. Никто  не  мешал  Павлышу  идти  по  дну  моря,  никто  не
встретился ему, но это не вселяло спокойствия, потому  что  Павлыш  не
мог отделаться от ощущения,  что  за  ним  следят,  пытаются  угадать,
насколько он силен и опасен.
   ...Морда глядела на него из водорослей единственным  узким  глазом.
Свет шлемового фонаря отразился в глазу, и  глаз  еще  более  сузился,
силясь, видно, разобрать, что же скрывается за пятном света.
   Павлыш замер и от  резкой  остановки  потерял  равновесие,  течение
подхватило его, приподняло и повалило вперед, к морде. Павлыш взмахнул
руками, чтобы удержаться на месте, и задрал голову, опасаясь  потерять
морду из  луча  света.  Он  был  беспомощен  и  даже  не  мог  достать
пистолета, так как для этого сначала надо было вернуть руки к телу.
   Глаз закрылся, но вместо  него  появился  разинутый  рот  -  пасть,
усеянная  иглами.  Павлыш  отлично  мог  бы  уместиться  в  пасти,   и
воображение мгновенно достроило к морде соответствующее тело и хвост с
шипами на конце. Морда закрыла рот и  вновь  открыла  глаз.  Чудовище,
возможно, было удивлено странным поведением пришельца -  чуть  касаясь
конечностями  дна,  пришелец   поводил   в   воде   руками,   качался,
поворачивался и при этом приближался к морде.
   Чудовище не выдержало жуткого зрелища. Чудовище, видно, решило, что
Павлыш хочет его с®есть. Морда вдруг развернулась и бросилась  наутек.
У морды не было тела, не было хвоста  с  шипами  -  лишь  нечто  вроде
скошенного затылка, снабженного плавниками.
   Стебли водорослей завертелись в водовороте, поднятом мордой.
   Павлыш, наконец, встал на ноги. Перед тем, как продолжить путь,  он
постоял с минуту, отдышался, достал пистолет и решил не выпускать  его
из руки, пока не выберется наружу.
   И через несколько шагов обнаружил, что был прав, приняв такую  меру
предосторожности. Хотя спасло его не это - а та самая морда,  которая,
убегая от него, первой попала в ловушку.
   Паутина, вернее не паутина, а ловушка, напоминающая чем-то паутину,
почти невидимая среди водорослей, была  слабо  натянута  и  колебалась
вместе с растениями, окружавшими ее.  Испуганная  морда  без  туловища
влетела в нее с размаху, оказалась в зеленом мешке, мгновенно скрывшем
ее, опутавшем зелеными  стеблями.  И  теперь  билась  в  мешке,  а  по
поверхности его, шустро  перебирая  лапками,  сбегались  многоножки  с
тяжелыми светящимися жвалами и впивались в морду, рвали ее, не обращая
внимания на яркий луч фонаря, и вода  мутнела  от  крови,  и  движения
жертвы становились все более вялыми, судорожными.
   Павлыш  стоял,   смотрел   на   гибель   морды,   и   им   овладела
нерешительность - воображение немедленно  населило  подводные  джунгли
сотнями зеленых мешков, и казалось, первый же шаг приведет в  ловушку.
И когда Павлыш все-таки двинулся, он пошел назад, по уже  пройденному,
известному пути, потом, выбравшись из  водорослей,  спустился  глубже,
чтобы обойти джунгли по краю: у многоножек были сильные и острые жвала
- скафандр не приспособлен для защиты от таких хищников.
   В глубине мешало идти течение. Оно  было  подобно  сильному  ветру.
Павлыш все-таки разыскал длинный, похожий на обломанный палец камень и
взял его в свободную руку, чтобы не всплывать при каждом  шаге.  Стена
водорослей покачивалась совсем рядом,  и  Павлышу  показалось,  что  в
одном месте, в прогалине между растениями, он увидел еще одну паутину,
у основания которой дежурили многоножки. А может быть, показалось.
   Павлыш взглянул на циферблат. Уже прошло два часа с тех пор, как он
покинул корабль, прогулка затянулась. Заросли  поредели  -  видно,  им
лучше жилось в том месте, где пресная вода реки смешивалась с морской.
Значит, можно  понемногу  забирать  к  берегу.  Скоро  путешествие  по
морскому дну закончится. Павлыш начал взбираться по пологим ступенькам
вверх и, закинув голову, увидел, что над головой  сквозь  тонкий  слой
воды видны звезды и полоски пены на верхушках волн.
   И тут его сильно ударили в спину. Он качнулся вперед, ударился лбом
о забрало  и  попытался  обернуться  -  злость  брала,  как   медленно
приходилось поворачиваться, чтобы встретить лицом следующий удар.
