Василий
неожиданно стал  размахивать руками и упал затылком на  пол: оказалось,  что
под его ногами  сзади лежал друг Пети. Кто-то пнул Василия, и он бросился на
мальчиков с кулаками. Вмешалась  воспитательница,  всех драчунов поставила в
угол, в том числе и Василия. Ему было невыносимо горько.
     Потом он привел Сашу в кладовую, где хранились матрацы и подушки.
     - Тебе хорошо в детском саду? - спросил Василий.
     - Плохо.
     - И мне плохо. А знаешь  что? - Он замолчал, потому что вдруг испугался
мысли, которую хотел произнести.
     - Что?
     Василийощущал в жилах холодок, молчал.
     - Говори же!
     - Давай убежим отсюда. Далеко-далеко, - шепнул он в самое ухо девочки.
     Саша от  него  отодвинулась; он  увидел  в  полумраке  ее заострившийся
взгляд.  Теперь  не холодок, а  огонь  был у  него внутри.  Ему вообразились
романтические  картины  - он скачет на  коне, летит на  аэроплане, лезет  на
скалу, охотится на льва, - такой виделась ему свободная, достойная жизнь.
     Саша молчала, испуганно смотрела на Василия.
     - Что же ты - бежишь? - Он потянул девочку к выходу.
     - Н-нет, - прошептала она.
     - Не трусь!
     - Боязно. Придет мама, а меня нет.
     - Пустяки! Дети  все  равно когда-то уходят  от  пап  и  мам.  -  И  он
решительно потянул ее к двери.
     - Н-нет, - снова шепнула она, но как-то неуверенно, с сомнением. - Куда
мы побежим?
     - Сядем в поезд и-и-и!..Хочешь в Африку?
     - Там львы и крокодилы.
     - У меня припасена рогатка. Изготовлю лук.
     НедожидаясьответаСаши,  онвытянулее  в раздевалку.  Группанаходилась  в
игровой
     комнате. В коридоре и раздевалке никого не было.
     Сердце  Василия  словно  бы  падало  и  вновь взлетало.  Мальчикубылодо
головокружениябоязно, но чувство неизведанного тянуло, толкало вперед.  Саша
была бледнее, чем обычно, дрожала. "Скорее бежать из этого скучного дома!" -
думал  Василий; он беспорядочно хватал из кабинки  одежду, кое-как одевался,
толком не  застегивал и не зашнуровывал.  Успевал и Саше  помогать,  сердито
шептал:
     - Скорее, копуша!
     Подбежали к дверям - закрыты  на внутренний  замок. Василий застонал от
досады.
     - Что делать, что делать?
     Отчаяние сжало  его  сердце,  он  повалился на  пол,  положил голову на
колени. Услышал тихий голос Саши:
     - Можно окно открыть .
     Василий вскочил и обнял  свою подругу. Крадучись, на цыпочках  пошли  в
другой конец коридора. Кто-то вышел  из игровой комнаты  - беглецы метнулись
за кабинки, прижались к полу.
     - Где эти поросята? - услышали они Риту Николаевну.
     Наконец,  дверь захлопнулась,  установилась  тишина.  Василий с  трудом
отодвинул ржавые щеколды на рамах и распахнул окно - холодный ветер бросился
в его жаркое лицо. Оба тихо засмеялись. Он затянул Сашу на подоконник, и они
вместе, взявшись за руки, выпрыгнули на улицу и во весь дух побежали.
     Они   часа  три  бродили  возле  железнодорожной   станции  Покровки  -
маленького зеленого дома. Наблюдали, как сцепляли и  отсоединяли вагоны, как
проносились по магистральным путям  электровозы. Не дождавшись пассажирского
поезда,  решили уехать на остановившемся на минуту-другую товарном  составе,
однако  никак  не могли  забраться на  платформу вагона,-  первая  ступенька
находилась    высоко.    Василию    все    же    удалось    ухватиться    за
какую-тоскобу,нонеожиданносгрохотомискрежетом  состав   тронулся   с  места.
