ных  потерь  нашим  летным частям  не  нанесли  (подчеркнуто
автором),  но  в  результате  слабого  руководства  со   стороны  командиров
авиационных  дивизий  и полков  ... противник  повторными  ударами в течение
22.06.41 г. и в  последующие два дня нанес нашим летным  частям значительные
потери,  уничтожив и повредив на  наших аэродромах  за 22, 23 и 24 июня 1941
года 237 самолетов..."
     Цифра   эта   -   237   уничтоженных   на   земле  (без   уточнения   о
„поврежденных"!) самолетов -  долгие  годы  бродила по  страницам книг
наших  борзописцев, но при этом никто  из них так  и  не признался, что  это
потери за первые три дня, а вовсе не от первого налета немцев. Что совсем не
одно и  тоже.  К 24 июня про „внезапное" нападение знали уже оленеводы
Чукотки...
     Генерал Астахов вступил в командование  ВВС Ю.-З. фронта только 26 июня
1941 г. За  потери первых дней войны он ответственности  не  несет  (22 июня
Астахов еще командовал учебными заведениями  ВВС  Красной Армии).  Если он и
был в чем-то лично заинтересован, так только в преувеличении размера потерь,
понесенных авиацией фронта  при его предшественнике. Тем не менее, сравнение
его  отчета с  записями  Гальдера  показывает, что  немецкие  летчики строго
придерживались правила „три пишем, один - в уме".
     Скорее  всего,  мы  не сильно ошибемся, если оценим общие боевые потери
авиации Западного  фронта  за 22  июня  1941  г. в 100- 150 самолетов, в том
числе и  несколько  десятков  самолетов,  действительно  сожженных  немецкой
авиацией  на  приграничных  аэродромах  11,  9  и  10  САД.  Все   остальные
„уничтоженные на  земле" самолеты  пропали, по  нашему мнению,  в ходе
мероприятия под безобидным названием „перебазирование".
     В 129  ИАП (9  САД) это происходило следующим  образом. В середине  дня
этот полк (истребительный полк!)  решено  было „вывести из под удара".
Перелетели в Добженовку.  Затем  - на крупный аэродром  в  Кватеры (это  уже
порядка 100 км от границы). Учитывая, что самолетов в полку было почти в три
раза больше, чем летчиков, можно предположить, что уже в ходе этого  первого
этапа „перебазирования"  десятки  новехоньких  МиГов были  брошены  на
земле и в дальнейшем украсили победные сводки люфтваффе. Вечером того же дня
22  июня  аэродром  в  Кватерах   подвергся   15-минутной   штурмовке  двумя
эскадрильями Ме-110. После этого,  как  пишет  в своих  воспоминаниях Рулин,
„остатки (?) полка перелетели в Барановичи". Последние пять МиГов были
брошены  в  Барановичах  по причине разрушения  взлетной полосы аэродрома  в
результате   немецких  бомбежек.  Днем   23  июня  „командир  приказал
оставшемуся личному составу собраться на аэродроме Балбасово - пункте  сбора
летного и технического состава авиаполков округа" [66].
     Балбасово - это под  городом Орша. 550 км к  востоку от границы.  Лихо.
Если бы немецкие истребительные эскадры решили „выйти из  под удара" с
подобным пространственным размахом, то они очутились бы на ближних подступах
к Берлину...
     Сердитый читатель  должен  уже  возмутиться:  „А что  же  им  еще
оставалось делать, если аэродром был разрушен! На себе самолеты тащить?"
     Предположение  верное.  Именно  так  и  положено  обращаться  с  крайне
дорогостоящей  военной  техникой.  Тащить  на себе.  Почитайте  воспоминания
Покрышкина, он там  очень подробно описывает, как спасал  свой  разбитый МиГ
после  вынужденной посадки,  как  тащил  его десятки  километров по  дорогам
отступления...  Но  к  теме нашей дискуссии  все это никакого  отношения  не
имеет. Аэродром в Барановичах был вполне пригоден для боевой работы.
     В  6  часов  утра 22 июня  командующий ВВС  Западного фронта  И.  Копец
приказал командиру 43 ИАД  Г. Захарову прикрыть одним  истребительным полком
город и крупный железнодорожный узел Барановичи. Во исполнение этого приказа
Г.   Захаров,  штаб  дивизии   которого   находился  именно   в   Балбасово,
перебазировал в Барановичи свой 162 ИАП (54 истребителя И-16).
