оницаемым лицом, нарезать  в стаканы с
чаем таких же бедолаг,  как  вы, по  ломтику сморщенного зеленого лимончика.
("Знаете ли, это  далеко не  лучший  из тех, что  у меня в этом году, но все
остальные пришлось раздарить".)
     Итак,  Юрий  Кларнет  посвящал  свой  досуг  поискам в  эфире  сигналов
чужеземных  стран.  Для  этой цели  за 8  рублей в комиссионном магазине был
куплен  старенький  КВН  с  экраном  чуть  больше почтового  конверта. Выбор
телевизора был продиктован отнюдь не скаредностью или недостатком  оборотных
средств.  Просто  каждому,  кто  знаком   с  техникой  дальнего  телеприема,
известно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.
     После того  как  попытка  установить  на крыше  в  качестве  отражателя
антенны  оцинкованное   корыто   была   со   всей  решительностью  пресечена
управхозом,  Кларнету  пришлось  плюнуть на советы,  даваемые в  журналах, и
заняться изобретательством.
     Тот вечер,  с  которого, собственно,  и  начинается  мой  рассказ,  был
завершающим этапом долгих  поисков, раздумий и неудач.  Зажав между коленями
сложное    ажурное    сооружение   из   проволоки,   напоминающее    антенну
радиотелескопа, Кларнет припаивал  вывод  для штекера. Он торопился, надеясь
еще сегодня провести несколько задуманных заранее  экспериментов. Как всегда
в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник. Кларнет  чертыхнулся,
положил на пол свое творение и подошел к штепсельной  розетке с паяльником в
руке.
     В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.
     Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к столу, где должны были
лежать спички.  По  дороге  он  запутался  в  ковровой дорожке,  лежавшей  у
кровати, и с размаху шлепнулся на тот самый проволочный  параболоид, который
с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.
     Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел в коридор.
     Там тоже было темно.
     - Опять пережгли свет, гражданин хороший?
     Хороший гражданин невольно выронил  зажженную спичку. Голос принадлежал
майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и любителю строгого
порядка.  Майор жил  одиноко и скучно.  Первые  десять дней после  получения
пенсии  он   находился   в  постоянно   подогреваемом   состоянии   злобного
возбуждения, остальные же двадцать пребывал в глубокой депрессии. Питался он
неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хозяйства никакого
не  вел.  Раз  в  месяц  приезжала  его  дочь,  жившая  отдельно,  привозила
выстиранное белье  и забирала  очередную  порцию  грязного.  О  себе Будилов
рассказывать  не  любил.  Было  лишь  известно,  что  он -  жертва  каких-то
обстоятельств,  и, если бы не эти обстоятельства, его майорская звезда давно
уже превратилась бы в созвездие полковника.  В какой именно  части небосвода
должно было сиять это  созвездие,  оставалось невыясненным, так как, судя по
всему, в боевых действиях майор никогда не участвовал.
     - Опять, говорю, свет пережгли? Кларнет зажег новую спичку.
     - Сейчас посмотрю пробки.
     Между  тем  начали открываться многочисленные двери,  выходящие в общий
коридор. По  стенам  забегали  уродливые тени в  призрачном  свете лампадок,
фонариков  и  свечных  огарков.  Аварии  осветительной сети  были  привычным
явлением, и жильцы встречали их во всеоружии.
     - Боже! - дрожащим голосом сказала  учительница,  жившая возле кухни. -
Каждый день! Должны  же  быть, в  конце концов, какие-то  правила общежития,
обязательные для всех. У меня двадцать непроверенных классных работ.
     - Правила! - фыркнул Будилов. - Это у нас квартира такая беспринципная.
В другой надавали бы пару раз по мордасам, сразу бы узнал, что за правила.
     - По мордасам ни к чему, - возразил  солидный баритон. - По мордасам  -
теперь такого закона нету, а вот в комиссию содействия сообщить нужно.
     -  Ладно! - огрызнулся  Кларнет.  - Лучше  помогите притащить из  кухни
стол.
