В этот день Молотов передал  послу
Германии графу  Шуленбургу  проект соглашения  об  условиях  создания  Пакта
четырех держав, т. е. нацистской Германии, фашистской Италии, милитаристской
Японии,  „неизменно миролюбивого" Советского Союза [69, с.136].  В тот
же день нарком Тимошенко направил  командованию ЛенВО директиву о подготовке
войны с Финляндией. Первые слова этого документа звучали так:
     „В  условиях войны  СССР  только  против  Финляндии  (подчеркнуто
автором) для удобства управления и материального обеспечения войск..."
     Далее  в директиве  ставилась задача „разгромить вооруженные силы
Финляндии, овладеть ее территорией... и выйти к  Ботническому заливу на 45-й
день операции". Хельсинки собирались  занять на  „25-й день операции".
Детальную разработку всех составляющих плана  операции требовалось завершить
к 15 февраля 1941 г. [16, с. 418-423].
     Работа закипела.  Уже  в  марте 1941 года заместитель  наркома  обороны
генерал армии Мерецков провел с командованием ЛенВО многодневную оперативную
игру,  в  ходе  которой  отрабатывались  исключительно наступательные  темы.
Документальные подтверждения этого были опубликованы  совсем недавно, но еще
в   старые   добрые   времена   официальная  „История   ордена  Ленина
Ленинградского   военного  округа"   рассказывала,   как  „поучительно
проходили полевые поездки  на Карельском перешейке и Кольском полуострове, в
ходе которых изучался характер современной наступательной операции..." Ну  а
Петсамо советские генералы и  вовсе считали  почти  что  Печенгой. Тогдашний
начальник штаба  14-й (мурманской) армии Л.  С.  Сквирский вспоминает, что в
феврале 1941 г, узнав  о  том, что с Финляндией ведутся  переговоры о дележе
акций никелевых рудников,  он очень удивился: „зачем покупать, если мы
вскоре и без того возвратим себе рудники?" [33].
     То,  что  Советский Союз в очередной  раз собирался  выступить  в  роли
вероломного  агрессора,  не   удивительно.  Странно  и  удивительно  другое.
Полностью  отмобилизованные к концу  июня  1941  г. войска  ЛенВО (Северного
фронта)  были  уже  выведены  в   районы  развертывания,  советская  авиация
продолжала  начатые на рассвете 25  июня яростные бомбардировки Финляндии, а
наземная операция все никак не начиналась. Почему?

     До сих пор наше повествование  базировалось на твердом основании фактов
и документов.
     В этом эпизоде мы переходим на зыбкую почву догадок и гипотез. Читатель
имеет полное  право  пропустить  окончание этой главы за  „отсутствием
улик", но  автор не видит  никакого  другого  объяснения  бездействию  войск
Северного  фронта в  последние дни июня  1941  г., кроме ареста Мерецкова  и
ухода Сталина с работы.
     Война войной, а „органы" работали. Набравшая  обороты и почти уже
никем  не  управляемая машина террора и беззакония  продолжала захватывать в
свои жернова все новые и новые жертвы.
     На второй  день войны, 23 июня  1941  г., волна  арестов докатилась  до
самой вершины военного руководства: был арестован генерал армии, заместитель
Наркома  обороны, в  прошлом  -  начальник  Генштаба  РККА  К. А.  Мерецков,
которому накануне  (21 июня  1941  г.)  решением Политбюро ЦК  было поручено
„общее руководство Северным фронтом".
     Но  Кирилл Афанасьевич Мерецков  -  не  чужой  человек  в Ленинградском
округе.  С 1939 г. он  был командующим ЛенВО, затем, во время финской войны,
Мерецков возглавил 7-ю армию, ставшую главной ударной силой Красной Армии  в
боях на Карельском перешейке.
     А   теперь  переведем  все  эти  обстоятельства  на   язык   протокола.
Получается, что  командование  Северного фронта состояло  в июне 1941  г. из
выдвиженцев,  сослуживцев  и  просто   друзей  „разоблаченного   врага
народа". Смерть дышала им в  затылок. И не та славная смерть на поле  боя, к
которой должен быть  готов каждый полководец,  а страшная гибель  в пыточной
камере или  расстрельном  подвале.  И  неминуемая  в этом случае расправа  с
родными и близкими - вдобавок.
