разлил в стаканы с кубиками льда.
   И одна, из бессчетного множества  других  картинок:  Джулия  снова  в
гостиной,  в  руке  у  нее  уже,  кажется,  третий   по   счету   стакан
апельсинового сока со льдом; она взирает на темный экран телевизора, а я
пытаюсь объяснить ей, что  будет,  когда  я  его  включу.  В  ответ  она
торопливо кивает, возбужденная моими обещаниями, но не  вполне  веря  им
или по крайней мере не сознавая их истинного смысла. Я включаю телевизор
- и, несмотря на  все  мои  предупреждения,  она  пугается  и  с  криком
отшатывается  на  зад,  расплескивая  сок  на  ковер,  когда  на  экране
появляется лицо женщины, умоляющей Джулию испробовать самоновейший  сорт
хозяйственного мыла. К телевидению  Жюль  Верн  ее  не  подготовил,  оно
оказалось  для  Джулии  совершенным  чудом,  и  она  с   трудом   верила
собственным глазам.
   Потом она  начала  допытываться,  как  оно  работает,  и  непонимающе
слушала объяснения, то и дело переводя взгляд с моего лица  на  экран  и
обратно. Я рассказал ей, что данная передача - из  числа  записанных  на
пленку, но вообще-то с помощью телевидения можно наблюдать за событиями,
происходящими в данную секунду в разных концах Земли. Это  ее  потрясло;
спустя какое-то время она спросила, что такое пленка, и когда я ответил,
что есть способ  записывать  изображения  людей  в  движении  вместе  со
звуками их речи, это ее, по-моему, просто доконало.
   Мне кажется  даже,  что  телевизор  и  мой  рассказ  про  телевидение
настолько не укладывались в ее сознании,  что  сперва  она  отнеслась  к
передаче довольно-таки враждебно. Но я пододвинул  ей  стул,  тронул  ее
сиденьем под колени, и она медленно села; выражение недоверия на ее лице
сменилось  совершенно  детским,  всепоглощающим  интересом.  Она  сидела
неестественно прямо, позабыв даже откинуться на спинку стула,  приоткрыв
рот, внимая каждому движению, каждому звуку заурядной "мыльной оперы". А
когда я показал ей, что поворотом ручки можно переменить программу,  она
принялась вертеть ее каждые десять секунд - с  многосерийного  детектива
на международный обзор, с обзора на старый фильм, на  детскую  передачу.
Пришлось постучать ей по плечу, чтобы напомнить о себе.
   - Я отлучусь на полчасика, хорошо? Вы тут обойдетесь без меня?..
   Она кивнула и опять повернулась к экрану. Я прошел в  спальню,  надел
спортивные брюки, свитер, мягкие полуботинки,  а  поверх  всего  напялил
короткую бежевую кожанку. Когда я вернулся,  Джулия,  взглянув  на  меня
мельком, поинтересовалась:
   - Теперь мужчины так одеваются?
   Я ответил, что да, в том числе и так, - и она тут  же  снова  ушла  с
головой в восхитительную рекламную передачу какой-то страховой компании.
   Сомневаюсь, заметила ли Джулия, как долго я отсутствовал: не полчаса,
а пожалуй, все сорок пять минут.  Когда  я  вернулся,  она  все  так  же
сидела, вперившись в экран, - правда, теперь догадалась откинуться, -  и
смотрела  старую  кинокомедию,  отснятую  в  сороковых  годах  и   почти
совершенно ей непонятную. Но люди двигались и говорили, а большего она и
не требовала.
   Из серии картинок-впечатлений о событиях того дня  следующая  памятна
мне,  пожалуй,  даже  сильнее,  чем  телевизионный  гипноз  Джулии.  Мне
пришлось выключить телевизор, чтобы оторвать ее от  экрана;  изображение
съежилось и потухло, и она воскликнула:
   - Ой нет, не выключайте еще немножко!..
   Я рассмеялся.
   - Уверяю вас, Джулия, есть множество других  вещей,  с  которыми  вам
нужно познакомиться. Телевизор можно будет включить и потом...
   Она нехотя встала и все оглядывалась на экран.
   - Подумать только - театр на дому!  Шесть  театров!  Просто  чудо  из
чудес. Как люди могут куда-то ходить, что-то делать, а не  смотреть  все
представления подряд?
   - Некоторые никуда и не ходят. Но я не думаю, чтобы вы  попали  в  их
число. На самом-то деле ничего хорошего в передачах нет, большинство  из
них и смотреть не стоит... - Этого она,  конечно,  еще  никак  не  могла
осознать. Пакеты, которые я принес с собой, я сначала бросил  на  диван;
теперь я поднимал их по одному и передавал ей в руки.  -  Вам,  пожалуй,
пора переодеться, Джулия. Можете сделать это в той комнате.