     - Ишь какой!  -  ткнул в  него пальцем  Будилов. - Нет,  уважаемый, сам
пережег, сам и тащи, тут тебе нет помощников.
     Кларнет, пыхтя, приволок кухонный стол, взгромоздил на него  табуретку,
а на табуретку- стул.
     Электропроводка  в квартире была оборудована еще в те времена, когда  к
току относились  с  такой  же  опаской,  как в наши дни к  атомной  энергии.
Поэтому  святая святых -  пробки - были упрятаны от непосвященных  под самым
потолком на четырехметровой высоте.
     Набивший руку  в таких делах,  Кларнет попросил  еще скамеечку для ног,
которой пользовалась  страдавшая  ревматизмом учительница,  и,  завершив  ею
постройку пирамиды, влез наверх.
     Он наугад крутанул  одну из многочисленных  пробок, и  в  дальнем конце
коридора раздался рев:
     - Эй! Кто там со светом балуется?!
     -  Извините! -  сказал  Кларнет.  -  Это  я  случайно не ту группу.  Да
посветите же, тут ни черта не видно!
     Чья-то сострадательная рука подняла вверх свечку.
     - Так.  .. - Кларнет вывернул еще две пробки. В общем, понятно. Есть  у
кого-нибудь кусочек фольги?
     - Чего?
     - Серебряной бумаги от шоколада.
     - Шоколадом не интересуемся, - сказал Будилов.
     - Подождите, Юра, сейчас принесу. - Учительница направилась в комнату.
     Неизвестно, как  пошли бы дальнейшие  события,  если б  Кларнет проявил
больше осмотрительности, покидая свою вышку. Очевидно, тот момент, когда его
левая нога потеряла опору, и был поворотным пунктом,  где робкая Случайность
превращается в самоуверенную Закономерность.
     Грохнувшись вниз, он  пребольно стукнулся головой о  край стола, отчего
пришел в совершенное  исступление. Во всяком случае,  иначе  он не стал  бы,
вернувшись в комнату, вымещать  злобу на  ни  в чем не  повинной антенне. Ни
один  здравомыслящий человек не будет  топтать  ногами то, над чем  с  такой
любовью трудился столько вечеров.
     От этого малопродуктивного занятия его отвлек голос стоявшего  в дверях
Будилова:
     - А стол кто будет ставить на место?

        x x x

     Неприятности проходят, а  хобби остается. Это известно каждому, начиная
от юного  коллекционера  марок и  кончая престарелым любителем певчих  птиц,
всем,  в чьей душе  горит  всепожирающая  страсть  к занятиям, не приносящим
пользы.
     Неудивительно поэтому, что  уже на следующий день Кларнет,  насвистывая
песенку,  пытался  устранить последствия вчерашней вспышки гнева.  Увы!  Чем
больше он  прикладывал усилий,  тем  меньше его антенна походила  на изящный
параболоид.  Трудно сказать, к какому  классу  поверхностей  причислил бы ее
специалист  по  топологии.  Что-то  вроде  из®еденного  червями, скрученного
листа.
     Кто  может  предугадать   непостижимый  и  таинственный  миг  открытия?
Доведенный до отчаяния  человек раздраженно бросает на плиту  комок каучука,
смешанного с серой.  "Баста! - говорит он. - Больше ни  одного опыта!" И вот
чудо  совершилось: найден  способ  вулканизации, кладущий  начало  резиновой
промышленности.  Неврастеник,  страдающий мигренью от  стука  колес детского
велосипеда,  обматывает их  клистирными трубками.  Проходит несколько лет, и
шорох  шин  слышен   на  всех   дорогах  мира.  Скромный  экономист-плановик
подключает к допотопному  телевизору  искореженную  проволочную корзину и...
ничего  не   происходит.  Решительно  ничего.  Экран  по-прежнему   светится
голубоватым светом, но изображения нет, сколько ни верти антенну.
