азличных
участков  головного  мозга  электрическим  током.  Нам  удалось   добиться
поразительных результатов. Скажите, а у вас на Земле ставят такие опыты?
   - Да, на обезьянах! - вскричал я в бешенстве.
   Шимпанзе нисколько не обиделся.
   - Ну, разумеется, разумеется, - проговорил он с улыбкой. - Тем не менее
я не думаю, чтобы вы добились таких же успехов, как мы, - я  имею  в  виду
эксперимент, который доктор Корнелий хочет вам продемонстрировать лично. А
пока продолжим знакомство с обычными опытами.
   Он  потащил  меня  дальше  мимо  клеток,   в   которых   обезьяны-врачи
оперировали  людей.  Здесь  подопытные  лежали  на  своего  рода   столах.
Трепанация  черепа  обнажала  те  или  иные  участки  мозга.   Пока   одна
обезьяна-анестезиолог следила за подачей наркоза,  другая  прикладывала  к
пульсирующему мозгу электроды.
   - Видите, здесь мы тоже применяем обезболивание,  -  заметил  Гелий.  -
Правда, анестезия дается неглубокая, чтобы не исказить результатов, однако
об®ект не чувствует никакой боли.
   В зависимости от того, к какому  участку  коры  прикасались  электроды,
подопытные  производили  различные  движения,  причем,  как  правило,   на
раздражение реагировала какая-либо одна часть  тела.  Первый  мужчина  при
каждом разряде электрического тока сгибал левую ногу и тотчас разгибал ее,
когда ток прерывался. Второй точно так же сгибал и разгибал руку в  локте.
Третий под воздействием тока производил вращательные движения всей рукой в
плечевом суставе. Немного дальше обезьяны изучали функции нервного центра,
управляющего мускулами челюстей. Когда включали  ток,  подопытный,  совсем
еще молодой парнишка, принимался жевать, и жевал  неустанно,  свирепо,  со
скрежетом зубовным и жуткими гримасами, в то время как тело его оставалось
совершенно неподвижным.
   - Понаблюдайте,  что  происходит,  если  увеличивать  продолжительность
воздействия электротоком, - предложил мне Гелий. - Сейчас вы увидите такой
эксперимент, доведенный до логического завершения.
   На  сей  раз  об®ектом   эксперимента   оказалась   красивая   девушка,
напоминавшая отдельными чертами Нову. Вокруг ее обнаженного тела суетилось
несколько врачей-обезьян, самцов и самок, в белых халатах.  Самка-шимпанзе
с вдумчивой мордой приладила электрод и включила ток. У девушки сейчас  же
зашевелились пальцы левой руки.  Но  шимпанзе  не  выключила  ток,  как  в
обычном  эксперименте,  -  опыт  продолжался.  И  вот   движения   пальцев
ускорились, стали лихорадочными. Затем дрогнула и зашевелилась вся  кисть.
Еще через мгновение движение распространилось до локтя, до плеча и  начало
разливаться вверх, захватывая мускулы лица, и вниз по телу на бедро, икру,
пятку, вплоть до пальцев  ноги.  Через  десять  минут  вся  левая  сторона
несчастной девушки содрогалась от конвульсивных,  все  учащающихся  и  все
более сильных спазмов. На это было страшно смотреть!
   - Мы называем это эффектом цепной реакции, - спокойно пояснил Гелий.  -
Он достаточно хорошо  изучен  и  обычно  завершается  конвульсиями,  какие
бывают  при  эпилептических  припадках.   Но   это   странная   эпилепсия,
захватывающая только одну половину тела, хотя симптомы...
   - Прекратите! - закричал я, не в силах более сдерживаться.
   Обезьяны подскочили от неожиданности и  с  неодобрением  уставились  на
меня. К счастью, в этот момент вошел Корнелий.
   - Я понимаю, понимаю, - проговорил  он,  дружески  похлопывая  меня  по
плечу. - Эти эксперименты, пока не привыкнешь, производят довольно сильное
впечатление. Но подумайте о том, что именно благодаря  им  наша  медицина,
особенно хирургия, неизмеримо продвинулась вперед  всего  за  каких-нибудь
двадцать пять лет!
