волюции. Опять в защиту крестьянских интересов
произошел разрыв с этой крестьянской партией, все больше терявшей контакт
с реальной жизнью. Разрыв большевиков с этими партиями, которые желали
представлять крестьян, но которые в действительности были только
интеллигентами, ни на минуту не омрачил ясности их, большевиков,
представления о реальном соотношении сил.
   С одной стороны, они старались способствовать победе пролетарских
интересов в деревне, объединяя рабочих, ушедших в деревни вследствие
голода и разложения индустрии в городах, а также сельский пролетариат и
мелких крестьян в организации деревенской бедноты; с другой стороны, они
стремились уступками (например, по отношению сельско-хозяйственных
кооперативов) перетянуть средних крестьян на сторону пролетарской
диктатуры. Кто в этом видит оппортунизм, тот не понимает азбуки
социализма. Так как капиталистическая форма концентрации производства
повсюду оставила миллионы мелких и средних сельских хозяйств, то
социализация сельского хозяйства будет медленным и продолжительным
процессом, во время которого социализм осуществится не экспроприацией, а
огосударствлением кредита, торговли сельско-хозяйственными машинами,
транспорта и всей культурной помощью со стороны социалистического
государства крестьянам. Пролетариат после своей победы над буржуазией
повсюду будет вынужден к компромиссу с крестьянами.
   Но он в состоянии будет его заключить, лишь победив буржуазию и вынудив
крестьян пойти на уступки.
   Но возможна ли была эта победа рабочего класса над буржуазией без
гражданской войны и диктатуры? Нельзя ли было добиться ее на пути
демократии? Вся история русской революции дает отрицательный ответ на этот
вопрос. Политика меньшевиков потерпела неудачу из-за невозможности не
только экспроприации буржуазии мирным путем, но также из-за необходимости
спасения народных масс из когтей мировой войны, в которой были
заинтересованы только верхушки буржуазии - финансовый капитал и его
питомцы. Буржуазия должна была быть низвергнута и диктатура
заинтересованных в мире народных масс установлена еще прежде, чем можно
было подумать о защите элементарнейших жизненных интересов рабочих масс.
   Дальнейшие прямые и косвенные попытки буржуазии и ее приспешников
определили с железной необходимостью форму и содержание диктатуры. На
попытки буржуазной интеллигенции, которая поддерживалась банками,
саботировать хозяйственную жизнь и государственную машину, пришлось
ответить преследованием буржуазной печати, саботажников и т. д.
   Против попыток фабрикантов, купцов и банкиров после брестского мира
спрятаться за спиной немцев, сохранить путем всяких мошенничеств свое
имущество и утаить его от народа открытой изменой стране, пришлось
выступить, с одной стороны, с мерами устрашения, с другой - быстрой
национализацией. Для спасения большого числа предприятий от продажи
немецкому капиталу явилась необходимость их скорой передачи в
государственную собственность, не подготовив надлежащим образом эту
радикальную меру. Когда затем буржуазия снова стала на сторону Антанты и
начала поддерживать все заговоры союзников от единичного террора до
организации восстаний, должен был быть установлен красный террор,
принявший действительно крупные размеры лишь после того, как армия Колчака
и Деникина, вооруженные Антантой и поддерживаемые всеми капиталистическими
элементами России, начали открытую войну против Советской власти.
   Во всей двухлетней истории пролетарской диктатуры в России нет по
своему содержанию ни одной большой меры, возникшей по доктринерскому
рецепту.
   Катастрофа правительства Керенского последовала вследствие полной
неспособности его даже в попытках спасения России из кровавого застенка;
это значит, что вследствие невозможности защиты первейших интересов народа
против сопротивления буржуазии иначе, чем путем диктатуры, последняя стала
необходимостью. Эту необходимость поняли большевики с самого начала и
требовали с апреля 1917 года всей власти рабочим советам. Благодаря
оттягиванию созыва Учредительного Собрания правительством Керенского, оно
собралось лишь в момент, когда пролетарская диктатура была уже
установлена. Оно явилось на свет мертворожденным, но можно было допустить,
чтобы оно само себя похоронило. Если советское правительство и взяло на
себя его погребение, то из-за грозившей опасности, что правительство
Керенского, превратившееся в труп, смогло бы еще пить народную кровь.
Советская Россия вела мирные переговоры с беспощадным врагом и каждая игра
Учредительного Собрания могла помочь немецкой военной партии прервать
мирные переговоры и уничтожить молодую, еще в стадии образования
находившуюся, советскую Россию. Безразличие народных масс при погребении
Учредительного Собрания показало, что оно никакой живой народной силы за
собой не имело. Оно было тенью прошлого.