Василий  ударился  головой о  металлический  уголок и полетел вниз. Его рука
упала рядом с колесом, которое  медленно катилось по рельсу.Мгновение - и он
мог  бы остаться без кисти. Он дернул руку, ударил ладонью о верх колеса и с
испугу  побежал  что  было  сил,  забыл  о  подруге.  Она  закричала,  и  он
остановился.  Ему стало  совестно за трусость. Они молча побрели, куда глаза
глядели. Мимо  проносились, обдувая  холодными  пуржистыми вихрями,  поезда.
Стало   понятно,   что  пассажирские,  скорые  не  останавливались  на  этой
захолустной сибирской станции.
     Вечерело. Василий  и Саша мерзли.  Ветер,  которому они  обрадовались в
первые минуты побега, оказался  очень холодным, жестоким. Саша вся съежилась
и походила на старушку. Голод тревожил пока осторожно, но уже хотелось есть.
Вокзал почему-то оказался закрытым на  замок. Где  поесть, обогреться -  они
решительно не знали. Сели на лавку. Саша заплакала, но назад не просилась.
     Неожиданно Василия кто-то ударил сзади  по шапке. Обернулся - перед ним
стоял,  усмехаясь, рыжеватый подросток лет двенадцать  в поношенной  куртке.
Василий подумал, что незнакомец будет требовать мелочь или даже побьет.
     - Давно я за вами, воробьи, наблюдаю. Сбежать хотите?
     Василий дерзко ответил:
     - Что надо? Мы тебе не мешаем, и ты не встревай в наши дела, понял?
     - Ух ты, козявка, - засмеялся парень,  но  бить не стал. Хитро прищурил
глаз: - Хотите жрать? Погреться?
     Василий и Саша одновременно крикнули:
     - Конечно! - И все засмеялись.
     - Айда за мной.
     Они шли долго перелесками и пустырями; выбрались за поселок к Ангаре, к
пяти-шести брошенным, ветхим домам, которые мрачно, уныло смотрели на  людей
своими темными, безрамистеколокнами.  Быложутковато.  Сашакрепкодержала руку
Василия, которыйкосо  посматривал на парня: "А  вдруг он задумал  что-нибудь
недоброе?" Шепнул Саше: "Бежим!"
     Парень успел поставить Василию подножку, и он вместе с Сашей растянулся
в хрусткой ото льда луже.
     - Вот балбесы! Чего испугались?
     - Мы не пойдем с тобой, - сказал Василий. Ты нехороший человек.
     - Я хотел вас  обогреть, накормить, а ты говоришь, что я нехороший. Эх!
- махнул он рукой и быстро пошел к одному из домов.
     - Холодно, -  тихо сказала  мокрая, согнувшаяся  Саша. Василий тоже был
весь сырой и дрожал.
     -  Замерзните  - приходите, -  крикнул  парень,  скрываясь  в  одной из
развалюх.
     Уже совсем стемнело, было жутковато рядом с умирающими домами.
     - Пойдем к мальчишке, - сказал Василий. - Будь что будет.
     Они искали в темноте дверь, но не нашли.
     - Сюда лезьте, козявки, - услышали они откуда-то снизу. И у самой земли
отодвинулась  доска. Почти ползком влезли в полутемное, но теплое помещение,
напоминавшее нору. На низком столе дрожало пламя свечи,  тени легли на голые
серые  стены.  Топилась  "буржуйка", весело  потрескивали  в ней дрова. Саша
боязливо прижималась к Василию,  но он уже почувствовал,  что парень добр и,
конечно, не  злодей. Он угостил их картошкой. Саша  пожаловалась,  что у нее
болит голова. Парень, представившийся Ковбоем, потрогал ее лоб:
     -  У-у,  принцесса!  Да  у тебя жар.  Живо раздевайся  -  я  натру тебя
спиртом.
