йги  инородцами.
Отправка белорусов в Сибирь была частью политики русификации -  их  отрывали
от своей земли, от языка. Но -  добровольно.  По  дешевому  тарифу  крестьян
довозили до места, давали на мужскую голову пособие 150  рублей  (деньги  по
тем временам немалые) и каждую весну  -  семена.  Двоюродная  сестра  матери
Павлика Вера  Беркина  рассказывала  нам  (здесь  и  далее  даем  перевод  с
русско-белорусского диалекта):
   "Я была девочкой девяти лет, когда меня повезли сюда.
   Доехали по железной дороге до Тюмени. Отец  купил  лошадь  с  телегой,  и
пошли туда, где была земля. В Белоруссии у нас земли  было  совсем  мало,  а
здесь сколько от леса отнимешь - вся твоя. Другие, тоже наши, плыли вверх по
реке Тавде на пароходе, а от  реки  шли  пешком.  Переселенческий  начальник
регистрировал прибывших и давал деньги. В отведенных  для  поселения  местах
уже были вырыты колодцы. Народ приезжал выносливый,  живучий.  Первое  время
ютились в землянках".
   Дополним воспоминания живого свидетеля по архивному источнику  [3].  Весь
этот район Сибири заселяли белорусы. На отведенный  участок  пришли  в  1906
году сорок семей, самый старший из мужиков был  Герасим  Саков,  по  нему  и
назвали  деревню  Герасимовкой.  Дед  Павлика  с  семьей  зарегистрирован  в
Герасимовке с 26 октября 1910 года.
   Географически Герасимовка находится в центре России, однако была и теперь
осгается глухой окраиной Места эти чаще всего именуют Зауральем или Северным
Уралом, хотя они относятся к Западной Сибири
   В прошлые времена на этих землях жил мирный народ  манси  Русские  пришли
сюда впервые в XVI веке под началом Ермака и с  оружием  в  руках  вытеснили
мансийцев подчистую От них остались лишь названия некоторых  деревень  Потом
белорусы жгли и корчевали лес и просгранство, отвоеванное у тайги, засевали.
До недавнего времени обугленные  стволы.  навевая  тоску,  толпились  вокруг
деревни.  Их  спилили  лишь  недавно.   Постепенно   строили   избы,   зимой
отправлялись на  заработки  в  Тавду,  на  лесозавод,  где  сейчас  работают
заключенные, на строительство железной дороги. "Тяжело  доставалось  народу.
Многие умерли безо времени", - вспоминает один из старожилов.
   Герасимовка так и осталась деревней. В соседних селах построили церкви.
   "А мы иконы привезли с собой, - вспоминает Беркина, - в церковь ходили по
особому случаю, обычно устраивали молебны у себя.
   - А вы какой веры?
   - Какой все, такой и мы! Не басурманы же!
   Попавшие  сюда  белорусы  были   в   большинстве   православные   Старики
рассказывают, что в те давние годы по деревням ездили коробейники, торговали
бусами, ружьями, скупали пушнину Бывало, грабили их в тайге  В  Герасимовке,
которая стояла в стороне от тракта, в полной глуши, было  спокойнее,  чем  в
округе. Да и люди перероднились за годы совместного прогивостояния суровости
жизни Деревня была тихая,  непьющая,  работящая  Кровожадность  появилась  в
"классовой борьбе", когда пришел 1917 год.
   Самым крупным его событием в большой семье Морозовых была не революция, а
женитьба второго сына Трофима на Татьяне, в девичестве Байдаковой  Это  были
родители Павлика Морозова Татьяна переселилась к Трофиму из соседней деревни
Кулоховка Была она по деревенским понятиям уже в  возрасте,  ей  исполнилось
двадцать, а Трофиму двадцать шесть.
   "Трофим был ростом высокий, красивый, -  рассказывала  нам  одноклассница
Павлика Матрена Королькова. - Татьяна тоже крепкая и  сложенная  складно,  а
черты лица правильные, и можно сказать, она тоже  красивая".  Для  родителей
Татьяны свадьба ее была радостью. У них был один сын  и  пятеро  дочерей,  а
девки, как известно, в крестьянской  семье  обуза.  Молодые  поставили  избу
рядом с отцовской, на краю деревни, у леса. Дед с бабушкой отдали  им  часть
нажитого добра. Через положенное время у Татьяны и  Трофима  родился  первый
сын.
