нская  натура,  подкрепленная
мужской решительностью,  все  же  превозмогла  жестокий  обычай:  отныне
мальчиков более не истребляли.
   Шли годы. Я продолжал свои штудии и достиг уже известных  успехов.  В
тайге трудно судить о времени; но ежели  вдруг  очутишься  легко  одетым
среди снежного сугроба, то враз поймешь, что затея  удалась.  Невозможно
было только определить, прошедшая это зима  или  грядущая.  Для  того  и
существовал вот этот жезл  -  после  я  объясню,  как  им  пользоваться.
Подрастающий Эшигедэй начал помогать мне в изысканиях  и  скоро  оставил
меня далеко позади. Его поэтические волхования оказались  столь  сильны,
что,  пройдя  через  наспех  смастеренные  ворота,  окропленные   кровью
рябчика, мы внезапно оказывались то в Аравийской пустыне, то на  окраине
средневекового Парижа, а то и в местах совсем загадочных, где над нашими
изумленными головами высились каменные башни,  сверкающие  разноцветными
огнями, а в небе , проплывали с великим грохотом стальные  механизмы.  И
всякий  раз  благодаря  искусству  и  дару  этого  мальчика   мы   вновь
возвращались на вечную стоянку ни-муланов, ставшую для нас  единственным
маяком в бесконечном океане Времени, перемешанного  с  Пространством.  Я
даже сумел составить несколько карт этого океана.
   У меня захватывало дух при мысли о возможностях  моего  открытия;  но
для этого сперва надобно было вернуться в  цивилизованный  мир.  Как  ни
прекрасна  жизнь  на  Елисейских  полях,  но  моей   деятельной   натуре
оставаться здесь стало невмочь.
   Уйти нам с Эшигедэем не представляло труда. О  том,  что  станется  с
Аглиак и другими нимуланами, я старался не думать. Ведь  священный  жезл
применялся ими лишь изредка, когда для  сохранения  нимуланского  status
quo требовалось решительное вмешательство...
   Каким образом Аглиак обо всем догадалась? Вероятно, таким же,  как  и
все остальные женщины. Взять ее с собой я, разумеется, не мог, да она  и
не пошла бы...
   В тот злосчастный вечер она была со  мной  любезнее  обычного.  После
утомительной пляски, в которой приняло участие все племя,  она  поднесла
мне выдолбленную из камня чашу, наполненную жидкостью, издававшей  запах
хорошего рому; это означало, что она признает меня высшим себя существом
и вручает мне первенство в племени. Подав чашу, Аглиак низко поклонилась
и стремительно исчезла в своем чуме, или  вигваме.  Остальные  нимуланы,
стоя  кружком,  одобрительными   возгласами   понуждали   меня   осушить
ритуальный сосуд...
   Внезапно из толпы вырвался Эшигедэй; грубо выхватив чашу из рук моих,
он метнул ее вслед своей матери; чаша пролетела сквозь легкий  полог,  и
тотчас все строение сделалось объято пламенем. Я бросился было туда,  но
Эшигедэй силой удержал меня, шепнув притом несколько слов.
   Будучи  уже  печально  знаком  с   некоторыми   свойствами   веществ,
перемещаемых из прошлого в будущее и  наоборот,  я  сразу  догадался  об
участи, которую приуготовила  мне  нимуланская  Медея.  Содержимое  чаши
должно было сжечь меня изнутри; участь Эшиге-дэя  в  таком  случае  тоже
была бы незавидной: при самом благоприятном раскладе он  стал  бы  всего
лишь бесприютным странником во времени, не имеющим необходимых знаний  и
покровителей. Наши  с  ним  жизни  сделались  величайшей  ценностью  для
человечества, и было бы преступлением рисковать ими. Аглиак же  в  конце
концов пала жертвою собственного коварства. Да и весь этот  погрязший  в
праздности и разврате народец заслуживал хорошего урока.
   Когда мы вышли к людям, оказалось, что отсутствовал  я  неполных  два
года...
   Дети мои! Дорогие, родные мои! Вы все отныне мои дети,  а  все  мы  -
большая семья, которая должна принести России,  а  потом  и  всему  миру
избавление от оков Времени, подобно тому, как молодой  Государь  готовит
разрешение от рабских уз доброго нашего крестьянства. Мы с Эшигедэем - а
он брат ваш, не забывайте! - обучим вас всему, что познали сами. Польза,
которую  мы  принесем,  будет  неисчислима.  А  в  начале  лета  мы  все
отправимся в первое свое большое путешествие. Мы своими глазами  увидим,
какой могучей, свободной, славной, богатой и благородной станет  держава
наша через пятьдесят-шестьдесят лет...

