расстрелом".  -  "Откуда  это  известно?"  -  Мне
сказали".
   Так или иначе, Трофим Морозов исчез в лагерях.
 
 
   ДРУГИЕ ПОДВИГИ МОРОЗОВА НА БУМАГЕ И В ЖИЗНИ
 
   Литературные источники единодушны в том,  что  героический  период  жизни
мальчика Морозова начался после доноса на отца.  Желание  авторов  растянуть
это время понятно: чем дольше герой совершает подвиги, тем выше его заслуги.
В большинстве источников дата суда над Трофимом - и, следовательно,  первого
подвига Павла - отсутствует. Второе издание Большой  советской  энциклопедии
указывает на 1930 год ("разоблачил своего отца"). Однако следственное дело N
374 содержит три более  весомые  даты  начала  доносительства  Морозова.  "В
ноябре месяце 1931 года выказал своего родного отца". И даже еще точнее: "25
ноября 1931 года Морозов Павел подал заявление следственным органам  о  том,
что его отец..."  Там  же  героический  период  определяется  так:  "...  на
протяжении текущего года... ", то есть только 1932 год.  Учительница  Кабина
сказала, что суд над Трофимом был в начале 1932 года.
   Наиболее авторитетной для отсчета представляется дата регистрации первого
доноса - 25 ноября 1931 года. Тот, кому Павлик донес,  оставался  в  деревне
несколько дней -  Затем  прошло  еще  трое  или  четверо  суток,  пока  отца
арестовали. Следствие продолжалось три месяца. Трофим жил до суда в  деревне
еще три дня. Итак, между доносом и судом прошло не менее  трех  с  половиной
месяцев.  Следовательно,  суд  состоялся  в  марте   1932   года.   Выходит,
героическая деятельность пионера Морозова продолжалась  с  марта  по  начало
сентября - не более шести месяцев.
   К суду в деревне уже знали, кто донес на  Трофима.  С  легкой  руки  деда
юного секретного агента прозвали  "Пашка-куманист"  (то  есть  коммунист)  и
кидали в него камнями. Его ругала и стыдила родня. Дедушка Сергей, с которым
до этого жили одной семьей, после суда над сыном Трофимом перестал не только
помогать, но и пускать невестку и внука к себе во двор. У отца решением суда
конфисковали имущество. Сделали это в старой семье, так как в новой  у  него
ничего не было. Таков был непредвиденный результат доноса: Татьяна с  детьми
осталась уже совсем нищей. Она вынуждена была зарезать и  сдать  государству
единственного теленка. Детей ей было кормить нечем. Дома стало тяжело.
   Авторы с удовольствием сообщают нам подробности нового этапа жизни  юного
доносчика.  Уполномоченного,  с  которым  Павлик  имел  дело,   повысили   в
должности, и тот уехал. Теперь Морозов целыми  днями  торчал  в  сельсовете,
слушал, о чем там  говорят.  "Каждый  новый  приезд  работников  из  района,
разговор с ними все больше воодушевлял Павлика Морозова", - писал Соломеин в
газете "Всходы коммуны". В книге он отмечал скромность мальчика: "Павлик  не
понимал еще всей важности своего геройства".
   Зато после успешного первого доноса мальчик ощутил себя в новом качестве.
Соломеин пишет: "Наутро, по  дороге  в  школу,  Павка,  проходя  мимо  двора
Кулукановых,  услышал  какой-то  разговор.  Он  притаился   у   ворот".   Он
подслушивал, о чем говорят  люди,  собравшись  кучкой,  заглядывал  в  щели,
выясняя, что происходит за заборами. "Нынче стены ушатые", - твердил соседям
его дед. Дядя Кулуканов называл Павлика  "первейшим  соглядатаем  на  селе".
Слово  "соглядатай"  употреблено  в   Библии.   Оно   означает   не   просто
добровольного доносителя, но человека, который выполняет поручения.
   Разумеется, мальчиком руководили взрослые, он оказывался пешкой  в  играх
личных и политических. Сперва в конфликте матери с отцом,  потом  -  деда  и
родных с матерью, наконец - крестьян с советской  властью.  Но  если  верить
сочинениям советских авторов, он был  не  пассивной  пешкой:  он  сам  хотел
делать ходы.
   Уполномоченные в деревне что-то искали. "Павлик-акгивист тут как  тут  на
страже интересов соввласти, он донес об  этом",  -  говорил  на  суде  Урин,
представитель Уральского  обкома  комсомола.  Павлик  появлялся  на  обысках
первым, как и полагалось наводчику. "Его глаза - как стрелы", -  писал  поэт
Боровин. "И когда дед Паши, Сергей  Морозов,  укрыл  кулацкое  имущество,  -
писал корреспондент  газеты  "Уральский  рабочий"  Мор,  -  Паша  побежал  в
сельсовет и разоблачил деда".