   Дата рождения этого мальчика - 14 ноября, если полагаться на энциклопедию
или на издание герасимовского музея, где об источнике сказано: "На основании
записи о его рождении". Саму эту  запись  нам  найти  не  удалось.  Согласно
обелиску, установленному  на  месте  дома,  в  котором  он  родился,  Павлик
появился на свет 2 декабря. Старый и новый стиль не помогают объединить  эти
даты, тем более, что и  год  рождения,  указанный  там  -  1918  -  вызывает
сомнения. Разные авторы пишут, что в 1932 году,  в  момент  смерти,  Павлику
было 11, 12, 13, 14 и 15 лет [4]. Даже мать не вспомнила даты рождения сына.
Осенью по распутью Морозовым бы и верхом до церкви в Кушаках не добраться, а
тут ударил лютый мороз, и по льду легко проехали в телеге туда и обратно.  В
церковь внес его дядя Арсений Кулуканов, тот самый, который заплатил  жизнью
за крестника. Но теперь мы, по крайней  мере,  уверены,  что  он  родился  в
деревне Герасимовке, а путаница с его местом рождения вызвана  бесчисленными
послереволюционными переименованиями.
   Окрестили мальчика Павлом, а звали Пашкой. Никто при жизни  его  Павликом
не называл. "Пионерская правда" некоторое время именовала  его  Павлушей,  а
затем ласково Павликом. Это  подхватила  вся  пресса.  Теперь  и  в  деревне
употребляют имя Павлик - ощутимый результат воздействия на  граждан  средств
массовой информации.
   Если верить книгам,  в  1917  году  приехали  в  Герасимовку  из  волости
большевики и вместо старосты избрали на  сходе  сельский  совет.  Крестьянин
Лазарь Байдаков, однако, утверждает - "Сельсовет тут организовался только  в
1932 году. Мужики уходили воевать кто за Троцкого, кто за Колчака  Советской
власти никто не понимал" Города, что южнее и важнее, переходили от  белых  к
красным, от красных к белым многократно, но  Герасимовки  это  не  касалось.
Деревня сеяла хлеб, убирала, излишки вывозила на рынок.
   В Герасимовке изредка появлялись отряды с винтовками, отбирали  продукты,
не оставляя и для малых детей. Летом и зимой добраться до  районного  центра
на лошади требовался день. Весной и осенью дорога уходила  в  болотную  топь
Уровень земледелия советской России 30-х  годов  соответствовал  Англии  XIV
века. Белорусы-переселенцы жили своим натуральным хозяйством. Русских они не
любили и называли "чалдонами".
   Началась коллективизация, но здешних крестьян она не  слишком  беспокоила
Никто ее всерьез не принимал У стариков  была  уверенность,  что  скоро  все
вернется на старые рельсы. Попытки организовать здесь колхоз терпели неудачу
Получалось - и это вызывало раздражение новых властей, - что глухая  деревня
живет вопреки всем постановлениям партии и правительства, вопреки  призывам.
Мужики научились обходить острые углы. С уполномоченными  хитрили  В  разгар
очередного голосования за колхоз кто-то с  улицы  истошным  голосом  кричал:
"Горим!.. Пожар!.." И все разбегались -  снова  не  соберешь.  В  работу  по
обложению налогом власти вовлекали милицию, комсомол, отряды Красной  Армии,
учителей, библиотекарей, рабочих из города. Крестьяне скрывали, сколько  они
производили зерна. Некоторые  пытались  выполнять  так  называемые  "твердые
задания", но вскоре поняли норов власти: выполнишь  задание,  тебе  его  еще
увеличат.
   Почему маленькая Герасимовка ухитрялась  сопротивляться  могучему  молоху
террора, который начал  перемалывать  крестьянство  целыми  губерниями?  Нам
кажется, причин, по  меньшей  мере,  две.  Первая:  сюда  переселились  люди
особого характера, упорства. Вторая: герасимовцы полагали, что их не  тронут
- из этой глухомани, из края ссылок, гнать ухе некуда.  Но  они  недооценили
советскую власть и ее принципиальное отличие от власти царской.
   Сюда в начале 30-х годов начали ссылать крестьян с Украины  и  с  Кубани.
Количество ссыльных по сравнению со старыми временами увеличилось  в  тысячи
раз. Строились лагеря, а пока они не были  готовы,  конвой  просто  приводил
очередной этап и оставлял ссыльных  в  лесу.  Не  тронутая  человеком  тайга
отбирала людей и  сортировала  их  сама.  Вскоре  стали  поступать  ссыльные
крестьяне из центральных районов России. Газеты писали, что эти районы после
высылки кулаков успешно справляются с коллективизацией. Местное же уральское
руководство мотало на ус: значит, и нам надо высылать тех, кто мешает.  Куда
же высылать из традиционного места ссылки? А есть еще край вечной  мерзлоты.