***

   - Мма-ать моя... - протянул Терешков на глубоком вдохе.
   Их вели по виадуку, и видно было, как от железнодорожных путей  и  до
горизонта ровными рядами стоят танки. Танков были тысячи. Многие тысячи.
Точно  так  же  рядами  стояли  крытые  грузовики,   грузовики-цистерны,
прицепы, трактора... огромные горы то ящиков, то  чего-то  сыпучего  под
брезентом... а дальше - ангары из гофрированного алюминия,  а  дальше  -
серебристые шары-газгольдеры, а еще дальше - серые  корпуса  с  высокими
трубами...
   - Шагай-шагай, - ткнули его в спину. - Насмотришься еще.

Из записок доктора Ивана Стрельцова

   Теперь я знаю о времени гораздо больше, чем хотел бы знать, и поэтому
думаю, что нам тогда почему-то достался настоящий  день  -  не  из  тех,
разумеется, которые имел в виду один из  демократов  минувшего  века  (у
них-то, дурачков, все дни были настоящие, крепенькие, еще  не  выеденные
изнутри всяческими гнусными тварями...), - достался в подарок,  или  как
взятка, или просто по капризу Панкратова; но этот день не кончался,  вот
и все. Но он и не  тянулся,  он  просто  был.  Мне  этот  день  помнится
огромным, как месяц.
   Происходили всякие  события.  Они  умудрялись  начаться  и  кончиться
сегодня, хотя обычно на такое отводится природой гораздо  больший  срок.
Особенно в Москве.
   Моя рана загноилась, подскочила  температура  и  даже  начался  бред.
Охранница Нина прежде была фельдшером. Она вычистила мне все, что нужно,
и перевязала заново. У охранников и бандитов есть  свои  методы  лечения
огнестрельных ран - чтобы не обращаться к врачам. Я даже и названий этих
лекарств не слышал... а с другой стороны, к  военной  медицине  подобное
просто   не   могло   иметь   отношения:   лечение   такими    способами
десятка-другого раненых сожрало бы весь  военный  бюджет...  Нина  взяла
деньги, сходила в аптеку, вернулась с таблетками и ампулами. От уколов я
впал в некоторую задумчивость. Потом все  прошло.  Часа  через  три  она
сменила мне повязку - рана уже была чистой.
   Крис не вернулся к назначенному сроку, только позвонил, отметился. Но
и  Панкратов  сам  не  приехал,  прислал  с  пакетом  посыльную,  этакую
кубышечку в кепке и с хвостиком. В пакете  были  фотографии  Эшигедэя  -
примерно в том обличий, что мы видели его на перформансе. Он и  кадуцей.
Кадуцей и он. И наконец, просто каду-цей. Зажатый в смуглом кулаке.
   Ираида была рядом со мной. Все решилось как-то слишком  просто,  само
собой... даже не верилось;
   Она была сантиметров на пять выше меня, и это почему-то больше  всего
нервировало.
   Когда вернулись очень задумчивые Крис и Альберт, барон велел на время
оставить все дела и посторонние разговоры. Сам он сказал:
   - Человек не в силах отменить течение времени  или  старость,  но  он
легко  может  продлить  молодость  и  исключить  ожидание.  Нет   смысла
откладывать то, что неизбежно  случится  в  будущем,  -  хотя  множество
глупцов поступают именно так, потому что так велит обычай, созданный ими
же. Иван, Ирка-тян, подойдите ко мне...
   Он вынул из кармана и бережно  поставил  на  пол  какую-то  маленькую
статуэтку-нэцкэ, рядом с нею  пристроил  цветочный  горшок  с  маленьким
кривым вишневым деревцем, потом взял нас с Ираидой за руки, обвел вокруг
деревца и нэцкэ - и сказал, что теперь мы муж и жена. Я должен любить ее
и заботиться о ней, а она - любить меня, почитать и слушаться.  А  потом
барон предложил устроить праздничный пир.
   Мы устроили праздничный пир - правда, бутербродами.
   Все это походило на цветной сказочный сон. И только Софья  Сергеевна,
вдова Сильвестра, была черно-белой...
   И очень нескоро мы - кто из нас? не помню... -  заметили,  что  нигде
нет нашего Васи. Он вроде бы не выходил из  квартиры...  дверь  заперта,
окна под мониторингом, подземные ходы не прорыты... Тем  не  менее  Вася
отсутствовал категорически.
   А чуть  позже  -  просто  не  пришло  в  голову  посмотреть  сразу  -
обнаружилась пропажа кадуцея.