   Кто следит за историей русской революции, как историк, а не
морализирующий доктринер, должен признать политику большевиков
последовательной и приноровленной к потребностям момента. Кто ее, как
революционер изучает, не может не признать ее единственной революционной
политикой. Об этом теперь спорить не приходится. Это признали даже
меньшевики в своем воззвании пред первой годовщиной ноябрьской революции.
Но больше этого признания говорит факт, что на смену диктатуры
пролетариата может притти только диктатура феодально-капиталистических
клик, которые сумеют держаться только с помощью мировой диктатуры
финансового капитала.
   Русская революция может быть побеждена, тогда ее сменит диктатура белых
генералов. Но русская революция может победить только как диктатура
пролетариата, которая ведет народные массы в бой с капиталом, а погибая
русская пролетарская революция кликнет, как свое завещание, мировому
пролетариату слова:
   "диктатура пролетариата".
   Мы стоим перед последним вопросом: продержится ли пролетарская
диктатура при компромиссе с мировым капиталом. Мы подходим при этом к
пределам компромисса, который рабочее государство может делать в своей
внешней политике.
   Какова граница экономических уступок со стороны советской России?
Подобно тому, как советская Россия не дала себя унизить до степени вассала
немецкого империализма во время брестского периода, так и теперь она не
может опуститься до роли вассала англо-саксонского империализма. Во время
всех переговоров с представителями немецких и английских империалистов
советская Россия заявляла, что вследствие войны мир настолько обеднел, что
ни одна из воюющих сторон не в состоянии удовлетворить огромные
хозяйственные потребности советской России.
   Последней приходится брать машины и организаторские силы там, где она
их находит и где они дешевле. Изменил ли исход войны что-нибудь в этом
отношении? Германия сломлена, но, несмотря на это, ее технический аппарат
и техническая мощь высоко развиты. Англо-саксонские страны победили, но их
хозяйственное разложение так далеко пошло, что, хотя они оказались
победителями, они не в состоянии оказать достаточной помощи Франции и
Италии. В капиталистических кругах Франции развивается тенденция возможно
в большей степени использовать хозяйственные силы Германии, что еще
усиливается фактом беспрестанного падения франка по сравнению с шиллингом
и долларом (прекрасная иллюстрация итогов победы и "солидарности
победителей"). Польша и Богемия - вассалы Антанты - вынуждены заключить
хозяйственные договоры с Германией, во-первых, из-за недостаточности
помощи со стороны Антанты, во-вторых, потому, что никакая победа не может
уничтожить хозяйственную связь, обусловленную географическим положением.
   Есть еще одно весьма важное хозяйственное обстоятельство.
Прогрессирующее разложение капиталистического мирового хозяйства устраняет
возможность получения товаров для России в необходимом количестве, если бы
даже последняя повела близорукую политику закупки товаров в первую голову,
вместо того, чтобы подумать о мобилизации своих хозяйственных сил.
Советская Россия должна с минимумом средств производства, которые она
может получить из-за границы от капиталистов, перейти к организации своего
хозяйства. Ей скоро придется прибегнуть и к производству нужных ей машин
внутри страны. Она больше всего будет нуждаться в обученных технических
силах из-за границы, в которых всегда была нужда в России.
   В Германии находятся тысячи инженеров, химиков и обученных рабочих без
хлеба и работы вследствие краха внешней торговли и упадка хозяйства, и они
могли бы оказать неоценимые услуги советской России при восстановлении ее
хозяйства.
   Прочитав эти слова, антантовские журналисты поднимут, понятно, крик:
Вот как!
   большевики хотят помочь немцам и восстановить силу немецкого
капитализма на русской почве! Этот крик о новом большевистско-немецком
заговоре - такая же ложь, как и прежняя клевета. Мы не предлагаем немцам
даже концессий, предложенных антантовскому капитализму. Не только потому,
что у немецкого капитала нет силы вынудить их у нас, но и потому, что у
него нет возможности использовать их. Для экспансии капитала необходим его
вывоз, а Германия вышла нищенски бедной страной из войны. Она
безрезультатно клянчит о кредитах в Америке, и теперь ей не до экспансии.
Немецко-русские хозяйственные сношения, которые мы, несмотря на
вынужденные уступки Англии со стороны советской России, считаем
необходимыми, не могут быть вообще построены на старой капиталистической
основе. Не товарообмен и вывоз капитала, а помощь трудом - такова новая
база немецко-русских хозяйственных сношений. Последние не допустят немцев
до владычества в России, но, принося помощь России в ее хозяйственном
строительстве, они дадут хлеб и работу не только тысячам нем ецких рабочих
интеллектуального и физического труда, но и создадут базу для будущего
русско-немецкого товарообмена. Россия вынуждена была бы вести такую
политику, если бы даже была буржуазным государством. Она продиктована
русскими интересами.