   - Что это, Сай? Одежда? Современная одежда?
   - Вы угадали. - Она заколебалась, но я сказал мягко:
   - Иначе люди опять будут глазеть на  вас,  Джулия.  -  Она  состроила
гримасу и кивнула. - Бога ради  простите,  что  приходится  вдаваться  в
подробности, но самое нижнее белье вы можете не  менять.  -  Я  старался
сохранить серьезное выражение лица, и это удавалось мне не без усилий. -
Тут блузка, юбка, комбинация и кофточка. Также туфли и  чулки.  Наденьте
все это. Для чулок я купил  пояс  -  надеюсь,  вы  разберетесь,  как  им
пользоваться. Если  что-нибудь  не  подойдет  по  размеру,  можно  будет
обменять.
   Договорились?
   - Договорились.
   Слегка робея, она вышла в соседнюю комнату, а я  развернул  последний
из принесенных пакетов, достал из него коробку, а из  коробки  пальто  и
раскинул его на диване - как сюрприз. Пальто было бежевое, шерстяное,  с
широкими отворотами и большими  перламутровыми  пуговицами.  Стоило  оно
довольно дорого, но цена меня сейчас не волновала.
   Длилось переодевание дольше, чем я  рассчитывал,  и  сквозь  нынешние
тоненькие двери - об этом она наверняка не догадывалась - я слышал время
от времени возгласы  удивления,  а  то  и  недоумения.  Потом  донеслось
потрясенное "Ой!", последовала длительная пауза, и наконец  -  следующая
картинка из воспоминаний того дня -  Джулия  неуверенно  остановилась  в
дверях спальни и сказала смущенно:
   - Вы, верно, ошиблись, Сай. Посмотрите на эту юбку!..
   Дольше выдержать я уже не мог и  расхохотался.  Шерстяная  юбка  была
вполне консервативной длины, до колен. И  надела  Джулия  ее  совершенно
правильно. Только  пояс  оказался  туговат,  потому  что  под  юбку  она
натянула по меньшей мере две свои длинные, почти до полу,  белые  нижние
юбки.
   -  Джулия,  извините  меня,  пожалуйста,  -  сказал  я.   Мой   смех,
разумеется, вызвал у нее возмущение. - Извините, но вы не  можете  выйти
на улицу в этих нижних юбках. Наденьте комбинацию.
   - Комбинацию?
   - Ну, розовую нижнюю юбочку, которую я дал вам.
   - Я надела ее! - Лицо у нее стало пунцовым. - Надела под нижние юбки.
Она же невозможно короткая...
   Я поборол смех, проглотил его, согнал с лица - но он  так  и  норовил
выбраться наружу снова.
   - Нет, Джулия, - сказал я со всей возможной серьезностью.  Вовсе  она
не короткая. Она такой же длины, как и юбка, может, чуть покороче, чтобы
не выглядывала из-под подола. - Я пожал плечами.  -  Так  теперь  носят.
Ведь не я это придумал...
   Джулия постояла еще немного, словно раздумывая, что мне возразить,  а
я изо всех сил удерживал на лице серьезное выражение;  потом  она  резко
повернулась и отсутствовала еще минут десять. Когда она вышла снова,  то
руки у нее были крепко прижаты к бокам, а  сама  она  переваливалась  из
стороны в сторону, точно утка; я не сразу понял, что странная ее походка
вынужденна - Джулия пыталась идти, сомкнув колени.
   - Вот так я и должна, по-вашему, выглядеть? Она замерла, а я  не  мог
отвести от нее глаз: выглядела она теперь просто великолепно. Блузка  по
вороту подошла в самый раз, шоколадная кофточка облегала, но не слишком,
а юбка сидела как влитая. Я и раньше  догадывался,  что  у  нее  хорошая
фигура, но не  подозревал,  что  еще  и  безупречные  ноги.  Продавец  в
магазине напомнил мне, что высокие каблуки вышли из моды, тем не менее я
купил коричневые кожаные "лодочки" на высоких каблуках и  теперь  воочию
убедился, что не ошибся. В сочетании с телесного цвета  чулками  каблуки
подчеркивали красоту ног, и Джулия была  просто  ошеломляюще  хороша.  И
длинные волосы, собранные пучком на затылке, как нельзя лучше  подходили
к ее наряду.
