а  "ты".  Как-то  само  собой  вырвалось,  но  и  выглядело  это
естественно, потому что война всегда нивелирует возраст. Да и  чего  здесь
было нивелировать, если разница в годах  между  ними  -  года  три  всего,
никакая это не разница, даже война тут ни при чем.
   - Чего там... - протянул Старков и вдруг спросил: - Ты своих  товарищей
давно знаешь?
   - Давно, - сказал Димка. - Учились вместе.
   - И этого здорового? Как его?..
   - Олег. С ним тоже с первого курса.
   - А потом?
   Правда кончилась. Начиналось зыбкое болото легенды.
   -  Что  потом?  Военкомат.  Фронт.  Окружение.  Отряд.  -  Он  повторял
придуманные Олегом этапы из биографии, повторял с неохотой не потому,  что
боялся выдать себя незнанием, неточностью какой-нибудь, а потому,  что  не
хотелось ему врать Старкову. Честно говоря, идея эксперимента  была  Димке
не очень-то по душе. С какой радостью сейчас он рассказал бы комиссару  об
университете, о студенческих турнирах КВН, о Старкове бы рассказал - каким
он станет через тридцать с  лихом  лет,  о  его  теории,  о  председателе,
который в одном "сегодня" увел отряд в неведомое Черноборье, а в другом  -
сидит в лесниковой избухе, мается, наверно,  неизвестностью,  клянет  шефа
почем зря: на кой черт отправил сосунков под фашистские пули.
   А сосунки тоже маются от той же неизвестности, и,  может  быть,  только
супермен Олег ждет этих пуль, надеется, что удастся ему  проявить  себя  в
настоящем деле, в мужском занятии. А физика, видите ли, не настоящее дело.
Там, видите ли, никакого риска не наблюдается. Так  и  шел  бы  в  военное
училище,  куда-нибудь  в  десантники,  рисковал  бы  себе  на  здоровье  и
отечеству на пользу. Хотя он и в физике умудрился найти самую  рискованную
тропку, помог ему Старков со своим генератором...
   Димка  поймал  себя  на  том,  что  не  совмещает  он   в   собственном
представлении Старкова-партизана и  Старкова-ученого.  Не  может  он  себе
представить, что это есть один и тот же человек. И не  хочет  представить.
Воображения не хватает, сказал бы Олег. Да  не  в  воображении  суть,  мил
человек Олеженька, воображения у Димки хоть отбавляй. А суть  в  том,  что
разные они люди -  партизан  и  ученый.  Фамилия  у  них  одна;  верно.  И
биографии сходятся. Даже отпечатки пальцев совпадут - линия в  линию.  Так
что же, возраст мешает, пресловутые тридцать лет?  Мешает  возраст,  спору
нет. Но главное - и Димка был твердо  в  том  уверен  -  характеры  у  них
неодинаковые. Партизан Старков казался мягче, спокойнее, не виделась в нем
нервная  ожесточенность  Старкова-физика,  сильного   человека,   фанатика
найденной им идеи.
   Сейчас Димка ощущал некое превосходство над комиссаром, которое  ни  на
миг не появлялось в отношениях с  профессором.  Профессор  для  Димки  был
богом, добрым и всемогущим богом из древнегреческой  мифологии,  где,  как
известно, боги прекрасно уживались с  простыми  смертными,  делали  подчас
одно дело, но все же оставались  богами  -  малопонятными  и  прекрасными.
Димка ничуть не  стеснялся  своего  преклонения  перед  профессором,  даже
гордился этим чувством, выставлял его напоказ. А комиссар был ровней ему -
никакой не бог. Димка  удивлялся,  за  что  партизаны  выбрали  комиссаром
Старкова. Не Торопова, например, который и  постарше  был,  и  опытнее,  а
именно Старкова - в его щенячьи девятнадцать лет.
   Удивляться-то Димка удивлялся,  но  предполагать  мог:  за  характер  и
выбрали. Как раз за тот самый старковский характер, которого не  мог  пока
углядеть в комиссаре Димка. И сила, и фанатизм в добром  смысле  слова,  и
ожесточенность, и воля, и решительность - все, вероятно, было у комиссара.
Просто качества эти проявлялись  в  деле.  В  том  деле,  каким  занимался
Старков, какому был предан до конца.
   Димка знал физика. А перед ним в полутемной  землянке  сидел  партизан,
боец, которого Димка впервые видел. И  с  делом  его  знаком  не  был.  Но
никакой мистики не существует, Димка, и партизан и ученый - один и тот  же
человек, пусть сей факт и не укладывается в твоем сознании. А ты  бы  смог
представить комиссаром твоего Старкова? Димка  усмехнулся:  да  он  и  так
комиссар, чье слово - закон для студента. То-то и оно...
