ошли,  продолжим.  У
меня пльзенское, бутылочное. Зачем травиться?
   Только вот что: я хочу сразу узнать, не имеете ли  вы  обыкновения  в
пьяном виде рвать на груди тельняшку и спрашивать,  где  я,  сука,  был,
когда вы загибались под Кандагаром?

***

   Мой новый знакомец, Крис, действительно был личностью неординарной. С
виду он казался моим ровесником - на деле же был на десять лет старше.
   Самим своим существованием он отвергал  множество  психологических  и
психиатрических постулатов, и к концу первой недели нашего общения  (уже
вечером я перебрался  жить  к  нему  в  небольшую  угловую  комнатку)  я
усомнился вообще во всем, включая самою реальность окружающего мира. Сам
себя он  называл  гиперпатом  -  то  есть  человеком  с  экстраординарно
повышенным восприятием. Например,  он  не  читал  мыслей,  но  по  виду,
движениям, дыханию человека мог мгновенно составить  о  нем  глубокое  и
достаточно точное представление.
   При этом он не отдавал себе отчета, как именно  он  это  делает.  Все
попытки пошагового самоанализа тут же  приводили  к  утрате  самой  этой
способности (собственно, для проведения подспудного анализа  со  стороны
ему и потребовался психолог; скажу сразу, чтобы не  возвращаться  более:
все достаточно длительные и упорные усилия хоть как-то объяснить,  каким
именно путем мой друг приходит к тем или иным выводам, окончились ничем,
и с этим мы  в  конце  концов  смирились).  Он  узнавал  все  завтрашние
новости, просто проехав две-три  остановки  в  троллейбусе.  Он  находил
спрятанные или потерянные предметы, просто прогуливаясь или даже сидя на
скамейке в каких-то излюбленных точках: на Чистых прудах, например,  или
в Нескучном саду, или в скверике на Тверском,  что  напротив  культового
кафе "Лупа" (то есть "Лира", конечно) -  несколькими  годами  позже  там
воздвигли "Макдональдс" с афедрональным символом на крыше; Криса,  таким
образом, привлекали именно людные и довольно  шумные  места.  Иногда,  в
активной фазе существования, он пешком накручивал по  Москве  километров
тридцать пять - сорок. Бывали, однако, времена, когда он  не  вставал  с
койки, пил водку из горлышка, переходил с обычной своей ханки на  табак:
В такие дни я старался уйти: он начинал терзать саксофон,  и  звуки  эти
могли  довести  до  другоубийства  куда  более  стойкую  натуру,  чем  я
тогдашний.
   Но в активные свои периоды Крис был чудесным человеком: внимательным,
гостеприимным, веселым. Запас анекдотов у него был  неистощим.  Кажется,
некоторые  он  придумывал  сам.  Кроме   того,   просто   поражала   его
несокрушимая вера в то, что все люди в сущности  своей  хорошие,  просто
иногда ошибаются в выборе целей и средств.
   Казалось бы, при его безграничных познаниях: это до сих пор  остается
для меня загадкой.
   Интересно, что в вере своей он никогда - подчеркиваю: никогда!  -  не
обманывался. Я уже упоминал, что замка в двери квартиры не  было.  Любой
мог зайти. И заходили. Иногда собиралось до  десятка  самых  разных,  от
странных, не существующих в природе людей до  самых  обычных  вокзальных
бичей и уличных попрошаек, и все вели себя: ну, скажем  так:  безвредно.
Деньги, которые у Криса водились всегда, валялись за стеклом  старинного
буфета. И не скажу, чтобы  "гости"  испытывали  перед  Крисом  суеверный
ужас.
   Скорее - суеверное уважение.
   Официальный статус у Криса был очень удобный: он  числился  нештатным
консультантом в каком-то из отделов МВД. Попал он  в  консультанты,  как
водится,  по  протекции:   его   сводный   брат   пребывал   в   высоких
генеральско-милицейских чинах и возглавлял один из закрытых НИИ. Вряд ли
Криса на Петровке  принимали  всерьез,  потому  что  обращались  к  нему
нечасто, но благодаря вот этому своему положению он действительно  сумел
устроить меня на должность психологаконсультанта в  госпиталь  МВД  -  и
прикрепить к себе. Дважды в месяц я являлся за жалованьем: Н-да.
   Но такая беззаботная жизнь продолжалась недолго - года  три.  За  это
время  я  отъелся,  чуть  не  женился,  опубликовал  несколько  работ  и
обзавелся "частной практикой" - как раз в те  годы  в  номенклатурной  и
образованческой среде стала крайне популярной чистка ауры в  присутствии
заказчика, и я заделался патентованным аурочистом. Крис  же  организовал
кооператив "Магнит"
   (с девяносто второго - розыскное бюро "Аргус"),  специализировавшийся
на поиске пропавших вещей.
   Открылся этот талант у него почти случайно. Еще лет двадцать назад он
оставил свою обожаемую дудку в вагоне метро. Спохватился  сразу  же,  но
поезд  уже  ушел.  Он  кинулся  вдогонку,  выходил  на  каждой  станции,
спрашивал дежурных - бесполезно. И вдруг он понял, что надо вернуться на
одну из предыдущих станций, и пересесть, и проехать еще две. Он выскочил
на перрон и увидел вдали низенькую бабку, ковыляющую куда-то с футляром:
Потом Крис забывал его несколько  раз  в  метро,  автобусе,  такси,  его
украли из раздевалки какого-то ДК - и каждый раз, побегав  в  панике  по
городу, он внезапно соображал, куда нужно идти.
   Один случай казался совсем безнадежным: лабали на свадьбе в  Реутово,
ночевали в шоферском общежитии, наутро голова была  як  та  чугуняка,  а
инструмент исчез.  Исчез,  казалось  бы,  навсегда:  друзья-лабухи  тоже
ничего не помнили, водилы же просто жалели его и посылали подальше. Крис
было смирился с потерей, но недели через две  познакомился  на  каком-то
сешене с девицей и поехал провожать ее  аж  на  Героев-панфиловцев.  Он,
разумеется, навязался к девице в ее коммуналку попить кофию и уже  почти
склонил жертву к взаимности, но вдруг услышал родные  чудовищные  звуки,
доносившиеся из-за стены. Девица пожаловалась, что сосед-инвалид  взялся
отравлять людям жизнь таким образом, а управы на него нет. Крис  натянул
штаны, ворвался в соседнюю комнату и с ужасом увидел мужика в инвалидном
кресле, который мучил его заблудший саксофон:
   Дальше -  больше:  он  стал  находить  для  друзей  пропавшие  ключи,
партбилеты, машины: Старший брат тогда только  начинал  свою  карьеру  в
МВД, и Крис ему в том исподтишка способствовал, ненавязчиво  подсказывая
адреса притонов и приметы скупщиков краденого. Репутацию свою  с  годами
он укрепил настолько, что в один  прекрасный  майский  день  восемьдесят
девятого года к нам постучался  самый  настоящий  иеромонах.  Звался  он
отцом Сильвестром, служил в секретариате Патриархии и, насколько я понял
из околичностей, занимался не вполне церковными делами.