   Но меня этот довод нисколько не убедил, точно так же, как  воспоминание
о подобных опытах, которые я видел в одной из  наших  земных  лабораторий,
хотя там они проводились на шимпанзе. Корнелий пожал плечами и увлек  меня
в узкий коридор, сообщавшийся с залом поменьше. На пороге он остановился и
сказал мне торжественным тоном:
   - Здесь вы увидите  нечто  поразительное  и  совершенно  новое.  В  это
помещение имеют доступ лишь три  лица:  Гелий,  который  лично  занимается
опытами и уже добился огромных успехов, я сам  и  один  служитель-горилла,
выбранный нами с величайшей осторожностью. Он немой. Мне он предан душой и
телом, и к тому же он круглый дурак. Надеюсь, вы понимаете, какое значение
мы придаем тому, чтобы о нашей работе  никто  не  знал.  Но-вас  я  с  нею
познакомлю, потому что вы, я уверен, будете молчать. Ибо это  в  ваших  же
интересах.



        8

   Я вошел за Корнелием в маленький зал и сначала не  заметил  там  ничего
особенного, что могло бы  оправдать  подобную  таинственность.  Аппаратура
походила на ту, что мы уже видели в других помещениях: те  же  генераторы,
трансформаторы, электроды. И здесь было всего двое подопытных - мужчина  и
женщина. Они лежали на двух поставленных параллельно кушетках, привязанные
ремнями. Когда мы вошли, они встретили  нас  взглядами,  поразившими  меня
своей необычайной пристальностью.
   Служитель-горилла  приветствовал   нас   невнятным   ворчанием.   Гелий
обменялся  с  ним  несколькими  фразами  на  языке  глухонемых.  Это  было
редкостное зрелище: горилла и шимпанзе, об®ясняющиеся на пальцах! Не  знаю
почему, оно мне показалось настолько  нелепым  и  диким,  что  я  едва  не
расхохотался.
   - Все в порядке, - сказал Гелий. - Они спокойны. Можно сразу приступать
к опыту.
   - Господи, в чем, наконец, дело? - взмолился я.
   - Я предпочитаю, чтобы для вас  это  было  сюрпризом,  -  усмехнувшись,
ответил Корнелий.
   Служитель-горилла ввел обоим подопытным наркоз и,  когда  они  спокойно
уснули, начал включать различную аппаратуру. Гелий приблизился к  мужчине,
осторожно  размотал  повязку  у  него  на  голове  и,  выбрав  на   черепе
определенную точку,  подвел  к  ней  электрод.  Мужчина  продолжал  лежать
абсолютно неподвижно. Я вопросительно взглянул на Корнелия, и в  этот  миг
произошло чудо.
   Мужчина заговорил. Его голос прозвучал в  маленьком  операционном  зале
так внезапно, что я подскочил на месте. Нет, это не было галлюцинацией: он
говорил громко, заглушая жужжание генератора.  Он  говорил  на  обезьяньем
языке, как земной человек или как обезьяна планеты Сорора.
   На лицах обоих ученых вспыхнуло выражение торжества.  Они  смотрели  на
меня, наслаждаясь моим изумлением, и в глазах их плясали искорки  гордости
и самодовольства. Я чуть не вскрикнул от  неожиданности,  но  они  заранее
сделали мне  знак  молчать  и  слушать.  То,  что  говорил  мужчина,  было
бессвязно и лишено всякого смысла. Должно быть, он очень долго находился в
институте, потому что теперь он без конца повторял обрывки  фраз,  которые
обычно  произносят  служители  или  ученые.   Вскоре   Корнелий   приказал
прекратить эксперимент.
   - От этого мы ничего больше не добьемся, - сказал он. - Но  вы  видели,
вернее слышали, главное: он говорит!
   - Потрясающе! - пробормотал я.
   - Ну, вы еще ничего не видели,  -  заметил  Гелий.  -  Он  говорит  как
автомат или как попугай. Зато от этой самки мы добились гораздо большего.
   Он указал на женщину, которая мирно спала.
   - Гораздо большего?
   - Да, от нее мы получаем в тысячу раз больше,  -  подтвердил  Корнелий,
столь же взволнованный, как и его коллега. -  Слушайте  меня  внимательно.
Эта женщина тоже говорит, и вы ее услышите.  Но  она  не  повторяет  фраз,
заученных в плену. Ее  слова  имеют  исключительное  значение.  С  помощью
поистине гениальной комбинации электрохимических воздействий на мозг  этой
подопытной Гелию удалось пробудить в ней не только  индивидуальную,  но  и
временную память. В ее устах под воздействием электрического тока  оживают
воспоминания самых  отдаленных  предков,  оживает  атавистическая  память,
заложенная в человеческой расе многие тысячи лет тому назад. Вы понимаете,
Улисс?