   Но неразумные  чувства  противились  строгой  и  точной  логике.  Димка
аккуратно зачищал ножом контакты у лампы, поглядывал  на  Старкова,  видел
все того же парня, ровесника, которого и борода не  спасала,  и  завидовал
ему смертельно. "Ты ужасно легкомысленный", - говорила Димке мама. "Трепло
ты великое", - осуждал  его  Раф,  беззлобно,  впрочем,  осуждал,  не  без
симпатии. А сам Старков подводил итог: "Быть бы тебе великим ученым,  если
бы не твоя несобранность".
   Все они были собранные,  серьезные,  деловые.  А  Димка  -  нет.  И  он
завидовал  сейчас  мальчишке  Старкову,  потому  что  все-таки  тот   стал
комиссаром, проявив все вышеперечисленные распрекрасные качества,  которые
Димка в нем не желал признавать.
   - Ну, вот и все. - Димка  привинтил  крышку,  повернул  тумблер.  Рация
запищала, пошел грозовой фон. - Работает.
   - Спасибо, - сказал Старков, протянул руку.
   Пожатие было сильным, Димка поморщился, украдкой потер ладонь.
   - Я пойду?
   - Валяй. - Старков уже не смотрел на него, уселся перед рацией,  прижал
к уху эбонитовую чашку наушника, крутил ручку настройки.
   Димка стал лишним. Ну что ж, он мальчик воспитанный, мешать не  станет.
Поднялся по земляным ступенькам, вдохнул холодный воздух, сощурился.
   "Дождик-дождик, перестань, - закрутилась в голове детская считалочка, -
мы поедем... Куда? Далеко не уедешь: вон Севка с автоматом сидит.  А  что,
если остаться?.."
   А что, если остаться здесь, со Старковым, пройти с ним до конца  войны,
до Победы, поступить на физфак в МГУ, разработать вместе теорию  обратного
времени? Дурацкая мысль, подумал Димка. Как останешься, когда в  Москве  -
привычная жизнь, мама, девчонки, диплом на носу. И главное, через полсуток
Старков из будущего вырубит поле, и Старков из прошлого канет  в  прошлое.
Без Димки. Вздор, вздор, будь реалистом, Дмитрий, не распускай слюни.
   Он медленно пошел к землянке Макарыча. Сам Макарыч  азартно  резался  в
дурака  с  Олегом,  с  размаху  шлепал  на  расстеленную  прямо  на  земле
плащ-палатку засаленные рваные картишки. Олег курил "козью  ножку"  -  как
свернуть сумел? - явно выигрывал. Севка с любопытством наблюдал за  игрой.
Рафа не было: видно, в землянку залез. Димка  подошел,  сел  тихонечко  на
бревно.  Он  уже  не  ощущал  того  пьянящего  азарта,  с  которым   начал
путешествие во времени.  Неизвестно  почему  пришла  тоска  -  холодная  и
тусклая, как этот день.
   - А где все? - спросил он у Севки.
   - Кто?
   - Ну партизаны.
   Севка смотрел на него с подозрением, недружелюбно.
   - Где надо, там и располагаются, - мрачно сказал он.
   - Дурак ты. Севка, -  в  сердцах  ругнулся  Димка.  -  С  бдительностью
перебарщиваешь. Кому я доносить пойду?
   - Кто тебя знает? - хитренько улыбаясь, протянул Севка. - А  за  дурака
можно и схлопотать.
   - От тебя, что ли?
   - А чем я плох? - Севка встал.
   Димка тоже вскочил, но Олег, не глядя, поймал его за руку,  потянул  на
место.
   - Сядь, - приказал он, именно приказал, бросил карты на брезент. - И ты
уймись, - это уже Севке. - Сейчас только  драки  не  хватало.  Своих  бить
будем?
   - Знать бы, что своих, - буркнул Севка, однако  сел,  поставил  автомат
между ног, оперся подбородком о дуло.
   - Придет время - убедишься.
   Олег явно надеялся на то, что время это придет и что докажет он глупому
Севке всю бессмысленность его подозрений. А впрочем, плевать ему  было  на
Севку и на подозрения его плевать. Он просто ждал боя. Боя, ради  которого
он пошел сюда.
   И дождался.



        5

   Где-то совсем рядом послышался  топот  копыт.  Макарыч  поднял  голову,
прислушался. Севка снова встал, взял автомат на изготовку.
   - Рытов, что ли? - спросил он.