   В деревне начали распространять  облигации  госзайма,  которые  никто  не
хотел покупать. Павел якобы пошел по избам и не уходил, пока не брали. А так
как крестьяне его боялись и не хотели связываться, то подписывались на заем.
После каждой успешной операции "Павлик чувствовал себя на седьмом  небе",  -
добавляет Соломеин в книге "Павка-коммунист". "Павлушка еще  больше  начинал
работать", - написано в Бюллетене ТАСС.
   Не зная, что писать об убитом вместе с Павликом Феде,  авторы  сделали  и
его соглядатаем. "Паш, а Паш, а я тоже не спал, - раздался шепоток  Феди.  -
Тихо! - предупредил Павлик Федю. - Завтра поговорим". Если брат Федя помогал
Павлику в работе, становится мотивированней и его убийство вместе с  братом.
Федор и раньше охотно доносил матери на отца -  где  и  с  кем  он  проводит
время, и, по мнению Смирнова и Губарева, мать поощряла Федора в этих  делах.
Теперь  Павлик  использует  Федора  как  личного  осведомителя  для   мелких
поручений. К Павлу в деревне  относились  с  подозрением,  мужики  умолкали,
когда он подходил, а через восьмилетнего Федора легче было узнать,  где  что
творится. Федор исправно доносил брату, а тот дальше - властям.
   Ночью, когда Кулуканов прятал хлеб, чтобы не отобрали,
   Павлик шмыгнул к двери, Федор с ним. Он помог определять по теням, что за
люди и куда прятали хлеб. На этот раз, если довериться  фантазии  нескольких
сочинителей, Павлик облек Федора особым доверием: донесли они вместе. Днем к
Кулуканову, крестному отцу Павла, явились вооруженные люди,  яму  раскопали,
хлеб вывезли.
   В книгах читаем, что Павел выполнял государственную задачу  -  выявлял  в
деревне кулаков. Сложность  состоит  в  том,  что  критериев,  кого  считать
бедным, а кого кулаком, в те годы не было. Судя по газетам  тех  лет,  число
кулаков увеличивалось день ото дня. Так что чем больше Павлик  доносил,  тем
больше доносов требовалось.
   Учительницу также обязали участвовать в этой политической кампании.  Дети
наивнее, чем их родители, и у  них  можно  выпытать,  что  происходит  дома.
"Районное руководство поручило через  детей  выяснять,  кто  сколько  прячет
хлеба", - рассказывает  учительница  Кабина.  В  Тавдинском  музее  хранятся
воспоминания   одноклассницы   Павлика   Морозова   Анны   Ермаковой:   "Под
руководством нашей любимой учительницы Зои Кабиной и  Павлика  мы  узнавали,
кто и где прячет хлеб". Учительница получала от уполномоченного  список  "на
выявление". Это был прикидочный список: кто, по  данным,  поступившим  через
осведомителей, а также по  подозрению  районного  руководства,  мог  прятать
зерно. Учительница  спрашивала  детей  на  уроках,  просила  выяснить  и  ей
сообщить. Не все дети соглашались, но Павлик всегда сообщал больше других.
   Юному доносчику становилось известно и многое другое,  например  то,  что
Кузька Силин и Петька Саков накануне выборов выбили стекла в сельсовете, а в
избе-читальне расстреливали из  рогаток  портреты  вождей.  Имеются  строки,
записанные со слов односельчан и учительницы, что Павлик провоцировал  детей
доносить на своих родителей ему.
   Авторы книг о Павлике Морозове изобретали новые и новые  способы  доносов
для своего героя. Так, Павлик якобы предложил друзьям доносить  коллективно.