     Можно ли  осуждать генералов Попова и Никишева (командующего и начштаба
Северного фронта) за то,  что в такой ситуации они не стали проявлять личную
инициативу,  тем  более  в таком  деликатном  вопросе,  как переход  границы
сопредельного государства?
     У них был приказ - ввести в действие план прикрытия. Они его  выполнили
- в полном объеме, точно и в срок. Как и положено по Уставу.
     У них не было  приказа  - отказаться от предвоенного плана  вторжения в
Финляндию  и срочно  перебросить  все механизированные  соединения навстречу
наступающим на Ленинград немцам - и они не отвели ни одного танка с  финской
границы.
     Бомбардировка Финляндии была предусмотрена  заранее  (в плане прикрытия
были „поименно" названы 17 объектов первоочередных бомбовых  ударов) -
и они ее успешно провели.
     А  вот  по  поводу  перехода  границы  уже на  этапе  сосредоточения  и
развертывания   войск  в  п.  8   Плана  прикрытия  было   сказано  довольно
расплывчато:
     „...при   благоприятных  условиях   ...   по   указанию  Главного
Командования быть готовым к нанесению стремительных ударов по противнику..."
[ВИЖ.- 1996.- No 6].
     Вероятнее всего, поэтому Попов  и  ждал,  когда большое начальство само
решит,  сложились  ли  уже  „благоприятные  условия",  или  надо   еще
погодить.
     Да  только  большое начальство в это время было занято  совсем  другими
делами.
     Начальник Генерального штаба Г.  К. Жуков  первые дни войны  провел  на
Западной   Украине,   пытаясь  организовать   наступление   войск  огромного
Юго-Западного  фронта  (в  том,  что  из  этого  вышло,  мы  будем  подробно
разбираться в Части 3), а его первому  заместителю, начальнику  Оперативного
управления  Генштаба   Ватутину,  поручено   было   спасать   положение   на
Северо-Западном фронте.
     Ответственного за  северный  участок  фронта  Мерецкова  в этот  момент
избивали  резиновыми  дубинками  и  обливали  следовательской  мочой.  Новый
представитель Ставки на северо-западном направлении был  назначен только  10
июля.  За  неимением  ничего  лучшего,   Сталин  поручил  это  дело  маршалу
Ворошилову.  Правда, скоро выяснилось, что  главком Ворошилов - это  гораздо
хуже, чем ничего, но это будет потом.
     Нарком  обороны  маршал Тимошенко, заместитель  наркома обороны  маршал
Буденный, бывший  (и будущий) начальник Генштаба маршал Шапошников собрались
в конце июня  в  штабе Западного фронта под Могилевым, и думать про какие-то
иматры, рованиеми и прочие суомисалми им было совершенно некогда. 27-28 июня
танковые группы  Гота и  Гудериана, соединившись восточнее Минска,  замкнули
кольцо окружения вокруг 3, 10 и 4  армий Западного фронта.  Шестисоттысячная
группировка советских войск была  разгромлена и большей частью взята в плен.
1  июля 1941 года немецкие танки вышли к Березине.  Это означало, что третья
часть пути  от границы  до Москвы была уже  пройдена, и  пройдена  всего  за
восемь дней!
     А что же делал в это время Самый Главный Начальник?
     А  самый главный, хотя и не получил даже обычного среднего образования,
все уже понял. Может  быть, потому так быстро и так правильно понял, что его
„университетами"  была  подпольная  работа  в  подрывной  организации,
однажды  уже удачно развалившей русскую армию прямо во  время мировой войны.
Сталин конкретно знал, как рушатся империи и исчезают многомиллионные армии.
Поэтому  всего семь дней потребовалось  ему для того,  чтобы  понять, в  чем
причина неслыханного разгрома. Открывшаяся в  этот момент  истина  оказалась
непомерно  тяжелой  даже  для  этого человека  с  опытом  сибирской  ссылки,
кровавой  бойни  гражданской  войны и  смертельно опасных „разборок" с
Троцким в 20-е годы.
     В  ночь с 28 на 29 июня Сталин уехал на дачу,  где и провел в состоянии
полной прострации два  дня - 29 и 30 июня, не отвечая на телефонные звонки и
ни с кем не встречаясь.
