На  Севере  Василий пробыл до  самого ухода в  армию. Зарабатывал очень
много, скопил огромную сумму денег. Улетел из Полярного Круга без сожалений.
Ему хотелось как-то  заявить свету, что у него имеются  деньги, - он был так
молод и неопытен, что еще не знал им настоящего применения.
     Мать заплакала, встретив  сына в  воротах, обняла и сказала  то, что он
хотел услышать:
     - Хоть ты, Васенька, стал человеком.
     И Василию действительно казалось, что  он стал  человеком - потому  что
был богато, изысканно одет и в кармане имел много денег.
     В доме  все было  по-прежнему - старинный фанерный комод, металлическая
кровать, табуретки-самоделки, стол, рукомойник, выцветшие занавески. Василий
почувствовал себя  неспокойно -  обстановка показалась  ему убогой, а мать -
нищенкой.  "Немедленно  все  это  уничтожить,  заменить  и  навсегда  забыть
прошлое! - подумал он. - Мать начнет здесь новую жизнь!"
     - Пойдем! - сказал он.
     - Куда? - испугалась мать.
     - В магазин. Все твое барахло сожгу в огороде. Купим новую мебель.
     - Брось, Вася, - нервно засмеялась мать.
     - Мы теперь богатые люди, и можем себе позволить все, что захочется.
     С трудом, но Василийпривел мать в  магазин. Купил диван, мягкие стулья,
кровать, стол,ковер, еще что-то из мелочей. Продавцы, покупатели удивленно и
восхищенно смотрели на Василия.
     Через неделю  приехал  отец - постаревший,седой,  и  сын  предложил ему
денег. Потом  дал сестре, другим родственникам, и от его северных сбережений
за полтора месяца мало что осталось;  небольшую сумму  он  успел положить  в
банк.  Он  удивлялся  тому,  что  так легко тратил деньги,  доставшиеся  ему
огромным трудом. Ему нравилось выглядеть перед людьми богатым, щедрым. Денег
ему в тоже время было жалко, но он не мог их не тратить, потому что именно в
минуты расставания с деньгами он чувствовал себя выше окружающих, и это было
сладостным, пьянящим  чувством.  Он тогда понял, что уже никогда  не  сможет
жить  в бедности; он  не знал,  где еще добудет денег после армии, но твердо
сказал себе, что они у него будут.
     Как-то  в один  из вечеров  Василий и  Александра  сидели в  ее доме на
застеленном верблюжьим одеялом диване и рассматривали  фотоальбом. В комнате
было тихо и  тепло; потрескивали в печке красные угли, тикали старые большие
часы,  зевал и потягивался на стуле пушистый  сонный кот. А за  окном стояли
холодные осенние сумерки, шел дождь и бился в стекло ветер.
     -  Посмотри, - сказала Александра,  - на эту фотографию - я  в  детском
саду. Помнишь наш побег, того странного паренька Ковбоя?
     - Помню, -  улыбнулся  Василий.  - Жалко  Ковбоя - говорят, болел после
заключения, умер. Я ему, Саша, так благодарен.
     - Благодарен? За что?
     Василий помолчал, покусывая губу. Тихо, но твердо произнес:
     - Он показал мне  путь... к настоящей жизни.  Я понял  после, как важно
человеку быть независимым, свободным.
     - Но все люди  зависят друг от друга, - робко возразила Александра. - И
эта зависимость нередко делает человека счастливым.
     - Я тебя понимаю - ты говоришь о сердечной зависимости. - Он взглянул в
глаза девушки, и она отчего-то  покраснела, склонила голову. -  А я говорю о
другом.
     Перевернули лист,  и у  Василия, когда он увидел фотографию, на которой
Александру обнимал за праздничным столом  молодой человек, сердце неожиданно
стало  биться учащенно,  и горячо  прилило  к  голове. Александра  досадливо
взглянула на Василия.
     - Ты с ним дружишь? - холодно спросил Василий.
     -  Понимаешь... ты мне не писал  с Севера, прислалвсегооднописьмо, а  я
так ждала. По-
     том уже перестала верить, что ты вернешься ко мне...
     - Мне пора домой... уже поздно.
     - Вася?
     - Что?
     - Ты для меня дорог...
     -  Вот как?! А фотографию ты почему  не уничтожила? Получается, что тот
парень  тебе  дороже.  У  меня,  как  у  любого  нормального человека,  есть
воображение:  что там было у вас еще - я могу домыслить,  - говорил Василий,
но одновременно злился на себя.
     - Уходи.
     - Что? Да, да!
     - Навсегда.