   Сзади никого не было.
   Павлыш постоял с минуту, вглядываясь в темноту, поводя  фонарем,  и
снова почувствовал удар  в  спину.  Словно  некто  быстрый  и  веселый
заигрывал с ним.
   - Ах, так, - проговорил Павлыш. - Как хотите. Я пошел на берег.
   Он снова совершил полуоборот вокруг своей  оси,  но  тут  же  резко
обернулся и столкнулся нос к  носу  с  тупорылым  существом,  подобным
громадному червю. Существо, увидев, что обнаружено, мгновенно взвилось
вверх, выскочило, подняв столб брызг, из воды и исчезло.
   - Так и не познакомились, - кинул  ему  вслед  Павлыш.  -  Хоть  вы
крайне милы.
   Он сделал еще шаг и почувствовал,  что  вода  расступилась.  Павлыш
стоял по горло в воде. Берег был пуст и уходил вдаль, к  огоньку  (его
Павлыш увидел сразу) ровной полосой.  Река  шумела  сзади,  бессильная
остановить его. Павлыш уронил камень, выключил фонарь, и поднял  ногу,
чтобы выйти из воды. И тут же его кто-то  схватил  за  другую  ногу  и
сильно рванул вглубь.
   Вода взбурлила. Павлыш потерял ориентировку и  понимал  только,  то
его тащат вглубь, чего ему никак не хотелось.  Он  старался  выдернуть
ногу, включить фонарь, выстрелить в того, кто тащит  его,  -  все  это
одновременно.
   Наконец, фонарь вспыхнул, но в замутненной воде Павлыш никак не мог
разглядеть  своего  врага,  и  тогда  он,  достав  все-таки  пистолет,
выстрелил в ту сторону. Луч пистолета был  ослепительно  ярок,  хватка
ослабла, Павлыш сел на дно и понял, что  его  старался  увлечь  вглубь
игривый червь. Теперь  же  он  извивался,  рассеченный  лучом  надвое.
Павлыш  пожалел  червя  и  подумал,  что  тому  просто   не   хотелось
расставаться с человеком, к которому он почувствовал симпатию.  Вот  и
вел познакомиться с семьей -  ведь  не  знал  же,  бедняга,  за  какую
конечность люди водят друг друга в гости.
   Павлыш уже хотел было выходить на берег, как из  глубины  выскочила
стая узких, похожих на  веретено  рыб,  привлеченных,  видно,  запахом
крови червя. Веретена раздваивались, словно щипцы, впивались в  червя,
их было много, очень  много,  и  зрелище  схватки  половинок  червя  с
хищниками было настолько страшно, буйно, первобытно, что Павлыш не мог
оторваться от него. Стоял и смотрел. И  лишь  когда  одно  из  веретен
метнулось к нему, проверяя, кто светится так ярко, Павлыш  понял,  что
задерживаться никак не следует, и поспешил к берегу, выключив фонарь и
надеясь, что червяк - более аппетитная пища, чем его скафандр.
   К сожалению, веретено думало иначе.  Оно  впилось  в  бок  и  рвало
ткань, как злая собака. Павлышу пришлось разрезать хищника лучом.  Тут
же, будто услышав крик о помощи, несколько веретен  покинули  червя  и
бросились вдогонку за Павлышом. Павлыш отступал к берегу,  разя  лучом
по ловким, быстрым телам хищников, но казалось, что на место погибшего
тут же приплывает другой, да еще двое или  трое  принимаются  пожирать
разрезанного лучом собрата. Раза два хищники добирались до  скафандра,
но ткань не поддавалась зубам, и  они  продолжали  дергать  и  клевать
скафандр, будто его упрямство прибавляло им силы.
   Одному из хищников удалось все-таки  прокусить  скафандр.  И  ногу.
Павлыш, рыча от боли, чувствуя, как  вода  через  отверстие  льется  в
скафандр и смешивается с  кровью,  как  все  новые  и  новые  веретена
впиваются в ноги,  с  отчаянием  рвался  к  берегу,  полосуя  по  воде
слабеющим лучом, и вода кипела вокруг и фейерверком разлетались  искры
и клубы пара.
   Павлыш выбрался на песок, вытащил  вцепившихся  бульдожьей  хваткой
хищников - вернее, части их, ибо все они были мертвы, разрезаны лучом.