3.

   Появление племянницы  Ираиды  верхом  на  белом  "линкольне"  застало
Коломийца в состоянии крайней взмыленности. Причин тому было  немало,  и
застарелые, как артрит, и свежие, самые гадкие, по которым всегда  нужно
искать свежее решение, и из них прежде всего - две попытки нападения  на
охраняемые "Тимуром" объекты.  Если  бензоколонку  пытались  выпотрошить
какие-то совсем уж дикие джигиты, лишь вчера упавшие с  прадедовых  гор,
то издательство "Энигма" потрогали знающие дело хлопцы.
   Знающие - и ни в грош не ставящие "Тимура".
   Необразованные или самонадеянные. А это  значит,  предстояло  идти  и
долго нудно объяснять, что "Тимур" - он разный. Можно сказать, двуликий.
Он может старушкам огороды пропалывать и  мелких  Квакиных  хворостинкой
отгонять - а может, внезапно охромев, производить полные опустошения  на
обширных территориях, чтоб трава не росла...
   А  может  быть  -  вмазать  сразу?  Для   радикального   взвинчивания
авторитета и движения фишки?
   Отдубасить как следует этих дурачков,  покрасить  голубой  краской  и
среди бела дня выпустить голяком в скверике у Большого театра:

***

   Да. Но сначала нужно найти.
   Впрочем, найти - это довольно просто.
   Он потянулся к телефону.
   И вот тут возникла Ираида.
   То есть Коломиец не сразу понял, кто это. Он видел ее пять лет назад,
и тогда это была суровая и чуть косолапая  девочка  в  стеганых  штанах.
Лишь самую малость похожая на влетевшую в дверь языческую полубогиню.
   - Дядя Женя!
   Он сел, потом вскочил. Как-то узнал.
   - Ирка? Ты, ведмедко? Откуда?..
   - А прилетела, и все! Или же телеграмма не дошла?
   - Кто ее знает, ту твою телеграмму. Я дома два  дня  не  был.  Ну-ка,
покажись, дивчина: да давай сюда эту дароболу:
   Рюкзак ухнул в угол,  шуба  отлетела  черт  знает  куда,  ой,  бидон,
спохватилась Ираида, это же Итиро-сан медвежью  желчь  два  года  копил,
когда сказали, что у тебя нога  почти  по  плечо  оторванная,  а  вот  и
письмо, дед отписал:
   Из письма следовало, что племянницу  Ираиду  следовало  приставить  к
делу.
   Достоинства ее были неоспоримы: стрельба, рукопашный бой, японский  и
китайский  свободно,  немецкий,  правда,  с  напрягом,  следопытство   и
скрадывание на ять, и вообще за девкой нужен глаз да глаз. А осенью ей в
институт поступать, так, братка, сам определи  там,  куда  ей  лучше:  в
консерваторию там или в юридический:
   Несколько дней Коломиец ошибочно считал, что  Ираида  есть  очередное
звено в цепи  размножающихся  проблем,  но  потом  неожиданно  для  себя
почувствовал, что жить стало легче, жить стало  веселее.  Во-первых,  со
стола исчезла осточертевшая пицца.  Во-вторых,  дружно,  с  развернутыми
знаменами, трубя - ушли тараканы. В-третьих, телевизор стал ловить  кучу
доселе неизвестных  программ.  В-четвертых,  последняя  фиктивная  жена,
которая ухитрялась тянуть с Коломийца совершенно реальные деньги,  вдруг
вернулась - но только для того, чтобы под контролем Ираиды произвести  в
квартире легкий текущий ремонт и  гордо  удалиться,  не  оглядываясь.  В
пятых: А также было в-шестых, седьмых и  восьмых.  Коломиец  чувствовал,
что привычный ухабистый чумацкий шлях холостяцкой жизни  превращается  в
более или менее ухоженное шоссе. Что же будет дальше, с  оторопью  думал
иногда Коломиец: верно писал братка, что девку надо пристраивать к делу:
Из записок доктора Ивана Стрельцова.

