люквы  два
жениха труса отпраздновали, это для тебя в порядке вещей, даже особого гнева
не вызвало, а если струсил пожарный?  Да, милая, струсил,  в никуда от этого
факта не  уйдешь. Ну, рассказывать или  не будем твою концепцию ломать,  что
все  пожарные  --  сплошные  герои? Будем?  Что ж,  тогда  записывай  своими
закорючками историю под условным названием "Аварийный клапан"...
     К  Чепурину  то и  дело  входили, докладывали,  подсовывали  на подпись
бумаги, звонили, и беседа наша  шла урывками. Ее нить, однако, он не терял и
продолжал в полуслова.
     -- В  прошлый  раз  ты  излагала  мне свои  рассуждения о  храбрости  и
трусости;  не  спорю,  логика  в  них  есть.  Верно  конечно,  что  инстинкт
самосохранения  сидит в в каждом  человеке и одергивает его,  но верно и то,
что подчинись  мы, Ольга,  этому  самому  инстинкту -- пожары туушить  будет
некому; мы -- в огонь, а инстинкт хвать за фалды -- назад! Я уже не говорю о
фронте, где никто у своего инстинкта  разрешения не  спрашивал, идти  или не
идти  в  атаку.  На фронте,  однако, по  молодости  лет я  не  был  и посему
ограничусь тем, что видел и знаю.
     Тривиальная истина: в мирное время каждый человек -- хозяин самому себе
в смысле  выбора жизненного пути. Если человек и думать о штормах боится, он
в море не пойдет;  если испытывает страх перед высотой -- путь в летчики ему
заказан; если по душе  спокойная жизнь -- в геологических экспедициях делать
нечего. Эти азбучные  истины я напоминаю  только для того, чтобы подчеркнуть
совершенно особое  требование, предъявляемое к профессиональному  пожарному:
безусловную личную храбрость.  Ты-то знаешь,  что это не пустая декларация и
не  самореклама: рукопашная -- а  пожарные чаще  всего воюют врукопашную  --
сама  по  себе  предполагает, что  победить  в  ней  может  только сильный и
храбрый. Поэтому  смелостью  у нас никого не удивишь,  как никого не  удивит
летчик тем, что входит в пике, -- это качество заложено в самой профессии. И
если ты его в себе  не ощущаешь, если дым и  огонь сковывают тебя страхом --
ищи  себе  другое  дело, благо возможностей  у нас  миллион. Но бывает,  что
парень по неопытности своей делает ошибку, не то  выбирает и платит за  свою
оплошность дорогую цену...
     Чепурии подошел к  встроенному шкафу, вытащил из него КИП и поставил на
стол.
     --   Громоздкий,   --   неодобрительно   сказал   он,  --  давно   пора
сконструировать противогаз покомпактнее и полегче... Видишь в правом  нижнем
углу наружной стенки кнопку? Это и есть клапан аварийной  подачи  кислорода,
или предохранительный клапан. Кислород из баллона поступает через редуктор в
дыхательный   мешок,  там  повышается  давление  и,  оберегая  пожарного  от
баротравмы,  то  есть  разрыва   легочной  ткани,  предохранительный  клапап
автоматически стравливает избыток кислорода в атмосферу. Замечательная штука
-- этот клапан.  Тяжелая работа, задыхаешься -- нажимай  на  него и  получай
добавочную порцию кислорода. Усвоила? А теперь представь себе такую сцену...
Это уже было  после "Несмеяны", когда  мы пытались  прорваться к киностудии.