Павлыш присел на песок и отдирал их от скафандра. Одна  из  штанин  по
колено была полна воды,  и,  освободившись  от  веретен,  раскидав  их
головы  по  песку  (сразу  из  кустов  прилетели  членистые  твари   и
засуетились, замельтешили  лапками,  благодаря  за  угощение),  Павлыш
обхватил щиколотку двумя  руками,  провел  ими  по  ноге,  чтобы  вода
вылилась из скафандра через дырку.
   В месте разрыва ногу саднило - зубы веретен вонзились в икру, -  но
остановить кровь было нечем. Павлыш совершил непростительную для врача
ошибку - не взял с собой даже пластыря.
   - Гнать надо  таких,  -  сказал  Павлыш  себе.  -  Ожидал  провести
приятный вечерок. Совершить прогулку под луной.
   Он почувствовал, что страшно устал, что хочет лечь и никуда  больше
не ходить. И даже не возвращаться к  кораблю,  потому  что  идти  надо
снова по морскому дну, а такие путешествия можно совершать только  раз
в жизни. Просто закопайся в песок и спи,  подсказывало  усталое  тело.
Никто тебя не тронет. Отдохнешь часок-другой и потом  пойдешь  дальше.
Немного мутило, и было трудно дышать.
   Конечно же, понял Павлыш. Сквозь  дыру  идет  здешний  воздух.  Вот
неудача. Павлыш отмотал  кусок  шнура,  висевшего  аксельбантом  через
плечо, - захватил на случай, если понадобится веревка,  отрезал  лучом
пистолета кусок с полметра и наложил пониже колена жгут. Это  было  не
очень разумно - нога затечет и идти  будет  труднее,  -  но  на  смеси
своего и местного воздуха тоже долго не протянешь.
   Отрезав шнур, Павлыш заметил, что пистолет дает совсем слабый  луч:
то ли слишком часто стрелял, то  ли  энергия  утекла  раньше,  еще  на
корабле. Павлыш спрятал пистолет. Оставался нож, но вряд ли его  можно
считать надежным оружием.
   Затем Павлыш сделал еще одно неприятное открытие - в битве  на  дне
каким-то образом раскрылся ранец и запасы пищи достались рыбам. На дне
ранца обнаружился  лишь  тюбик  с  соком.  И  Павлыш  выпил  половину,
тщательно закрутив крышку и спрятав остатки понадежнее.
   Разумность  требовала  возвратиться  на  корабль.  Может,   удастся
подзарядить пистолет и,  главное,  возобновить  запасы  воды,  сменить
скафандр.  Дальше  идти  безрассудно.  С  каждым   шагом   возвращение
становилось все более проблематичным, тем более неизвестно,  что  ждет
впереди и что скрывается за огоньком. Может,  это  просто  действующий
вулкан?
   Чтобы больше не рассуждать, Павлыш  поднялся  -  нога  болела  -  и
быстро пошел по песку к огоньку, не оглядываясь назад.
   Хотелось пить. Когда знаешь, что осталось  на  два  глотка,  всегда
хочется пить. Чтобы отвлечься, Павлыш сконцентрировал внимание на боли
в ноге, хоть, впрочем, уже шагов через двести не надо было делать  это
специально - нога онемела и ныла, словно зуб. Еще  не  хватало,  чтобы
они были ядовитыми, подумал Павлыш. И  что  стоило  сразу  побежать  к
берегу, как только их увидел. А ведь стоял и  смотрел,  потеряв  целую
минуту.
   Упрямства хватило еще на полкилометра. Потом  пришлось  присесть  и
распустить шнур, усилить приток кислорода, чтобы не  стало  дурно.  Но
все равно было дурно. Пожалуй, я потерял много крови, думал Павлыш.
   Он снова затянул шнур - все равно отдых  не  помог,  лишь  кислород
зазря уходил в небо, - и доковылял до кустов.  Кусты  изменились,  они
были здесь выше, не такие колючие,  больше  похожи  на  деревья.  Даже
удалось высмотреть себе палку,  и  Павлыш  сначала  хотел  срезать  ее
ножом, но  руки  не  слушались,  пришлось  опять  достать  пистолет  и
отпилить ее лучом.
   Дальше Павлыш шел, опираясь на палку и подтягивая больную  ногу,  и
был он, наверно,  похож  на  умирающего  путника  в  пустыне,  или  на
полярного исследователя давних времен, из последних сил стремящегося к
полюсу. И если за полярным путешественником  положено  бежать  верному
псу, то и у Павлыша были спутники, не  столь  приятные,  как  псы,  но
верные - несколько тварей прыгали по песку, взлетали, поднимались  над
головой и вновь  опускались  на  песок.  Они  были  неназойливы,  даже
вежливы. Но им очень хотелось, чтобы двуногое существо скорее упало  и
подохло.