     „К девяти часам утра  полк  приземлился  в  Барановичах,- пишет в
своих  мемуарах  генерал  Захаров,-  после  первых  бомбардировочных  ударов
гитлеровцев аэродром в Барановичах почти не пострадал..."
     Ну это же  после первых ударов... Может  быть, его потом разрушили, как
раз тогда, когда в Барановичи перебазировались „остатки" 129 ИАП?
     „В ночь на 23 июня немцы предприняли попытку бомбить аэродром, но
попытка была сорвана и отбомбились они неудачно... С утра 23 июня в  течение
двух суток полк находился в непрерывных боях, и за это время летчики  Пятин,
Овчаров, Бережной, другие открыли свой боевой счет... За первые три дня полк
не потерял в боях ни одного летчика..." [55].
     Вот  такая  у нас была  „странная война". Одни  перебазируются  с
запада на  восток, другие - с востока на запад. Одни - в Балбасово, другие -
из  Балбасово. Для  одних аэродром  пригоден для того, чтобы три  дня на нем
воевать, не потеряв при этом ни одного летчика. Другие  и взлететь с него не
могут, поэтому и бросают новейшие истребители...
     В мемуарах Захарова есть и еще один, очень примечательный штрих:
     „...приземлившись в Барановичах  (ранним утром 22  июня), летчики
162-го  полка  увидели  несколько  бомбардировщиков Пе-2 и  Су-2,  несколько
истребителей  МиГ-1,  МиГ-3  и даже истребители  Як-1.  Это  были экипажи из
разных авиационных  полков и дивизий, которым в первые  минуты войны удалось
взлететь под бомбами..."
     Одним  словом, некоторые  летчики 9 САД (а только  в  ней и были  МиГи)
начали  „перебазирование" в  порядке  личной инициативы,  не дожидаясь
никаких   приказов,   в  первые   же  минуты  войны.  К   вечеру  перелетных
„соколов" стало гораздо больше. Захаров пишет, что на аэродроме Минска
он обнаружил „самолеты разных систем, абсолютно незамаскированные, все
было забито техникой".
     Минск - это  „всего лишь" 350 км  от фронта. Нашлись и передовики
„перебазирования", которые смогли долететь в первые  часы  войны аж до
Смоленска!
     „...В  тревожное  военное утро 22  июня 1941  года  на  аэродромы
нашего авиакорпуса  стали производить посадку  одиночные истребители  полков
армейской авиации Западного фронта.
     После напряженных воздушных боев  многие из  них уже не  могли сесть на
свои поврежденные аэродромы, а некоторые сразу были перенацелены на запасные
аэродромы, в  том  числе  и  на наши..."  [50]. Это - строки из воспоминаний
маршала авиации Скрипко.  Его 3-й дальнебомбардировочный корпус (как об этом
уже говорилось выше) перед войной базировался в районе  Смоленска (700 км от
тогдашней  госграницы).  Редкий  истребитель  долетит  туда  от  Бреста  или
Белостока,   а   уж   о   том,   чтобы   совершить   такой   перелет   после
„напряженного воздушного боя", и речи быть не могло! Еще более странно
звучат слова  о  том,  что  уже УТРОМ  первого дня войны  кто-то  и зачем-то
„перенацеливал"  истребительную авиацию  в  глубочайший  тыл.  Неужели
истребительная авиация создавалась  только  для того, чтобы после первых  же
выстрелов начать безостановочный „выход из под удара"?
     Во второй  половине дня  22 июня 1941  г.  начатое „по инициативе
снизу" перебазирование приобрело характер массового бегства.