   Слушая Корнелия, я думал, что великий ученый сошел с ума, настолько его
слова  казались  мне  невероятными.  Кстати,  среди  обезьян  сумасшествие
явление довольно распространенное, особенно среди интеллигенции. Но пока я
раздумывал,  другой  шимпанзе,  Гелий,  уже  приладил  электроды  к  мозгу
женщины. Некоторое время она, как и мужчина, лежала не  подавая  признаков
жизни,  потом  глубоко  вздохнула  и  заговорила.  Она  тоже  говорила  на
обезьяньем  языке,  языке  Сороры,  глуховатым  голосом,   который   менял
тональности, как если бы он принадлежал  разным  людям.  Каждое  ее  слово
запечатлелось в моей памяти, как выгравированное.
   - Обезьяны, опять эти обезьяны, - с беспокойством говорила  женщина.  -
Последнее время они бурно размножаются, хотя совсем недавно казалось,  что
их род вот-вот угаснет. Если дальше  будет  так  продолжаться,  их  станет
больше, чем нас... Но дело не только в этом.  Они  становятся  нахальными.
Они уже выдерживают человеческий взгляд. Мы зря приручали их и зря  давали
им свободу, как слугам или обыкновенным домашним животным.  Баловни  семей
становятся   самыми   дерзкими.   Недавно   меня    толкнул    на    улице
разносчик-шимпанзе. Но когда  я  подняла  руку,  чтобы  его  стукнуть,  он
посмотрел на меня так злобно и угрожающе, что я не осмелилась его ударить.
Анна, та самая, которая работает в лаборатории, сказала  мне,  что  у  них
тоже многое изменилось. Она уже  не  осмеливается  входить  в  клетки  без
страховки. Она уверяет, что по  вечерам  там  слышатся  шушуканье  и  даже
смешки. Одна из горилл издевается над доктором, передразнивая его походку.
   Женщина умолкла, несколько раз тяжело вздохнула и продолжала:
   - Ну вот, дожили! Одна из обезьян научилась говорить. И это не выдумка:
я сама читала в "Газете для женщин". Там была его фотография. Это  молодой
шимпанзе.
   - Шимпанзе! Первый! Я был в этом уверен! - воскликнул Корнелий.
   - А теперь появились другие, - продолжала женщина. - Газеты каждый день
сообщают о новых  говорящих  обезьянах.  Кое-кто  из  ученых  считает  это
большим научным достижением. Неужели они не понимают, к чему это может нас
привести? Насколько я знаю, один из этих говорящих шимпанзе  отвратительно
ругается. Первое, для чего они используют дар речи, это  для  того,  чтобы
поносить своих хозяев. Они отказываются повиноваться...
   Женщина некоторое время молчала, потом вновь заговорила, но на сей  раз
низким мужским голосом и назидательным тоном:
   - То, что с нами произошло,  можно  было  предвидеть  без  труда.  Нами
овладела мыслительная лень.  Никто  больше  не  читает:  даже  детективные
романчики кажутся произведениями, требующими  слишком  большого  духовного
напряжения.  Никто  больше  не  играет:  в  крайнем  случае   раскладывают
безобидные и безопасные пасьянсы. Даже  детские  фильмы  кажутся  чересчур
утомительными. А в это время  обезьяны  про  себя  размышляют.  И  в  этих
молчаливых одиноких раздумьях их мозг развивается... И  они  уже  овладели
речью! О конечно, с нами они почти не говорят, разве  только  презрительно
огрызаются  на  тех  немногих  смельчаков,  которые  еще  осмеливаются  им
приказывать.  Но  по  ночам,  когда  все   мы   спим,   они   обмениваются
впечатлениями и сообщают друг другу то, что узнали за день.
   Последовала еще  одна  пауза,  затем  подопытная  заговорила  тоскливым
женским голосом:
   - Мне было слишком страшно. Я больше не могла  так  жить.  Я  предпочла
уступить место моему лакею-горилле. Я сбежала из собственного дома. Он жил
у меня уже несколько лет и верно служил мне. Но постепенно,  понемногу  он
изменился. Он начал уходить по вечерам, начал посещать  собрания  обезьян.
Он научился говорить. А потом отказался выполнять  какую  бы  то  ни  было
работу. Месяц тому назад он приказал мне заняться готовкой и мыть  посуду.