Там,  если  помнишь, Сергей  Хорев  устроил  в  одной комнатушке фильмотеку,
навалил туда  сотни  две коробок  с фильмами; пороешься в архиве --  найдешь
рапорт инспектора пожарного надзора об этом безобразии, написанный буквально
за день до пожара. На редкость гнусная штука -- нитроцоллюлозпая пленка, она
не только  горит как  порох,  но  и выделяет  при горении  сильно  токсичное
вещество -- синильную кислоту с содержанием циана. К счастью, от этой пленки
уже отказались,  нынче используют триацетатную, которая не выделяет ядовитых
веществ.  Так вот,  с фильмотекой произошло то, что обязательно должно  было
произойти: когда до нее добрался огонь, металлические коробки раскалились, и
пленка  загорелась. И  но просто загорелась, а со взрывом -- каждая  коробка
взрывалась,  все  больше отравляя и  так уже отравленную  атмосферу.  Я  эту
пленку гнусной назвал еще и  потому, что выгорала она до конца,  ни вода, ни
пена ее не брали. Хлопок за  хлопком -- коробки взрываются, не подойдешь! На
Большом Пожаре, .Ольга, более, мягко говоря, неприятного  участка не было --
из-за  паров  синильной  кислоты,  которая при  повышенных  концентрациях  в
воздухе  может  отравить  тебя даже  через  кожу,  никакой  КИП не помогает:
сильнейшая головная боль, тошнота, сердцебиение... А тут  еще  и температура
создалась невыносимая... Словом, хлебнули  мы  с этой фильмотекой,  пока  не
удалось открыть окна и сквозняком прогнать ядовитый дым. Кстати говоря, Деда
уже со мной не было, после "Несмеяны"  я сразу же отправил его в выставочный
зал... Значит, такая была обстановка  -- не из легких, но  работали ребята с
полной самоотдачей, никаких претензий. И всетаки пресловутое  шестое чувство
нашептывало  мне,  что лейтенант Н., назовем  его так, проявляет  инициативу
только для того, чтобы выйти  из зоны задымления. Его  Рагозин мне прислал с
отделением на замену Деду...  Что-то, думаю, странно как-то  работают  вновь
прибывшие газодымозащитники, слишком уж самостоятельно, оглядываются, с моим
Ваней  советуются... Ну, конечно, нет  лейтенанта! Улучил момент, пошел  его
искать, а  при нормальном задымлении, Ольга, видны  лишь  контуры  человека,
трудно  отличить одного от другого, но вот я высветил Н.  фонарем и заметил,
что руку он держит за спиной.
     Он нажимал  на аварийный клапан --  выпускал из КИПа кислород! В полной
тишине этот фокус бы ему не удался,  так  как кислород выходит с характерным
шипеньем,  и Н. рассчитывал, что  в дыму и грохоте никто ничего не заметит и
ни  услышит.  А  выпустив  кислород,  он мог  жестом показать  мне  на  свой
манометр,  уйти на  законном основании вниз, на перезарядку, а там, глядишь,
можно и в медпункте на сердце пожаловаться, отлежаться до конца пожара...
     А  я только  минутой  назад  отправил в  медпункт двух настоящих ребят,
одного обожженного, другого  отравленного... Сдержался, приказал  немедленно
спуститься вниз и доложить  полковнику Кожухову,  что Чепурин  отстраняет от
работы -- за трусость.
     Теперь о том, почему я не назвал тебе его фамилии.
     Честно  и  откровенно:  в  его  падении  во  многом  виноват и  сам. Н.
несколько раз приходил ко мне на прием, просил о переводе с боевой работы на
профилактическую -- по той причине, что в  опасных ситуациях  он теряется  и
чувствует себя очень скованно. А парень ростом чуть  ли не с Лешу  Рудакова,
мощный  как трактор, я и  слушать его не хотел, в голову не приходило, что в
этом  геркулесовом  теле прячется  душа  зайца...  И свою  вину  я  осознал.
Конечно,  Н. был наказан, но из пожарной  охраны мы решили его не увольнять.
Перевели,  как он просил, в  пожарный надзор и нисколько об этом не  жалеем,
там он оказался  на  месте -- деловой, инициативный и растущий офицер... Ну,
разрушил  твою концепцию  или только слегка расшатал? Ладно, давай  займемся
десятым этажом,

     Еще о месте действия.
     Любительской киностудии по замыслу тоже предназначались хоромы -- целое
крыло  десятого этажа, а в конце концов,  как и народному театру,  достались
три комнаты, считая лабораторию и небольшой просмотровый  зал на два десятка
кресел. Казалось бы, и за это спасибо, но киношники были оскорблены в лучших
чувствах и вечно жаловались, что  их недостаточно ценят  и понимают.  Вообще
говоря, киношники -- народ своеобразный, каждый мнит себя индивидуальностью,
творческой  личностью  с   только   ей  присущим   взглядом  на   окружающую
действительность: "Я эту  сцену вижу  так... Я,  по  большому  человеческому
счету, подсознательно  чувствую...  Я...  я... я..."  Я заметила, что  никто
столько не говорит  о своем философском восприятии  мира, сколько киношники,
послушать  их  --  сплошные  Гегели; на  мой  взгляд,  однако,  философия их
поверхностна и  недорого стоит.  Может,  я и субъективна,  но  больше  всего
эгоцентристов  встречала  среди  них; они  мнят себя мыслителями глобального
масштаба,  хотя  мысли  у  них довольно  блеклые и  банальные:  Эйзенштейны,
Пудовкины и  Довженко рождаются так  же редко,  как Пушкины  и Булгаковы. Во
всяком случае, фильмов,  которые  потрясают зрителя  и побуждают его всерьез
задуматься, у нас до обидного мало.
