ну подозрительным. На  первый  из  этих  вопросов
Квентин назвал  цыгана  Хайраддина  Мограбина;  на  второй  -  ответил,  что
проводник был дан ему Тристаном Отшельником; на третий -  рассказал  о  том,
что случилось во францисканском монастыре близ Намюра: как цыгана выгнали из
святой обители и как, заподозрив его в измене, он, Квентин, выследил  его  и
подслушал разговор с ландскнехтом Гийома де ла Марка, из которого узнал, что
на них готовится нападение.
   - Теперь отвечай мне, - сказал герцог, - и помни, что твоя жизнь  зависит
от твоей правдивости. Не говорили ли эти  негодяи  чего-нибудь  о  том,  что
король - вот этот самый король Людовик Французский -  поручил  им  совершить
это нападение и похитить дам?
   - Если бы даже эти низкие люди и сказали  что-либо  подобное,  -  ответил
Квентин, - я бы им не поверил, так  как  слышал  совершенно  противоположное
приказание из уст самого короля.
   Людовик, следивший за ответами Квентина с напряженным вниманием, при этих
словах перевел дух, как человек, с души которого  скатилось  тяжелое  бремя.
Герцог стал еще мрачнее и, видимо сбитый с толку,  обратился  к  Квентину  с
новыми расспросами.
   - Нельзя ли было понять из этого разговора, что план похищения замышлялся
с одобрения короля Людовика? - спросил он.
   - Повторяю, я не слыхал ничего, что могло бы навести на подобную мысль, -
с твердостью ответил молодой человек, хотя в  душе  и  уверенный,  что  план
похищения принадлежал королю, но не считавший себя вправе  высказывать  свои
подозрения, - да если бы даже и слышал что-либо подобное, говорю еще раз,  я
не поверил бы ни единому слову, ибо получил совсем иные инструкции от самого
короля.
   - Ты верный слуга,  -  сказал  герцог  с  усмешкой,  -  но  позволь  тебе
заметить, что, исполняя приказание короля, ты жестоко обманул его ожидания и
своей собачьей верностью оказал ему весьма сомнительную услугу,  за  которую
тебе  пришлось  бы  дорого  поплатиться,  если  бы  последующие  события  не
исправили твоего промаха.
   - Я не понимаю вас, ваша светлость, - ответил Квентин. - Все, что я знаю,
- это что король Людовик поручил мне охранять дам и что я старался выполнить
его приказание по мере сил как во время пути, так и во время разыгравшейся в
Шонвальде кровавой трагедии.
   Я считал для себя почетным поручение  короля  и  исполнил  его  честно  и
верно: будь оно иного рода, за него не взялся бы дворянин и шотландец.
   - Fier comme un Ecossois,  -  сказал  Карл,  который,  несмотря  на  свое
недовольство ответами Дорварда, был, однако, настолько  справедлив,  что  не
мог сердиться на него за его смелость. - Послушай, однако, стрелок: по  чьим
инструкциям ты действовал, когда, как мне донесли беглецы из  Шонвальда,  ты
шагал по улицам Льежа во главе подлых мятежников, которые потом так  жестоко
умертвили своего государя и духовного отца? И какие  речи  ты  держал  перед
ними уже после совершения преступления, выдавая себя за посланца Людовика  и
действуя как власть имущий?
   -  Государь,  -  ответил  Квентин,  -  я  могу  доказать   свидетельскими
показаниями, что во время моего пребывания в Льеже я не думал выдавать  себя
за французского посланца и  что  эта  роль  была  мне  навязана  ослепленной
толпой, на которую не действовали никакие мои уверения. Все это я  рассказал
приближенным епископа, как только мне удалось вырваться из города,  и  тогда
же советовал им принять меры для обеспечения безопасности замка;  послушайся
они меня, очень возможно, что ужасы последующей ночи были бы  предупреждены.
Это правда, что в минуту опасности я воспользовался  тем  влиянием,  которое
давало мне мое мнимое звание, чтобы спасти графиню Изабеллу, спастись самому
и, насколько я был в силах, предотвратить дальнейшее кровопролитие. Повторяю
и готов поклясться, что я не имел никаких поручений от французского короля к
гражданам Льежа, а тем более инструкций  подстрекать  их  к  мятежу  и  что,
воспользовавшись навязанным мне званием посланца короля Людовика, я поступил
в этом случае как человек, который в минуту опасности, спасаясь сам и спасая
других, поднимает для обороны первый попавшийся  щит,  не  заботясь  о  том,
имеет ли он право на украшающие его гербы и девизы.