   Подписки  о  неразглашении  отец  Сильвестр  с  нас  не   взял,   но,
прихлебывая  принесенный  с  собой  отменный  коньячок   "Ани",   честно
предупредил, что отлучение - тоже не подарок. Ибо Господу совершенно нет
дела до того, ходим ли мы в церковь, а вот трепачей  он  не  любит.  Ну,
просто не любит. И карает сурово.
   Дело было и вправду весьма щекотливое: во время пасхального крестного
хода с  груди  патриарха  исчезла  панагия.  Никто  не  видел,  как  это
случилось, и сам патриарх ничего не  почувствовал.  Кругом  были  только
свои:
   Чекисты? - хотел уточнить я, но воздержался.
   Поиск, предпринятый командой отца Сильвестра - а возможностей  у  нее
было побольше, чем у МУРа - не дал результатов. В загранице  панагия  не
объявлялась, в комиссионках - тоже. Ничью блатную грудь она не украшала,
и катакомбисты и зарубежники на своих еретических сборищах не  хвалились
с пеной у рта таким трофеем.
   Короче, святыня пропала.
   Я спроста думал, что мы  будем  носиться  по  городу,  утюжа  грязные
притоны, ревизуя скупщиков краденого и  навещая  завязавших  престарелых
воров в законе. Но Крис, который  в  качестве  задатка  востребовал  два
ящика понравившегося коньяка, никуда  из  дома  не  выходил  и  меня  не
выпускал.
   Ночами мы с ним поднимались на крышу и воспаряли духом.  Крис  стоял,
обняв антенну, и читал стихи, он знал  их  великое  множество,  а  я  за
каким-то дьяволом  держал  саксофон,  поскольку  Крис  сказал,  что  без
инструмента он никуда. Так прошло суток шесть. Мы умело  поддерживали  в
себе среднюю степень опьянения, не опускаясь до беспамятства,  но  и  не
слишком вписываясь в реальность. На седьмой день - а правильнее сказать,
ночь - Крис вдруг забеспокоился, слез с крыши и пошел ловить таксистов и
покупать  у  них  дрянную  водку.  Это   не   для   нас,   успокоил   он
взбунтовавшегося меня, это для бартера...
   Наутро пришли два бича и предложили купить "большой поповский крест -
на пузе носить". Что Крис и сделал, добавив к четырем бутылкам водки две
банки рыбных консервов.
   - Верно заметил классик: сами придут и сами дадут, - Крис не  скрывал
удовлетворения. - А теперь пойдем пожмем руку дающую...
   Попы  крови  похитителя  вовсе  не  жаждали,  голова   их   тоже   не
интересовала. А вот подружиться мы как-то подружились. Отец Сильвестр  и
определил нам постоянную, на много лет  вперед,  работу:  разыскивать  и
возвращать в лоно семьи молодых людей, смущенных различными лжепророками
и лже-Христами. В сущности, он поймал нас на "слабо":
   С первой и третьей  стадиями  процесса  мы  справлялись  сравнительно
успешно.
   Крис по наитию определял место нахождения искомого дурачка, я - потом
- приводил его во вменяемое состояние. Но со второй стадией - собственно
изъятием из секты - у нас вскоре возникли проблемы. Охрана там была  что
надо:
   И отец Сильвестр познакомил нас со своим бывшим сослуживцем  Евгением
Феодосьевичем.
   С тех пор наши дела пошли веселее. На  любое  дело  нас  сопровождали
двое "тимуровцев", которые  никого  не  били,  не  угрожали  и  даже  не
повышали голос - но "врази расточались яко туман ползущий". У  нас  была
твердая такса: с тех кто нам нравился, мы  не  брали  ничего  или  почти
ничего; зато на детках блатоты, банкиров, продюсеров и визажистов сильно
поправляли кассу.
   В какой-то момент я поймал себя на том, что перестал подбивать уголки
на  одеяле.  Это   было   началом   моего   падения.   Необязательность,
расхлябанность, инертность - вскоре  стали  обязательными  составляющими
моего нынешнего образа жизни:
   Ну и козел же в погонах я был раньше!
   Впрочем, и Крис когда-то был суворовцем! Узнал  я  это  потом,  когда
отмечали  годовщину  ихнего  суворовского  выпуска.   Собралось   народу
немного, человек двадцать,  зато  охват  был  большой:  глава  ооновской
комиссии, солист Мариинки (драматический тенор),  водопроводчик,  хозяин
города Тюмени, автор памятника Фанни Каплан, секретный космонавт,  рыбак
с Дальнего востока, начальник Иерусалимской полиции: А о дамах,  которые
украшали собой это сборище, я  вообще  промолчу,  потому  что  никто  не
поверит.
   Криса они держали за большого музыканта и возмущались, чего это он не
