Сергей Абрамов. Время его учеников

   -----------------------------------------------------------------------
   ("Старков" #2). Авт.сб. "Канатоходцы". М., Центрполиграф, 1997.
   OCъ & spellcheck by HarryFan, 18 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


        1

   Почему  Старков  так  любил  осень?  Этот   промокший   насквозь   лес,
растерявший за лето все  привычные  свои  звуки,  кроме  сонного  шуршания
дождя? Эту хлюпающую под ногами кашу, холодную кашицу из  мокрой  земли  и
желтых осенних листьев? Это низкое тяжелое небо,  нависшее  над  деревней,
как набухший от воды полог походной палатки?
   Пушкинская осень - желтое, багряное, синее, буйное и радостное, спелое,
налитое... А Старков почему-то любил  серый  цвет,  карандашную  штриховку
предпочитал акварели и маслу.
   Раф спросил его как-то:
   - Почему все-таки октябрь?
   А тогда еще было самое начало сентября,  начало  занятий  в  институте,
начало преддипломной практики, которая все откладывалась из-за  непонятных
капризов Старкова.
   - Легче спрятать следы, - ответил Старков,  походя  отшутился,  перевел
разговор на какие-то институтские темы, а  обычно  дотошный  Раф  не  стал
допытываться.
   В конце концов, каждый имеет право на прихоть. Тем более, что она - эта
непонятная старковская прихоть - никак  не  мешала  делу.  На  эксперимент
Старков положил ровно месяц, а срок практики у них - до конца декабря.
   - Все успеете, - говорил Старков, - и отчет об эксперименте оформить, и
даже диплом написать. Да и чего его писать? Поделим отчет на четыре  части
- вот вам по дипломной работе каждому. Да еще  какой  работе,  -  комиссия
рыдать станет...
   Он  всегда  был   оптимистом,   их   Старков,   ненавидел   нытиков   и
перестраховщиков, истово верил в успех дела, за которое  брался.  А  разве
можно иначе? Тогда и браться не стоит. Так он считал, и так же,  в  общем,
считали его студенты - Олег, Раф и Димка, которые год назад  безоговорочно
поверили в идею учителя, проверили ее в лесу на Брянщине, снова  вернулись
сюда, чтобы установить генератор обратного  времени  в  той  же  лесничьей
заброшенной избушке, смонтировать экраны-отражатели временного поля.
   Прошлогодний   эксперимент   считали    неудачным.    Поле    нащупали,
стабилизировали его в километровой зоне экранов,  и  давно  ушедшее  время
сорок  второго  военного  года  возникло  в  реальном  и  прочном  времени
нынешнего дня, их дня - дня веселых и  беззаботных  студентов  семидесятых
годов, дня ученого Старкова, лишь твердой памятью своей возвращавшегося  в
тяжкие дни партизанского комиссара Старкова. Именно здесь, на Брянщине,  в
партизанском отряде, начинал он свой долгий путь в науку, еще не зная,  не
ведая, что замкнется этот путь кольцом, вернется к началу -  в  тот  самый
сорок второй год, когда постигал он азы великой науки - суворовской "науки
побеждать", науки не сдаваться, не отступать перед трудностями.
   Стабилизированное  поле  казалось  неуправляемым,  и  взвод  фашистских
карателей прожил два с лишним часа в чужом для них времени, до которого на
самом деле многие из них не дожили, не дошли, сраженные  пулями  партизан,
быть может, пулями, выпущенными из автомата самим же комиссаром Старковым.
Он твердо усвоил свою науку: не отступил, не сдался. Да и  ребята  его  не
подвели тогда. Каратели так и не вышли из леса, вернулись в свое время,  а
Старков со студентами  вновь  взялся  за  расчеты,  перестроил  генератор,
провел серию опытов в институтской лаборатории, дождался  любимого  своего
октября, чтобы повторить эксперимент "в лесу прифронтовом",  но  повторить
его на совсем новой основе.
   Сейчас они сидели в жарко натопленной избушке  -  все  четверо  да  еще
председатель колхоза, который командовал тем отрядом, где служил  комиссар
Старков, - сидели вокруг  плохо  оструганного  стола,  крытого  старенькой
клеенкой, а в мутное квадратное оконце бился холодный октябрьский дождь  -
уже постоянный спутник их не шибко веселых прогулок по Времени.
   - Не нравится мне все это, -  хмуро  сказал  председатель,  разглядывая
полустершийся узор на клеенке.
   - Что именно? - спросил Старков.