   А когда-нибудь здесь будут жить люди, думал Павлыш. Построят дома и
дороги, может быть, назовут какую-нибудь  из  улиц  именем  "Компаса".
Длинными  вечерами  станут  приходить  на  берег  моря  по  тропинкам,
проложенным в кустарнике, любоваться полосатым солнцем, зеленой водой,
и прирученные твари будут присматривать за  детьми  или  восседать  на
хозяйских плечах. Люди ведь быстро умудряются ставить  все  с  ног  на
голову. Может быть, даже начнут собирать зеленую паутину с  водорослей
и изготовлять из нее изящные шали,  вечные,  переливчатые,  легкие.  А
пока он,  Павлыш,  ковыляет  по  песку  и  его  преследуют  совершенно
неприрученные твари, не ведающие, что  человек  -  царь  природы,  они
полагают,  что  он  всего-навсего  потенциальная  падаль.   Совершенно
один...
   Но кто зажег огонек? Кто  ждет  путника  за  отворенными  ставнями?
Приветлив ли? Удивится? Встретит  выстрелом,  испугавшись  незнакомца?
Ведь если разумные существа появились здесь сравнительно  недавно,  то
они могут оказаться недостаточно разумными, чтобы  спешить  на  помощь
каким-то космонавтам.
   Но главное - дойти. Неважно сейчас, враг там ждет или друг,  вулкан
это или светящийся  куст.  Если  начать  рассуждения,  дать  сомнениям
одолеть тебя, силы кончатся. Упадешь и доставишь незаслуженную радость
членистым тварям.
   А огонек между тем приблизился... Берег довольно круто загибался  к
мысу, в конце которого - невероятно далеко, но куда ближе, чем раньше,
- горел огонек.  Кусты  отступили  от  берега,  разорванные  невысокой
скалистой грядой, хребтом  мыса.  Включив  на  минуту  фонарь,  Павлыш
разглядел  поблескивающие  черные  скалы,  однообразно  зубчатые,  как
старая крепостная стена. Потом пришлось фонарь выключить снова - твари
самоотверженно бросались на него, и, если  раньше  их  удары  казались
легкими,  теперь  каждое  столкновение   отзывалось   вспышкой   боли,
доползшей уже к бедру, и приступом тошноты.
   Стало еще темнее: облака превратились в сплошную пелену и  принесли
дождик - частый, мелкий, стекавший по  забралу  ветвистыми  струйками.
Павлышу вдруг захотелось, чтобы дождь охладил лицо -  он  ведь  должен
быть свежим, живым... Павлыш поднял забрало шлема  и  наклонил  голову
вперед. Капли, падавшие на лоб, были теплыми, и  удивительно  -  дождь
пах,  он  нес  странные,  дурманящие  запахи  земли,  скрывающейся  за
кустами,   запахи   дремучих   лесов,   сочных   степей,    громадных,
распластанных по  земле  хищных  цветов,  ущелий,  наполненных  лавой,
ледников, поросших голубыми  лишайниками,  гниющих  пней,  из  которых
ночами вылетают разноцветные искры...
   Отчаянным усилием,  теряя  уже  сознание,  одурманенный  видениями,
которые принес теплый дождь, Павлыш опустил забрало. Пришлось сесть на
песок и гнать видения. Дышать глубоко и ровно, и бороться с неодолимым
желанием заснуть и забыться. И Павлыш старался разозлиться.  Он  ругал
себя, смеялся над собой, издевался, он кричал что-то  обидное  тварям,
рассевшимся в кружок на песке, терпеливым тварям...
   Потом он снова шел. И  ему  казалось,  что  за  ним  следует  слон.
Большой белый слон с упругим хоботом и вислыми ушами.  Слон  топал  по
песку и подгонял Павлыша. Слон был видением. Твари тоже были видением.
Огонек был видением. Ничего в самом  деле  не  существовало  -  только
песок и вода. Вода была зеленая и добрая.  В  ней  мягко  лежать.  Она
понесет обратно, к кораблю, положит у люка, и Глеб Бауэр,  сам,  своей
волей вышедший из анабиоза, подойдет, возьмет Павлыша на руки, отнесет
в каюту и скажет: ты молодец, Слава, ты далеко ушел.
   Потом было просветление. Боль. Сизое небо.  Жесткий  песок.  Скалы,
нависшие над узкой песчаной  полоской,  скрывающие  огонек.  И  тогда,
борясь с болью и  благодаря  ее  за  то,  что  вернула  разум,  Павлыш
прислонился к скале, достал тюбик с соком,  допил  его.  И  стало  еще
муторней, но голова просветлела. И Павлыш заспешил вперед, боясь снова
потерять сознание, сойти с ума, поверить в ласковость волн и покой.