   Но эта политика совпадает и с линиями, по которым должно итти
пролетарское государство. Советская Россия не может стать виновницей
блокады и голода других народов. Если немецкое правительство в своей
глупой боязни большевизма и Антанты будет дальше оставаться совершенно
пассивным, надеясь, что, в конце концов, советская Россия уберется к чорту
и можно будет пасть в объятия деникинских молодцов и стариков, то оно
должно будет приписать вину в блокаде самому себе.
   Границы экономических уступок советской России антантовскому капиталу -
прежде всего социального характера. На территории советской России не
могут быть допущены империалистические колонии, в которых русский
пролетариат играл бы роль белых негров. Если советская Россия вынуждена
будет выдать иностранному капиталу известную часть народного достояния, то
это возможно лишь на основании условий, конкретно установленных между
договаривающимися государствами. Дело идет в первую очередь об условиях
труда, которые должны быть не хуже, чем для прочего российского
пролетариата, если бы русские рабочие вообще стали на работу; затем - об
отношении производства концессионных предприятий к общему хозяйственному
плану советской республики. Договоры должны отдать часть производства в
пользу русского организованного хозяйства. Россия должна для своего
хозяйственного возрождения извлечь тотчас же пользу из развития
концессионных предприятий, получая от них определенную часть
производимого, которую она использует на средства производства. Только в
таком случае дань иностранному капиталу не будет вести к обескровливанию
России.
   Если в прошлом году могло быть опасение, согласятся ли привыкшие к
индивидуалистическим методам хозяйства капиталистические круги на
ограничение их частной инициативы общественным контролем, то за это время
положение заметно изменилось. Они ведь стоят перед этими же проблемами в
собственных странах, и, каково бы ни было их сопротивление попыткам
общественного контроля, не подлежит никакому сомнению, что под давлением
рабочего движения и необходимости какого-нибудь обуздания хозяйственной
анархии, они вынуждены будут отказаться от их старого безграничного
индивидуализма. Все, что они вынуждены будут уступить английским и
американским рабочим еще до захвата политической власти последними они
должны, будут предоставить и русским рабочим, за которых заступится
русское пролетарское государство.
   Мы не хотим здесь прикрашивать и представлять вещи в розовом свете. Как
бы велики ни были вызванные жаждой наживы в России уступки иностранного
капитала русскому пролетариату, русские рабочие будут работать для чужой
наживы, русские природные богатства будут использованы для чужого
капиталистического хозяйства, и в советской России будет существовать
инородное тело. Но пока советская Россия сама представляет инородное тело
в капиталистической системе государств, ей подобных опасностей не избежать.
   Опасность в данном случае ясна. Не говоря уже о затруднительности
положения пролетарского правительства при конфликтах между пролетариями и
концессионерами, - иностранными капиталистами, - есть угроза концентрации
остатков разбитой русской буржуазии вокруг частных иностранных
капиталистических предприятий. Эта опасность будет возрастать по мере
того, как советская республика вынуждена будет делать все большие уступки
иностранному капиталу при длительности теперешней переходной стадии. На
это рассчитывают Ллойд-Джордж и другие антантовские вожди, склонные к
заключению мира с советской Россией. От предполагаемой продолжительности
этой совместной работы зависит исполнение их надежд и влияние их на
развитие русского пролетарского государства. Если эта совместная работа
будет длиться годы, то в лучшем случае советская Россия станет
государством по типу Ново-Зеландии и Австралии, т.-е. капиталистическим
государством, которое управляется рабочими и фермерами и в котором
финансовый капитал идет на широкие уступки пролетариату в отношении
условий жизни.
   Этот строй во многом лучше европейского или американского, но это - не
пролетарская диктатура для осуществления коммунизма. Если мировая
революция, как следует предположить, будет развиваться, хотя медленно, но
неуклонно, то внимание к интересам иностранного капитала со стороны сов.
России не будет настолько значительным и продолжительным, чтобы оно могло
угрожать господству пролетариата. Оно даже укрепит фактическую власть
пролетариата, поскольку даст мир советской России и возможность перехода к
восстановлению хозяйства. Ясно, что советская Россия будет сильнее, если
транспортные условия улучшатся, фабрики получат сырье и топливо и
крестьянам будут даны товары за хлеб.