   - Да игры ваши со временем. Прошлый раз себя чуть-чуть не  угробили,  и
деревне опасность была. А сейчас что будет?
   Старков не знал, что будет сейчас. То есть о самом эксперименте он знал
все, а вот о  поведении  его  участников,  которое  не  предугадать...  Он
посмотрел на студентов. Раф уставился в окно, что-то высматривал за мутным
стеклом, залитым водяными потеками, усиленно делал вид, что  разговор  его
не касается, не прислушивается он к нему. Димка внимательно изучал  плакат
на стене, подаренный колхозным киномехаником. На  плакате  вовсю  грустила
большеглазая дива,  летели  желтые  осенние  листья,  прямыми  пунктирными
линиями был нарисован дождь - ничуть не  похожий  на  тот,  настоящий,  за
окном. И только Олег в упор глядел на Старкова, улыбался, ждал  ответа,  а
может, и знал его,  да  только  не  хотел  помогать  шефу:  кому  вопросик
подкинули, тот и выкручиваться должен, а мы послушаем, поучимся уму-разуму
у старших товарищей.
   "Хороши  помощнички,   -   обозлился   Старков,   -   ждете   от   меня
дипломатических уверток, говоря по-простому -  вранья.  Черта  с  два!  Не
дождетесь!.."
   Правда всегда убедительней  любого  вымысла,  считал  он.  Да  и  зачем
обманывать  председателя,  пользоваться  его,  мягко  говоря,   небогатыми
знаниями современной физики? За три с лишним  года  войны  Старков  прочно
поверил в интуицию своего командира отряда, ставшего теперь  председателем
колхоза в Брянской области, в его "легкую  руку"  поверил,  в  его  редкое
умение почти точно угадывать зыбкий процент риска в любом важном  деле.  А
дела  у  партизан   были   тяжкие,   не   чета   нынешнему,   все-таки   -
экспериментальному.
   - Что будет? -  раздумчиво  протянул  он.  -  Всякое  может  случиться,
Петрович. Но одно скажу точно: никакой опасности для деревни не жди. -  И,
уже увлекаясь, как обычно, когда речь заходила о его теории, продолжил:  -
В прошлый раз мы воссоздали в зоне экранов сорок  второй  год.  Сейчас  мы
поступим иначе. Временное поле перенесет на тридцать с  лишним  лет  назад
наше время, наш день. В прошлый раз мы не сумели справиться с полем,  даже
не ведали, что может статься, если просто вырубить генератор.  Сегодня  мы
сможем  точно  контролировать  время  переноса,  при  малейшей   опасности
отключить установку, прекратить опыт.  В  прошлый  раз  мы  контролировали
экраны-отражатели по кругу с центром в точке действия генератора. Нынче мы
выставили экраны по лучам-радиусам сектора, расходящимся от той же  точки.
Что это даст? Прежде всего, мы не  ограничиваем  себя  хотя  бы  по  одной
координате. За пределами линии  экранов  поле  не  действует.  Но  по  оси
сектора мы растягиваем его действие на многие километры, а  практически  -
бесконечно. Понял?
   Председатель усмехнулся:
   - Я за этот год, что вы в институте химичили, за физику взялся. Кое-что
из институтского курса вспомнил, кое-что новенькое подчитал. - И,  заметив
иронический взгляд Рафа, который оторвался от своего окна,  соизволив-таки
обнаружить интерес к беседе, сказал сердито: - А ты не ехидничай, студент.
Я не к защите диссертации готовился, а к разговору с комиссаром. - Он  так
и называл Старкова - комиссаром, по старой памяти. - Чтобы не сидеть дурак
дураком. Короче говоря, переиграли вы суть опыта: не они к  нам,  а  мы  к
ним. Так?
   - Так, - подтвердил Старков.
   - Я тут вчера походил по вашим владениям, на экраны поглядел...  Скажи,
комиссар, ты их специально на северо-восток ориентировал?
   Старков только руками  развел:  дотошен  "батя",  поймал  комиссара  на
хитрости.
   - Специально, Петрович.
   - А кто пойдет?
   Вот он - вопрос, которого ждал Старков, ждал и боялся, потому что так и
не нашел на него однозначного ответа.
   - Не знаю, - честно сказал он. - Давайте решать вместе.
   Тут уж Олег не выдержал своего великолепного молчания, взмолился:
   - Ой, да не разводите вы здесь "парижских тайн". Что вы там  придумали,
профессор, выкладывайте.