выступает, когда теперь все можно. Только один-единственный раз сыграл у
Курехина  в  "Поп-механике",  произвел  фурор  -  и  что?  Крис   только
отругивался: пусть вам Вишняускас играет:
   Чего-то они, видно, с этим Вишняускасом не поделили.
   Ликование по поводу выпуска  началось  почти  официально,  но  вскоре
преобразилось в сон упоительный,  магометанский  рай,  и  я  уже  думать
забыл, что такое возможно в действительности:
   Короче, старички дали дрозда по-суворовски: не числом, а умением.
   И  убедился   я,   что   именно   предыдущее   поколение,   поколение
пятидесятилетних, за  короткий  период  хрущевского  послабления  сумело
хватить и, главное, усвоить столько свободы, сколько нам и не снилось, а
нынешним - так просто не нужно:
   Но это я отвлекся.
   События, которые перевернули  всю  нашу  жизнь,  начались  достаточно
тривиально: часа в четыре утра раздался звонок, а чуть попозже  заявился
и  сам  клиент.  Был  он  давним  крисовским  приятелем,   комсомольским
начальником среднего звена, и  я  помню,  как  он  слезно  просил  Криса
разыскать печать, пропавшую во время очередной  комсомольской  "случки".
Теперь он гордо носил форменное новорусское пальто  и  кличку  "Скачок".
Физиономия его, вопреки науке анатомии, увеличилась раза в  два,  причем
прежнее задорное личико странным образом сохранилось, будучи вписанным в
сизо-багровые мясистые ягодицы. И  вот  по  этим  ягодицам  текли  самые
неподдельные слезы.
   - Крис, Крисюха... Ванька, блин... вы Коростыля помните?
   Ну, картины его - и у меня висят, и в  этом...  нефтеперегонном,  как
его?.. Центре Помпиду, и в галерее Гугенхейма...
   - Помним, - ответил Крис за нас обоих.
   - Опять,  дурачок,  сбежал  из  психушки.  Позавчера  еще  сбежал,  а
хватились только утром вчерашним, козлы, за что я им платил, не знаю,  а
мне только вечером позвонить решились - не гостит ли  такой  у  вас:  он
уже, считай, сутки как мертвый,  а  они  звонят,  представляешь?  Он  же
всегда ко мне прибегал, а сейчас вот - не дошел. Он же  доверчивый  был,
Серега: Замочили его по дороге какие-то уроды. И не просто замочили... а
с выдумкой:
   - Рассказывай, - потребовал Крис,  и  Скачок,  давясь  слезами,  стал
рассказывать.
   С Сергеем Коростылевым они были друзья с детства,  вместе  лазали  по
чердакам и подвалам, вместе когда-то попробовали  портвейн  и  сигареты.
Уже в средних классах Серега рисовал лучше всех - и тогда же появились в
нем первые признаки безумия. И то и другое прогрессировало  со  страшной
силой...
   Скачков же, пойдя сперва по комсомольской линии, а потом естественным
образом перетекши в большую коммерцию, продолжал присматривать за другом
- и по простой душевной склонности, и из  корысти  (картины  Коростылева
дорожали просто-таки катастрофически), и полагая не без  оснований,  что
за деяние сие на Страшном Суде часть грехов ему спишут. И вот  теперь  -
Серега погиб страшной смертью. Какие-то нелюди затащили его в выселенный
дом в Истре, раздели, подвесили за ноги  и  ножом  просто  исполосовали.
Серега истек кровью. Как сообщили Скачку  знакомые  менты,  такого  рода
убийства по Москве и области случаются где-то раз  в  два-три  месяца  в
течение уже лет пяти, если не больше, но резонанса  не  имеют,  так  как
погибают в основном бичи и беженцы, и еще ни разу напасть на след  убийц
не  удалось.  Дела  эти  на  ментовском  жаргоне  назывались  "висяк   в
квадрате". Предполагали, что это справляют обряды какие-то  доморощенные
сатанисты...
   - Крис, ты пойми, я не прокурор, мне доказательства не нужны. Ты  мне
их только найди, гадов этих, сатанюг долбанных, ты  мне  на  них  только
пальцем укажи... Ты же в эти секты входишь, как на танке! Они же  боятся
тебя все!
   Ты же про них все знаешь! Денег не жалей, понял? Я за Серегу... я  им
потом сам глотки перегрызу. Менты, может, найдут кого для отмазки, чтобы
народ не шумел - а  мне  нужны  настоящие.  А  если  менты  и  настоящих
поднимут - то сделай так, чтобы ты нашел  раньше!  Понял,  Крис?  Скажи,
понял?
   - Понял. Но ты же знаешь, что нам по уголовке работать запрещено?
   - А что в этой стране вообще разрешено? Ты тут сам запрещен. И я  тут
запрещен. И Серегу вот запретили...
   Короче, мы взялись за это дело.