   Чем сильнее советское правительство, тем легче оно может отказаться от
террора, который есть только средство обороны, - тем мягче оно может
осуществлять диктатуру. Диктатура не может быть уничтожена, пока угрожает
опасность господству пролетариата. Но от степени опасности зависит
характер и напряжение диктатуры. Второй параграф политической части
программы русской коммунистической партии (март 1919 г.) гласит:
   "В противоположность буржуазной демократии, скрывавшей классовый
характер ее государства, Советская власть открыто признает неизбежность
классового характера всякого государства, пока совершенно не исчезло
деление общества на классы и вместе с ним всякая государственная власть.
Советское государство, по самой своей сущности, направлено к подавлению
сопротивления эксплоататоров, и советская конституция, исходя из того, что
всякая свобода является обманом, если она противоречит освобождению труда
от гнета капитала, не останавливается перед отнятием у эксплоататоров
политических прав. Задача партии пролетариата состоит в том, чтобы,
проводя неуклонно подавление сопротивления эксплоататоров и идейно борясь
с глубоко вкоренившимися предрассудками на счет безусловного характера
буржуазных прав и свобод, разъяснять вместе с тем, что лишение
политических прав и какие бы то ни было ограничения свободы необходимы
исключительно в качестве временных мер борьбы с попытками эксплоататоров
отстоять или восстановить свои привилегии. По мере того, как будет
исчезать объективная возможность эксплоатации человека человеком, будет
исчезать и необходимость в этих временных мерах, и партия будет стремиться
к их сужению и к полной их отмене".
   По мере того, как победы Красной армии над войсками контр-революции
уменьшают надежды русских помещиков и эксплоататоров на восстановление их
господства, увеличиваются также возможности смягчения пролетарской
диктатуры в России. Эта диктатура первый раз в мировой истории дала
широким массам народа действительную возможность участия в духовной жизни
и в управлении государством, создала действительную демократию, каковой
нет еще ни в одном государстве. Но одновременно пролетарская диктатура
лишила буржуазию и поддерживающую ее интеллигенцию политических прав, так
как они пользовались ими для борьбы с делом освобождения народных масс.
Вооруженная борьба русского пролетариата с контр-революцией давно
окончилась бы, если бы капиталистические государства (сначала Германия и
затем Антанта) не поддерживали всеми средствами русскую контр-революцию и
не заставляли советскую Россию заострять свое оружие обороны.
   В этой борьбе контр-революция потерпела крупные поражения. Если
антантовский империализм прекратит, наконец, поддержку русской гражданской
войны и уничтожит гибельный кордон, победоносный рабочий класс в состоянии
будет постепенно отказываться от военных методов по мере прекращения
гражданской войны.
   Это не будет отказом от управления государством соответственно
интересам рабочего класса; напротив, только тогда будет обеспечено
реальное развитие пролетарского государства в сторону демократизма через
победу пролетариата и подавление буржуазии. Это развитие будет происходить
постепенно. Всякая попытка ускорения этого развития давлением
антантовского капитала только замедлит его.
   Каждое вмешательство в пользу прежней буржуазии возбудит глубочайшее
недоверие пролетариата, усилит гражданскую войну независимо от того,
желает ли этого советское правительство или нет.
   Мы наметили уступки, возможные со стороны советского правительства.
Многие революционеры будут считать их глубоким унижением. Как это гордая
советская Россия, аннулировавшая военные долги, станет их платить? Неужели
станет советская Россия, победившая русскую буржуазию, делать уступки
иностранному капиталу? Да, потому что советская Россия не может победить
мировой капитал: это может сделать только мировой пролетариат, а она
вынуждена платить дань мировой буржуазии. Тут не поможет никакое
негодование. Это состояние будет продолжаться, пока усиливающееся
капиталистическое разложение не перейдет в мировую революцию.
 
   Капиталистическая и социал-предательская пресса будет говорить о
Каноссе советской республики, о капитуляции коммунизма. Пусть она об этом
болтает, как она уже это делала после Брест-Литовска: мы живем, а
победители Брест-Литовска попали под колесо истории. Мы не отказываемся ни
на иоту от нашего учения о диктатуре пролетариата, оно сохраняется в
полном объеме, и, как бы ни изменялись формы осуществления диктатуры,
советское правительство России все-таки будет представителем власти
пролетариата или последней совсем не будет. Одно пусть знает и друг и
недруг: показной советской республики не будет. Если бы у советской
республики не было силы защитить свое господство, она не стала бы
отстаивать видимость своего существования, а открыто капитулировала бы или
погибла бы в борьбе. Исход осеннего наступления на столицы показывает, что
советскому правительству не приходится этого делать. Если бы оно не имело
никаких сил, то зачем же бы оно боролось? Если оно перенесло борьбу,
выдержало тяжелое военное испытание, то оно справится и с хозяйственными
трудностями этой зимы. У Колчака и Деникина хозяйственное положение