   - Дай-ка я скажу, - вмешался председатель, а Старков  кивнул  согласно:
выкладывай, Петрович, раз аудитория просит.
   И только подумал про себя, что обидится на него аудитория, что скрыл он
от них свой тайный умысел, дотянул до  последнего  дня.  А  почему  скрыл?
Может быть, потому, что военная память,  память  о  тяжелом  сорок  втором
принадлежала  только  ему  и  не  хотел  он  делиться  ею  с   мальчишками
пятидесятых годов, боялся, что упрекнут они его в сугубо личном подходе  к
цели эксперимента? Может быть, и так. Оттого и  время  выбрал  осеннее,  и
избушку эту лесную. А ведь подход-то не совсем личный,  связан  он  прежде
всего с ним самим, с бывшим партизанским комиссаром Старковым  и  касается
лично его, пожалуй,  больше,  чем  кого-либо  из  присутствующих,  ох  как
касается! Если только прав он в этом втором эксперименте.
   - Вы знаете, - говорил председатель, - что в сорок втором году  в  этих
местах действовал наш партизанский отряд. В селе, где сейчас  мой  колхоз,
была базовая явка отряда. Обратили внимание небось: ни одного старого дома
в деревне нет, все заново отстроены? Не мудрено: когда каратели  совершили
набег на нее, они все пожгли, ничего не оставили. Хорошо еще,  успели  нас
свои люди предупредить, жителей мы к себе забрали.
   - Всех? - спросил Димка.
   Председатель нахмурился:
   - Не всех, к сожалению... -  Обернулся  к  Старкову:  -  Помнишь  Стаса
Котенко? - И об®яснил ребятам: - Старостой он  в  деревне  был.  Вроде  бы
фашистский ставленник, а на деле - наш колхозник,  коммунист,  невероятной
отваги человек. Мы ему тогда твердили:  уходи,  Стас,  все  равно  деревня
"засвечена". А он:  погодим  маленько,  может,  и  выкрутимся.  Мол,  я  у
гитлеровцев на хорошем счету, кое-какая вера ко мне  у  них  есть.  Вот  и
погодил...
   - Убили? - подался вперед Димка.
   - Повесили. Как раз в октябре сорок второго. Его и еще пятерых.
   - А вы куда смотрели? - Голос Димки даже сорвался от возмущения.
   Председатель покачал головой:
   - Не горячись, парень. Мы не смотрели, мы дрались. Да только  мало  нас
было в  то  время.  Основные  силы  отряда  ушли  в  район  Черноборья  на
соединение с отрядом Панкратова. А здесь остался обоз и взвод охранения  -
двадцать девять бойцов во главе вон  с  ним.  -  Он  кивнул  на  Старкова,
помолчал немного, покусал губы -  разволновался,  вспоминая.  -  Обоз  они
потом привели в Черноборье. Да только вместо двадцати девяти бойцов пришли
одиннадцать. А пятерых  привезли  -  раненых.  Комиссара  даже  хотели  на
Большую землю отправить: легкое ему прострелили да две пули из "шмайссера"
в ноге застряли. Только разве его  отправишь?  Уперся  -  и  ни  в  какую.
Залатали потом, нашелся умелец. Не свербит к непогоде?
   Старков потер ладонью грудь, улыбнулся:
   - Все пули мимо нас, батя.
   - Стало быть, не все. Не спасла тебя твоя поговорочка.
   - Да разве это пули?  Так,  пчелки...  Жив  я,  батя,  и  жить  до-олго
собираюсь.
   - А сперва посмотреть хочешь на себя молодого?
   Старков посерьезнел, сел прямо, руки на стол положил - так он лекции  в
институте начинал читать:  минут  пять  выдержит,  посидит  смирно,  голос
ровный-ровный - не повысит, а потом  забывает  о  роли  мудрого  педагога,
вскакивает, ерошит волосы, носится у доски - мальчишка мальчишкой.
   - Нет, Петрович, не хочу, - тихо сказал он. - Не имею права.
   - Парадокс времени? - усмехнулся председатель. - Слышал, как же.
   -  Не  того  парадокса  я  боюсь,  Петрович...  Я  себя  самого  боюсь,
сегодняшнего, умного да опытного. Физика Старкова боюсь, кто наверняка  не
даст комиссару Старкову сделать те ошибки, что были сделаны.
   - А почему бы не поправить комиссара? Хотя нет, - председатель вспомнил
прочитанное за зиму, - не имеешь права: изменяя прошлое, невольно изменишь
будущее.