   - Кто же еще? - сердито сказал Макарыч. - Видать, стряслось что. Ишь  -
гонит. Весь лес переполошил.
   На поляну влетел всадник, осадил коня, спрыгнул  на  землю,  побежал  к
землянке Старкова.
   - Чего там, Рытов? - окликнул его Севка.
   А Рытов только рукой махнул,  нырнул  в  землянку.  Брошенный  им  конь
зафыркал, затряс головой, пошел к коновязи.  Привязанные  к  слеге  лошади
заволновались, переступали с ноги на ногу, дергали поводья.
   Из землянки выбежал Старков, Рытов - за ним.
   - Севка, - крикнул Старков, - подымай людей! Немцы!
   Он спустился в соседнюю землянку, а из леса уже бежали люди - по  двое,
с разных сторон, с автоматами, с карабинами, кто-то даже с дробовиком.
   "Вот и началось", - облегченно подумал Олег.
   Да, он ждал боя - Димка не ошибся. Этим боем он и жил последний  месяц,
ездил в райцентр,  сидел  в  музее,  корпел  над  архивными  папками,  над
запыленными  папками  с  казенными  титулами   "Дело   N...",   хранившими
пожелтевшие документы - письма, копии наградных листов, приказы, листовки,
писанные от руки воспоминания, писанные корявым  почерком,  с  ошибками  и
описками, писанные людьми, для кого автомат и граната были много привычнее
авторучки или карандаша.
   Что он хотел от этого - пока предполагаемого -  боя?  Славы?  Но  перед
кем? Перед бойцами отряда, которые  проживут  с  Олегом  только  полсуток,
мимолетные двенадцать часов, забудут его  напрочь  и  славу  его  лихую  и
зыбкую забудут - те, кто выживет. Нет, не славы он  искал,  не  гнался  за
ней, а если и мечтал о славе, то не о военной. Он был  физиком,  настоящим
физиком - вопреки сомнениям Димки, и слава талантливого ученого привлекала
его  значительно  больше  любой  другой  мирской  славы.  Если,   впрочем,
привлекала. Так мог подумать кто угодно  -  Димка,  Старков,  приятели  по
факультету, но не он. Сам он не слишком часто вспоминал о ней.
   И не самоутверждения хотел он. Уж чего-чего, а всякими там  комплексами
Олег не страдал. Что умел - то умел, а умел немало. А коли  не  получалось
что-то, знаний не хватало  или  опыта,  то  не  мучился  от  бессилия,  не
страдал, не опускал рук, а раз за разом повторял  это  "что-то",  пока  не
говорил себе: могу! И - точка. А комплексы - для слюнтяев и  лодырей.  Как
там у классика: талант - это терпение. Внесем поправку: и  терпение  тоже.
Потому что - как считал Олег - талант суть сумма качеств, данных  природой
и скорректированных личностью. Итак,  он  был  личностью,  а  личность  не
нуждается в самоутверждении.
   И остается предположить единственное: бой, которого Олег ждал с великим
нетерпением, был ему нужен... просто так. Как  этап  в  биографии,  какого
могло и не быть - семидесятые годы на дворе! - но раз  случился,  то  мимо
пройти нельзя. Риск - вот что  любил  Олег.  Ту  самую  зыбкую  грань,  за
которой  -  неизвестность,  а  значит  -  опасность.  Опасность   провала,
просчета,  неудачи.  Опасность  для  жизни,  наконец.  Но  зато  победа  в
обстоятельствах, неподвластных прогнозам, -  вдвойне,  втройне  сладка.  А
если ты ее рассчитал - свою победу, - запрограммировал, заранее  выстроил,
то цена ей невелика. Скучно. Книжный человек Раф цитировал как-то  стих  о
"езде в незнаемое". Так себе стишок, рукоделие на подушке. Но  запомнилась
Олегу одна строка: "Не  каждый  приедет  туда,  в  незнаемое".  Верно,  не
каждый. А Олег приедет. Должен приехать. Ради этого стоит  жить.  Он  и  к
Старкову пошел, потому что вся его  теория  обратного  времени  -  езда  в
незнаемое. Старков - это сила, считал Олег. И если не молился на него, как
восторженный Димка,  то  уважал  его  безоглядно.  Как  и  должен  уважать
талантливый ученик талантливого учителя. Старков тоже любил риск. В  конце
концов, вся его жизнь была риском. Начиная с сорок первого военного  года,
когда он мальчишкой пришел  в  партизанский  отряд.  Тем  самым  бородатым
мальчишкой, который  сейчас  собрал  на  поляне  невеликий  личный  состав
отряда. В отличие от Димки Олег не делил Старкова пополам: на партизана  и
физика. Олег чуждался  подсознательных  эмоций,  обуревавших  приятеля,  и
относился к комиссару с  той  же  ученической  почтительностью,  как  и  к
профессору. Что ему было до молодости комиссара! Он твердо  верил:  зелень
узнают не по возрасту, а по цвету. Он и на собственный возраст  скидок  не
делал.