     Последствия  этого  трудно  понять  современному  россиянину,  которого
приучили к тому, что Первый Президент суверенной России по несколько месяцев
„работал на даче с документами".
     Вот только сталинские порядки  очень  сильно  отличались от ельцинских.
Сталин вникал во все и  командовал всем. С его подписью выходили  решения  о
замене направляющих лопаток  центробежного  нагнетателя авиамотора АМ-35 или
об исключении из состава возимого  ЗИПа танка Т-34  „брезента и одного
домкрата".  Без его  согласия  не  решались  вопросы  балетных  постановок в
Большом театре  и замены в  песне  слов „и  летели  наземь самураи" на
слова „и летела наземь вражья стая" (после  подписания  13 апреля 1941
г.  договора о  нейтралитете с Японией).  Вот почему двухдневное  отсутствие
Сталина  в  Кремле  не могло  не  парализовать работу  всего высшего эшелона
власти.
     Хотите  -  верьте,  хотите -  нет,  но  приказ  на  переход  границы  с
Финляндией  поступил в 10-й мехкорпус  23-й  армии  Северного  фронта только
после  того,  как  соратники уговорили Вождя Народов  вернуться  на  рабочее
место.
     В полночь с 1  на 2 июля  1941 г. 21-я танковая дивизия получила боевой
приказ:
     „...в 6-00  2.07 перейти границу в районе  Энсо и провести боевую
разведку..., установить силы, состав и группировку противника. Путем захвата
контрольных пленных установить нумерацию частей противника...
     ...по  овладении  ст. Иматра -  станцию взорвать  и огнеметными танками
зажечь лес.  В случае  успешного  действия и  захвата рубежей Якола-Иматра -
удерживать их до подхода нашей пехоты..." [17].


1.6. Разгром

     Читаешь текст  этого  приказа и  думаешь:  как  быстро, как неотвратимо
меняются времена и нравы! Вот раньше - какая была лепота:
     „Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем..."
     „Я  хату покинул, ушел воевать,  чтоб землю в  Гренаде крестьянам
отдать..."
     Это - стихи. А вот и  текст  боевого приказа No 01 от 15 сентября  1939
года:
     „...армии  Белорусского фронта переходят в наступление с  задачей
содействовать  восставшим  рабочим   и  крестьянам  Белоруссии  и  Польши  в
свержении ига помещиков и капиталистов..." [1, с. 113].
     И что  же? Не прошло и двух лет - и на  тебе: ни  мирового  пожара,  ни
восставших из ада рабочих и крестьян. Все просто  и  по-деловому: станцию на
сопредельной территории - взорвать, лес - зажечь...
     Правда, ни  того ни другого сделано не  было.  В  „Журнале боевых
действий  21-й танковой  дивизии"  читаем,  что „разведотряд полностью
свою задачу не  выполнил, до Иматра не дошел, лес противника  не зажег, лишь
установил,    что   этот   участок    обороняется   незначительными   силами
противника..."
     Оцените,  уважаемый  читатель,  насколько  командиры   1941  года  были
порядочнее советских „историков"  последующих десятилетий. Уж у них-то
(историков наших)  противник всегда  был  „многократно превосходящий".
Всегда  и  везде.  Так,  в  созданной  коллективным  гением  группы  военных
историков монографии „Битва за Ленинград"  [Под ред. Зубакова  В.  Е.-
М.:  Воениздат, 1964] финские войска,  при  равном  с нашими  числе дивизий,
оказались почему-то в два  раза более  многочисленными (220 тысяч против 114
тысяч)...
     Вечером первого дня наступления, в  23-30  2 июня 41 г., в штаб 21-й тд
прибыл   начальник   Автобронетанкового    управления   штаба   23-й   армии
генерал-майор Лавринович и  поставил новую  (а фактически -  прежнюю) боевую
задачу:
     „...с 6-00 3.07 начать наступление на Иматра с задачей - овладеть
Иматра и перешейками между  озерами Ималан-Ярви, Саймаа, удерживая последний
до подхода стрелковых частей".
     Наступление  танковой  дивизии  должны  были  поддержать  огнем  четыре
артиллерийских дивизиона 115-й стрелковой дивизии.