     Между тем любительская киностудия  пользовалась в городе доброй славой,
желающих заниматься  в  ней  было  столько,  что Сергей  мог  дозволить себе
производить строгий  конкурсный  отбор;  художественных фильмов любители  не
снимали  --  павильонов у  них не  было,  хорошей  пленки  и  искусственного
освещения тоже, и занимались они главным образом кинохроникой на улицах  и в
солнечные дни. Потом отснятый материал в  студии  просматривался, Сергей  на
месте решал,  гениально  отснято или  просто талантливо,  и все расходились,
довольные  друг  другом.  Настоящими профессионалами  были сам  Сергей и его
ассистент Валерий, у них было несколько фильмов, которые прошли не только по
местному, но и по  Центральному телевидению.  Как вы уже знаете, в тот  дедь
Сергей  подбирал  типажи для  короткометражки  о  забавных  проделках  детей
(кстати говоря, через полгода она была закончена и имела успех).
     Да, чтобы не забыть:  в  помещениях правого крыла, которые у киностудии
отобрали,  разместилось  городское  управление  культуры.  Но  служащие, как
известно,  народ дисциплинированный, к  окончанию рабочего дня всех  вымело,
как метлой. Так что, кроме одиннадцати  человек в киностудии, в правам крыле
десятого этажа никого не было. Со  мной их стало двенадцать, но это уже было
потом.
     О Бублике и себе я вам рассказала, о  том, как спасся Валерий, -- тоже;
еще, если вы помните, двух человек подняли наверх, на крышу.
     Чтобы  у  вас не создалось  впечатления, что я  слишком  пристрастна  к
Валерию и Сергею, -- несколько слов в их защиту.
     После  рассказа  Даши  я  думала,  что  Валерий  просто  бежал,  бросив
товарищей  на произвол  судьбы,  но  опрос  свидетелей  внес  в  эту  версию
существенные  коррективы.  Оказалось,  что  Валерий   долго   и   настойчиво
уговаривал товарищей спуститься на  связанных им шторах, и лишь  после того,
как  они  решительно отказались --  страшно!  -- спустился  сам.  Так что на
совести у  него  только  история с Дашей. Тоже  немало, но согласитесь,  что
нужно  иметь  незаурядное  мужество,  чтобы   избрать   для  спасения  такой
рискованный   путь.   Как  и   Костя,   Валерий   потом  прибегал   к  моему
посредничеству,  уверял, что в самом деле не видел Дашу и не слышал ее, но в
это я не поверила.
     Теперь о  Сергее. Еще в больнице,  придя в себя, я написала заявление о
разводе; Сергей, к его чести, передо мною не оправдывался, вину свою признал
безоговорочно,  однако просил учесть одно обстоятельство: Бублика он потерял
в  дыму, долго искал  его  и убежал  в  просмотровый зал только тогда, когда
понял,  что  вот-вот  потеряет  сознание. Скажу  сразу,  что это  объяснение
нисколько меня не убедило, но речь о другом: оказавшись в просмотровом зале,
Сергей  от   начала  до  конца  вел  себя  безупречно.   На  меня  произвело
впечатление, что он,  отказался от шанса спастись  -- в  пользу двух женщин,
которых  Вася  и Леша  подняли  на крышу. Сергей  уговаривал  их не бояться,
помогал  обвязывать веревкой. В обстановке,  когда в зал уже врывался огонь,
этот поступок снимает с Сергея половину грехов.
     Ну а  дальше как в случае  с  "Несмеяной",  когда счет шел  на секунды:
Чепурин  прорвался  через  зону  огня  и  чрезвычайно  высокой  температуры,
созданной горением фильмотеки, и с двумя ствольщиками проник  в просмотровый
зал.  Из  семи  оставшихся  здесь мужчин  шестерых  удалось сласти: седьмой,
лаборант,  погиб  из-за того,  что  не  догадался  вовремя  сбросить  халат,
пропитанный химикалиями,  а когда  халат загорелся, было поздно... Остальные
шестеро  после  длительного  и  удачного  лечения в  Ожоговом  центре  нынче
живы-здоровы и -- фанатики все-таки! -- продолжают отдаваться любимому делу.