   Джеймс Куку весь этот день испытывал мучительнейшую раздвоенность. Во
сне к нему явилась богиня  Йемойя,  уже  не  такая  похожая  на  госпожу
Ираиду, как ему показалось  когда-то,  но  оттого  не  менее  грозная  и
величественная. Просто госпожа Ираида оказалась очень славной  девушкой,
о какой ему не приходилось и мечтать.
   Но он все равно мечтал. И вот явилась Йемойя. Ей не нужно было ничего
говорить, чтобы Джеймс понял. Госпоже Ираиде угрожала опасность, большая
опасность, исходящая от злых и неумелых  колдунов.  Нужно  было  кое-что
сделать. И он уже примерно знал что.
   Это было неприятно и немного опасно. Но не опаснее  и  не  противнее,
чем глотать презервативы, набитые кокаином и смазанные бараньим салом.
   Тихо взять Змеиный Жезл было делом минуты. Но потом нужно было  найти
угол, в котором тебя никто не заметит.
   Он нашел такой угол и встал в него, как  наказанный  ученик.  Змеиный
Жезл тянул его к себе и в себя, как если бы Джеймс был клочками  бумаги,
а Жезл - пылесосом. Нельзя было позволить ему по-настоящему сделать  это
- но в то же время обмануть и показать,  что  вроде  бы  поддаешься.  Но
вовремя отдернуть себя.
   Самое странное - Джеймс не знал, откуда ему это известно.  Когда  его
лечил доктор Иван... когда он  погружался  в  голубое  сияние  чудесного
шепчущего чемоданчика... когда над ним колдовал одноглазый йорумба  Суа,
отправляя в очередной рейд с грузом презервативов в желудке...  или  еще
раньше, когда его, городского мальчика из приличной  семьи,  привезли  в
небольшую   деревню   и   оставили   там   на   попечение    двоюродного
дядьки-колдуна... он много вынес тогда - и смешного,  и  такого,  о  чем
никому не расскажешь. Но все чаще он жалел, что нельзя  вернуться  в  ту
деревню и поговорить с дядькой-Потом Джеймс понял, что уже находится  на
улице. Ярко светило солнце, но ему казалось, что где-то перед ним, пусть
еще скрытая от глаз, зияет холодная черная пещера.
   Он  не  узнавал  места,  в  которых  оказался,  они  были  совершенно
безличные, но минут через десять быстрой ходьбы увидел впереди  знакомое
мрачное здание за  забором,  а  значит  -  еще  немного  пройти  вперед,
повернуть направо - и будет угловой пятиэтажный дом, розовый с серым, на
третьем этаже которого снимает квартиру Суа и где всегда есть кто-то  из
его людей...
   Дверь была заперта, как ей и положено, и Джеймс понял, что  почему-то
ожидал - и опасался -  увидеть  ее  приоткрытой.  Он  постучал  условным
стуком.
   Открывшая дверь женщина была из какой-то  позапрошлой  жизни.  Однако
она узнала Джеймса и втащила в квартиру. Он смотрел  не  нее  и  пытался
узнать в ответ.
   Здесь Суа не было, и денег женщина Джеймсу тоже не могла дать. Сидели
двое незнакомых Джеймсу нигерийцев, играли  в  нарды.  Они  не  замечали
Джеймса, и Джеймс не замечал их. Так было принято. Женщина могла  только
накормить его, но он был сыт. Однако поел плохо приготовленной  маисовой
каши с рыбной  подливкой,  чтобы  не  вызвать  подозрений.  Потом  ушел,
сказав, что придет вечером.
   Уже выходя из подъезда, он вспомнил ее. Когда-то, он  даже  хотел  на
ней жениться. Хотя она совсем не умела готовить.
   Приближение опасности он почувствовал спиной. Не оглядываясь,  нырнул
за угол. Убегая, слышал, как тормозят у подъезда большие тяжелые джипы.
   Главная база Суа располагалась в получасе бега.  Это  была  маленькая
станция автосервиса.
   Несколько машин, стоящих  во  дворе,  никто  никогда  не  чинил.  Они
служили для прикрытия.
   Здесь тоже были несколько человек, которые помнили Джеймса, а  он  их
почти не помнил. Но рассказу, как он  улизнул  в  последнюю  секунду  из
разбомбленной хазы, поверили возбужденно и сразу. Кто-то из русских  уже
пытался наезжать на Суа. Поэтому на базе и было так много народу - почти
сорок человек - и кой-какое оружие.
   Потом Джеймс предстал перед одноглазьм Суа в его вагончике.