   ...Они втроем по-прежнему сидели на мокром бревне, смотрели на неровный
разномастный строй бойцов на поляне, прислушивались к  тому,  что  говорил
Старков. Слышно было плохо: комиссар говорил тихо-тихо, и слова его  гасли
в монотонном шуршании дождя.
   - ...обойдется... на рожон не лезть... предупредить... - Даже не  целые
фразы, а отдельные слова доносились до землянки Макарыча.
   Олег сам складывал из них предложения. Получалось так:  все  обойдется,
не стоит лезть на рожон, необходимо предупредить жителей деревни.  Что  ж,
если Олег верно понял Старкова, тот  не  рвался  первым  вступать  в  бой,
выбрал политику выжидания. Верное решение.  Сил  у  отряда  мало,  главная
задача - сохранить обоз и помочь деревне. Если  гитлеровцы  не  собираются
идти к ней, пройдут мимо, то и Бог с ними. Другое дело, если это те  самые
каратели, которые существовали в  действительном  -  не  моделированном  -
сорок втором году. Олег спрашивал Старкова о точном дне сражения.  Тот  не
помнил даты. Не мудрено: в те дни о календаре некогда было вспоминать.  Но
все события, все грустные перипетии сражения Олег -  со  слов  Старкова  -
знал назубок. И все могло повториться - как тогда. Дополнительным фактором
было  присутствие  здесь  их  самих  -  гостей  из  будущего.  Тем   самым
дополнительным фактором, который  перечеркивал  всю  запрограммированность
событий, столь ненавистную Олегу. И хотя Старков строго-настрого  приказал
им ни во что не вмешиваться, Олег скептически отнесся к  приказу.  Что  ж,
по-вашему, сидеть сложа руки, с холодным любопытством  наблюдать  за  тем,
как убивают людей, не помочь им? Ну нет, фигушки!
   Олег встал - нарочито лениво,  медленно  пошел  к  комиссару.  Тот  уже
закончил  инструктаж,  и  партизаны  разошлись.  Пятеро  из  них,   забрав
автоматы, ушли в лес, -  видимо,  на  разведку.  Остальные  разбрелись  по
поляне,  томясь  ожиданием,  собирались  малыми   группками,   курили,   с
любопытством поглядывали на незнакомцев.  Кто-то  -  заметил  Олег  -  уже
подошел к Рафу с Димкой, сел рядом, завел разговор.
   - Что случилось, комиссар? - спросил Олег Старкова. - Может, поделишься
всеведением?
   - Отчего бы нет? - Старков будто впервые видел Олега, осматривал его  с
головы до ног, изучал, что-то прикидывал в уме. - Наша разведка обнаружила
фашистов километрах в четырех отсюда.
   - Много ли?
   - Девять человек в пешей цепи. Идут осторожно, высматривают.  Похоже  -
дозор.
   - А основные силы?
   Старков пожал плечами:
   - Не видно. Где-то позади. Гитлеровцы не рискуют ходить по  лесу  малым
числом.
   - Вас ищут?
   - Сдается, что так и есть.
   - Они знают о вашем местоположении?
   - Точно - вряд ли. Ориентировочно - наверняка.
   - Примешь бой, комиссар?
   - Не хотелось бы... Сколько их там? А нас - три десятка.
   - Плюс три единицы.
   - Себя считаешь?
   - А ты не считаешь?
   - С устным счетом не в ладах.
   - Не прибедняйся, комиссар. Не до красивых слов, а  скажу:  рассчитывай
на нас. Да и сами мы прохлаждаться не станем.  Приставишь  Севку,  скрутим
его - и в бой. Ты проверить нас хотел, комиссар? Так  вот  она,  проверка,
куда точнее.
   Олег напрягся, видел, что Старков готов отступить: три лишних  человека
ох как не помешают.
   - Не  дрейфь,  комиссар.  Ты  нас  всегда  кокнуть  успеешь,  ежели  не
по-твоему будет.
   - Вы без оружия, - отступал Старков, - а у нас лишнего нет.
   - А бой на что? Добудем.
   - Ладно, посмотрим, - вроде бы сдался Старков. - Будете при мне.
   - Есть! - гаркнул Олег, даже Раф с Димкой услыхали,  глянули  на  него:
что он там задумал?