А почему бы и нет? Ведь остались на боевой работе, несмотря на  ожоги легких
и сетчатки глаз, и Чепурин, и Кожухов, и Вася, и очень многие другие.
     Вновь   прочитала   я  все,   что   написала,   и   поразилась   одному
обстоятельству: ведь  от начала пожара  до  спасения  шестерых из киностудии
прошел какой-то час! Сколько труда и мужества, сколько трагедий вместилось в
эти три с половиной тысячи секунд, из которых иные стоили  неизмеримо дорого
-- быстротечные секунды нашего бытия.
     Даже в голове не укладывается: в те минуты, когда  я стояла  у  окна  с
Бубликом на руках, погибли Вета Юрочкина и Зубов, отчаянно боролись за жизнь
в  "Несмеяне", Суходольский спасал  шахматистов,  Говорухин  --  музыкальный
ансамбль... А сколько всего было до этого и после!
     В эти минуты была задумана и завершающая операция: штурм высотной части
Дворца.
     Но сначала о событиях в шахматном клубе.


     ШАХМАТНЫЙ КЛУБ. (Рассказывает Нестеров-младший)

     Ольга  на глазах становится крупнейшим  знатоком  пожарного  дела!  Сам
Кожухов, прочитав расшифрованные  и перепечатанные стенограммы,  заявил, что
отныне будет привлекать ее на разборы в качестве эксперта; Правда, полковник
тут же  уточнил: "эксперта  по  вопросам  художественной литературы", но все
равно это был комплимент, от которого Ольга еще больше задрала свой короткий
нос. А Дед -- тот  вообще пылинки с нее сдувает, готовит завтраки, освободил
от  магазинов и дубиной загоняет  на опросы необходимых его Леле свидетелей.
Сегодня  с утра  он  занялся пельменями:  в гости приходит не кто-нибудь,  а
старый друг-однополчанин Сергей Антоныч  Попрядухин,  или просто дядя Сергей
(я до сих пор так его называю -- он знает меня с колыбели).
     Убегая на  работу, Ольга дала  мне ЦУ  -- вместо предисловия к рассказу
дяди  Сергея  покритиковать  Гулина, "сам  Кожухов потребовал  ему  всыпать,
считай, что приказ!".
     Всыпать  Гулину  мне   не  очень-то  хотелось,  приятель   все-таки,  а
приятельские отношения  в нашей жизни  бывают куда важнее деловых.  В данном
случае, однако, всыпать нужно -- в интересах дела.
     Когда Гулин, наш первый РТП, прибыл к Дворцу, он с помощью милиционеров
тут же разогнал зевак. Наверное, многие на его месте  поступили бы точно так
же! своими выкриками и подсказками зеваки  раздражают, сбивают с толку, да и
времени нет с ними беседовать -- нужно действовать, тушить, спасать! Все это
верно,  но  только наполовину:  будь  Гулин  неопытней  и порасторопней,  он
непременно  изыскал бы  время  людей  опросить,  отсеять  пустых трепачей  и
получить ценную информацию от тех немногих, кто сохранил присутствие духа. И
тогда  в  ходе  спасательных  операций  вам,  быть  может,  не  пришлось  бы
импровизировать, мы  бы  имели лучшее представление, где, в каких помещениях
находится больше  всего  дюдей. А  в результате мы часто  узнавали  об  этом
случайно, особенно  после того, как телефонная связь с Дворцом прервалась  и
Нина  Ивановна  перестала получать заявки.  Так, лишь  со  слов Никулина  мы
узнали  о  заседании в литобъединеиии,  ощупью  набрели на студию  народного
творчества, от Кости получили сведения о "Несмеяне" и прочее.
     И  только тогда,  когда  мы  эвакуировали  литераторов,  кто-то  из них
вспомнил,  что за час  до  пожара  в шахматном клубе  начался  полуфинальный
турнир на первенство области!
     -- Лично я  доволен, что  узнал  об этом не сразу, -- честно  признался
Суходольский, -- а те уж очень цифра гипнотизирующая, почти сорок человек...
Ребята у меня отчаянные, рванули бы  туда, не протушив как следует коридора,
а хорошо получилось бы или плохо -- большой вопрос.