Повесить ночью плакаты на воротах:  "Здесь  живет  злостный  зажимщик  хлеба
такой-то". Где вешать, указывал он сам. Заодно мальчик отмечал,  зачем  люди
собираются, где молятся, что поют. На  собрании  в  школе,  пишет  журналист
Смирнов, Павлик говорил: "Мы сами знаем,  наверное,  все  кулацкие  ямки.  А
молчим. Как воды в рот набрали". - "А что же мы должны  делать?"  -  спросил
Яша Коваленко. "А вот  хоть  ямки  показывать.  Узнал,  где  хлеб  зарывают,
приметил - сообщай мне или прямо председателю сельсовета". Миша Книга сказал
Павлу, что мать  велела  ему  переписать  "святое  письмо".  "Ты  скажи  ей,
перепишу, мол,  -  посоветовал  Павка,  -  а  письмо  это  отдай  мне".  Это
рассказывает Соломеин. Дети колебались, некоторые советовались с  родителями
и отказывались  доносить,  другие  из  страха  соглашались.  Жители  деревни
отвечали школьникам-доносчикам ненавистью.  Их  били,  на  них  натравливали
собак, гоняли палками.  Позже  в  статьях  и  книгах  это  стало  называться
"разгорающейся классовой борьбой в деревне".
   Павел ходил под заборами, разведывал, кто что несет, где  кладет,  с  кем
делит. Он уже, если верить Соломеину, и уполномоченным недоволен:  "Приезжал
какой-то  Светлов.  наделал  перегибов  и  сбежал".  (Светлов  -  имя   тоже
вымышленное.)  Мальчик   решает   писать   сообщения,   минуя   деревенского
уполномоченного, прямо в район.
   Его отговаривали, предупреждали. Из соседней деревни приехал  дядя  Иван,
брат Трофима, кандидат  в  члены  партии.  пытался  поговорить  с  Павликом:
"Погубил отца, теперь хочешь погубить дядю и деда.  Зачем  сказал,  что  они
рожь увезли и разделили? Зачем не держишь свой долгий язык за  зубами?"  Ему
делали мелкие гадости: то в котелок  с  ухой  соли  насыпят,  то  головешкой
тлеющей ткнут, то водой обольют, чтобы попугать.
   Его стали звать "краснотряпочником", "краснодранцем", а его мать  "вшивой
комиссаршей". Павлик держал в руках деревню, и, по  версии  Соломенна,  мать
его поощряла. Утром она сказала Павлу: "У Силина  картошку  нагребают...  На
базар повезут..." Павел пошел в школу и по дороге заглянул к уполномоченной,
донес на своего дядю. Уполномоченной в деревне тогда была Марина  Янковская,
носившая мужскую одежду, сапоги, пистолет. Она явилась к Силину  с  обыском.
Все, что было, отобрали и вывезли на  четырех  подводах.  А  вот  рукописная
запись показаний очевидцев, сделанная Соломеиным: "Жена Силина  сообщила  по
секрету Татьяне, что на возу картошка приготовлена для  продажи.  Как  узнал
Пашка, не утерпел, побежал к уполномоченному. "Тут картошку кулаки  продают,
а вы шляпите... Хлеб прятают... Вон мой дядя Арсюха Силин сегодня  ночью..."
Часов в десять к Силину пришли с обыском... Силин закричал: "Не разрешаю!.."
- "А мы и без разрешения поищем", - сказала молодая женщина,  уполномоченная
райисполкома. "Не пущу!" - заорал Силин и стукнул ее  по  лицу.  Она  упала.
Ванька Потупчик уже шарил под крышей... Через час увезли два воза пшеницы  и
воз кож и овчин".
   Мать знала о  деятельности  старшего  сына  -  в  этом  нет  сомнения.  В
протоколе допроса 11 сентября 1932 года  читаем:  "Мой  сын  Павел,  что  бы
только ни увидел или услышал про эту кулацкую шайку,  он  всегда  доносил  в
сельсовет и другие организации..." Она не только поощряла его, но и доносила
сама. В приговоре суда об убийстве Павлика говорится: "О  краже  Кулукановым
снопов Павел сказал своей матери, а последняя заявила сельсовету".
   Угрозы только распаляли Павлика. "Он, -  гордо  написано  в  книге  поэта
Боровина, - не щадил и не боялся никого". В деревне все давно перероднились,
а сверху требовали делить народ на классы, на своих и врагов. Для него  этой
трудности не существовало: никаких личных симпатий, все были врагами. И  чем
больше ненавидела его деревня, тем чаще ходил он к уполномоченному,  который
записывал, поощрял, принимал меры.
   Павлик начал собирать информацию на тех, у кого было оружие. Охотились  в
деревне многие, и никогда это не запрещалось. Он узнавал не  только  у  кого
есть ружья, но и у кого они заряжены. "Паша сам проводил милиционера  Титова
до шатраковского дома, - писал в книге Яковлев. - "Ищите  на  чердаке  ружье
или под печкой". И правда, через двадцать минут милиционер вышел на улицу  с
ружьем". На  кого  Морозов  донес,  что  есть  ружье,  не  ясно.  По  разным
протоколам допросов - на разных лиц и даже... на группу классовых  врагов  с
ружьями.