   - Ив этом случае нельзя не признать,  что  мой  юный  спутник  и  пленник
поступил вполне благоразумно и весьма находчиво, - вмешался Кревкер, который
не в силах был дольше молчать, - и, разумеется, поступок его не  может  быть
поставлен в вину королю Людовику.
   В зале пронесся  ропот  одобрения,  который  радостно  отозвался  в  душе
короля, но пришелся сильно не по вкусу  герцогу  Карлу.  Он  грозно  оглядел
собрание, и, вероятно, единодушно выраженное мнение его знатнейших дворян  и
лучших советников не помешало  бы  ему  дать  волю  своему  необузданному  и
деспотическому нраву, если бы в эту минуту де Комин, предвидевший  бурю,  не
объявил неожиданно о прибытии в Перонну герольда от города Льежа.
   - Герольд от ткачей и гвоздильщиков? - воскликнул герцог. - Но все равно,
ввести его сюда! Клянусь пречистой девой, я выведаю у этого герольда, каковы
планы и надежды пославших его  господ!  Во  всяком  случае,  он  скажет  мне
больше, чем желает сообщить нам этот юный франко-шотландский воин!

Глава 33

ГЕРОЛЬД

   Ариэль
   Чу! Они ревут.
   Просперо
   Пусть яростно охотятся за ними.
   "Буря"

   В зале произошло движение, для посла очистили место; все  с  любопытством
ждали появления герольда, которого мятежные жители Льежа осмелились  послать
к такому высокомерному и гордому государю, как герцог Бургундский, да еще  в
такую минуту, когда он имел полное основание особенно гневаться на  них.  Не
следует забывать, что в  ту  эпоху  герольды  посылались  только  от  одного
монарха к другому, да и то  лишь  в  торжественных  случаях.  Дворянство  же
посылало  простых  вестников,  стоявших  по  своему  званию   гораздо   ниже
герольдов. Не мешает,  кстати,  заметить,  что  Людовик  XI,  ценивший  лишь
реальные выгоды власти, всегда питал презрение к герольдам и к геральдике, к
"красному, синему  и  зеленому  со  всеми  их  побрякушками"  <Геральдика  -
гербоведение, составление, истолкование и изучение гербов;  в  средние  века
геральдикой  занимались  герольды.  Для  изображений  на  гербах  применялся
определенный набор цветов. Взятые в кавычки  слова  -  переделка  строки  из
поэмы английского поэта Джона Мильтона.>,  тогда  как  его  противник  Карл,
имевший совершенно иной характер, придавал им большое значение.
   Посол,  представший  теперь  перед  лицом  двух  монархов,  был  одет   в
герольдскую мантию, расшитую гербами его господина,  между  которыми  особое
место занимала голова вепря, отличавшаяся, по мнению  знатоков  этого  дела,
скорее вычурностью, чем точным  соблюдением  законов  геральдики.  Весь  его
наряд, всегда довольно пестрый у герольдов, был сплошь  покрыт  позументами,
вышивками и другими разнообразными украшениями, а плюмаж <Плюмаж - украшение
из перьев на шляпе.> на шляпе был так высок, словно предназначался для того,
чтобы  обметать  потолок.  Короче  говоря,  костюм  его  был  преувеличенной
карикатурой на роскошную  одежду  герольдов.  Голова  вепря  повторялась  не
только на каждой отдельной части платья, но даже шляпа его имела эту  форму,
причем с высунутым языком и окровавленными клыками, или,  выражаясь  должным
образом, представляла собой удлиненную и зубчатую пасть. В самом же герольде
с первого взгляда поражала какая-то смесь  робости  с  напускной  дерзостью,
словно он сознавая, что предпринял опасное дело, и чувствовал, что его может
выручить только смелость. Той же смесью робости и  развязности  отличался  и
поклон, которым он приветствовал  государей,  поклон,  бросавшийся  в  глаза
своей неловкостью, что было уже совсем  странно  для  герольда  -  человека,
привыкшего вращаться при дворе.
   - Кто ты, во имя дьявола? - таким приветствием Карл Смелый встретил этого
странного посла.
   - Я Красный Вепрь, - ответил герольд, - оруженосец Гийома  де  ла  Марка,
милостью божьей государя - епископа Льежского...