***

   Работа была в разгаре. Крис курил, лежа на  козетке,  и  ловил  носом
выпущенный изо рта дым. Я прикладывался к пузатой бутылочке "Хенесси".
   -  Кристофор   Мартович,   не   забудьте:   на   четырнадцать   часов
запланирована встреча с товарищем Коломийцем, - оторвавшись от монитора,
сказала старуха  Хасановна,  которую  мы  иногда  между  собой  называли
Халхинголовной. - По поводу приема нового сотрудника.
   - Секретарши, что ли? - рассеянно сказал Крис. - Так у нас  уже  есть
секретарша.
   - Было сказано: "оперативного сотрудника"...
   - Забавно, - откликнулся Крис. - Иван, ты никого не заказывал?
   - Не помню, - сказал я. - Вроде бы был какой-то разговор...
   - Был телефонный разговор с  товарищем  Коломийцем  о  выделении  вам
постоянного сотрудника. Он состоялся вчера в девятнадцать сорок пять.
   Железная леди Хасановна -  Дора  Хасановна  Шварц  -  происходила  из
небольшого прайда самаркандских немцев.
   Было ей восемьдесят лет, и за свою жизнь - пока не  осела  за  столом
нашего "розыскного бюро "Аргус"", возглавляла Первые отделы  по  крайней
мере в десятке самых секретных советских "ящиков".  С  последним  местом
работы ей немного не повезло: это была какая-то хитрая  сейсмологическая
лаборатория в Ленинабаде. Как множество других,  Хасановна  в  одночасье
осталась без жилья, без пенсии и без родни. Пару месяцев  она  скиталась
по немилостивой Москве и к нам зашла  лишь  для  того,  чтобы  попросить
корочку хлеба. Как раз пер