   Мое восхищение, видимо, достаточно ясно читалось у меня на лице  и  в
глазах, и это ей помогло. Она улыбнулась мне в ответ,  удовлетворенно  и
даже с некоторой гордостью, потом наклонилась чуть-чуть, чтобы  еще  раз
взглянуть на юбку, - и увидела кромку,  поднятую  неизмеримо  выше,  чем
когда-либо осмеливалась  себе  представить.  Залившись  краской,  Джулия
бросилась к дивану, схватила лежавшее там пальто и со всей быстротой, на
какую была способна, обернула его вокруг талии, так что  подол  коснулся
туфель.
   - Не могу! - простонала она. - Ну, не могу я, Сай, выйти на  улицу  в
таком виде!..
   Я был больше не в силах сдерживаться. Смеясь, я подошел к ней,  обнял
ее за плечи и, поддавшись внезапному соблазну,  поцеловал.  Поцелуй  был
мимолетным, но Джулия не ожидала его и в испуге отпрянула. Тем не  менее
я уговорил ее надеть пальто в рукава - ведь его подол сантиметра на три,
а может, и на все пять ниже  юбки.  Это  соображение  решило  дело.  Она
надела пальто, осмотрела себя  и,  хотя,  по-моему,  испытывала  сильное
желание удрать в спальню, в конце концов осталась на месте.  Я  напомнил
ей, что там, на улице, все женщины до одной ходят в  таких  же  коротких
пальто, и она хмуро кивнула, принимая это как неизбежное.
   Я зашел на минутку в спальню за фетровой шляпой,  а  когда  вернулся,
Джулия стояла у зеркала, висящего над столиком  близ  входной  двери,  и
завязывала на шее ленты капора. На сей раз я и  не  пытался  подавить  в
себе смех - попытка не увенчалась бы успехом. Секунд десять, наверно,  я
хохотал, не в силах остановиться и вымолвить хоть слово, а она  смотрела
на меня, не возмущенная даже, а просто сбитая с толку. И всякий раз, как
я вглядывался в ее недоуменно нахмуренное лицо,  я  принимался  хохотать
пуще прежнего. Туфли на  каблуках,  модное  короткое  пальто  -  и  этот
допотопный головной убор с плоским верхом, искусственными  цветочками  и
лентами под подбородком! Разумеется, я вовсе не хотел обидеть  Джулию  и
был рад, что она вроде бы не рассердилась; просто  она  выглядела  такой
современной, и я по наивности вообразил, будто она сама поняла,  как  ей
идет новый наряд. Но наши моды были ей, разумеется, совершенно чужды,  и
она никак не могла оценить себя по достоинству. Привычный капор был  для
нее куда милее этой странной одежды.
   Зато, когда я сумел выговорить, в чем дело, она, как  истая  женщина,
сразу поняла, что я, вероятно, прав, хоть она сама  и  не  видит  этого,
резким движением распустила бант и сдернула капор. Я сказал  ей,  что  в
наши дни очень многие женщины ходят с непокрытой головой, особенно  если
волосы у них такие длинные. На лице у нее отразилось удивление с немалой
долей сомнения, и я  добавил,  что,  если  она  будет  чувствовать  себя
неловко, мы по пути купим ей новую шляпку. Кончилось  тем,  что  я  взял
Джулию за плечи и, вытянув руки, осмотрел ее, вновь  не  скрывая  своего
восхищения.
   - Джулия, - сказал я, - поверьте мне,  когда  мы  с  вами  выйдем  на
улицу, вы окажетесь одной из самых, красивых женщин  Нью-Йорка.  Честное
слово, я не преувеличиваю!..
   Она не могла  не  видеть,  что  я  искренен;  глаза  у  нее  радостно
блеснули, она приподняла подбородок и, слегка пошатываясь - каблуки были
много выше и гораздо тоньше тех, к каким она привыкла,  но  для  первого
раза она управлялась с ними неплохо, - пошла обратно в спальню. Там,  на
дверце  шкафа,  висело  зеркало  в  полный  рост,  и  она,  конечно  же,
направилась именно к нему. Теперь я обрел уверенность, что  эта  женщина
сумеет преодолеть смущение, выйти на улицу и скоро, очень  скоро  начнет
гордиться всеобщим вниманием, - и пожалел  лишь  о  том,  что  не  успел
поцеловать ее еще раз до того, как она выскользнула из моих рук.