     Как бы вы  поступили  в  этом  случае? Вероятно, выдернули  бы вилку  и
отправились спать.  Поэтому  закон  всемирного  тяготения,  спутники  Марса,
радиоактивный распад, волновые свойства электрона и многое другое открыты не
вами. Вам чужд благородный азарт исследователя.
     Кларнет закурил и задумался.  Затем, повинуясь какому-то  наитию, начал
дальше  скручивать  антенну  по  спирали.  И   вдруг  все  чудесным  образом
изменилось.
     Сначала  на  экране  забегали  черные молнии, а  затем,  в  их  ореоле,
возникло  лицо девушки. Оно было неописуемо  красиво.  Красиво, потому что в
противном случае  мы посягнули бы  на святые каноны фантастики.  Неописуемо,
так  как  все,  что прекрасно, не  может быть  выражено  словами. Попробуйте
описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты
в  таких  случаях прибегают  к сравнениям, но это  -  не  более,  чем  трюк.
Об®яснение одних понятий  через  другие ничего никому не  дает.  Ограничимся
тем, что  она была  красива. Ее наряд... Тут я снова вынужден  признаться  в
своей  беспомощности.  Любой  мужчина  способен  десятилетия  помнить  форму
какой-нибудь ерундовой  родинки на  плече  возлюбленной,  но  никогда  не  в
состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.
     -  Ну,  что  вы  таращите  на  меня  глаза?  -  спросила  девушка.  - И
пожалуйста,  не  воображайте, что  это вы меня  открыли.  Просто форма вашей
антенны хорошо  вписывается в кривизну пространства времени. Иначе вам бы не
видать  меня, как своих  ушей. Я ведь  за  вами давно  наблюдаю. Занятно  вы
живете!
     Кларнет  машинально  огляделся  по сторонам и  почувствовал себя крайне
неловко.  Одно  дело  предстать  перед  хорошенькой  женщиной  во  всеоружии
тщательной подготовки, а другое -  быть  застигнутым врасплох в  собственной
комнате.  Снятое  еще  позавчера  белье,  скомканное,  валялось  тут  же,  у
неприбранной  кровати.  На  столе  рядом  с  паяльником  и  канифолью  лежал
промасленный лист газеты с огрызками  хлеба и скелетами копчушек - остатками
вчерашнего ужина.
     Батарея  немытых бутылок из-под кефира красовалась на подоконнике. Черт
знает что!
     Кларнет  застегнул на груди  ковбойку, сунул  под  стол  босые  ноги  в
стоптанных шлепанцах и изобразил на лице подобие улыбки.
     - Вот как? Чем же я обязан такому вниманию? - Девушка нахмурилась.
     - Что вы там шевелите губами? Я  вас  все  равно не слышу. Отвечайте на
вопросы жестами. Если да - кивните головой, если нет - помотайте. Понятно?
     - Понятно, - растерянно сказал Кларнет.
     - Понятно или нет?
     Кларнет кивнул.
     - Вот так лучше. Вы можете собрать таймерный радиопередатчик?
     - Что это такое?
     - Ну до чего же бестолковый! Можете или нет? Кларнет покачал головой.
     - Конечно! - усмехнулась девушка. -  Откуда  же вам уметь? Ведь в  ваше
время их еще не было. Допотопная техника. И деталей подходящих нет. Придется
мне  его вам трансмутировать. Замерьте-ка расстояние от центра вашей антенны
до середины стола по вертикали и горизонтали. Результат напишите на бумажке.
Надеюсь, мерить вы умеете?
     Кларнет порылся в ящике с инструментами  и извлек  оттуда  заржавленную
металлическую рулетку.
     Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.
     -  Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь
- до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.
     Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.
     - Допустим,  что вы не ошиблись, -  поморщилась она. - Уберите всю  эту
дрянь со стола. Телевизор  можете сдвинуть на  край. Осторожно! Не поверните
антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!
     Кларнет  сделал несколько шагов к двери,  и  тут  над  столом  возникло
нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не  то... Впрочем, разобраться
во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой
     клеенке начало  расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил
дым.
     -  Шляпа!  - сказала незнакомка. - Замерить и то как следует не  сумел.
Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!
     Кларнет помчался на кухню, забыв  впопыхах притворить дверь.  Когда  он
рысью  возвращался с чайником,  у его комнаты уже  стоял  принюхивавшийся  к
чему-то Будилов.
     - Пожар у вас, что ли?
     - Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.
     Будилов  попытался  было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом
дверь и повернул ключ.
     Между тем  стол уже  горел  по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник
воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.
     -  Хватит!  - сказала  девушка.  -  Слышите? Хватит, а  то  вы мне  все
испортите. Берите передатчик.
     Кларнет вытащил из прожженной дыры маленькую черную шкатулку.
     - Ну-с, говорите.
     - Что говорить? - растерялся Кларнет.
     - Как вас зовут?
     - Юра.
     - Хорошо, пусть Юра.  Так вот что,  Юра:  никаких расспросов, иначе мне
придется прервать с вами всякие отношения. Все, что нужно вам знать, я скажу
сама. Кстати, меня зовут Маша.
     - Очень приятно! - сказал Кларнет.
     Маша насмешливо поклонилась.
     - Мы с вами находимся в одной и той же точке пространства, но разделены
временным интервалом, каким - неважно. Вы - там, а я - тут, в будущем. Ясно?
     - Где?! - спросил ошеломленный Кларнет. - Где вы находитесь?
     - В Ленинграде, где же еще?
     - Простите, - пробормотал Кларнет, - это, так сказать...
     -  Ничего   не  так  сказать.  Я  историк-лингвист,  занимаюсь  поэзией
двадцатого века. Вы согласны мне помочь?
     - Вообще... я никогда...
     - Я тоже никогда не  разговаривала  с таким... ну, словом, поможете или
нет?
     "Какая-то  она  уж  больно  напористая",  - подумал  Кларнет,  но вслух
сказал:
     - Буду рад, если в моих силах.
     - Это уже хорошо! - Маша обворожительно улыбнулась. - Так по рукам?
     - По рукам! - ответил Кларнет  и  с сожалением  взглянул на  экран. Эх!
Нужно было покупать телевизор побольше.
     - Отлично! Теперь я об®ясню вашу роль.
     - Слушаю! - сказал Кларнет.
     -  Не  перебивайте  меня.  Понимаете ли,  я живу  в такое  время, когда
библиотек уже нет, одна машинная  память.  Это, конечно, гораздо удобнее, но
если  нужно   откопать  что-нибудь  древнее,  начинаются  всякие  казусы.  Я
запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то  чушь про  укроп,  сельдерей,
словом,  полный набор  для супа.  С  Блоком еще  хуже.  Миллионы всяких схем
электронных блоков.  Ведь что  ни говори, с тех пор, как  они писали, прошло
уже две тысячи лет.
     - Сколько?!
     Маша закусила губу.
     -Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.
     - Я никому не скажу, - произнес в благородном порыве Кларнет, - честное
слово, не скажу!
     -  Ах,  как  нехорошо!  -  Маша  закрыла  лицо  руками. - Нам запрещены
контакты с прошлым. Я  ведь  тайком от всех. Даже  Федю услала, чтобы все  в
полной тайне...
     - Кто такой Федя? - Кларнету почему-то не понравилось это имя.
     -  Мой  лаборант.  Очень милый парень. -  Маша  опустила  руки и  снова
улыбнулась. - Представляете  себе, влюблен в меня до потери сознания,  так и
ходит по пятам. Еле выпроводила.
     Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды.
Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска.
И  очень милые  парни вовсе не  кажутся такими  уж милыми,  да  и вообще вся
человеческая жизнь, если разобраться,..
     - Ладно!  -Маша решительно тряхнула волосами. - Будь что будет!.. Итак,
мне нужна помощь. Возьмете в  библиотеке Блока и  Пастернака. Все, что есть.
Усвоили?
     - Да, и что дальше?
     - Будете читать вслух.
     - Зачем?
     - Ох! - Маша потерла виски пальцами. - Вот экземплярчик попался! Будете
читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?