Он начал есть из моих тарелок, пользоваться моими  вилками  и  ножами.  На
прошлой неделе он выгнал меня из моей комнаты. Мне пришлось провести  ночь
в гостиной,  в  кресле.  Я  не  осмеливалась  больше  ни  ругать  его,  ни
наказывать и попыталась завоевать его расположение добротой. Но он  только
смеялся надо мной, и претензии его  все  возрастали.  Я  чувствовала  себя
совсем несчастной, беспомощной. И я сдалась.
   Я нашла приют в стойбище, которое устроили женщины, оказавшиеся в таком
же положении, как я. Здесь есть и мужчины.  У  многих  теперь  не  хватает
смелости жить по-старому. Мы обосновались за  пределами  города  и  влачим
жалкое существование. Но мы довольны  и  почти  не  разговариваем  друг  с
другом. Первое время я раскладывала пасьянсы. Теперь мне не хочется, да  и
нет сил заниматься даже этим.
   Женщина замолчала, потом заговорила мужским голосом:
   - Мне казалось, что я нашел средство против  рака.  Я  должен  был  его
испытать, как делал это с каждым  своим  открытием.  Но  я  утратил  былую
осторожность. В последнее время все  мои  обезьяны  позволяли  делать  над
собой опыты с большой неохотой. Поэтому, прежде чем войти в клетку  Жоржа,
самца-шимпанзе, я попросил двух ассистентов как следует его связать. Затем
я приблизился и хотел сделать ему укол, впрыснуть возбудитель  рака.  Ведь
это было необходимо, чтобы потом его вылечить!  У  Жоржа  был  такой  вид,
словно он покорился судьбе. Он не  сопротивлялся,  но  его  хитрые  глазки
следили за чем-то происходящим  за  моей  спиной.  Я  спохватился  слишком
поздно. Гориллы, шесть горилл, которые были у меня в запасе для  опытов  с
чумой, ухитрились вырваться на свободу. Это был заговор! Они схватили нас.
Жорж отдавал приказы на нашем языке.  Он  в  точности  копировал  все  мои
движения. Приказав гориллам привязать нас к операционным столам  -  а  они
это сделали в мгновение ока, - он набрал в шприц  смертельную  жидкость  и
ввел ее нам в кровь, всем троим. Итак, у меня рак. Это наверняка, ибо если
лекарство против рака еще не проверено, то  раковая  сыворотка  давно  уже
доказала свою эффективность.
   Впрыснув мне полную дозу, Жорж дружески потрепал меня по  щеке,  как  я
обычно делал со своими обезьянами  после  экспериментов.  Мы  ведь  к  ним
всегда хорошо относились. Я  предпочитал  управлять  ими  не  угрозами,  а
лаской.
   Несколько дней спустя, сидя в  клетке,  куда  меня  заперли,  я  ощутил
первые признаки болезни. Жорж тоже распознал симптомы рака - я слышал, как
он говорил другим обезьянам, что пора приступить к  лечению.  Это  привело
меня в ужас. Я ведь знал, что обречен. Теперь я уже не верил в  это  новое
средство. А что если я от него умру еще скорее?  Нет!  Ночью  мне  удалось
сломать решетку и  сбежать  из  лаборатории.  Я  укрылся  в  становище  за
городом. Впереди у меня  еще  два  месяца  жизни.  Я  гадаю  на  картах  и
подремываю.
   Снова пауза, и опять женский голос:
   -  Я  была  укротительницей.   У   меня   был   номер   с   двенадцатью
дрессированными орангутангами, поистине великолепными зверьми. А сейчас  я
сама сижу в клетке вместе с другими артистами цирка.
   Но надо быть справедливой. Обезьяны обращаются с нами хорошо  и  кормят
нас до отвала. Когда солома наших подстилок  становится  слишком  грязной,
они ее меняют. И вообще их нельзя назвать жестокими: они наказывают только
тех, кто упрямится и не желает делать трюки, которым орангутанги хотят нас
выучить во что бы то ни стало. А какие это забавные  трюки!  Я,  например,
стараюсь исполнить все, что им  хочется.  Ползаю  на  четвереньках,  делаю
сальто, хожу на руках. И они тоже хорошо ко мне  относятся.  Несчастной  я
себя не чувствую. У меня теперь  нет  ни  забот,  ни  ответственности,  ни
огорчений. Большинство из нас быстро привыкло к новой жизни.