     - Как знаешь.
     Он  ушел, считая себя  правым, оскорбленным;  однако сердился, что  так
думал.  Несколько дней он избегал Александру, страдал, писал к  ней записки,
но сразу рвал их.
     Перед самым отъездом  в армию все же пришел  к Александре. Она  приняла
его холодно, не смотрела в его глаза. Он ушел, коротко попрощавшись.
     "Теперь я пытаюсь понять, почему же все так нелепо у меня  получилось с
Сашей, моей прекрасной, с грустными серыми глазами Сашей? - думается Василию
Окладникову.  -Действительно,  всегооднописьмояотправил  ей  с   Севера.   Я
ув-лекся деньгами и напрочь  забыл о Саше, о своей любви. Янаивнополагал,что
передо  мной, таким богачом,  удачливым  человеком, должны  все - даже Саша!
-ну, что  ли,  преклоняться, уважать  меня.  Я превратился  в  человека, для
которого личные привязанности -  пустяк, который можно  пережить.  Я  тогда,
обладая кучей денег, думал, чувствовал и ставил выше всего только свое".



10


     Василия с группой  новобранцев привезли в полк поздно вечером, помыли в
бане,  выдали обмундирование;  спать  уложили ночью, на железные кровати без
матрасов  и  подушек.   Утром  подняли  в  половине  седьмого.  Замкомвзвода
широколицый старший  сержант, стучал подкованными сапогами по казарме  между
спешно натягивавших обмундирование новобранцев и строго покрикивал:
     - Живее одеваемся! Вам тут не курорт.
     Солдаты суетились, друг друга толкали,  выбегали в темный узкий коридор
для построения; у всех были перепуганные, жалкие  лица.  Окладников  не  мог
найти своего второго сапога, - встал в строй в одном.
     - Что такое, воин?! - сердито посмотрел на него замкомвзвода.
     -  Извините, товарищ старший сержант, -  робко ответил Василий,  - я не
смог найти сапог.
     - Если прозвучит боевая  тревога, и ты, воин,  не  сможешь,  к примеру,
найти  свои  брюки,  а  на  улице зима,  мороз  жмет под  сорок... что  же -
обморозишь свои?.. -  Сержант сделал  неприличный  жест и притворно  сердито
посмотрел на Василия.
     Солдаты засмеялись. Василий  упрямо  молчал и дерзко  смотрел  в  глаза
замкомвзвода.
     - Почему молчишь, солдат? Ты, случайно, свой сапог не проглотил?
     -  Так точно!  -  неожиданно  ответил  Василий,  вызывающе  улыбнувшись
старшему сержанту.
     - Отлично! Как твоя фамилия? Взвод,  смирно!  Рядовой Окладников, выйти
из строя. Объявляю три наряда вне очереди. Встать в строй!
     Вошел в  расположение прапорщик Коровкин -  командир взвода.  Близоруко
прищурился на замкомвзвода, который немедленно подал команду:
     - Взвод, смирно!
     - Вольно, - тихо сказал Коровкин и махнул рукой замкомвзвода,  который,
вытянувшись в струнку, хотел подойти к нему с  обязательным  в таких случаях
докладом.  -  Здравствуйте,  товарищи  солдаты!  - Взвод  недружно,  неумело
ответил. Прапорщик добродушно улыбнулся: - Ничего, научитесь. Скоро начнется
для вас настоящая служба. В добрый путь, парни. Можно разойтись.
     Василий стал искать сапог.
     - Ну, что, нашли? - спросил у Василия Коровкин,  когда он  вылез из-под
кровати с растоптанным, большого размера сапогом.
     - Так точно, товарищ прапорщик,  нашел, но  в толк  не возьму,  как мой
сапог за  ночь превратился из сорок  второго размера  в черт знает  какой, -
вытягиваясь перед командиром, ответил Василий.
     - Вольно, вольно. Все ли углы осмотрели?
     - Так точно.
     - Странно, куда же мог деться ваш сапог?
     - Не знаю, товарищ прапорщик.
     Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись.
     -  Так говорите, что сапог  вырос за ночь?! - спросил  Коровкин, громко
смеясь.
     - Так точно, товарищ прапорщик! - смеялся и Окладников.
     "Сапог так и не нашелся. Быть может,кто-топодменилили подшутилнадомной,
- тя-
     нутся  нелегкие  мысли Василия  Окладникова, пытающегося  понять себя и
жизнь. - А может, все дьявол подстроил, чтобы я быстрее сошелся с Коровкиным
- моим  искусителем?  А  может, он  и есть сам дьявол?  И почему  именно мне
суждено было сблизиться с прапорщиком?"