   - Не то, Петрович, недопонял ты, или я не об®яснил тебе суть опыта.  Мы
не путешествуем в прошлое, в то прошлое, которое было у нас. Мы  вроде  бы
создаем его точную модель, копию, матрицу. Не знаю, как это получается, но
наш опыт никак не влияет на реальную жизнь. Мы в институте в испытательной
камере  делали,  например,  такую  штуку.  Сажали  в  камеру  белую  мышь,
фиксировали  ее  там  на  определенный  отрезок  времени,  а  через  сутки
восстанавливали в камере этот отрезок, умерщвляли ее, возвращались в  свое
время - а она жива-живехонька.
   - Может, не ту мышь убивали?
   - Другой в камере не было. Этот  эффект  мы  проверили  сотни  раз,  он
неизменен. Поэтому и предположили, что  наша  установка  дает  возможность
вернуть не само  время,  а  какую-то  его  вариацию,  точную  вариацию.  И
реальную до мелочей: мышь-то все-таки в нашем опыте погибала.
   - А если не мышь? Если человек?
   - Это все-таки не наше время, Петрович, вернее, не наша линия  времени.
Хочешь узнать, что будет, если я вернусь в сорок  второй  год  и,  скажем,
убью самого себя - молодого?
   - Допустим.
   - И допускать нечего. Ничего не будет. Сегодняшняя мышь, то есть  физик
Старков, останется невредимой. Но ты верно заметил о моем путешествии:  не
имею права.  Морального  права  не  имею.  Права  помешать  моему  аналогу
самостоятельно  выбирать  дорогу  жизни.  А  скорее,  просто  боюсь   этой
встречи...
   Председатель растерянно смотрел на  Старкова.  Видно,  не  хватало  ему
знаний по физике, полученных из тех пяти-шести  книг,  что  одолел  он  за
зиму, не мог он представить себе другого времени.
   - Где же она будет, встреча эта?
   - Не будет ее. А если б и была, то где-то в иной  плоскости,  где  есть
свой Старков, свой лес, свой отряд.
   - Второй Старков?
   - А может, десятый. Двадцатый. Сотый. Кто  знает  -  сколько  их,  этих
плоскостей времени, линий, как мы их у себя называем?
   - И везде одно и то  же?  Везде  война,  везде  бой,  везде  повешенный
карателями Стас?..
   - Не знаю. Вот ребята вернутся - расскажут...
   Слово сказано: "Ребята вернутся". Все давно решил Старков: и что именно
он останется вести поле, и что именно студенты пойдут  в  прошлое,  в  его
прошлое. Давно решил, да только не хотел сознаваться  в  том,  потому  что
жила где-то в  глубине  души  тщетная  надежда  оправдать  для  себя  свое
путешествие в сорок второй год.
   Но кем он придет к тому Старкову?  Старковым  нынешним,  "остепененным"
ученым с громким именем,  с  прекрасным  и  светлым  вариантом  возможного
будущего? Не имеет он на то права, не должен отнимать у молодого комиссара
жизненной необходимости пройти свой путь -  по  ухабам,  по  рытвинам,  но
свой, не навязанный кем-то, не подсказанный. Или явиться к нему  сторонним
советчиком, разумным покровителем  и  помощником,  потому  что  не  сможет
нынешний Старков остаться лишь наблюдателем - равнодушным и хладнокровным.
Пустая затея. Слишком хорошо он себя знает: и себя  сегодняшнего,  и  себя
молодого. Один не устоит, вмешается в жизнь другого, а  другой  не  примет
вмешательства, по молодой  горячности  еще  и  "шлепнет"  физика.  Хочется
умереть, Старков?
   Да не в том дело, Господи!  Жить  хочется,  но  жить  -  "как  на  роду
написано", так, кажется, в старину говорилось. А  встреча  двух  Старковых
напрочь перевернет "написанное на роду" и одному и второму.
   А если все-таки затаиться, ничем не выдать себя,  просто  быть,  просто
увидеть, просто почувствовать, не вмешиваться ни во что? Сможешь, Старков?
Нет, наверное, не умел он существовать в раковине, даже если эта  раковина
сделана из самых высоких и гуманных побуждений.
   Значит, вывод один: пойдут ребята. Но все ли? Они ведь  еще  толком  не
знают, куда пойдут.