   Женщина снова умолкла и на сей раз  молчала  долго.  И  все  это  время
Корнелий упорно смотрел мне прямо в глаза. Я  прекрасно  понимал,  что  он
хотел сказать своим настойчивым взглядом. Если  человеческая  раса  отжила
свое и стала ничтожной и слабой, если она так легко отказалась  от  своего
господства на планете, разве не справедливо, что на смену ей  пришла  раса
более жизнеспособная и благородная? Я покраснел и отвел  глаза.  И  в  это
мгновение женщина снова заговорила безнадежно-горестным голосом:
   - Теперь они захватили весь город. В этом убежище  нас  осталось  всего
несколько сотен, и положение наше отчаянное.  Это  последнее  человеческое
поселение в окрестностях города, но обезьяны  не  позволяют  нам  жить  на
свободе в такой близости от них.
   Из других стойбищ  многие  бежали  подальше,  в  джунгли,  а  остальные
сдались обезьянам, чтобы вволю есть  и  ни  о  чем  не  заботиться.  А  мы
остались в стойбище из лени. Мы дремлем, спим -  никто  не  способен  даже
думать о сопротивлении...
   Этого я и боялась! Варварская какофония терзает слух. Словно пародия на
военный марш... О боже! Спасите! Это они, обезьяны! Они  окружают  нас  со
всех сторон. У них наши трубы, барабаны, наши  мундиры  и,  конечно,  наше
оружие... Но нет, оружия я  не  вижу...  О,  какой  стыд,  какое  страшное
унижение! Вот на нас надвигается армия обезьян,  и  они  вооружены  только
кнутами!



        9

   Сведения о некоторых экспериментах Гелия в  конце  концов  просочились.
Возможно, в этом был виноват сам ученый-шимпанзе, не  удержавшийся,  чтобы
не  похвастаться  своими  успехами.  В  городе  говорят,  что  одному   из
исследователей удалось заставить заговорить  людей.  Мало  того,  находки,
сделанные  в  погребенном  городе  в  пустыне,  несмотря  на  все  вранье,
появившееся  в  печати,  вызывают  волнение.  Некоторые  журналисты  путем
логических умозаключений подбираются к истине. Все это вызывает у  обезьян
чувство тревоги и неуверенности, которое в первую  очередь  отражается  на
мне. Власти смотрят на меня с  растущим  недоверием,  а  мои  отношения  с
населением становятся все более напряженными.
   У Корнелия полно врагов. Поэтому он не осмелился прямо об®явить о своем
открытии. Да и хочет ли он этого, зная заранее, что власти  будут  против?
Клан орангутангов во главе с Зайусом  ляжет  костьми.  Уже  идут  слухи  о
заговоре против обезьяньей расы, и меня  уже  об®являют  более  или  менее
открыто одним из главных организаторов этого  заговора.  Гориллы  пока  не
приняли никакого официального решения, но они, несомненно, выступят против
всего, что может повлиять на стабильность существующего строя.
   Сегодня я испытал глубокое потрясение. Свершилось то,  чего  все  мы  с
нетерпением ожидали. Сначала меня охватила неудержимая радость, но  затем,
поразмыслив, я содрогнулся от предчувствия надвигающейся  опасности.  Нова
родила мальчика.
   Итак, у меня есть ребенок, на планете Сороре у меня родился  сын.  И  я
его уже видел. Это оказалось совсем не просто. Стремясь  сохранить  тайну,
институтские власти окружили Нову всевозможными строгостями, и в последнюю
неделю перед родами мне не удалось ее посетить ни разу.  О  том,  что  все
разрешилось благополучно, мне сообщила Зира. По  крайней  мере  на  нее-то
можно положиться: она останется верным другом. Я  так  разволновался,  что
Зира сама решила устроить мне свидание с новым  членом  нашего  маленького
семейства. Но ей удалось это сделать лишь через несколько дней,  да  и  то
глубокой ночью, потому что днем с ребенка не спускают глаз.
   И я его видел!.. Какой чудесный малыш!  Он  лежал  на  соломе  рядом  с
матерью,  как  новый  младенец  Христос.  Мальчик  похож   на   меня,   но
одновременно он унаследовал красоту Новы. Кстати, когда я только приоткрыл
дверь, Нова встретила меня грозным рычанием. Она  тоже  чует  опасность  и
волнуется. Выставив перед собой скрюченные пальцы, она вскочила  на  ноги,
готовая растерзать  любого  врага,  но  потом  узнала  меня  и  постепенно
успокоилась. Я  убежден,  что,  став  матерью,  Нова  сразу  поднялась  на
несколько ступеней эволюции. Мерцающая искра разума в ее глазах  сменилась
неугасимым огнем. С восторгом и нежностью  я  целовал  сына,  стараясь  не
думать о тучах, уже