   Герасимовцы не хотели  вступать  в  колхоз.  Старые  люди  говорили:  кто
вступит, тот лишится благословения Господня. Чтобы загнать людей  в  колхоз,
весной в деревню  приехала  целая  бригада.  "На  собранье,  -  рассказывали
Соломеину очевидцы, - долго агитировали председатель сельсовета  и  особенно
уполномоченный райкома. Молчали герасимовцы. Ни за, ни против". В  прессе  к
этому присочиняется  следующее:  вдруг  встает  Павлик  Морозов  и  начинает
указывать на крестьян, у которых остался хлеб. "Уполномоченный что-то быстро
записывал в карманную книжку и  одобрительно  улыбался",  -  пишет  в  книге
журналист Смирнов. В газете "Пионерская правда" он же добавляет подробности:
"А рука Павлика продолжает гулять по головам мужиков: "У тебя есть  хлеб.  У
тебя", - как приговор,  чеканит  слова  Павлик.  Из  стороны  в  сторону  он
протягивает свою маленькую, еще детскую, но твердую и  мужественную  руку  и
разоблачает всех, кто является врагом советской власти". Чувство  меры  явно
изменяет верноподданному автору: речь-то идет все-таки о ребенке!
   Павел уже открыто следит за всеми. В школу ходить  перестал,  некогда.  В
деревню приезжали из леса ссыльные кубанцы поменять оставшиеся вещи на хлеб.
Если мальчик узнавал, где они остановились,  сразу  спешил  заявить.  Павлик
пытался сам разыскивать бежавших ссыльных, чтобы сообщить о них. Что в  этих
сообщениях имеет хоть каплю истины, вряд  ли  удастся  установить.  В  книге
писателя Яковлева говорится: так и надо учиться коммунизму. И Павлик учился.
Как говорит поэт Боровин, защищая коммунизм от врагов, "их сумел  он  донага
раскрыть". В речи на суде, опубликованной в газете "Тавдинский  рабочий"  30
ноября 1932 года, обвинитель  журналист  Смирнов  так  сформулировал  список
жертв Морозова: "Павлик не щадит никого... Попался отец - Павлик выдал  его.
Попался дед - Павлик  выдал  его.  Укрыл  кулак  Шатраков  оружие  -  Павлик
разоблачил его. Спекулировал Силин -  Павлик  вывел  его  на  светлую  воду.
Павлика вырастила и воспитала пионерская организация".  "Пионерская  правда"
добавила в эту речь Смирнова о Павлике заключительную мысль:  "Из  него  рос
недюжинный большевик". Весь этот абзац Соломеин переписал в  свою  книгу  "В
кулацком гнезде" без ссылки на автора.
   Деревня бурлила.  Семя  доносительства  проросло  и  дало  плоды.  Соседи
указывали на соседей, спеша опередить чужие доносы. Поняв, что  с  мальчиком
совладать невозможно и, согласно литературным версиям, кроме как на  самосуд
рассчитывать не на что, деревня снова возвращается к вопросу о том,  как  от
него избавиться. Писатель Яковлев посвятил этому в книге целую главу, назвав
ее "Четыре покушения".
   Павла пытались утопить, он выплыл. Мать побежала жаловаться  милиционеру,
но тот уехал в район. По ночам им стучали в дверь, пугали.  Павлик  оказался
не трусливого десятка. Он ругал мать за то,  что  не  разбудила  его,  когда
ломились в  дверь:  он  бы  вышел  и  посмотрел,  кто  приходил.  Продолжать
доносить, когда уже известно, кто это делает и когда угрожают - не  это  ли,
согласно советскому автору,  подлинная  смелость?!  Двоюродный  брат  Данила
избил его палкой. Павел  донес  на  Данилу.  Услышал,  что  дядя  спрятал  в
соседней деревне ходок (то есть воз) хлеба -  донес  на  дядю.  Но  вот  что
записано в блокноте Соломенна:  "Ходок  не  нашли".  Ложный  донос  на  дядю
Арсения Кулуканова, по мнению авторов, был последней  каплей,  переполнившей
чашу терпения. Бабушка Ксения, написано в книгах о Павлике, жалела,  что  не
утопили внука. Дед Сергей сущность вопроса сформулировал  в  книге  Яковлева
так: "В Пашке - все зло. Маленький, он такой вредный, а вырастет  -  он  нас
живьем слопает. Бона, вся  советская  жизнь  такая,  как  Пашка..."  Вечером
накануне убийства, по  словам  Татьяны  Морозовой,  двоюродный  брат  Данила
сказал Павлу: "Последние дни живешь". Отсюда логически проистекает  убийство
и вина убийц.