В герасимовских местах ситуация сложилась трагикомическая: привозили одних -
вывозили других, таких же. Тех и других под конвоем. Такова была  картина  в
стране, когда в Герасимовке, в семье Морозовых, произошла ссора.
   Как жили Трофим и Татьяна Морозовы, теперь невозмохно установить.  У  них
родилось пятеро детей, один вскоре умер. Примерно десять лет супруги прожили
вместе. Потом Трофим ушел  к  молодой  жене  Соньке  Амосовой  (по  рассказу
Соломеина), Лушке Амосовой (по  рассказу  учительницы  Кабиной),  или  Нинке
Амосовой (по свидетельству Морозовой). Путаница имен объясняется тем, что  у
Амосовых было четыре дочери и все красивые. Нина (именно ее, как выяснилось,
выбрал Трофим) была из них самая  симпатичная,  нрава  веселого,  вспоминает
Королькова, и, возможно, это потянуло к ней Трофима.
   Татьяна Морозова нам рассказала: "Трофим вещи  забрал  в  мешок  и  ушел.
Приносил нам сперва сало, а потом стал пить, гулять. Нинка, шлюха продажная,
до него сто раз замуж сбегала. Ее все бабы ненавидели за  то,  что  отбивала
мужиков. После войны я в Тавду  за  документами  поехала  и  там  в  милиции
увидела Нинку, она тоже за чем-то пришла. Я  при  полковнике-женщине  говорю
ей: "Ах, дрянь ты продажная, немецкая. У тебя детки - от кого ручка, от кого
ножка, от кого лапка, от кого жопка. А у меня  все  законные.  Ты  -  гадина
подлячья, из-за тебя мои дети  порастерялись,  сучка!"  И  полковник-женщина
молчала, не вмешивалась".
   Так или иначе, Трофим ушел от Татьяны перед ссорой  со  старшим  сыном  и
имел две семьи [5]. Жил он то у сестер, то у новой тещи и домой  возвращался
все реже. Факт, что Трофим ушел из семьи - невероятный. Крестьяне от жен  не
уходили. И если он это сделал - поступок такой  говорит  о  многом  и  не  в
пользу его первой жены. Соломеин,  который  не  раз  останавливался  в  доме
Татьяны Морозовой, вспоминает (запись осталась в его блокноте и не вошла  ни
в книгу, ни  в  статьи):  "Неряха.  В  комнате  грязно.  Не  подбирает.  Это
результат российской некультурности. За это не любил ее Трофим, бил".
   Когда читаешь книги о драме в деревне  Герасимовке,  остается  непонятной
причина, побудившая мальчика  донести  на  отца.  "Отец  из  семьи  ушел,  -
вспоминает одноклассник Павлика Дмитрий Прокопенко. - Лошадь и  корову  надо
было кормить, убирать навоз, заготовлять дрова - все это легло на  старшего.
Мать - плохая помощница, братья малы.  Павлику  было  физически  тяжело  без
отца. И когда возник шанс вернуть  его  страхом  наказания,  они  с  матерью
попробовали это сделать".
   "Мать толкала сына предать отца, - сказала нам 50 лет спустя  учительница
Кабина. - Она темная женщина, досаждала мужу, как могла, когда он ее бросил.
Она Павлика подучила донести, думала, Трофим испугается и вернется в семью".
Родственники Морозова тоже считают, что так оно  и  было.  Сама  же  Татьяна
Морозова, отвечая на наш вопрос, отрицала свое  участие  в  доносе:  "Павлик
надумал, я не знала, он со мной не советовался".  Между  тем  на  суде,  как
утверждают очевидцы, Трофим Морозов заявил, что это  Татьяна  подучила  сына
донести. "Скажу так, - резюмировал Прокопенко. - Не уйди Трофим из  семьи  -
ни доноса бы не было, ни убийства, и  героизм  Павлика  неоткуда  взять.  Но
этого печатать нельзя!"
   Советские писатели, игнорируя реальные факты,  подменили  конфликт  между
супругами Морозовыми политической борьбой. Это важно иметь в виду,  переходя
к подробностям первого героического поступка Павлика - доноса на отца.