   - Откуда у тебя это? - показал Суа на Змеиный Жезл.
   - Нес к тебе, - сказал Джеймс. - Показать. Ты понимаешь в этом толк.
   - Где ты его взял?
   - Украл. У тех, кто хотел украсть меня.
   - Тебя хотели украсть? - Суа прищурил единственный глаз.  -  Кому  ты
нужен, обезьяна?
   - Меня хотели украсть, да! Меня  хотели  принести  в  жертву  здешним
богам. Но я убежал и даже украл эту вещь. Ты видел такие?
   Суа присмотрелся. Потрогал.
   - Я видел похожие, но сделанные  из  черного  дерева.  Наверное,  это
очень древняя вещь. Я дам тебе за нее  пятьдесят  долларов.  Не  сейчас,
немного позже. И работу. Ты готов для работы?
   - Конечно, - сказал Джеймс. - Конечно я готов...
   Снаружи ударили выстрелы.
   - Ты навел их! - крикнул Суа.
   - Кого? - поднял руки Джеймс. - Зачем? Если я - то почему я здесь?
   Суа секунду помедлил. Глаз его мерцал сумрачно.
   - Если ты умрешь, - сказал он,  -  тебе  ничего  не  будет.  Но  если
сбежишь...
   Джеймс боялся вовсе не его. Но сделал вид, что боится - его.
   Суа бросил Змеиный Жезл в железный ящик, заменяющий сейф, взял оттуда
пистолет и шагнул к двери. И тут же попятился на судорожно распрямленных
ногах.
   Пистолет его упал на пол и выстрелил. Джеймс не почувствовал боли,  а
- будто гвоздем рвануло штанину. Он даже не  обратил  на  это  внимания,
потому что видел только острые черные когти, торчащие из спины Суа. Если
бы когтя было три, он  понял  бы:  это  пришел  демон  Йего-йего,  чтобы
покарать не правильного колдуна. Но когтя было четыре...
   Вслед за пронзенным Суа вошел русский - с круглой  бритой  головой  и
странно приоткрытым ртом. Казалось, что глаза у него совсем  белые,  без
радужки - только белок и точка зрачка. Он передернул плечом, и Суа  стек
на пол вагончика, как полужидкое существо, и стал дергать ногой и что-то
слепо нашаривать рукой на себе. В руке у русского были остро  отточенные
вилы на коротком черенке. С зубьев вил  капала  кровь  Суа.  Кровь  была
красная.
   Он лгал и в этом...
   Скользнув взглядом по Джеймсу, русский подошел к  железному  ящику  и
уверенно сунул руку внутрь. План  Джеймса  умер,  и  теперь  нужно  было
только не умереть вместе с планом.  Он  бросился  бежать  -  вылетел  из
вагончика и мет-нулся, пригнувшись, налево,  к  тем  самым  декоративным
битым машинам. Одна  стояла  возле  забора,  и  если  вскочить  на  нее,
оттолкнуться от крыши - то забор не окажется слишком высоким...
   Он  сумел  бы  убежать.  У  налетчиков  было  много  другой   работы.
Оторопевшие  в  первые  секунды,  негры  вдруг  решились  на  отпор.   В
нападавших полетели бутылки, кирпичи,  сварочные  электроды  -  страшное
оружие, если им владеешь.  Кто-то  явно  владел,  потому  что  уже  двое
налетчиков лежали неподвижно, а еще один полз на трех  точках,  обхватив
рукой  торчащий  из  груди  железный  оконечник.  Но  у  Джеймса   вдруг
подогнулась нога,  и  он  упал  на  какое-то  ржавое  железо.  Попытался
вскочить - нога в колене  изогнулась  под  каким-то  необычным  углом  и
отказалась держать тело. Тогда он пополз, уже  понимая,  что  мертв.  Он
заполз под машину - холод и темнота на миг  окутали  тело  -  и  тут  же
почувствовал, как его вытаскивают наружу.
   Лица двух перевернутых людей склонились над ним. В небе звенело.
   - Это тот самый, - сказал один из перевернутых. - Которого не  успели
состряпать. Я кишкой чуял, что он нам все равно попадется.
   - Как ты его узнал? - удивился второй.
   - По запаху.
   - И куда теперь?
   - Да никуда. Зачем он нужен?
   Даже перевернутые, лица их никак  не  могли  быть  людскими.  Слишком
светлые глаза и длинные собачьи зубы.
   И Джеймс с ужасом понял, что означала  пещера,  близость  которой  он
чувствовал все это время.
   Пасть. Пасть зверя...