   - Как! - воскликнул было Карл, но тотчас сдержался и сделал герольду знак
продолжать.
   - ..и, в силу прав его супруги, графини Амелины де Круа, графа де Круа  и
владетеля Бракемонта.
   У герцога, пораженного дерзостью, с какой в его присутствии  осмеливались
произносить эти титулы, казалось, отнялся язык, и герольд,  ободренный  этим
молчанием и думавший, вероятно, что речь его произвела должное  впечатление,
продолжал:
   - Annuncio vobis gaudium magnum <Объявляю вам большую  радость  (лат.).>.
Возвещаю  вам,  герцог  Бургундский  и  граф  Фландрский,  от  имени   моего
господина, что по получении разрешения  нашего  святейшего  отца  в  Риме  и
назначения  заместителем  ad  sacra  <Для   священнодействий   (лат.).>   он
намеревается  вступить  в  отправление  обязанностей  государя  -   епископа
Льежского и поддерживать свои права в качестве графа де Круа!
   Всякий раз, как посол прерывал свою речь, герцог произносил только:  "Вот
как!" - тоном человека, который до крайности изумлен и взбешен, но  не  дает
себе  воли,  желая  дослушать  все  до  конца.  К  великому  удивлению  всех
присутствующих,  он  воздерживался   даже   от   свойственной   ему   резкой
жестикуляции и сидел неподвижно, покусывая ноготь большого пальца -  обычная
его поза, когда внимание его бывало сосредоточено, - и потупив глаза, словно
он боялся их поднять, чтобы не выдать бешенства, клокотавшего в его груди.
   Между тем посол продолжал  смело  излагать  то,  что  ему  было  поручено
передать:
   - Итак, именем государя епископа Льежского,  графа  де  Круа,  я  требую,
чтобы вы, герцог Карл, отказались от всяких прав и притязаний  на  свободный
имперский город Льеж, которым вы завладели силой и беззаконно  распоряжались
вместе с покойным Людовиком Бурбоном, его бывшим недостойным епископом...
   - Вот как! - снова произнес герцог.
   - Чтобы вы вернули городу знамена, которые у него захватили, всего числом
тридцать шесть; заделали проломы в его стенах;  исправили  разрушенные  вами
укрепления  и  признали  моего  государя,  Гийома  де  ла  Марка,  епископом
Льежским, законно и свободно избранным советом каноников,  как  то  значится
вот в этом протоколе.
   - Кончил ли ты? - спросил герцог.
   - Нет еще, - отвечал посол.  -  Кроме  того,  я  требую  от  имени  моего
благородного и доблестного государя - епископа и графа, чтобы ваша светлость
немедленно вывели гарнизоны из Бракемонтского  замка  и  других  укрепленных
владений графства де Круа, поставленные вами от вашего имени, либо от  имени
Изабеллы, именующей себя графиней де Круа, либо кого бы то ни было  другого,
до тех пор, пока имперский сейм не решит, должны ли  вышеуказанные  владения
принадлежать дочери покойного графа де Круа или  моей  благородной  госпоже,
графине Амелине, по закону jus emphyteusis <Природного права (лат.).>.
   -  Твой  господин  -  необыкновенно  ученый  человек!  -  заметил  герцог
насмешливо.
   - Впрочем, - продолжал герольд, - мой благородный и доблестный государь и
граф согласен, когда все распри между Льежем  и  Бургундией  будут  улажены,
назначить графине Изабелле достойный ее звания удел.
   - Как он великодушен и заботлив! - проговорил tep-цог тем же тоном.
   - Клянусь своим дурацким умом, - шепнул ле Глорье графу де Кревкеру, -  я
охотнее согласился бы очутиться  в  шкуре  какой-нибудь  несчастной  коровы,
издыхающей от чумы, чем в  раззолоченном  платье  этого  чудака!  Он,  точно
пьяница, осушает флягу за флягой,  не  обращая  внимания  на  длинный  счет,
который растет за стойкой трактирщика.
   - Кончил ли ты? - снова спросил герцог герольда.
   - Еще одно слово, - ответил Красный Вепрь, - от имени моего  благородного
и  доблестного  государя  по  поводу  его  достойного  и  верного  союзника,
наихристианнейшего короля...
   - А! - воскликнул герцог, быстро выпрямляясь и совершенно иным тоном, чем
он говорил до сих пор, но сейчас же  сдержался,  умолк  и  стал  внимательно
слушать.