     К полудню  3 июля части заняли исходное положение для  наступления. Тут
же произошел и первый сбой во взаимодействии:
     „Артиллерия задержалась с подготовкой и начала ее только в 13-00,
выпустив за час 50-55 снарядов..."
     Другими словами, каждое орудие сделало за час  один-два  выстрела. Надо
полагать, такой „огневой шквал" скорее предупредил „белофиннов",
нежели подавил  их  оборону. В  14-00 два полка (мотострелковый  и танковый)
21-й танковой  дивизии перешли  границу и начали наступление.  Дабы избежать
обвинений в предвзятости, приведем ПОЛНОСТЬЮ все описание этого наступления,
как оно изложено в „Журнале боевых действий":
     „...С  переходом госграницы  противник  сначала  оказывал  слабое
сопротивление,  и  наши  части  быстро  продвигались вперед.  К  18-00  3.07
передовые  роты  вышли  на северные скаты высоты  107,5, где были  встречены
организованным огнем противника и отошли несколько назад...
     К  22-00  3.07  положение стабилизировалось  на  рубеже:  лесная  тропа
юго-восточнее высоты  107,5, два домика севернее Якола, высота 39,5 4-я рота
2-го   батальона  мотострелкового  полка  встретила  сильное   сопротивление
противника,  перешедшего в  атаку, и  к 22-00 3.07  с боем  отошла  за  нашу
госграницу, потеряв три танка сгоревшими и один подбит.
     Решением командира  дивизии дальнейшее наступление  было остановлено  и
послано боевое донесение в штаб 23-й армии на разрешение выйти из боя. Этого
разрешения мы ждали  до 2-00 4 июля, в 2-25 прибыл начштаба 10 МК  полковник
Заев с приказом дивизии выйти из боя и сосредоточиться в районе Яски. В 2 ч.
30   мин.   противник,  скрытно  обойдя  фланги   наших  частей,  перешел  в
контрнаступление по всему участку дивизии. Контрнаступление началось сильным
автоматпулеметным  огнем  при  поддержке  минометов  и  артиллерии.  В такой
обстановке командир  дивизии смело (так в тексте) принимает решение на выход
из боя. Выход из боя был проведен по следующему плану...
     К 4-00 4 июля части  организованно  вышли  из  боя.  Противник три раза
переходил  в  атаку,  но  всегда  терпел  поражение  и  с большими  потерями
отбрасывался..."
Вот и все.
     Лесная тропа, два домика. Вот и весь маршрут Освободительного Похода-2.
В  шесть часов вечера  3 июля танковая дивизия неуклюже потыкалась в финскую
оборону, к 4 часам утра 4 июля „смело вышла из боя", преследуемая не в
меру разгорячившимися  финскими парнями. Наконец,  в 20-00  5 июля  поступил
„приказ  об  отправке дивизии  ж. д.  и автотранспортом в район Черная
Речка", т. е. в район предвоенной дислокации корпуса.
     Этим  все  и  закончилось.  Превратить  Финляндию  в  нищее  российское
Нечерноземье и  на этот  раз  не  удалось. Вероятно,  если  бы  весь бензин,
израсходованный  на  перегруппировку 10 МК от Ленинграда  к Иматре и  назад,
просто вылили на сопредельную территорию - эффект был бы большим. По крайней
мере, уж лес бы точно подожгли...

Дальше начался разгром.
     Точнее   говоря,   разгром  мехкорпуса  (правда,   пока   еще  в   виде
раздергивания единого  броневого  „ядра" на  мелкие  „дробинки")
начался еще раньше.
     Как только 10 МК оказался в „зоне досягаемости" командования 23-й
армии, оно (командование) повело себя как  завмаг, на склад которого завезли
редкий „дефицит". Все Уставы, все  Наставления, вся предвоенная теория
о  МАССИРОВАННОМ  использовании  танков в  составе крупных  механизированных
соединений,  все  уроки  немецкого  „блица"  на   Западе,  многократно
изученные на штабных учениях - все было немедленно похерено и забыто.
     Десять бронеавтомобилей в „распоряжение штаба армии", пять танков
„для  действий  совместно   с  115-й  стрелковой  дивизией",  танковый
батальон в составе  24-х машин  „в  распоряжение  командира 43-й  сд",
танковая  рота  в  составе  10  машин  „в  распоряжение  командира  19
стрелкового  корпуса",  15  танков  в состав истребительных  отрядов (т.  е.