   А теперь скажем, что реальная картина была весьма  далека  от  сочиненной
авторами, которые описывали подвиги Павлика  Морозова.  Вот  что  утверждают
очевидцы. "Все это раздуто,  -  сказал  нам  одноклассник  Морозова  Дмитрий
Прокопенко. - Павлик хулиганил, и все. Доносить  -  это,  знаете,  серьезная
работа. А он был так, гнида, мелкий пакостник".  Учительница  Зоя  Кабина  в
одной из наших бесед подвела итог: "Павлик донес на  отца,  а,  в  сущности,
больше ничего не сделал, за колхоз  он  не  ратовал,  да  и  не  понимал  он
ничего".
   Двоюродный брат Павлика Иван Потупчик заявил:  "Серьезно  можно  говорить
только о  донесении  Павлика  на  отца,  а  все  остальное  было  прибавлено
впоследствии для красоты".  Родственник  матери  Павлика  крестьянин  Лазарь
Байдаков разделил эту точку зрения: "Сам-то мальчик никакой роли  не  играл,
это просто несерьезно. Ну, а для чего это все делали, вам видней".
   Заметим, однако, что от хулиганства и пакостей юного  осведомителя,  даже
если имеется с  три  короба  преувеличений,  страдали  реальные  люди.  Факт
остается фактом: Морозов доносил, и тут советская пропаганда не лжет [8]. Но
вот что примечательно: согласно той же официальной трактовке,  убит  мальчик
был не за доносы.
   Дедушку, бабушку, брата и дядю Павлика расстреляли по печально знаменитой
статье 58.8 Заглянем в Уголовный  кодекс  РСФСР  1927  года,  который  тогда
действовал. Статья 58.8 наказывает за  "Совершение  террористических  актов,
направленных   против   представителей   советской   власти   или   деятелей
революционных рабочих и крестьянских организаций".  Представитель  советской
власти - это, очевидно, лицо,  которое  состоит  на  службе  в  какой-нибудь
советской организации и облечено хоть какими-нибудь полномочиями. На  службе
Павлик Морозов не состоял и никаких полномочий не мог иметь.  Но  следствие,
суд и пресса  утверждали,  что  он  был  пионером,  то  есть  представителем
революционной организации, и был убит именно за то, что он был пионером. Так
ли это было? Ответ на вопрос имеет не только  юридическое  значение.  Это  -
точка опоры всей концепции о герое-пионере.
 
 
   БЫЛ ЛИ ОН ПИОНЕРОМ?
 
   Когда в 20-х годах в Герасимовку приехала первая учительница, здесь  была
поголовная   неграмотность    населения.    Учительница    собрала    группу
разновозрастных учеников, и кочевали из избы в  избу  -  кто  пустит.  Потом
арендовали дом, хозяин которого временно  перебрался  в  сарай.  В  соседней
деревне когда-то была передвижная  школа.  От  нее  остались  старые  парты,
классная доска, к ним добавили столы и скамьи.  Чернила  учительница  варила
сама из черного березового гриба. Ученики  писали  на  полях  старых  газет.
Ходили они в класс в домотканной одежде, босые, а кто побогаче - в лаптях.
   Павлик впервые пошел в школу,  когда  ему  исполнилось  одиннадцать  лет.
"Вскоре, - вспоминает Татьяна Морозова, - учительница сбежала, не  выдержала
трудностей, и школа опять закрылась". Все буквы наш герой не  успел  узнать.
Между  тем  его  первая  учительница  Елена  Позднина   в   неопубликованных
воспоминаниях,  хранящихся  в  Свердловском  историко-революционном   музее,
рассказывает   о   политической    сознательности    своего    ученика,    о
социалистических идеях, которые им овладели,  и  пр.  В  конце  воспоминаний
учительница добавляет просьбу к будущим редакторам исправить написанное ею в
соответствии с тем, как должно быть написано, если она  рассказала  что-либо
не то, что следовало. Позже, когда причастность к герою стала давать льготы,
Позднина в анкете, в графе "профессия", написала не просто "учительница", но
- "учительница Павлика Морозова". На самом деле, Позднина тоже уехала, так и
не выучивши нашего героя читать.
   Зоя  Кабина,  восемнадцатилетняя  и  симпатичная,  последняя  учительница
Морозова,  окончив  восьмимесячные  курсы,  приехала  в  деревню.  Она  тоже
ужаснула