   Белый "линкольн"  уже  ждал,  а  Ираида  еще  не  решила,  как  будет
выглядеть.
   Эпатировать малопочтенную публику не хотелось,  а  приобрести  что-то
по-настоящему дорогое и элегантное она просто не успела. Не дошли  руки.
И, плюнув на условности, она надела просторную  белую  блузку  и  черные
шелковые брюки с высокой талией.
   Мужчины между тем тихо препирались.  Приглашение  было  на  двоих,  и
место спутника Ираиды  не  оспаривалось  -  но  Коломиец,  дед  и  барон
настаивали на том, что нужно организовать  сопровождение;  Крис  считал,
что с похищением кадуцея существовавшая угроза отдалилась, а  новая  еще
не сформировалась; Альберт вообще был уверен лишь  в  том,  что  угадать
следующий ход противника нельзя, а потому нельзя и дробить силы...
   - Ладно, - сказал наконец Крис. - Отправим еще  одну  машину:  поедет
Женя и те, кого он возьмет. Проводить до шлагбаума, или что у  них  там,
дождаться... ну, понятно. А мы тут пока поколдуем...  Хасановна,  будьте
добры, скажите этому  посольскому  шоферу,  что  следом  за  ним  поедет
"Волга" с охраной, - пусть не пугается и не лихачит зря.
   Около "линкольна" стоял высокий молодой человек в строгом  костюме  и
поглядывал на часы.
   - Как вы, русские, любите опаздывать, - сказал он и  очень  формально
улыбнулся.
   - Я немка, - сказала Хасановна. - Но я тоже  люблю  злить  напыщенных
пижонов.
   Дело вот в чем... - И она объяснила про охрану.
   Молодой человек явно встревожился, хотя постарался не подать виду.
   - Это совершенно излишне, - сказал он. - Абсолютно. Или вы  считаете,
что ваша охрана может быть лучше морской пехоты Соединенных Штатов?
   Тут  взгляд  его  скользнул  куда-то  мимо  Хасановны  и   напряженно
запульсировал.
   Хасановна оглянулась. Из двери вышел Коломиец и направился  во  двор,
где стояла его "Волга".
   Хасановна  одарила  молодого  человека   своей   лучшей   улыбкой   и
повернулась, чтобы идти  обратно.  Краем  глаза  она  заметила  четверку
милиционеров, появившуюся на  углу.  Они  шли  совершенно  расхристанно,
расхлябанно, двое даже были без головных уборов.
   - Вот таким доверена безопасность честных граждан... - пробурчала она
себе под нос.
   Навстречу ей вышла сияющая Ираида под руку с Иваном. Иван все еще был
бледный и двигался скованно, но вряд ли замечал это сам.
   Ситяев,  Агафонкин,  Кирдяшкин  и  Викулов  направлялись  в   сторону
Сухаревской в поисках торта, поскольку  на  Цветном  бульваре,  где  они
поднялись на поверхность, счастье им  не  улыбнулось.  А  торт,  хороший
торт, нужен был просто позарез:
   Кирдяшкин познакомился с образованной девушкой  и  был  приглашен  на
день рождения!
   Всю последнюю неделю Ситяев наводил глянец на подчиненного  -  и  вот
сегодня,  приняв  последний  экзамен,  наконец  почти  одобрил  то,  что
получилось. Во всяком случае, удовлетворение  мастера  читалось  на  его
веснушчатом плоском лице-.
   Они топали по Трубной, когда в одном из переулков  Агафонкин  заметил
роскошный белый лимузин с полосатым флажком на капоте.
   - О! - сказал он. - Серега,  глянь  -  бандиты,  а  под  американским
флагом.
   - Ясен пень, - хмыкнул Ситяев. - Да только посольские тоже  на  таких
шлангах катаются. Не одни  бандиты.  Потому  и  флажок  повесили,  чтобы
отличали.
   - Пошли поглядим, - сказал  Кирдяшкин.  -  Все  равно  же  нам  в  ту
сторону. И они пошли глядеть.

***

   Помещение, куда их притолкали взашей, напоминало  большую  кочегарку,
наспех оборудованную под контору. Тут заправляла непонятных лет женщина,
похожая на сталевара в дешевом театральном парике с узлом на затылке.
   Минут двадцать Марков и оба Терешкова  стояли  возле  тяжелой  печной
заслонки под серьезной охраной, пока женщина вела какие-то разговоры  по
телефону, потом рылась в бумагах, потом что-то писала в  толстой  черной
книге. Наконец она махнула рукой:
   - Подведите! - и когда подвели:
   - Кто такие?
   - Это... - Розовомордый шагнул вперед, но она ост