     -  Нет, отчего  же,  -  сказал Кларнет, - понять  совсем не трудно. Вот
только читаю я неважно.
     - Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.
     Изображение пропало, как будто кот  слизнул. Только что она была здесь,
а сейчас пуст экран,  безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло,  и  все,
что осталось, - это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.

        x x x

     Когда  многократно  повторенный  опыт в  одних  и тех же  условиях дает
неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи
подчинены какому-то закону.
     Так,  например, если  любители  ранней похмелки выстраиваются в длинные
очереди  у ларьков в бесплодном ожидании  вожделенной цистерны с пивом, если
строители   бестрепетно   роют   канавы   в   ухоженных   газонах,   обнажая
склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к  шуму трамвая под
окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если,  просыпаясь  от щебета
птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.
     Если  на дворе  июнь,  а  вам двадцать шесть лет, если  вы каждый вечер
читаете девушке прекрасные стихи, если... Впрочем, хватит! И так все ясно.
     Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь
не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое - суметь их
преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий,
когда  любовь в себе превращается в любовь для  себя. Ведь что  ни говори, а
две тысячи лет. ..
     Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда,
откуда ее меньше  всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь  в облике
дворника, пригласившего однажды  вечером Кларнета  незамедлительно прибыть в
домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.
     Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая уже известного
нам бравого майора в отставке.
     Увидев Кларнета, майор пришел в  крайнее  возбуждение  и вытянул вперед
правую длань, отчего стал сразу удивительно похож  на  Цицерона, обличающего
Катилину.
     - Вот он, голубчик! Собственной персоной!
     Председатель комиссии расправил  седые  запорожские  усы и  вытащил  из
стола листок, исписанный корявым почерком.
     - Так... садитесь, товарищ Кларнет.
     Кларнет сел.
     -   Имеются    сигналы,   что   вы   пользуетесь   незарегистрированным
радиопередатчиком. Верно это?
     - Нет у меня никакого передатчика, - солгал Кларнет.
     - Ну до  чего же нахально темнит! - патетически воскликнул  Будилов.  -
Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.
     Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.
     - Это... я стихи читаю.
     - Почему же вслух? - удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.
     - Они так лучше запоминаются.
     - Врет, врет! -  кипятился майор. -  Пусть  тогда  скажет, что он там у
себя паяет, почему пробки все время горят?
     - Ну-с, товарищ Кларнет?
     - Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не
паяю.
     Председатель крякнул и снова расправил усы.
     - Так... Значит, только стихи читаете?
     - Только стихи.
     - Какие  будут суждения? - Он поглядел на женщину, но та только плечами
пожала.
     - Обыск бы нужно сделать, - сказал Будилов. - С понятыми.
     - Таких прав  нам  не дано, -  поморщился председатель. - А вы, товарищ
Кларнет,   учтите,   никому  не   возбраняется  и  телевизоры  мастерить   и
радиоприемники...
     - И стихи читать, - насмешливо добавила женщина.
     - И стихи читать, - подтвердил председатель.  -  Но ежели действительно
радиопередатчик... тут другое  дело.  Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и
нам спокойней. Согласны?
     -   Согласен,  -  вздохнул  Кларнет,  -  только  нет  у  меня  никакого
передатчика.
     О,  святая,  неумелая,  бесхитростная ложь!  Ну,  кому  какое  дело  до
честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?
     Нет,  Кларнет,  не  тебе тягаться с видавшим  виды  майором в  отставке
Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он  тебя, непременно расколет! Пора
подумать, чем это все может кончиться.

        x x x

     -  Маша! - Кларнет говорил шепотом,  опасливо  поглядывая на  дверь.  -
Пойми, Маша, я этого просто не переживу.
     - Что ты предлагаешь?
     - Не знаю.  Возьми  меня туда.  Есть  же, наверное, какие-нибудь машины
времени.
     - Нет таких машин, - печально улыбнулась Маша. - Все это сказки.
     - Но сумела же ты переправить передатчик.
     - Это  совсем другое дело.