   - ..священную особу которого, как носятся слухи,  вы,  Карл  Бургундский,
держите в плену, позабыв свой долг  вассала  французской  короны  и  правила
чести, соблюдаемые всеми христианскими государями.  На  этом  основании  мой
благородный и доблестный государь приказывает вам  моими  устами  немедленно
освободить наихристианнейшего короля, его царственного союзника, или принять
вызов, который он уполномочил меня вам передать.
   - Кончил ли ты наконец? - спросил герцог.
   - Кончил, - ответил герольд, - и жду ответа вашей светлости. Надеюсь,  он
будет таким, что предотвратит пролитие христианской крови.
   - Клянусь святым Георгием Бургундским... - начал было герцог.
   Но, прежде чем он успел прибавить хоть слово, Людовик встал и заговорил с
таким достоинством и таким властным тоном, что Карл не решился его прервать.
   - С вашего позволения, любезный кузен мой Бургундский, - сказал король, -
я требую права первым  ответить  этому  наглецу...  Послушай,  ты,  негодяй,
герольд или кто бы ты ни был, передай этому отверженцу и убийце Гийому де ла
Марку, что французский король скоро будет под стенами Льежа, чтобы отомстить
за святотатственное убийство своего любимого родственника, и что он  намерен
повесить де ла Марка за дерзость, с которой тот осмеливается  называть  себя
его союзником и вкладывать его царственное имя в уста мерзавца посла!
   - Прибавь от меня, - сказал  Карл,  -  все,  что  только  государь  может
сказать грабителю и убийце, и вон отсюда! Или нет, погоди!  Никогда  еще  ни
один герольд не оставлял бургундского двора,  не  прославляя  его  щедрости!
Выдрать его плетьми, да так, чтобы спустить с него всю шкуру!
   -  Ваша  светлость  изволите  забывать,  что  он  герольд  и   пользуется
неприкосновенностью! - воскликнули в один голос Кревкер и д'Эмберкур.
   - Да неужели же вы такие простаки, господа, -  ответил  герцог,  -  чтобы
поверить, будто платье делает герольда? Я вижу по его мишурной пышности, что
это просто самозванец! Позвать сюда герольда Золотого Руна и пусть он задаст
ему несколько вопросов в нашем присутствии!
   При этих словах посол Дикого Арденнского Вепря побледнел, несмотря на всю
свою смелость и на слой румян, покрывавший его щеки. Рыцарь  Золотого  Руна,
старший герольд при бургундском  дворе  и  величайший  знаток  своего  дела,
выступил вперед  с  торжественностью,  подобающей  его  высокому  званию,  и
спросил своего мнимого собрата по профессии,  в  какой  коллегии  он  изучал
науку, знатоком которой он себя считает.
   - Я изучал геральдику в Ратисбоннской коллегии, - ответил Красный  Вепрь,
- и удостоен от ученого братства звания герольда.
   - Вы не могли ее черпать из более  чистого  источника,  -  сказал  рыцарь
Золотого Руна с низким поклоном, - и если я по повелению светлейшего герцога
осмелюсь спрашивать вас о тайнах нашей высокой науки,  то  делаю  это  не  с
целью  поучать  вас,  но  в  надежде  самому  получить  от  вас  драгоценные
сведения...
   - Довольно церемоний! - с нетерпением перебил его  герцог.  -  Задай  ему
вопрос, чтобы мы могли судить о его знаниях!
   -  С  моей  стороны  было  бы  невежливо  спрашивать  ученика   почтенной
Ратисбоннской коллегии об обычных терминах геральдической  науки,  -  сказал
рыцарь Золотого Руна, - но я думаю, что, не оскорбляя  достоинства  Красного
Вепря, я могу предложить ему вопрос из области более трудных и  таинственных
терминов  нашей  науки,  с  помощью  которых  самые  ученые  наши   собратья
объясняются между собой, так сказать, эмблематически; эти термины неизвестны
людям, не посвященным в  нашу  высокую  науку,  и  составляют  ее  первейшие
элементы.
   - Мне одинаково близко знакомы все отрасли этой науки,  -  смело  ответил
Красный Вепрь, - но очень возможно, что наши германские термины разнятся  от
принятых вами во Фландрии.