   Процесс  подготовки  к  доносу,  то  есть  сбора  сыном  компрометирующих
сведений  об  отце,  подробно  описан  в  литературе.   Отец,   председатель
сельсовета, приходил домой поздно, выпивал с родственниками, иногда  вечером
работал дома. По описанию журналиста Соломенна, все  получилось  так:  когда
Трофим дома, то и Павел тут. Глянул осторожно в дверную щелку  горницы,  где
сидел отец, и замер. Отец  пересчитывал  деньги.  Павлик  ничего  не  сказал
матери. Только решил наблюдать за отцом. Но ведь  в  действительности  такая
слежка была невозможна. Трофим не жил в  доме.  Чтобы  "исправить  историю",
Соломеин сдвигает уход отца от матери на время  после  доноса  сына,  а  при
переиздании книги развод родителей убирает совсем.
   Трофим  работал,  читаем  мы   в   книге   Соломеина   "Павка-коммунист".
"Тихо-тихо, стараясь даже не дышать, Павка встал и  на  цыпочках  подошел  к
двери. Из горницы доносились приглушенные голоса. Павка прильнул к  замочной
скважине". Сын хочет выяснить, откуда у отца деньги, и догадывается, что они
- "от классовых врагов". Из-за ночных бдений пионер начинает плохо  учиться,
позорит свой отряд, но ему не до этого. Он весь -  в  шпионаже.  У  поэтессы
Хоринской в стихотворной биографии Морозова, когда Павлик прислоняет  ухо  к
замочной скважине, слушает и запоминает, ночная сцена приобретает еще  более
драматический  характер.  Просыпается   мать,   осознающая   государственную
важность деятельности сына. Она говорит в рифму:  "Опять  не  спишь,  сынок?
Скоро полночь ступит на порог". А сын поясняет читателям: "Врагом стал  отец
мой, ребята, не мог я отца укрывать!"
   В чем же,  по  словам  писателей,  вина  отца  Павлика?  Трофим  Морозов,
председатель сельсовета, давал справки ссыльным крестьянам, чтобы, пользуясь
этими документами, они могли вернуться на родину. Крестьян этих  раскулачили
в основном на Кубани и привезли в ссылку на Северный Урал на  лесозаготовки.
Писатель Губарев привел в газете "Пионерская  правда"  в  1933  году  полный
текст документа.
   Удостоверение
   Дано сие гражданину... в  том,  что  он  действительно  является  жителем
Герасима в ского сельсовета Тавдинского района Уральской области и по своему
желанию  уезжает  с  места  жительства.  По  социальному  положению  бедняк.
Задолженности перед государством не имеет.  Подписью  и  приложением  печати
вышеуказанное удостоверяется.
   Председатель сельсовета Т. Морозов.
   Документ этот с начала и до конца  -  сочинение  самого  Губарева.  Через
пятнадцать лет он переделал его в  книге.  В  первом  издании  отец  печатал
справки на пишущей машинке в  количестве  пятидесяти  копий.  Позже  пишущая
машинка из жизнеописания Павлика исчезла. Выражение "жителем  Герасимовского
сельсовета" меняется на "жителем села Герасимовки".  Район  тогда  назывался
Верхнетавдинским. Губарев убирает фразу о задолженности и добавляет дату: 27
июля 1932 года. Эта дата вообще делает всю сцену абсурдной. Морозов-отец был
к этому времени давно осужден и отправлен в лагерь.
   Между  тем  Губарев  рассказывает,  как  Павлик  украл   у   отца   такое
удостоверение, чтобы отнести куда следует. Если не  для  себя,  а  для  дела
коммунизма, то можно и украсть.  Коллега  Губарева  -  журналист  Смирнов  -
излагает  эпизод  иначе.  Отец  разорвал  бракованную  справку.  "Не  успели
затихнуть во дворе шаги, как Павлик соскочил со  своей  постели  и  подобрал
клочки разорванной бумажки у стола. Зажав их в кулаке,  он  быстро  улегся".
Утром Павел разжал руку и стал разбирать клочки бумаги,  чтобы  восстановить
текст. В первых публикациях  авторы  писали,  что  Трофим  брал  за  справки
деньги. Позже слово "деньги" заменили на "толстые пачки денег".