     Сашанехотелараздеваться,ноВасилийуговорил ее. Ковбой натер ее худенькое
тело спиртом, укутал с ног до головы каким-то старым, ветхим одеялом, уложил
на топчан, а сверху прикрыл своей курткой.
     Василий  и  Ковбой  долго пили чай, разговаривали. Василию льстило, что
взрослый мальчишка обращается с ним как с равным.
     -  Ты сбежал, Васька, из детсада, а я ушел из дома, - сказал  Ковбой. -
Чую,  мы с  тобой два  сапога - пара. Мне нравится  свободная жизнь -  чтобы
никто не стоял  над душой. Люди насочиняли для себя  всяких правил  - вот  и
пусть выполняют их, а я не хочу.
     - И я не хочу!
     - Молодец. Будешь моим другом.  Создадим свободное поселение. В нем все
будут жить так, как считают нужным.
     - Здорово!
     - Ты хотя маленький, но умный.
     - Ты думаешь,  родители и воспитатели  дадут нам жить здесь? - вздохнул
Василий.
     -  Мы  пока  здесь, а  потом  уйдем  в  горы,  в  тайгу, создадим новое
поселение.
     - Найдут, вернут...
     - Не дрейфь: построим подводную лодку или самолет. Скроемся!
     - Тебе дома очень плохо?
     - Муторно! Батька пьет, мать орет на него. Я живу то дома, то с  бабкой
и дедом,  то  здесь. Бабка меня  все ругает - то за двойки,  то  за дыры  на
брюках, то едой попрекает.  Мать норовит за ухо взять,  но я ускользаю от ее
руки.Деду удается меня вдоль спины вытянуть, но я сам ему поддавался - хилый
он. Но вчера подрался с ним - не хочу больше  терпеть. Эх, как здорово  жить
на берегу реки, не ходить в школу! Плохо одно - приходится воровать. Жить-то
надо как-то.  Я хороший  вор,  еще  ни разу не попался.  Как кошка  крадусь.
Хочешь, тебя, Васька, научу воровать?
     Василий смутился и, не зная, что ответить, пожал плечами.
     - Почему тебя зовут Ковбоем:
     - Ковбои - конные пастухи  в Америке. Они очень сильные, ловкие, смелые
парни. Никто ими не командует. Они - свободные люди. Помогают индейцам. Один
старый ковбой дружил с  индейцами, которых в наглую выгоняли со своих земель
белые колонизаторы. Однаждыонизахватилив плен вождя племени. Ковбой  подполз
поздно ночьюк стоянке белых, чтобы спасти вождя...
     Но    Василий    уже    засыпал.     Неожиданно     застонала     Саша;
онасбросиласгрудиодеялои
     куртку, металась. Ковбой потрогал ее лоб и сказал:
     - Совсем, дружище, плохо ей. Может, умереть.
     Василий поднес к губам подруги кружку с водой,  но струйка потекла мимо
рта. Девочка с закрытыми глазами вскрикивала:
     - Мама, мама!..
     Василий вдруг испугался,  его незакаленные  нервы не  выдержали,  и  он
заплакал.
     - Не нюнь, - сердито отодвинул его в сторону Ковбой.
     Василий очнулся ранним утром. Ковбой сидя дремал возле Саши. Она спала,
была бледной. Ковбой вздрогнул, очнулся и потянулся.
     - Спит? - спросил он у Василия и заботливо подоткнул под Сашу одеяло. -
У тебя деньги есть?
     - Нет.
     - Что ж, пойдем на дело: девчонке обязательно нужно молоко и мед.
     - "На дело"?
     - Живо собирайся.