     В.  И. Олимпиев, 1922 года рождения, один из очень немногих призывников
1940  года, кому  посчастливилось  дожить  до Победы. Интернет-сайт „Я
помню" опубликовал книгу его воспоминаний о войне, которую Всеволод Иванович
прошел от первого до последнего дня, от Белостока через Москву до Берлина. В
Белостоке сержант Олимпиев служил командиром отделения телефонистов  штаба 9
САД. Вот  почему,  несмотря на столь  скромное звание, видел и знал Всеволод
Иванович  довольно  много.   Его  мемуары  стоят  того,  чтобы  их  подробно
процитировать, подчеркнув некоторые ключевые слова:
     „...вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером  21 июня 1941
г. с увольнительной на воскресенье  в кармане,  я уже задремал, когда сквозь
сон услышал громкую команду - „в ружье". Взглянул на часы - около двух
ночи. Боевая тревога нас не удивила, так  как ожидались  очередные войсковые
учения...  Почти  рассвело,  когда  наш  спецгрузовик,  предназначенный  для
размотки и  намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все
было тихо. Бросились в  глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля
37-мм  зенитные  орудия  (а  сколько  было причитаний  по поводу  отсутствия
зенитного прикрытия на  наших  аэродромах!), вооруженные  карабинами расчеты
которых были в касках...
     ...буквально за несколько минут до начала бомбардировки на летном поле,
как мы убедились сами, было тихо, не раздавался рев разогреваемых моторов, и
вообще ничто не  говорило  о готовности  к взлету хотя бы дежурного звена (в
каждом полку в соответствии с  Боевым  Уставом БУИА-40 должно было быть по 2
звена  в  готовности  к  немедленному  взлету).  Похоже,  летчиков  даже  не
оповестили  о  том,  что  воздушные  эскадры противника  уже пересекли  нашу
границу. Такое трудно объяснить плохой работой связистов...
     ...первую половину дня я дежурил у телефона на ЗКП командира 9-й САД...
в конце  дня 22 июня  я получил по телефону  приказ  бросить все и как можно
быстрее вернуться в штаб  дивизии... Все  авиационные части  получили приказ
немедленно покинуть город и уходить на Восток...
     ...поздним  вечером 22  июня длинная  колонна покинула Белосток  и  уже
ранним  утром  понедельника была далеко за городом...  В  машинах находились
только военные с голубыми петлицами...
     ...на  рассвете  23  июня  автоколонна авиационных частей  двигалась по
шоссе  на Барановичи (это уже 250 км к востоку от границы)...,  днем 24 июня
мы продолжали движение на восток.
     Этот вторник  был  фактически концом  9  САД... На рассвете 25  июня мы
увидели в низине затемненный город Оршу".
     Ну вот мы и в Балбасово...
     Практически   так    же   и   с   теми   же   последствиями   проходило
„перебазирование" 10 САД полковника Белова. В состав этой авиадивизии,
базировавшейся  восточнее  Бреста,  в  районе  Кобрин-Пружаны,  входили  два
истребительных (123 ИАП и 33 ИАП), бомбардировочный (39БАП)  и штурмовой (74
ШАП) полки.
     Полковник Белов дожил до Победы (правда, встретил  он ее  все в том  же
звании полковника - обстоятельство среди авиационных командиров уникальное).
В самые  что ни на есть „застойные годы" (в 1977 г.) были опубликованы
его  воспоминания о  первом дне  войны.  Название  очерка  -  „Горячие
сердца". Интонация  повествования - соответствующая названию.  Тем не менее,
на пяти страничках текста разбросаны алмазы ценнейшей информации [44]:
     „...20  июня я  получил телеграмму с  приказом  командующего  ВВС
округа:  привести  части  в боевую готовность,  отпуска  командному  составу
запретить, находящихся в отпусках - отозвать в части...
     ...командиры полков получили  и мой приказ: самолеты  рассредоточить за
границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать..."
     Здесь  необходимо  небольшое уточнение.  Подобные приказы - о повышении
боеготовности,  о рассредоточении и маскировке самолетов, о переводе личного
состава  на казарменное положение -  были  отданы  не только  в 10 САД. Так,
бывший командир 43 ИАД Г. Захаров вспоминает:
     „...все отпускники были отозваны и вернулись в  части, увольнения
в субботу и воскресенье  я отменил,  было  увеличено число дежурных звеньев,
эскадрилий..."
     А вот  строки из  воспоминаний подполковника П.  Цупко об обстановке  в
13БАП (9 САД):
     „...с  рассвета дотемна  эскадрильи  замаскированных  самолетов с
подвешенными  бомбами и вооружением, с экипажами  стояли наготове. Это  было
очень утомительно..., но иного выхода не  было. В полку было пять эскадрилий
по  двенадцать  экипажей в  каждой.  Дежурили обычно три  из них,  остальные
учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись..." [64].
     Не были эти приказы и плодом местной инициативы командования ЗапОВО.