   - В семи-восьми километрах точно на северо-восток  находилась  основная
база партизанского отряда вплоть до  его  соединения  с  панкратовцами.  -
Старков снова выпрямился, положил руки перед  собой,  говорил  сухо,  чуть
монотонно - читал лекцию. - Двадцать шестого октября, как вам  уже  сказал
командир отряда, основные силы ушли в Черноборье,  где  Панкратов  готовил
крупную операцию. Таков был приказ  с  Большой  земли.  В  районе  деревни
остался обоз и двадцать восемь бойцов с командиром. Предполагалось, что  -
по выполнении панкратовской операции -  отряд  вернется  к  старому  месту
базировки, потому  что  партизаны  не  хотели  терять  контроль  над  этим
районом, где тем более сохранялась явочная деревня под нашим  наблюдением.
Мы знали, что в деревню будут отправлены каратели, но считали, что их силы
не превысят одного взвода.  Однако  у  гитлеровцев,  как  оказалось,  были
сведения о местоположении отряда, и к деревне была выслана  мотострелковая
рота, усиленная взводом пулеметчиков. Бой, как вы понимаете, был неравным.
Может быть, его вообще не следовало принимать...
   - Ты что, Старков. - Председатель удивленно смотрел на него. - Как  это
не  следовало?  Ведь  в  деревне  оставались  наши?  Что  ж,  бросить  их,
по-твоему, следовало, а?
   - Мы им ничем не помогли, батя, - тихо сказал  Старков,  махнул  рукой,
резко поднялся, отбросив ногой табурет, зашагал по тесной комнатке  -  три
шага от стены к стене. - Что  было,  то  было,  нечего  ворошить.  Давайте
решим, кто пойдет на искомую линию Времени.  Ну,  я  слушаю.  -  Он  обвел
взглядом сидящих за столом.
   Олег опять улыбнулся - широко и беззаботно:
   - Я пойду, шеф.
   - И я, - откликнулся Димка.
   Раф аккуратно поправил очки, спросил вежливо:
   - Вы справитесь с установкой в одиночестве?
   Председатель неожиданно расхохотался:
   - Ну орлы! Ну  герои!  Все,  видишь  ли,  пойдут...  А  знаете  ли  вы,
соколики, на что рветесь? Там страшно. Там стреляют.
   Раф удивленно взглянул на него:
   - Мы не вчера из детского сада, уважаемый товарищ председатель. Не надо
нас пугать.
   - Да чего болтать. - Олег тоже  поднялся,  подошел  к  Старкову,  встал
рядом, обнял его за плечи. - Если вы не против, шеф, все и пойдем.  Гоните
инструкции.
   Старков, честно  говоря,  и  не  ждал,  что  кто-то  из  них  сдрейфит,
откажется идти. Хотя предлог и был - первый сорт: Старкову одному придется
трудновато, установку должны  обслуживать  как  минимум  двое.  Но  он  не
решился напомнить об этом ребятам.  В  конце  концов,  сам  справится,  не
впервой.
   И тут подал голос председатель:
   - А не тряхнуть ли и мне стариной, а, комиссар?
   - Ну уж нет, - сердито сказал Старков. - Будешь мне помогать.
   - Да я не умею, - взмолился председатель.
   - Научу. - И не сдержался, добавил ехидно: - Ты ж у  нас  физику  решил
изучать. Пользуйся случаем, пополняй знания.



        2

   Эксперимент назначили  на  утро  следующего  дня.  К  выходу  во  Время
готовились прочно и основательно. Председатель принес из дому  старенькую,
стертую на  сгибах  карту-двухверстку,  разложил  на  клеенке,  вооружился
линейкой и карандашом.
   - Запоминайте маршрут, - сказал он, - карту с собой брать не будете.
   - Это почему? - удивился Димка.
   Начитанный  парень  Раф,  большой  знаток   детективно-приключенческого
жанра, покровительственно похлопал его по плечу:
   - Когда мы попадем к партизанам, нас, вероятнее всего, обыщут и  найдут
карту.
   - Ну и что?
   - Темный ты человек, Димка. Никакого понятия о конспирации.  Ну  посуди
сам: откуда у обыкновенных мальчишек может быть точная карта местности?
   - Да еще выпущенная в сорок девятом году, - вставил  Олег,  внимательно
следивший за чертежными манипуляциями председателя. Тот ориентировал карту
по компасной стрелке, отметил точкой  избушку  лесника,  высчитал  азимут,
прочертил по линейке красную линию маршрута.
   - Верно, - сообразил Димка. - Четыре года, как война кончилась.
   - Не только в том дело,  -  терпеливо  об®яснял  Раф.  -  Да  будь  она
датирована тридцать девятым год