     Они долго  шли за поселком по оврагам, пустырям, потом  перелезли через
забор, присели
     на корточки за какими-то ящиками. Ковбойтихо сказал:
     - Тут,  Васька,  продовольственный  склад, в  нем имеется  мед,  сахар,
конфеты, -  всего  завались.  Я  уже давно приметил в стене  одну доску, она
легко  отодвигается.  Но  для  меня узкий  пролаз,  а другие доски  не  могу
оторвать. Ты маленький, щупленький - проскользнешь. Будешь подавать мне все,
что увидишь, но главное - мед и сухое молоко, понял?
     - Ага, - радостно  качнул головой  Василий,  которого захватывала новая
игра.
     Послышались чьи-то шаги.
     -  Видел, видел  я - пацаны  сиганули  через  забор,  -  говорил кто-то
обеспокоено.
     - Померещилось, поди, - ответил ему хрипловатый, позевывающий голос.
     Люди потоптались  возле ящика, за которым  притаились Василий и Ковбой,
ушли.
     Ковбой отдернул доску и затолкал Василия в склад.  В нем  было  темно и
затхло; Василий посидел на полу, пока глаза обвыклись.
     - Бросай! Что ты там?
     Василий подал несколько ящиков,  банок, но неожиданно заскрежетал замок
и заскрипели большие двери. Свет хлынул в глаза Василия; он отбежал в темный
угол,  заваленный  мешками.  Но шаги  неумолимо  приближались к нему,  и  он
побежал к лазу.
     - Ловите, ловите вора! - закричала высокая женщина.
     Василий увидел перепрыгнувшего через забор Ковбоя.
     Василия  сдали  в  милицию,  и  он  до  вечера  просидел  в дежурке, не
признаваясь,  кто он и  откуда. Он не испытывал чувства страха, а  только  -
досады, что  придется вернуться в  детский сад, к опостылевшим  порядкам. Он
хотел снова оказаться в жилище Ковбоя, вести свободную жизнь.  Пришли за ним
мать и отец, и он им не обрадовался.
     - Васенька, крошка мой! -Мать подхватила Василия на руки и беспорядочно
целовала, крепко прижимая к груди.
     Василий расплакался: он понял, что теперь не вырвешься к Ковбою.
     Сашу  родители и милиция  отыскали в трущобах еще днем;  а  сам  Ковбой
куда-то исчез.
     В детский сад Василия не отдали, хотя отец настаивал. Дома не закрывали
на замок, как прежде: все же  он  стал  взрослее, осенью  должен был пойти в
школу.
     "Этот побег был неудачным и беспомощным рывком  в новую жизнь, - думает
Василий Окладников, прикуривая новую папиросу. - В независимую жизнь. У меня
после еще были рывки, но, как  и этот, почему-то они заканчивались неудачно.
Может, я слишком многого хочу в жизни и нервно спешу? Остановиться на чем-то
малом? Поздно, наверное, поздно!"


4


     Василий  рос. Много читал,  неплохо учился. Но был замкнутым, одиноким.
Присматривался к взрослым и нередко  задавал  им странные, озадачивавшие  их
вопросы:
     - Вы счастливый человек?
     Люди над ним  посмеивались, избегали прямого,  честного вопроса, иногда
вздыхали:
     -  Нашел о чем спрашивать.  Об  этом предмете лучше,  малец, не думать.
Живи да живи себе, пока Бог дает такую возможность.
     Родителям они говорили:
     - Чудной у вас Васька!
     Мать и отец угрюмо отмалчивались.
     Единственными   друзьями   Василия   была  Саша  и  какое-то   время  -
Ковбой.Однако  Ковбойоднаждыпопалсянакрупномворовствеинадолгиегодыугодил   в
места заключения.
     Семейная жизнь Василия была скучной: мать и  отец постоянно  работали в
двух-трех местах, пытались заработать столько денег, чтобы зажить счастливо.
     -  Мы  обязательно будем  жить хорошо, обеспеченно, -  иногда  говорила
мать.  -  Мы  построим прекрасный  дом,  обзаведемся  приличным  имуществом.