     Г. Захаров вспоминает, как  в конце 1940 г. он был участником совещания
у Сталина, по результатам которого был „издан специальный приказ ... о
необходимости   перевода  личного   состава  летных  частей  на  казарменное
положение".  А выдающийся  ас -  истребитель, Герой  Советского  Союза Ф. Ф.
Архипенко  в своих мемуарах  вспоминает  и о  личных  переживаниях по  этому
поводу:
     „...вышел  приказ  No  0200  Наркома Обороны,  согласно  которому
командиры  с выслугой  в  рядах  РККА  менее 4-х  лет  обязаны были  жить  в
общежитиях на казарменном положении..., что весьма расстраивало таких как я,
бравых и холостых..." [59].
     Теперь  к  вопросу  о  самолетах, „которые стояли  на  аэродромах
рядами, крыло к крылу, выстроенные, как на параде".
     19 июня 41 г. в округа поступил Приказ Наркома обороны No 0042, который
требовал:
     „...категорически  воспретить   линейно  и  скученно  располагать
самолеты...,   имитировать   всю   аэродромную   обстановку   соответственно
окружающему фону..., проведенную  маскировку  аэродромов, складов, боевых  и
транспортных машин проверить с воздуха наблюдением и фотосъемками..." [ВИЖ.-
1989.- No 5].
     Полный текст  этого важнейшего документа был опубликован  недавно, но в
пересказе  его  упоминали  в своих „доперестроечных"  мемуарах  А.  М.
Василевский  и  М.  В. Захаров. Да,  с  момента  получения этого приказа  до
нападения оставалось 2  дня. А  сколько  надо  дней для того, чтобы откатить
И-16  (вес пустого полторы тонны)  на  край  летного поля и наломать в  июне
зеленых веток для маскировки?
     20 июня вышел следующий Приказ Наркома No 0043 на ту же самую тему:
     „3. К  1  июля  произвести маскировку всех аэродромных сооружений
применительно к фону местности...
     ...
     5.  На  лагерных  аэродромах  самолеты располагать  рассредоточено  под
естественными и искусственными укрытиями..." [6].
     Из показаний командующего Западным фронтом Д. Г. Павлова следует, что в
2  часа ночи 22  июня „Копец и его заместитель  Таюрский доложили мне,
что  авиация  приведена  в  боевую готовность полностью  и рассредоточена на
аэродромах в соответствии с приказом Наркома Обороны..." [67].
     Этот доклад полностью подтверждается и воспоминаниями Белова:
     „...около 2 часа ночи 22 июня даю сигнал  „Боевая тревога".
Он  передается по телефону, дублируется по радио (полное  отсутствие средств
связи?).  Через  несколько  минут получено  подтверждение от трех  полков  о
получении сигнала  и его исполнении.  Из 74-го ШАП  подтверждения  получения
этого сигнала  не было (ага! Вот они -  диверсанты...)  Полковник Бондаренко
вылетел  в 74 ШАП  на самолете По-2 (как можно  „оставить  без  связи"
авиадивизию,  самолеты которой  сами  по  себе являются прекрасным средством
связи!) в 3 ч. ночи и по прибытии объявил боевую тревогу..."
     Итак, все части дивизии приведены в состояние полной боевой готовности,
личный   состав   дежурит   на   аэродромах,   самолеты   рассредоточены   и
замаскированы.
     „Но  если к нам  нагрянет враг матерый, он будет  бит - повсюду и
везде..."
     Первым, в 4  часа 15 минут, удару врага подвергся 74 ШАП (62 устаревших
И-152/153 и 8 новейших Ил-2, 70 летчиков). Белов описывает это так:
     „...10   „мессершмиттов"   в   течение   нескольких   минут
расстреливали  самолеты (обычно,  в книжках  советских  историков, налет  на
„мирно спящий  аэродром" продолжается пару часов, но Белов - летчик, и
так врать он не может, потому что знает, что боезапаса Bf-109F хватает на 50
секунд непрерывной стрельбы из пулеметов и 11 секунд - из пушки MG-151)... В
результате все пятнадцать И-152 и два Ил-2 были уничтожены".
     Полковник  Белов ушел  из жизни в 1972 году. Спросить его  - что значит
„все пятнадцать",  если их  всех было  62 -  уже  нельзя. Не у  кого и
узнать, куда же делись шесть уцелевших Ил-2?