     К счастью, если можно употребить здесь это  слово, получилось почти что
хорошо, но не только потому, что  Суходольский действовал  по всем правилам,
но и потому, что среди шахматистов  тоже нашелся свой  лидер. Ирония судьбы!
Лидером стал человек, которого председатель шахматного клуба Капустин  велел
близко к клубу не подпускать и который оказался там по чистой случайности.
     Дядя Сергей два года, начиная с Курской дуги и кончая Эльбой, провоевал
с Дедом в  одном батальоне, после  войны  они остались  большими друзьями и,
хотя пути их сильно разошлись, сохранили  друг к другу братские чувства: все
праздники  9 Мая проводят вместе, рыбачат, воспитывают Бублика и даже вместе
реставрируют мебель (для Деда -- заработок, для дяди Сергея -- хобби).
     Колоритнейшая фигура! Доктор технических наук, профессор и автор многих
изобретений,  другими  словами,  очень  даже  солидный  человек,  Попрядухин
прославился в городе  эксцентрическими выходками, которые бы вряд ли сошли с
рук  кому-либо другому. Жарким летом  он ходит на работу в  свой НИИ водного
транспорта в шортах и безрукавке -- это в его-то шестьдесят дет, а если  ему
делают  замечавие,  может   достать  из  портфеля  и  нацепить   на  шею  до
невозможности  мятый  и засаленный  галстук; однажды, когда  в  НИИ  приехал
заместитель  министра,  директор  потребовал,  чтобы Попрядухин  надел  свой
лучший  костюм -- и  профессор  явился на  службу в многократно стиранной  и
штопанной солдатской форме. Он играл во дворе в городки с мальчишками, гонял
с ними  голубей,  лихо освистывал  мазил  на  футболе --  и  в то  же  время
почитался  как  непререкаемый  научный авторитет, руководитель и консультант
многих проектов.
     Что  же  касается  шахмат,  то  к  ним  Сергей  Антоныч   относился  со
свойственной  ему оригинальностью.  Играл  он  очень даже  прилично,  лучше,
пожалуй, самого Капустина,  однако никогда не  принимал участия в  турнирах,
считая их пустой тратой времени и сил; шахматы он признавал как развлечение,
играл только легкие партии и высмеивал тех, кто относился к сему развлечению
слишком серьезно. Капустин и другие наши корифеи, ставшие объектом насмешек,
терпеть его не могли  и никогда  не  приглашали  на турниры  даже в качестве
зрителя, а после одной выходки на чествовании приехавшего в город с  лекцией
знаменитого  гроссмейстера вообще исключили из членов шахматного клуба. Этот
скандал стоит  того, чтобы о нем рассказать. Поздравив гостя  с  блестящими,
феерическими успехами  в  турнирах,  Сергей  Антоныч своим  известным  всему
городу громовым голосом вдруг выразил глубочайшее сожаление  по поводу того,
что  ради шахмат гроссмейстер забросил куда более нужную людям специальность
инженера, и ласково,  по-отечески,  как  учитель  несмышленышу,  посоветовал
кончать  с этим  пустым  занятием, ибо, как сказал  Монтень:  "...недостойно
порядочного   человека   иметь   редкие,  выдающиеся   над  средним  уровнем
способности  в таком  ничтожном  деле". Избалованный прессой  и болельщиками
гроссмейстер  был  совершенно   шокирован  и  до  того   растерялся,  что  в
последовавшем  сеансе  одновременной игры позорно проиграл половину партий и
поклялся никогда не приезжать в город, где из него сделали мартышку.
     Но Попрядухина проклинали не только шахматисты. Несколько месяцев назад
на городском  активе он выступил со сногсшибательным предложением: запретить
какие бы то ни было собрания -- не деловые совещания, а именно собрания -- в
рабочее  время; обком инициативу поддержал, она была  записана в решение,  и
количество собраний быстро и резко сократилось: одно дело  --  переливать из
пустого в порожнее в  рабочее  время, и совсем иное --  оставаться для этого
после  работы.  И неистребимое  племя бездельников,  привыкшее по  нескольку
часов  в  день  изображать кипучую деятельность на разного  рода  собраниях,
вынуждено было осесть на рабочих местах.
     --  Первое  время, -- весело рассказывал дядя  Сергей, выступальщики из
нашего НИИ просто  не  знали,  куда  себя деть: работать отвыкли,  сотрясать
воздух  вроде  бы  запрещено,  пришлось  мучительно   перестраиваться.  Зато
директор, который вечно клянчил у министерства дополнит