11


     Недели   через   две   освободилось  место   заведующего   столовой   и
продовольственным  складом, и  неожиданно  на  эту  должность  был  назначен
Коровкин. Он  числился хорошим  командиром  взвода, заочно учился в каком-то
институте  и, говорили, со временем  мог сделать  карьеру, стать  командиром
роты, и в полку были очень удивлены, что он ушел в кладовщики, завхозы.
     Взвод, в котором служил Окладников, временно направили на полевой пункт
связи  для выполнения технического  оперативного задания. Василия  назначили
поваром, хотя он толком не умел  готовить, однако  научился  быстро.  Жили в
палатках  на опушке  леса. Продукты раз  в неделю привозил Коровкин, Василий
расписывался за их получение.
     Иногда Коровкин оставался в лагере с ночевкой. В один из вечеров, когда
Василий дежурил на радиостанции, они разговорились.
     С запада надвигалась серая тусклая ночь. Небо  было беззвездным, вдали,
в  деревне, уже погасли последние  огни.  Монотонно, устало  работал дизель.
Радиоаппаратура  работала   без   сбоев,   в   проводах  и   блоках  шуршало
электричество,  зеленые  лампочки  спокойно  горели Василий, настежь  открыв
дверь станции,  то прислушивался к ночи, то читал Алые паруса". Ему минутами
воображалось, что он  - Грей,  стоит  на палубе "Секрета",  который, пластая
поднимающиесяволны,несетсятуда,гдеживетона,егодобраяАлександра.Потомзадремал,
и ему виделись яркие, пронизанные солнечными лучами  паруса, которые хватал,
разрывал  ветер.  Василий  отчаянно  стягивал  дыры,  но  материя  все равно
расползалась.  Он плакал,  кричал  и  отчаянно  чувствовал, что не  способен
спасти паруса.
     Василия толкнули  в плечо, - он  вздрогнул и проснулся. Перед ним стоял
Коровкин и  дружелюбно улыбался. Василию стало совестно  и досадно, что  его
застали  спящим на боевом  посту. Резко встал перед прапорщиком, но ударился
головой о низкий потолок. Было больно, самолюбие страдало, хотелось потереть
ушибленное место. Василий хотел было отрапортовать, но Коровкин сказал:
     - Сидите, сидите. Все ли в порядке на станции? Связь устойчивая?
     - Так точно.
     Василия раздражала улыбка  прапорщика, - в ней показалась ему насмешка.
Он сел,  повернулся лицом к аппаратуре и неподвижно на нее смотрел. Коровкин
полистал Грина и спросил:
     - Любите романтические вещи?
     - Люблю... иногда.
     -  А я увлекаюсь трезвой  прозой. - Коровкин присел на стул, закурил. -
Давно,  Василий,  присматриваюсь  к  вам.  Какой-то  вы  немножко  странный.
Замкнутый. Себе, так сказать, на уме. Не обиделись на мои слова?
     - Мне кажется,  что все люди хотя бы чуть-чуть, но себе на уме. И вы  в
том числе, товарищ прапорщик.
     - Вот как?!
     Василий так разволновался, что у него задрожали руки, и он засунул их в
карманы.
     - Вы, извините, товарищ прапорщик, похожи на волка в овечьей шкуре .
     - Так, допустим. Докажете?
     - Вы с  виду такой  простой, простачок, а глаза ваши выдают вас. Мои  и
ваши глаза чем-то похожи.
     - Чем же?
     - Я не смогу вам объяснить.
     - Попытайтесь, Василий.
     - В ваших глазах отражается какая-то ваша задумка,  страстная  задумка.
Вы хотите, наверное, чего-то большего, чем другие люди.
     Коровкин  попытался улыбнуться,  но  у  него,  как от боли,  вздрогнула
тщательно  пробритая щека. Он заинтересованно смотрел  на  Василия, прищурив
глаз.
     - Вы, Василий, такой  же  человек - с задумкой, как вы выразились? Чего
же вы хотите получить от жизни?
     Василий  не  выдержал его  умного, проницательного  взгляда,  - опустил
глаза и стал без причины поправлять гимнастерку.
     - Много чего хочу.
     Прапорщик снова взял в руки книгу, зачем-то полистал, улыбнулся:
     -  Как  мы,  люди, наивно верим  в  эти  странные  алые паруса, они нам
мерещатся всю жизнь.  А на самом деле никаких алых  парусов нет. Есть  скука
будней,  есть  постоянное движение к своей цели, есть хорошая и плохая пища,
хорошие и плохие  вещи, а всякий романтический бред только  мешает  движению
вперед. Вы улыбаетесь, и, кажется, иронично?