   Внизу на улице я сразу же поймал  такси,  чтобы  избавить  Джулию  от
необходимости дефилировать в современном платье перед лицом всего  света
-  пусть  привыкает  малыми  дозами.   Доехали   до   Сентрал-парка,   я
расплатился, и мы двинулись пешком к  углу  Пятьдесят  девятой  улицы  и
Пятой авеню. Именно на этом  углу  холодным  январским  днем  я  впервые
по-настоящему  увидел  мир  1882  года;  здесь  я  стоял,  испуганный  и
взволнованный, и пялился  на  приближающийся  конный  омнибус,  а  потом
повернулся и бросил взгляд вдоль  узкой,  тихой  жилой  улочки  -  Пятой
авеню. Тогда со мной была Кейт, но  я  предпочитал  сейчас  об  этом  не
вспоминать. Мне хотелось, чтобы Джулия  увидела  тот  же  участок  Пятой
авеню в моем мире. Вот мы подошли к углу  -  напротив  нас  через  улицу
высилась гостиница "Плаза", - и я сказал:
   - Мы с вами, Джулия, идем сейчас вдоль края Сентрал-парка, и  впереди
угол Пятьдесят девятой и Пятой авеню - это чтобы  вы  точно  представили
себе, где находитесь. - Я рассчитал время до секунды и  теперь,  вытянув
вперед руку, спросил:
   - Итак, скажите мне, что это за улица?..
   Буквально задохнувшись, она ошеломленно повернулась ко мне, затем еще
раз глянула вдоль  Пятой  авеню  -  и  грандиозность  происшедших  здесь
перемен, умопомрачительность вздымающихся ввысь строений оказались почти
непосильными для ее сознания.
   - И это Пятая? - тихо произнесла она. И повторила потрясение:
   - Это Пятая авеню?!
   - Да, Пятая.
   Долгую минуту мы провели на этом углу, припоминая, как все здесь было
когда-то. Наконец, Джулия снова подняла на меня глаза, выдавала из  себя
слабую улыбку, и мы  тронулись  вниз  по  Пятой  авеню  мимо  блистающих
громад, мимо архитектурных творений, захватывающе красивых  и  удручающе
уродливых,  мимо  кварталов,  известных,  пожалуй,  половине   населения
земного шара, если не по собственным впечатлениям, то в  крайнем  случае
по фильмам. Гигантские гладкие фасады, стены из цельного стекла  кажутся
фантастическими даже нам, их  современникам,  а  Джулии  они,  вероятно,
представлялись просто ни на что не похожими; я даже и не уверен, была ли
она в состоянии полностью их воспринять. И когда,  пройдя  сквозь  строй
непостижимых зданий, мы  приблизились  к  Пятьдесят  первой  улице,  она
прищурилась, не вполне доверяя  собственным  чувствам,  -  я  ведь  тоже
побывал в подобном положении,  но  для  нее  контраст  оказался  гораздо
сильнее, - и ударилась  в  слезы:  так  потряс  ее  собор  св.  Патрика,
оставшийся почти неизменным посреди этого чуждого мира...
   Через  улицу  от  собора,  у  "Рокфеллер-центра",  которого   Джулия,
по-моему, вовсе не заметила, есть несколько каменных скамеек, и я подвел
ее к одной из них. Мы посидели немного, а она без конца переводила глаза
с башенок св. Патрика на окрестные небоскребы и снова на башенки.  Собор
служил ей ориентиром, нес перегруженным нервам  желанное  успокоение,  и
вскоре мы двинулись дальше. То тут, то там Джулия обнаруживала  знакомые
названия магазинов, некогда теснившихся на Бродвее. Мы останавливались у
сверкающих  витрин,  и  она  впивалась  в  них,  очарованная  ювелирными
безделушками, одеждой, мехами, шляпками, обувью.
   - Вот вам и "Женская миля", - заметил я.
   - Пожалуй, мне тут нравится. Быть может,  даже...  -  Она  примолкла,
потом продолжала:
   - Они такие странные, но, может, некоторые вещи  мне  со  временем  и
понравились бы... - Она еще раз не спеша обвела взглядом улицу.  -  Даже
ваши дома. Но кто бы в это поверил? Кто хоть на миг  вообразил  бы  себе
это?..
   Ей надо было отдохнуть  от  избытка  впечатлений,  и  я  завел  ее  в
маленький бар на Тридцать девятой улице. Сначала она наотрез  отказалась
идти в "салун", но в конце концов согласилась принять к сведению, что  в
наше время женщины делают много такого, что раньше  им  и  в  голову  не
приходило.
   Мы выбрали местечко подальше от стойки; кроме нас в баре  была  всего
одна пара, которая шепталась в другом углу. Джулия взяла бокал вина, а я
виски с содовой; мало-помалу  она  совсем  успокоилась.  По  молчаливому
согласию мы до сих пор не  заговаривали  о  том,  что  оставили  позади.
