - Ты не права, - оборвала ее бабушка,  -  негр  должен  выполнить  свою
работу. И нечего с самого утра играть на скрипках! Для этого  можно  найти
другое время. Но и вы, сэр, должны были думать, прежде чем  ломать  пальцы
негру...
   - Да не ломал я. Я приказал вывести  мне  Голконду,  а  он  кинулся  ее
чистить! Не мог же  я  ждать?  Я  вбежал  в  конюшню  и  вытянул  его  раз
кнутовищем... Откуда я знал, что он будет подставлять свои пальцы?
   - Что может быть проще! - воскликнул Сильвестр.  -  Я  сейчас  как  раз
собрался к Этвудам - мы договорились с молодым Говардом проехаться в  леса
за болотом... У них есть такой скрипач... - он даже прищелкнул пальцами. -
Другого такого нет на всей Реке! Я думаю, что мне удастся выпросить его на
две-три недели...
   - А он правда лучше, чем наш Том? - спросила Сью.
   - О! - протянула бабушка. -  Я  давно  слышала  о  слепом  скрипаче  из
Этвудхилла. Говорят, что на всей Реке нет лучшего!



        2

   Скрипача привезли только на третий день. Это был  сравнительно  молодой
негр  с  очень  живым  и  подвижным  лицом.  Видимо,  в  связи  со   своим
недостатком,  он  не  научился,  как  все  прочие  негры,  надевать  маску
абсолютного послушания. И именно благодаря выразительности этого лица, Сью
очень скоро перестала замечать его пустые глазницы.
   Сью немедленно приставила к нему маленького Томми,  чтобы  тот  повсюду
сопровождал его во всех переходах Большого Дома. Как всех негров  мужского
пола на всех  плантациях,  скрипача  звали  Джо  -  так  удобнее  было  их
хозяевам: раз негр - значит Джо, и не нужно затруднять  себя  запоминанием
различных имен. Так же, как всех мулатов называли  Томами.  Иногда,  чтобы
отличить одного  негра  от  другого,  прибавляли  родовое  имя  негра  или
профессиональный признак, как было удобнее. Этого негра звали  Джо-скрипач
или слепой Джо.
   Он превзошел все ожидания. Казалось, скрипка  и  он  -  неразделимы.  С
первых тактов уловив незатейливую  мелодию,  изображенную  Сью  с  помощью
старенького пианино, он тут же проигрывал ее  всю  на  память,  не  только
повторив все ее вычурности и  пассажи,  которыми  она  старалась  заменить
недостаток мыслей и чувств, но и значительно украсив  и  обогатив  мелодию
собственными, довольно-таки виртуозными вариациями.
   Сью была в восторге!  Ей  потребовалось  всего  несколько  дней,  чтобы
освоить аккомпанемент к этой "своей" новой мелодии. Уже на пятый  день  ее
"Торжественная  кантата"   зазвучала   действительно   торжественно.   Все
остальные  члены  оркестра  старались  вовсю:  во-первых,  все  негры   на
плантации обожали "маленькую мисс", как  называли  Сью,  а  во-вторых,  по
настоянию "старой миссис" они все были освобождены на это время от работы,
чтобы   не   получалось   таких    досадных    недоразумений,    как    со
скрипачом-конюхом.
   Все они, старые негры, игравшие в оркестре  еще  в  те  времена,  когда
молодая мисс Этельберта только переступила порог Большого Дома в  качестве
жены молодого мистера Джошуа (а ведь с тех пор в Большой Реке утекло много
воды - уже ее младшей дочери исполнилось  пятнадцать),  имели  достаточный
опыт и технику для того, чтобы быстро  освоить  свои,  не  очень  сложные,
партии.
   Маленький Томми, приставленный Сью к Джо-скрипачу,  неожиданно  проявил
большую тягу к музыке. Сью невольно обратила внимание на его живые  глаза,
возбужденно блестевшие  в  полумраке  зала,  где  они  занимались.  И  вот
однажды, окончив репетицию и распустив  оркестр,  она  подозвала  Томми  к
пианино. Мальчик удивительно легко повторил за ней голосом  все  отдельные
ноты и аккорды, которые она извлекала из инструмента.
   - Посмотрите, Джо, - обратилась она к слепому скрипачу.  -  Посмотрите,
Джо, как хорошо он чувствует музыку! Если им  заняться  всерьез,  из  него
должен получиться отличный скрипач!
   Джо ничего не сказал, но на его лице  отразилась  столь  сложная  гамма
чувств, что Сью невольно обратила на нее внимание.
   - Как, Джо, вы не находите, что у него замечательный слух?
   Джо опять ничего не  ответил,  но  на  его  лице  Сью  прочла,  что  он
недоволен этим ее открытием.
   - Джо,  об®ясните,  пожалуйста,  мне  свое  молчание!  -  Сью  начинала
сердиться.
   - Мисс Сью, - сказал негр, - мисс  Сью,  он  слишком  хорошо  чувствует
музыку...
   - Джо, вы хотите сказать...
   - Я хочу сказать, что лучше бы ему не иметь такого слуха!
   - Но почему?
   - Я не хочу, чтобы он тоже стал несчастным... Как я.
   - Но... Разве вы несчастны, Джо? - удивилась Сью.  -  Вы,  который  так
хорошо играет? Вы, который чувствует музыку лучше,  чем  многие  белые?  А
кроме того... - она замялась, подыскивая выражение, - при вашей...
   - При моей слепоте?  Да,  при  моей  слепоте  мне  ничего,  кроме  этой
скрипки, - он погладил  рукой  верхнюю  деку,  -  не  осталось?  Я  должен
радоваться?
   - А разве музыка не приносит вам радость, Джо?
   - Приносит... Но глаза... Видеть мир, солнце, вот этого  мальчика...  -
его рука опустилась на курчавую голову Томми.
   - Но, Джо, вы же не можете вернуть себе глаза...
   - Я могу сохранить их другому...
   - Ничего не понимаю. При чем здесь музыка и глаза?
   - Ну мне же вынули глаза...
   - Как?! Вынули?
   - Вот так просто вынули, чтобы лучше чувствовал музыку, - его рука  все
еще лежала на голове Томми, и вдруг Сью увидела, как  его  длинные  пальцы
шевельнулись и двинулись в направлении широко раскрытых глаз мальчика. Она
хотела убежать, но ноги не двигались, и она застыла, прижавшись  спиной  к
пианино.
   - А ты, Томми, лучше забудь про музыку и никому никогда  не  говори  об
этом, - продолжал Джо.
   - Джо, вы хотите сказать, что я... Что мы...
   - Да, мисс Сью, я не верю белым. Самым хорошим, самым добрым,  ибо  это
мисс Арабела, дочь старого Этвуда, приказала вынуть мне глаза. А  ей  было
тогда пятнадцать, как и вам... А я был вот такой, - и он указал на Томми.