     - Человеку  все же нужны алые паруса, потому  что они  - воздух для его
души. Без них душа задыхается, каменеет и чахнет.
     - Красиво сказано, но не более. -  Василий угрюмо смотрел на Коровкина.
-  Постараюсь тоже выразиться  красиво: паруса - чтобы  плавать, а  человеку
нужна земля, на которой они совсем ни к чему, ни алые, ни зеленые.
     -  И все  же  нужны паруса, - упрямо  сказал  Василий. -  Человек хочет
мечтать, летать в облаках, строить воздушные замки.
     - Чепуху вы  говорите, Василий. Из нас хотели сделать новых людей,- что
же получилось? - усмехнулся Коровкин. - Запомните: человеческая суть  вечна,
ее  никакая революция не изменит. Вот вы говорите - мечтать должны люди. Да,
наверное, должны, но как мечтать, как, если рядом с тобой столько нелепости,
гадости,  грязи,  фальши, и  сам ты незаметно погрязаешь в дерьмо жизни.  Я,
может, тоже  хочу мечтать так же красиво, как вы или любимый вами Грин,  но-
уже не в силах. И вы тоже обессилите и начнете фальшивить, подличать, может,
пить. Одно остается... - Коровкин прервался  и внимательно посмотрел в глаза
Василия, словно хотел глубже заглянуть в него.  - Одно остается: бороться за
себя. Любыми способами! Любыми!
     - Как странно вы говорите. Повторяете мои мысли.
     - Вы, Вася, сами подметили, что мы похожи... взглядами. - Он помолчал и
добавил: - Взглядами на жизнь. Правильно? Ну, желаю успеха.
     Коровкин вышел. Василий посмотрел на  черное затаенное небо, с которого
холодно и колко смотрели на него звезды. "Вот чье место я хотел бы занять, -
подумал Василий о звездах. -  Ни волнений, ни суеты, ни страданий,  и  какое
величие".  - Он  улыбнулся своим  мыслям. Его  сменили. Он  ушел в  палатку,
прилег в одежде на  голый топчан,  и часов  до шести никак  не  мог  уснуть.
Вставал,  ходил между  топчанами,  на которых спали сослуживцы. Василию было
тревожно; он  думал: "Как же так?.. Неужели все в мире - ложь, обман? Никому
нельзя верить? И жить только для себя? Где, в чем правда жизни? И  Ковбой, и
Дунаев, и Коровкин,  и сестра  Наташа, и мой отец, и моя мать - все-все люди
на этой земле хотят, в сущности, одного и того же - жить для себя. Все хотят
иметь много денег, красивые, полезные вещи, чем-то  выделяться среди других.
Если так - зачем людям алые паруса, несбыточные мечты? А может, алые  паруса
- просто ложь, которой люди прикрывают истинные намерения? Где правда?"
     Всю неделю Василию  хотелось  увидеть прапорщика, но он  и сам не знал,
зачем: что-то  сказать  ему, что-то  уточнить  у него,  поспорить?  Коровкин
приехал,  как  обычно,  в  понедельник  утром,  протянул  Василию  руку  для
приветствия, чего раньше  не делал; солдаты удивленно  посмотрели на обоих -
не принято было любому начальнику здороваться зарукус солдатом.
     - У меня для тебя,  Василий деловое  предложение, - обратился  Коровкин
доверительно на  "ты", ласково улыбаясь. - Хочешь  в полку работать поваром?
Ты мне приглянулся. Да и глаза у нас, как ты заметил, похожи, - заговорщицки
шутливо подмигнул он. -  Варишь ты неплохо, кушаю с удовольствием. Даст бог,
сработаемся. Как?
     - Согласен, - улыбнулся Василий, но для верности спросил: - Вы, товарищ
прапорщик, не шутите?
     - Нет-нет! Собирай вещички. За тебя кого-нибудь оставим.
     "Я  был  счастлив,  хотя  считал  интендантскую службу  унизительной  и
скучной, - думается постаревшему после потрясений Василию  Окладникову. -  Я
видел, что самые сытые, довольные и независимые  - независимые, свободные! -
люди в полку -  повара.  Они  были свободны от каких-либо  учебных  занятий,
строевой подготовки,  муштры,  уединенно жили  в  каморках  при столовой,  -
именно этого и надо было мне. Я  решил избежать трудностей, лишений воинской
службы.  Я  мечтал,  что  буду  вволю  читать,  но  главное  - высыпаться  и
наедаться, и совершенно не подозревал,  что в моей жизни произошел новый, но
на этот раз страшный поворот. Теперь  я хорошо понимаю, что к этому повороту
меня  готовила  вся моя предшествующая жизнь, которую  я  теперь ненавижу. И
себя презираю".