   - Ждите команды, - сказал Старков, пошел к землянке, куда  уже  скрылся
Торопов.
   Да только не сдавался  Старков,  Олег  сие  понимал  прекрасно.  Сыграл
этакую неуверенность, мучительные колебания, а на  самом  деле  все  давно
решил. Бессмысленно оставлять пришельцев под чьим-то присмотром, даже  под
самым строжайшим глазом. Бой и вправду - лучшая проверка. Если  друг,  его
помощь пригодится. А враг - так в бою партизанская пуля достанет.
   Олег уселся на бревно рядом с друзьями, сказал им:
   - Уломал комиссара.
   - Поверил? - спросил Раф.
   - Поверить не поверил, а проверить решил.
   - Бой всех проверит, -  сказал  партизан,  сидевший  напротив.  Это  он
давеча прискакал на поляну с вестью о немцах.
   Парень лет девятнадцати - двадцати, черный, цыганистый, даже  с  медной
серьгой в ухе, буравил Олега взглядом, а глаза тоже черные,  непрозрачные,
колючие глаза. Улыбался в сто зубов.
   - Дело говоришь, - поддакнул ему Олег. - Звать как?
   - Василием нарекли. А по фамилии - Рытов.
   - Сам-то откуда?
   - Степь мне матушка. Эх и приволье там!.. А туточки тесно,  душно...  -
Он передернулся.
   Что-то наигранное было  в  его  поведении,  искусственное.  И  голос  с
надрывом, с ноткой истерики, и банальщина насчет степи-матушки,  и  мимика
третьесортного актера из провинции, и серьга в ухе. Олег сказал зло:
   - Не задохнешься в лесу?
   - Терплю, из сил выбиваюсь. А ты, громила, не шути шутки  с  Васенькой,
обжечься можно.
   - Ладно, поберегусь, - отмахнулся Олег, подумал: что-то  все  здесь  на
ссору набиваются. И рыжий Севка, и Васенька этот, лицедей липовый.
   Севка - тот хоть естественный, вся его задиристость - от  молодости  да
глупости, от избытка сил молодецких. А этот хитер, себе  на  уме.  Старков
ничего не говорил о нем. Может, забыл? Он всех и не назвал,  не  вспомнил.
Мудрено ли: сколько времени утекло! Да  и  остались  тогда  с  обозом  под
началом Старкова люди случайные. Не сам он их выбирал из двухсот с  лишним
бойцов отряда Петровича. А сродниться не успел:  и  пяти  дней  вместе  не
прожили. Так что на многих  самим  придется  характеристики  составлять  и
Старкову подсказывать. На Рытова, к примеру...
   - Карабинчик бы сюда, - мечтательно протянул Димка, представил, видать,
старковский карабин, зажмурился.
   - А что ж это вы безоружными по лесу шастаете? - с®ехидничал  Рытов.  -
Аль посеяли где?
   - Тебя не спросили, - огрызнулся Димка, которому надоел цыган со своими
прибаутками.
   И снова Олег вмешался:
   - Не только по лесу шли, в деревни заходили. С оружием  опасно.  Зарыли
мы его.
   Не хотел он ссор и скандалов, избегал их, сторонился - не к месту  они,
не ко времени. В другой раз не стал бы церемониться с подначиком,  показал
бы ему пару приемов самбо, а сейчас не стоило.  И  не  потому,  что  любая
грызня или - не дай Бог! - драка осложнила бы их пребывание в  отряде.  Не
это главное, хотя и это со счетов сбрасывать не годится. Олег понимал, что
любое  происшествие  внутри  отряда   может   лишить   его   сплоченности,
организованности, взорвать и без того  напряженную  атмосферу.  Тут  искры
малой достаточно. Да еще накануне боя!  Нет,  лучше  смолчать,  смириться,
пусть цыган задирается, еще зачтется ему.
   - А оружие мы достанем, - успокоил Димку  Олег.  -  У  немцев  автоматы
неплохие, хотя и не сравнить их со шпагинскими. Кучности  нет,  а  убойная
сила - не придерешься.
   - Может, без стрельбы обойдемся? - спросил Раф.
   Ах как не хотелось ему  стрелять,  тяготила  его  предстоящая  схватка,
никогда не любил он ни драк, ни боев, даже фильмы про войну не смотрел.
   - Будем надеяться, - сказал Олег.
   И Рытов не вмешался, не вякнул чего-нибудь про трусость, потому что сам
понимал опасность, чуял ее. Не для себя опасность - для отряда,  для  трех
десятков не шибко вооруженных людей, для вовсе  безоружных  и  беззащитных
жителей деревни.
   - Давно партизанишь? - миролюбиво спросил Олег.