   Но слон все шел и шел сзади. Он остался от видений. И шаги его были
реальны, тяжелы, казалось, что песок  вздрагивает  и  прогибается  под
ним.
   Беспокоило отсутствие огонька. Вдруг пройдешь мимо, но нет  никаких
сил повернуть, взобраться на  скалу,  осмотреться.  Павлыш  не  был  в
состоянии сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как он свернул
на мыс.  Провалы  в  сознании  могли   быть   мгновенными,   а   могли
продолжаться долго.
   А слон совсем близко. Дышит  в  спину.  Павлышу  всего-то  нужно  -
повернуть голову, и видение исчезнет. Но никак не мог  заставить  себя
это сделать. Он устал не только физически.  Устало  все:  и  разум,  и
воображение, и чувства, - мозг  отказывался  впитывать  новые  образы,
реагировать на них, пугаться или  игнорировать.  Было,  в  общем,  все
равно - идет ли сзади слон или он плод воображения, остаток бреда.
   И все-таки Павлыш оглянулся. Он надеялся, что никого там нет, кроме
тварей.
   Но слон был. Нет, не слон, никакой не слон. Просто аморфная громада
непонятным образом покачивалась сзади, соизмеряя движение со скоростью
человека, даже припадая на одну сторону, будто  приволакивая  ногу.  У
нее не было ни глаз, ни хобота.  Только  в  самых  неожиданных  местах
вдруг вспучивалась светлая оболочка, образуя короткие щупальца.
   Павлыш включил фонарь.  И  тут  же  пропала  боль:  пришла  злость,
которую так безуспешно старался вызвать в себе Павлыш. Ведь  несколько
десятков метров, несколько шагов осталось до  цели,  до  огонька.  Так
нельзя. Это нечестно. Это просто нечестно со стороны планеты.
   Громада не отступила. Лишь в том месте,  куда  уперся  луч  фонаря,
образовалась впадина, словно свет ощутимо давил  на  оболочку.  Павлыш
провел лучом по телу громады, и та с неожиданной легкостью ушла из-под
луча, разделившись на две формы, став похожей на песочные часы.
   Павлыш  выхватил  пистолет,  нажал  гашетку,   но   луч   пистолета
протянулся тонкой  полоской,  нежаркой  и  нестрашной  и  оборвался  у
громады. Павлыш выкинул пистолет. Он был тяжел, он  оттягивал  руку  и
был совершенно не нужен.
   Павлыш и громада стояли друг перед другом. Павлыш выключил  фонарь.
Громада расширилась в середине и снова стала кулем картошки размером с
избу. Одна  из  тварей  неосторожно  подлетела  близко  к  громаде,  и
вытянувшиеся из оболочки щупальца подхватили ее и упрятали в  тело.  И
нет твари.
   - К черту! - сказал Павлыш, и громада качнулась, услышав голос. - Я
все равно дойду.
   Он  повернулся  к  громаде  спиной,  потому  что  ничего  иного  не
оставалось. И пошел. Дождь слишком громко стучал по шлему, и звенело в
ушах. Но надо было идти и не оборачиваться.
   Громада была ближе. Он чувствовал это и не оглядывался.
   Скалы расступились. Мыс кончался. Одна скала выше других, с плоской
вершиной, стояла на самой оконечности мыса. И на ней горел огонек.  Не
огонек - ослепительно яркий фонарь. Фонарь находился на столбе. Вокруг
фонаря вертелись твари, и земля возле столба была усеяна  их  трупами.
До площадки, на которой горел фонарь, было рукой подать. Черный кубик,
метра в два высотой, умещался на этой площадке рядом с  фонарем.  Там,
верно, находилась силовая установка, питающая фонарь. И все.
   Не было ни домика с открытыми окнами, ни пещеры,  в  которой  горел
огонь, не было даже действующего  вулкана.  Был  автоматический  маяк,
установленный кем-то, кто живет далеко и вряд ли наведывается сюда.
   И путешествие потеряло смысл. Павлыш  вполз  на  скалу  -  с  одной
стороны она была пологой. Но этот последний  отрезок  пути  отнял  все
силы - да их и неоткуда было брать:  ты  можешь  пройти  почти  все  и
вынести почти все, если впереди есть цель. А если ее нет...
   Громада тоже ползла на скалу - чуть быстрее, чем Павлыш.  Когда  он
дотронулся, наконец, до столба, металлического, блестящего под дождем,
гладкого, громада выпустила щупальца.
   Павлыш выхватил нож,