     „...Оставшийся   без   самолетов  (???)   личный   состав  забрал
документы, знамя и под командованием начальника  штаба майора Мищенко (а где
же  командир полка?  Когда  и  куда  он  „перебазировался"?)  убыл  на
восток..." Надо  полагать  - в Балбасово.  На  этом боевые  действия  74 ШАП
закончились.
     Здесь необходима  еще  одна справка. Штурмовик  Ил-2 считался в ту пору
совершенно секретным вооружением  Красной Армии. В.  Б.  Емельяненко в своих
мемуарах [48] пишет, как в середине июня 1941 г. его 4 ШАП перевооружался на
Ил-2.  Сначала  летчики  изучали гидро- и  электросхемы  „самолета Н",
который  им  не  показали  даже  на  картинке. Когда  из  Воронежа  пригнали
несколько   первых   Илов,  то  летчикам  дали  полюбоваться  ими,  а  затем
„военные с красными петлицами" (т. е.  НКВДэшники) зачехлили самолеты,
опечатали завязки чехлов и выставили свою (!) охрану.
     Затем наступила очередь „перебазироваться"  39 БАПу. Перед войной
этот  полк (43 СБ  и 9 новейших  Пе-2, 49 экипажей) базировался в Пинске, за
160  км  от   границы.   В   скобках  заметим,  что  лишь   очень   немногие
бомбардировочные группы люфтваффе расположились так далеко от линии будущего
фронта. Боевые действия этого  полка (как можно судить по  статье полковника
Белова) продолжались 22 июня 1941 г. всего один час:
     „...с  аэродрома  39  БАП  в  7 часов утра поднялась  девятка под
командованием  капитана Щербакова..., немцы приняли  наши бомбардировщики за
свои. Девятка успешно выполнила  поставленную задачу. Примерно через час (т.
е. в 8-9 часов утра) на Пинск налетели 25-30  вражеских бомбардировщиков. Но
на аэродроме были только поврежденные при первом налете машины (в тексте нет
ни одного слова про этот самый „первый налет"). Все исправные самолеты
уже  перелетели на другой аэродром..."  Какой  именно  аэродром  -  Белов не
сообщает.  Странно. Трудно  ли  было  написать  одно слово, тем  более,  что
множество других аэродромов в тексте названы „поименно"?
     Бывший  начальник штаба  4-й  Армии,  в полосе которой и должна была бы
действовать 10 САД, генерал-полковник Л. Сандалов  описывает эти же  события
совсем по-другому:
     „...около 10 часов  утра последующими  ударами  немецкая  авиация
разгромила и бомбардировочный  полк 10 САД  на аэродроме в Пинске, уничтожив
почти все  самолеты, в  том числе и новые бомбардировщики  Пе-2,  которые не
были даже заправлены  горючим.  В полку осталось только 10  самолетов СБ..."
[79].
     Кому же верить, Дорогой читатель?  Командир дивизии уверяет, что, самое
позднее,  в 9 часов утра полк уже перебазировался из Пинска на „другой
аэродром". Начштаба  армии  уверяет,  что в 10  утра  как  раз  и  произошло
уничтожение  почти  всех  самолетов  39  БАП  на аэродроме в  Пинске.  Белов
утверждает, что уже  в 2  часа ночи 39 БАП  получил сигнал  боевой  тревоги.
Сандалов объясняет потерю самолетов на аэродроме тем, что даже новейшие Пе-2
не были заправлены топливом.
     И это через 8 часов после объявления боевой тревоги?!?
     Некоторую ясность в вопрос о  „другом  аэродроме" вносят  вот эти
свидетельства  Сандалова:  „командир  10-й  авиадивизии  со  штабом  и
остатками авиационных полков перешел 22  июня в Пинск, а  24 июня - в  район
Гомеля".
     Гомель - это 500  км  на восток  от Бреста.  Немцы заняли  район Гомеля
только 17-19 августа,  почти  через  два месяца  после начала  войны.  Таким
образом, „перебазирование" в  Гомель очень надежно выводило остатки 10
САД „из под удара"  и столь же гарантированно лишало остатки 4-й Армии
всякой поддержки с воздуха.  Впрочем, это произошло даже не 24  июня, а  еще
раньше. Все с тем