Наконец-то, станем жить по-человечески.
     - Мама, а разве сейчас мы живем не по-человечески? - спрашивал Василий.
     - Мы живем от зарплаты до зарплаты, а это ужасно. Ужасно!
     Он родителей  видел редко. Ему рано захотелось уйти из семьи. Но первым
ушел отец. Василий однажды случайно услышал разговор между родителями.
     -  Пойми,  Таня, так жить  невозможно...Я устал... Я  уже лет десять не
видел твоей улыбки... Когда мы, наконец, начнем жить?
     - Построим дом, купим машину... - робко начинала говорить мать.
     - Жить надо когда-то, а не строить дом! Ты вся вымоталась, постарела...
а  я  на кого похож? И все ради этого  чертового дома? Запомни, хорошо живут
только блатные и воры, а нам, простым трудягам, надо смириться...
     - Да, надо  смириться, - говорила  мать, и в ее словах Василий угадывал
слезы.
     Однажды отец не вернулся домой. Он нашел себе женщину в другом поселке.
Мать  стала  выпивать.  Дом  Окладниковы  так  и  не  построили,  но  купили
автомобиль, и отец забрал его себе.
     Как-то Василий пришел домой  из школы  и увидел  мать, сидящую на стуле
возле печки,  в которой потрескивали горящие поленья. Мать дремала или  даже
спала. Ее  узкие  плечи были  сутулы,  кисть загорелой  руки  слабо свисала,
словно неживая, с колена, ноги,  обутые  в  старые  башмаки,  были вытянуты.
Василий тихонько подошел ближе и зачем-то всмотрелся в ее лицо, и увидел то,
чего  раньше не замечал: он неожиданно обнаружил, что  мать уже старушка. Не
годами  - ей не было  и сорока  пяти, - а всем своим  обликом она  уже  была
безнадежно стара.  Ее лицо было серым, дрябловатым, нос  заостренным, как  у
покойницы.  Ему  стало невыносимо жалко  мать.  Она очнулась.  Он  отпрянул,
склонив голову.
     - Пригрелась  и  задремала,  -  слабо  улыбнулась она.  -  А ты знаешь,
Василек,  у нас новость: Наташа замуж собралась. Экая глупая:  училась бы. -
Мать заплакала: - Все в жизни прахом пошло. Хочешь одного,  а что-то все  не
туда   поворачивается.   Хотя   ты   стал  бы  у  меня   человеком  и  зажил
по-человечески.
     - А как это по-человечески? - всматривался в  глаза  матери сын, словно
не хотел упустить и малейших изменений в ней.
     Мать поднимала на него тяжелые глаза и  не отвечала. Он в себе говорил:
"Я знаю как, знаю! И  буду, буду жить по-человечески!" - Он  зачем-то сжимал
за спиной кулаки.
     Мать  стала часто  болеть, мучилась желудком, хотя так  же выпивала, но
тайком от сына. В  нескольких  местах  она уже не могла работать, денег ей и
сыну не хватало. Василий никогда  не просил у  матери денег,  но каждый раз,
получив зарплату, она давала ему немного, однако так странно это делала, что
он  порой  сердился:  она  медленно,  с  несомненной  неохотой  вынимала  из
матерчатого кошелька  деньги  и  как-то неуверенно  осторожно протягивала их
сыну.
     - На, - тихо говорила мать, словно бы умышленно, чтобы он не расслышал.
     Василий  протягивал  руку,  но  мать не спешила  отдать  деньги - долго
внушала  ему,  что каждую  копейку  нужно  ценить,  что  она  трудовым потом
достается.  Василий  угрюмо,  но вежливо говорил матери,  что  ему не  нужны
деньги, а когда понадобятся - попросит сам. Она всхлипывала:
     - Не любишь ты мать. Я тебе даю от всего сердца, на конфеты, а ты!..
     Василий брал деньги, но мать еще долго не могла успокоиться.