12


     Несколько  дней  спустя,  приступив к поварским  обязанностям,  Василий
получал  на складе  продукты  у Коровкина.  Когда  расписывался,  неожиданно
обнаружил, что  вместо полученных им пятидесяти  килограммов  сахара в графе
стоит сто. Он пристально посмотрел на Коровкина:
     - Но, товарищ прапорщик...
     - Подписывай, подписывай, Василий.
     - Есть нормы закладки в котел... как же... ведь не сладко будет.
     - Кому сладкая  жизнь, кому - соленая. Мы,  люди,  разные,  -  улыбался
прапорщик губами, а  в глазах стояло настороженное чувство. -  К тому же  от
сладкого зубы болят.
     - Вы снова шутите? Я вас не понимаю.
     - Ты подпиши, а после я тебе все объясню. Приходи ко мне в гости.
     Василий подписал.  Вечером  зашел  к  Коровкину;  удивился его  большой
библиотеке, рассматривал корешки.
     - Я тоже, Василий, люблю смотреть на книги, - сказал  Коровкин. -  Сяду
иногда  в  кресло и долго ими любуюсь.  Собранная в одном месте тысячелетняя
человеческая мудрость! Робеешь  перед ней.  Ты любишь читать,  и я любитель.
Опять у нас сходство, - подмигнул он угрюмому Василию. - Читаешь, читаешь, а
потом вдруг  задумаешься: что же ты, человек, такое  на  земле, для чего  ты
появился  на свет божий?Я рано  стал  задавать  себе  такие  вопросы. Может,
потому, что нелегко мне жилось, Василий. Отца  своего я совсем не знал. Мать
вспоминала, что он все хотел  ее озолотить,  да  где-то на  приисках сгинул.
Может, в  тайге убили. Бедно,  в  нужде жили мы с матерью. Работала  она  на
железной дороге, пути подметала; денег нам всегда не хватало, а  больше мать
работать  не  могла - была  больною. Все лето мы ухаживали за огородом, и на
зиму у  нас  бывало  много овощей  -  это  и выручало;  да  поросенка иногда
держали.  В  детстве, Вася, я не  задумывался,  как живу,  лишь бы мама была
рядом, - ребенок  просто принимает жизнь.  Но  вот, дружище, посчастливилось
мне,  как  лучшему  ученику,  съездить - бесплатно  -  по путевке  в Москву.
Вернулся назад и чувствую - каким-то другим я стал. Иду  с вокзала по родным
поселковым улицам  и  -  неуютно се6бя чувствую.  Куда не  взгляни  -  всюду
заборы, свалки  мусора  прямо  возле  домов, выпившие мужики  и  бабы  возле
винного магазина  кричат.  Деревья,  дома,  снег,  люди  показались  серыми,
унылыми.  Эх,неумееммы,  русскиепровинциалы,  красиво жить! Тогда я серьезно
задумался:  неужели такнекрасиво,  неразумно и  суждено мне  жить  на свете,
неужели я только для того и родился, чтобы оскотиниться  здесь и убить  свою
молодую жизнь?
     Василий  внимательно посмотрел  на  Коровкина: "Он  пересказывает самые
тайные мои мысли!" Коровкин подмигнул ему и странно сказал:
     - Понял, все понял.
     Что понял и кто кого - Василий не решился  спросить;  почувствовал, как
стали полыхать его щеки.
     - Нет, Василий, сказал я себе  тогда, задавлюсь,  а  -  не дамся. Лучше
сразу умереть, чем так жить, губить свой век!
     Коровкин вынул из шкатулки деньги и протянул их Василию:
     - Возьми, смелее...  за сахар, -  шепотом произнес он,  напряженно,  но
твердо всматриваясь в него.
     -  За сахар? - невольно прошептал Василий и чего-то испугался, - искоса
взглянул  на  двери,  окна. Чуть  пододвинул  свою  ладонь  к деньгам,  но -
остановился.
     - Да, да, за сахар, -  не отрывал  своего взгляда от побледневшего лица
Василия улыбчивый Коровкин. - Бери.
     Василий пальцами коснулся денег и по крышке стола потянул их к себе.
     Он  вернулся в полк, закрылся  в своей  каморке, упал лицом на подушку.
Впервые он под