        3

   Этой же ночью Сью увидела сон.
   Сначала  она  услышала  музыку.  Где-то  далеко-далеко  пела   скрипка.
Радостно и грустно одновременно. Сью слушала, слушала, а потом  вспорхнула
и полетела. Она летела по длинной анфиладе комнат, отыскивая  неизвестного
скрипача, а скрипка слышалась все ближе и ближе.
   И вот она увидела его.  Это  был...  Томми!  Конечно  же,  Томми!  Этот
маленький мулат, попавший к ним на плантацию по обмену  совсем  крошечным!
Сью не помнила с какой плантации. Да она  особенно  и  не  интересовалась.
Каждый год негритянки рожали детей со  светлой  кожей,  и  каждый  год  их
меняли на таких же на других плантациях. Сью никогда не задумывалась,  для
чего это делается. Так записано в законах и все.
   А Томми играл. Задумчивое, грустное  адажио  сменилось  быстрым  рондо,
из-под смычка вылетали радостные вариации... Вдруг Сью увидела, что  рядом
с ней стоит какая-то женщина.
   - Послушай, Сью, - сказала она, - как хорошо он играет!  Какой  у  него
острый слух!
   - Да, - ответила Сью, - у него очень острый слух.
   - А он будет еще острее, если мальчика ослепить!
   - Но ему же будет больно!
   - Ерунда, - сказала женщина, - негры не чувствуют боли.
   "Так же говорила и бабушка, - подумала Сью. - Может быть и правда он не
чувствует боли?"
   - А как он будет играть! - продолжала женщина. - Лучше, чем Джо!
   И она потянула Сью за руку к мальчику:
   - Смотри, это так  просто!  Надо  положить  руки  вот  так  и  надавить
пальцами... Ну, давай же!
   - Как, я сама?
   - Конечно, - ответила женщина, - только ты сама!
   - Я не могу, - сказала Сью, -  может  быть,  лучше  пусть  это  сделает
кто-нибудь из конюхов?
   - Какая разница! Лучше ты все-таки сделай это сама. Это надо сделать! У
тебя будет сво