полувоенных формирований из работников НКВД и местных жителей).
     Кроме совершенно очевидного  снижения ударной  мощи  мехкорпуса в таком
использовании танков, есть и еще один, менее очевидный, момент.
     Танк (любой танк - немецкий, советский, английский) той эпохи был очень
капризным,  малонадежным и малоресурсным техническим устройством. Достаточно
сказать,  что межремонтный  моторесурс  для танка БТ-7 был  установлен в 200
часов, для Т-26 - в 150 часов. Минимально необходимые для боевого применения
танков условия  эксплуатации  можно было создать  только  в  рамках крупного
соединения с  мощной собственной ремонтной и эвакуационной базой. А о  каком
техническом  обслуживании,  о каком  ремонте  можно говорить применительно к
оснащению и  возможностям  истребительного отряда  НКВД или  даже стрелковой
дивизии, большая  часть  бойцов  которой  до  призыва  в армию не видели  ни
рельсов, ни паровоза?
     В  результате   после  первого  же  незначительного  отказа   10-тонную
дорогостоящую махину просто бросали в чистом поле.
     Дальше - больше. Общее наступление финской „Карельской армии"  на
Онежско-Ладожском перешейке началось только 10 июля 1941  г. Но за несколько
дней до начала полномасштабных боевых действий финское командование, видимо,
решило  провести  разведку боем  на сортавальском направлении. В штабе  23-й
армии это вызвало большой переполох.
     Уже вечером 2 июля в штаб 21-й тд, наряду с приказом начать наступление
на Иматру, поступило распоряжение отправить 41-й танковый  полк этой дивизии
железной дорогой на сортавальское  направление, в район станции Элисенваара,
при этом на  погрузку танкового  полка в эшелон  было  отпущено... 30 минут!
Единственное, что облегчило  выполнение погрузки  в столь нереальные  сроки,
так это  то, что после  всех предшествующих „перегруппировок"  в 41-ом
танковом полку, еще не сделавшем  ни одного выстрела по  противнику, остался
всего 41  танк. Вот в  таком  составе он и был отправлен в  Элисенваару.  На
следующий день, 4 июля, на сортавальское направление перебросили целиком уже
всю  198-ю  мотострелковую  дивизию  из  состава  10  МК.  После  этого  про
наступление 10-го мехкорпуса на Иматру можно было окончательно забыть.
     Стоит  отметить,  что такое истерическое состояние,  в  которое  пришло
командование 23-й  армии  после  первых  же  сообщений  о  переходе  границы
передовыми  финскими отрядами, очень наглядно  свидетельствует о том,  что к
„отражению  натиска  врага"  на Северном фронте  никто  и  никогда  не
готовился.  В  войсках   даже  не  было   топографических  карт  собственной
территории. Красноречивое  подтверждение  этому  мы находим  в воспоминаниях
Голушко:
     „...перед     командиром     батальона    лежала     схема-карта,
предназначавшаяся,  наверно, для туристов либо автолюбителей... ничего иного
в распоряжении  комбата  не  было.  Подразделение  давно ушло из района, для
которого имелась военная топографическая карта..." [9].
     Этот  эпизод с „давно ушедшим" из  района запланированных  боевых
действий  подразделением  происходит  во  время  отступления   к  Кексгольму
(Приозерску), т. е. не далее чем в 60 км от советско-финской границы!
     В  тот  же злополучный  день, 4  июля 1941 г., командующий  23-й армией
генерал-лейтенант Пшенников распорядился создать не предусмотренную никакими
уставами „Армейскую танковую  группу", для укомплектования которой был
окончательно разукомплектован 10-й мехкорпус: из 21-й тд забрали  54  танка,
из 24-й тд - 102 танка (правда, главным образом - устаревшие БТ-2). [8].
     Такая активность, проявленная  командованием 23-й  армии  4 июля, имела
простое объяснение. Именно в этот день из Генерального штаба РККА поступило,
наконец,  распоряжение   о  выведении  10  МК  из   состава  23-й   армии  и
передислокации  этого  мехкорпуса на юго-западные подступы  к Ленинграду, на
немецкий фро