   - Увы, что я слышу! - воскликнул рыцарь Золотого Руна - Как, неужели  вам
не известно, что наша благородная наука, истинное знамя дворянства  и  слава
рыцарства, одинакова во  всех  христианских  странах  и  даже  у  сарацин  и
мавров?! Итак, я бы вас просил описать какой вам угодно герб  по  небесному,
или звездному, стилю.
   - Описывайте сами все, что хотите, - ответил Красный  Вепрь,  -  а  я  не
стану по вашему приказанию показывать всякие штуки, словно ученая обезьяна!
   - Покажи ему какой-нибудь герб, и пусть опишет его как  знает,  -  сказал
герцог, - но если он этого не сумеет, тогда я сам распишу ему спину красным,
голубым и черным!
   - Вот свиток, - сказал бургундский  герольд,  вынимая  из  кармана  кусок
пергамента, - на котором я по некоторым источникам и по мере  моих  скромных
сил начертал один старинный герб. Я  попросил  бы  моего  собрата,  если  он
действительно принадлежит к числу членов почтенной  Ратисбоннской  коллегии,
объяснить нам его.
   Ле Глорье, которого этот ученый диспут очень забавлял, теперь  подобрался
вплотную к двум герольдам.
   - Хочешь, я  тебе  помогу,  милый  друг?  -  сказал  он  Красному  Вепрю,
безнадежно смотревшему на свиток. - Вот это, господа и милостивые  государи,
изображает кошку, выглядывающую из окна молочной.
   Эта шутка вызвала всеобщий хохот и сослужила службу Красному  Вепрю,  так
как рыцарь Золотого Руна, оскорбленный  таким  недостойным  толкованием  его
рисунка, поспешил объяснить, что изображенный им герб был принят французским
королем  Хильдебертом  после  того,  как  он  захватил  в  плен   Гандемара,
бургундского короля, и изображает рысь, или тигровую кошку, за решеткой, как
эмблему пленного государя, или, как пояснил рыцарь Золотого  Руна  на  своем
техническом языке, "зверь на темном фоне за золотой решеткой,  преграждающей
ему выход".
   - Клянусь моей погремушкой, - воскликнул шут,  -  если  кошка  изображает
Бургундию, ее надо пересадить по другую сторону решетки - это будет вернее!
   - Метко сказано, дружище! - проговорил Людовик со смехом, тогда  как  все
присутствующие и  даже  сам  Карл  были,  видимо,  смущены  этой  далеко  не
двусмысленной  остротой.  -  Считай  за  мной  золотой  за  то,  что   сумел
развеселить нас в самом разгаре драмы, которая, я надеюсь,  впрочем,  так  и
закончится шуткой.
   - Молчать, ле Глорье! - приказал герцог. - А вы, господин рыцарь Золотого
Руна, до того учены, что вас невозможно  понять.  Отойдите...  Эй,  подвести
сюда этого негодяя!.. Послушай, знаешь ты разницу между золотом и серебром в
чем-нибудь другом, кроме монет?
   - Смилуйтесь надо мной,  ваша  светлость!..  Милостивый  король  Людовик,
замолвите за меня хоть словечко!
   - Говори сам за себя, - сказал герцог. - Отвечай: герольд ты или нет?
   - Только на этот случай! - сознался уличенный посол.
   - Клянусь святым Георгием, - воскликнул герцог, бросив искоса  взгляд  на
Людовика, мы не знаем ни  одного  государя,  ни  одного  дворянина,  который
решился бы так унизить  благородную  науку,  главную  опору  королевского  и
дворянского достоинства!  Никого,  за  исключением  одного  короля,  который
послал к Эдуарду  Английскому  своего  слугу,  переодетого  герольдом  <Этот
случай произошел в 1475  году,  когда  Людовик  XI  послал  своего  слугу  к
английскому королю Эдуарду IV.>.
   - Такая военная хитрость, - сказал Людовик с натянутым  смехом,  -  могла
быть оправдана только при дворе, где не было герольдов, а дело было  спешное
и не терпело отлагательства. Но только тот, у кого  ума  не  больше,  чем  у
дикого вепря,  способен  вообразить,  что  уловка,  которая  могла  обмануть
тупоголовых островитян,  не  будет  раскрыта  при  просвещенном  бургундском
дворе.
   - Ну, да кто бы его ни послал, он возвратится домой в плачевном  виде,  -
сказал герцог. - Эй, стащить его на рыночную площадь  да  отстегать  плетьми
так, чтобы его мантия превратилась в лохмотья! Хватайте Красного Вепря!  Ату
его! Ату