Сначала следовало как-то отмежеваться от прошлого, и это нам удалось, но
теперь мы вновь вспомнили о пожаре, о  Джейке  Пикеринге,  о  непонятном
поведении Кармоди и о нашем бегстве от инспектора Бернса. Здесь, в баре,
где самый воздух пропах двадцатым веком, люди, о  которых  мы  говорили,
казались  нереальными,  далекими,  пожалуй,  даже   смешными.   Что   за
несусветная дикость - бояться инспектора Бернса,  который  и  слыхом  не
слыхивал об отпечатках пальцев; неужели мы впрямь  бежали  в  страхе  от
кого-то или невзначай приняли  участие  в  неком  невинном  лицедействе?
Именно таков был ход моих мыслей, пока мы сидели с бокалами в  руках,  я
вспоминал пережитое не иначе как с легкой  усмешкой.  Однако  Джулия  не
разделяла моего настроения,  и  я  понимал,  что  для  нее  мир  Бернса,
Пикеринга, Кармоди и пожара в здании "Второго  мира"  гораздо  реальнее,
чем тот, в котором она очутилась сейчас.
   Ничего нового мы, в сущности, не придумали, просто  дали  друг  другу
выговориться. Джулию беспокоило, что подумала после нашего  исчезновения
тетя Ада, и над всеми разговорами витал не высказанный вопрос о  будущем
самой Джулии.  Но,  чтобы  прийти  к  какому-то  определенному  решению,
требовалось время, и  я  молчал  -  мне  было  нечего  предложить,  хоть
размышлял я на эту тему много.
   Я отнюдь не исчерпал всего, что надумал ей показать, и,  посидев  еще
немного, мы вышли и поймали такси. К зданию "Эмпайр  стейт  билдинг"  мы
успели засветло, и скоростной лифт поднял нас на обзорную площадку. Пока
мы летели вверх сквозь десятки этажей, Джулия не сводила глаз с цифр  на
табло - ей было нелегко поверить, что мы действительно  поднимаемся  так
высоко и так быстро, и она все теснее  сжимала  мою  руку.  А  потом,  у
каменной ограды на высоте девяноста с лишним  этажей,  она  смотрела  на
затянутый дымкой город и старалась понять, что зеленый массив поодаль  -
это действительно Сентрал-парк,  а  паутина  запруженных  машинами  улиц
далеко-далеко под нами - это город, который она  так  хорошо  знала,  но
совершенно не узнавала теперь. Она смотрела, смотрела вниз -  на  улицы,
на парк, на Гудзон и Ист-Ривер. И вдруг подняла глаза к небу и  заметила
удивительное облако, подобных которому никогда не видала.  Гораздо  выше
нас,  там,  где  воздух  должно  быть,  абсолютно   недвижен,   пролетел
реактивный самолет, и след его, постепенно потеряв  резкость  очертаний,
разбух в совершенно прямое, узкое облако километровой  длины,  упершееся
концом прямо в диск заходящего солнца. И, словно  забыв  про  реактивный
след, я тоже увидел странное, вытянутое, прямое, как линейка,  облако  -
каким же необычным казался Джулии мой мир!..
   Не без интереса выслушала она объяснение  относительно  происхождения
этого облака и вообще была довольна,  что  мы  поднялись  сюда;  "Эмпайр
стейт" произвел на нее впечатление.
   Но, выслушав меня, она отвернулась со вздохом и сказала:
   - А теперь хватит, Сай. Я больше не могу. Отвезите меня,  пожалуйста,
домой.
   И пришлось  мне  вместо  ресторана  -  я  хотел  пообедать  с  нею  в
каком-нибудь ресторане поприличнее - заглянуть в  кулинарный  магазинчик
возле моего дома  и  купить  рубленые  бифштексы  и  мороженые  овощи  в
пакетах. Овощи - кукурузу и цветную капусту - я прямо в пакетах  опустил
в кипяток, и это очень заинтересовало Джулию; как и  любому  горожанину,
ей понравилась легкость такого приготовления пищи и не понравился  вкус,
вернее отсутствие вкуса, хотя она и сочла за благо промолчать.
   Кофе мы пили в гостиной; Джулия уже снова пришла в себя, оживилась  и
сказала:
   - Ну вот, Сай, я и познакомилась с вашим миром или по крайней мере  с
кусочком его.  Теперь  расскажите  мне,  что  произошло  -  как  странно
выговорить, не то что подумать! - за годы  между  моей  эпохой  и  этой,
вашей...
   Она уселась поудобнее среди диванных подушек и  смотрела  на  меня  с
восторгом, как ребенок, предвкушающий, что сейчас ему расскажут  сказку.
А я - я почувствовал, что не могу, не должен обмануть ее ожидани