   Кому же и куда донес Павлик на отца? Из многих лиц, которым  мы  задавали
этот вопрос, ни один не сумел вспомнить что-либо.  Все  приводили  сведения,
взятые из опубликованных впоследствии книг. У разных авторов место это носит
разные  названия.  Павлик  сообщил:  в  милицию  (Бюллетень  ТАСС),   членам
сельсовета (писатель  Коршунов  в  "Правде",  1962),  представителю  райкома
партии (Второе издание БСЭ), представителю райкома Кучину, иногда именуемому
Кочиным (буклет Свердловского музея), инспектору милиции Титову  (во  многих
источниках). По версии писателя Мусатова, мальчик сообщил директору школы, а
тот - уполномоченному по хлебозаготовкам (журнал "Вожатый", 1962).  Возможен
также уполномоченный Тавдинского райкома партии  Дымов,  который  немедленно
сообщил куда следует, и уполномоченный без фамилии, который "молод, плечист,
в белой рубашке с  расстегнутым  воротом,  в  скрипучих  сапогах"  (Губарев,
журнал "Пионер", 1940). Один и  тот  же  следователь  ОГПУ  носит  в  разных
изданиях фамилии Железнов, Самсонов, Зимин, Жаркий и  др.  Можно  прочитать,
что Павел сообщил в  следственные  органы  (журнал  "Пионер",  1933),  в  ЧК
(газета "На смену", 1972). И еще  два  поздних  варианта:  Павлик  рассказал
людям ("Пионерская правда", 1982) и - рассказал всем (сборник "Подвигу жить!
"). Речь, повторяем, идет об одном-единственном доносе.
   Журналист Соломеин при  переизданиях  книг  менял  место  доноса  трижды.
"Паша... пошел в Тавду и рассказал о проделках отца". (Первая  информация  с
места событий в газете "Всходы коммуны".) Его идею заимствовал поэт  Боровин
в книге "Морозов Павел", причем для операции им выбрана ночь:
   Он спешит. Теперь он все расскажет.
   Он бежит, спешит в райком.
   И тайга теперь его не свяжет:
   Он без отдыха бежит бегом.
   Однако от сюжетного хода с Тавдой авторам пришлось отказаться. Дорога шла
болотами, были броды через речки, а зимой дорогу заносило. К тому же туда  и
обратно около 120 километров - почти три марафонские дистанции. Пробежать их
без отдыха трудно. Возможно, поэтому позже  Соломеин  в  газете  "Тавдинский
рабочий"  написал  туманнее:  "Павлик  сообщил  куда  следует".  А  в  книге
Соломенна Павлик уже доносит на месте в деревне - приезжему: "Один из Тавды.
Военный. С наганом. Товарищ Кучин".
   Все   фамилии   сборщиков   доносов,   перечисленные   выше.    оказались
вымышленными, кроме милиционера Титова. ЧК (Чрезвычайной  комиссии)  к  тому
времени в стране уже не существовало. Что касается работников ОГПУ,  то  они
могли  появляться  в  деревне  под  любыми  названиями  и  чаще  всего   как
уполномоченные райкома или  райисполкома.  Не  случайно  еще  "в  1932  году
Соломеин записал в блокнот слова матери Павлика  Татьяны  Морозовой:  "Когда
приехал товарищ Гепеву (т, е. ОГПУ), Паша все сказал".
   А может быть, мальчик сочинил  письменный  донос?  "Писал.  Писал  Павлик
сообщение в ОГПУ, - считает Прокопенко. - Люди в  деревне  всегда  найдутся,
которые подговорят: посади  отца,  отомсти  за  то,  что  вас  бросил.  Иван
Потупчик, его двоюродный брат, хотел  сам  стать  председателем  сельсовета,
вместо Трофима. Он и подучил Павлика, куда и как написать".  Эту  версию  мы
попытались уточнить у Ивана Потупчика, когда с ним увиделись. "Помогал ли  я
ему бумагу составлять, - ответил он, - не помню. Но написать это можно, если
хотите".
   Губарев в "Пионерской правде" вначале  тоже  написал,  что  Павлик  донес
письменно:  "Дай-ка,  Яша,  чистую  бумагу,  -  внезапно  проговорил  Павел,
поворачивая на свет лицо... - Напишем в ГПУ". А  потом  переделал  донос  на
устный. Татьяна Морозова в одной из бесед с нами  сказала:  "Павлик  написал
письмо чекистам и вложил фотографию отца".
   На  наш  взгляд,  письменный  донос  не  исключает  устного.  Встреча   с
уполномоченным могла состояться для получения дополнительных улик и с  целью
выяснить саму личность добровольного  осведомителя  для  будущих  отношений.
"Павел пошел в сельсовет, - пишет  Соломеин  в  первой  своей  книге.  -  За
председательским столом сидел человек в  военном.  Когда  все  вышли,  Павел
подошел к столу: "Дяденька, я расскажу тебе..." Человек все записал и  пожал
Павлу руку. Писатель Яковлев дополнил Соломенна. Было учтено: кому и сколько
давал отец бланков, у кого их брал.  Павел  якобы  донес