     С  годами она стала больше пить, уже  не скрываясь отВасилия. Иногда  в
одиночестве он шептал, как молитву:
     - Я вырвусь из такой жизни. Я горы сворочу. Старость моей  матери будет
счастливой. Господи, помоги мне!
     Сестру он видел редко, отдалился от нее; не сошелся близко с ее мужем -
мужчиной  в годах, серьезным.  После  он  понял, что  Наташа  вышла замуж по
выгоде, а не по любви: муж имел хорошую работу, квартиру в городе, достаток.
Однажды Василий прямо спросил у сестры:
     - Ты счастливая?
     - Что-что?! Да  что такое счастье? Кто ответит?  Нет такого человека на
земле. Просто живи, просто живи,  брат, и не забивай себе голову  вопросами,
на которые никто не может ответить.
     - А мужа ты не любишь, - прикрыл один глаз Василий.
     - Любишь, не любишь, а жить надо, - ответила сестра.  - Мама  всю жизнь
любила отца, а что из этого получилось? Он  убежал туда, где  легче живется.
Легче! Вот тебе, Вася, и вся философия жизни.
     - Вся? Точно?
     - Вся! Точно! Посмотрю, как ты устроишь свою жизнь.
     - Устрою - не бойся.
     - Дай Бог.




5


     Самое  радостное  и нежное  воспоминание Василия  из той  подростковой,
юношеской поры - Александра, Саша.
     Он помнит ее вечно бледное,  худощавое  лицо,  большие серовато-зеленые
глаза, тайком всматривавшиеся в него.  Она  почему-то стеснялась смотреть на
него прямо, и всякий раз, нечаянно встречаясь с его взглядом, опускала глаза
и даже краснела. Василий не знал тогда, любит ли  ее, но  тянуло его  к этой
скромной, тихой девушке. Не  было у него друзей, кроме Саши, и,  быть может,
не  было более близкого  человека, чем она. Многие люди воспринимала Василия
как-то  холодно,  настороженно.   Учителя  нередко   ругали  за   упрямство,
сверстники недолюбливали за  угрюмый, молчаливый нрав, а  Саша  принимала  и
понимала его таким, каким он  был.  Он чувствовал, что она его по-настоящему
любит.
     Самые свои сокровенные мысли Василий доверял только Саше. В день, когда
он получил свидетельство о  восьмилетнем образовании и  должен был решиться,
чем дальше заниматься,  как жить,  состоялся  разговор  с Сашей, может быть,
самый важный в его жизни.
     Стояло лето; уже который день  лил дождь. ВасилийиСаша сидели в беседке
и  какое-товремя  молча  наблюдали  за  вырывающейся  из  водосточной  трубы
дождевой водой, которая с шумом падала  в  лужу, разбрызгивалась и  глинисто
мутнела. Грязный  поток устремлялся в овраг, который день ото дня ширился  и
подступал к дороге. Василий рассеянно рассуждал:
     -  Казалось бы, Саша, какой пустяк: льет дождь, то тихо, то припускает.
Вода,  просто вода, она  щекочущими  струйками ползет  по моему  лицу, но...
вот-вот испортит  дорогу. Реки могут выйти  из  берегов,  и  принесут  много
бедлюдям...
     - Ты сегодня, Вася, какой-то странный.
     -   Так,пустяки,необращай   внимания...  Понимаешь,  Саша,  человека  я
встретил одного -  хорошего  мужика.  Он  на Севере  бригадиром  монтажников
работает.  Сын  дяди  Вити  Дунаева,  знаешь?  Николай.  Отцу  своему  купил
мотоцикл,  коня. Денег  у него  - куры не клюют. Если  честно -  завидую.  -
Василий замолчал, прикусив губу.
     - Разве деньги - главное? - робко произнесла Саша.
     - Бывает так, что главное. Понимаешь, Саша, я хочу  жить по-друго